Зигзаги времени. Книга вторая

Толпа на площади уже собралась большая, сзади все подходил народ, потихоньку заполняя свободное пространство вокруг помоста, где уже стоял обвиняемый с двумя стражниками. Я подъехал на коне к помосту и легко взбежал на него, где поздоровался со всеми пришедшими сюда гражданами Рязани, поклонившись им в пояс. Крики восторга чуть не оглушили меня, так как весь город знал меня как организатора просмотра фильмов и как лучшего лекаря. Взмахнув рукой, требуя тишины, я начал свою речь, рассказывая о счастливой паре, которые любят друг друга и вот-вот должны обвенчаться, но злобный сын купца Кондрашова коварно изувечил парнишку и стал домогаться до его невесты. Народ затих, слушая мою речь, бабы вытирали краешком платка слезы, услышав, как кричал раненый парнишка, что не уступит, пусть даже его убьют, своей любви. И о том, как я весь вечер спасал ему его руку, чтобы сохранить ему ее для его любимой. И вот сейчас народ будет его судить, что присудит, так тому и быть.

– А сейчас я попрошу на помост выйти наших влюбленных! – пригласил я пострадавшего и его невесту, которые стояли возле помоста.

Смущаясь, они поднялись ко мне. Перевязанная рука висела на бинте через шею. Большой кровоподтек на лице так же не украшал жениха, но его невеста смотрела на него так влюбленно, что на его увечья никто и не обращал внимания.

– Ну, что ж, друзья! Вы видите пострадавших и виновника, сына купца Кондрашова. Давайте судить по русской Правде. Как лекарь, я могу сказать, что три месяца он не сможет этой рукой работать, значит, будет голодать. По его словам, он работал гончаром и делал кружки. За рабочий день он мог сделать сто штук по цене одна копейка серебром. Значит, мог заработать один рубль серебром. На девяносто два дня злодей его вывел из строя. Я правильно считаю?

– Правильно! – воскликнула толпа, которой я умело управлял, играя на их струнах сострадания.

– И вот, когда скоро свадьба, и он надеется заработать на нее, вот этот злодей, – я показал на сжавшегося от страха сына купца. – из-за угла, коварно, наносит удар дубиной, ломая ему кости, чтобы он не мог защитить себя и невесту! Как, народ Рязани, я должен с ним поступить?

– Смерть ему, как разбойнику. – раздался голос рядом с помостом, и отовсюду его подхватила толпа. – Смерть, смерть кровопийцу!!!

Кондрашов-младший рухнул на колени перед толпой и, размазывая хлынувшие слезы, просил пощады. Но толпа хотела крови. Я поднял руку и потребовал тишины.

– Друзья! Я понимаю, что вы требуете сурового наказания этому зарвавшемуся молодому злодею. Но кто же оплатит потерю трудоспособности нашему влюбленному жениху, если мы казним обидчика? А по Правде пишется, что виновный должен заплатить мзду соответственно его вине! Пусть заплатит за дни, что он не может работать, то есть сто рублей серебром, и десять рублей штрафа городу, которые я хочу потратить на бесплатную больницу для детей и беременных женщин. Если согласны, подымите руки! – подвел я итог. Лес рук поднялся над площадью.

– Вот только, кто заплатит за него? Я не вижу желающих.

– Я здесь! – проскрипел голос, как будто несмазанная дверь открылась в неведомо куда.

Высокий, худощавый мужчина с редкой хилой бородой и злобными глазами поднялся на помост. Следом за ним шел упитанный мужичок с сумкой через плечо. Отовсюду слышался шепот: «Сам Кондрашов пришел!», «Так им и надо, кровопивцам!». Кто-то просто плевал им во след.

– Я готов заплатить за сына! – проскрипел купец.

– Хорошо! Сто рублей пострадавшему и десять городу! – сказал я.

Купец махнул рукой следующему за ним мужичку, и тот стал доставать из сумки кошели. Вручив сто рублей пострадавшим, я повернулся к народу:

– Мои земляки! Пострадавшая сторона удовлетворена вашим судом, но удовлетворены ли вы этим? Деньги заплатил отец, он же и воспитал негодяя! А сам-то негодяй ничем не рассчитался! Думаю, десяток ударов кнутом по заднему месту добавят мозгов, что нельзя обижать слабых, нужно уважать старших и другие основы христианства! Кто готов стать учителем этого недоросля? Кто вобьет ему через зад, мудрость народную?

Толпа хохотала, на помост вышел кряжистый казак, поправляя роскошные усы. За голенищем у него была воткнута нагайка:

– Дай, княже, поучить этого парубка! Своих выучил, хорошие хлопцы получились, авось и из этого дурня толк будет!

Я махнул рукой, и стражники привязали его к столбу, спустив портки почти до колен. Казак поплевал на ладони и, взмахнув нагайкой, опустил ее ровно поперек розовых булок. Рев раздался над площадью, казалось, орал не один купчишка, а десяток. Следом за вторым ударом последовала новая серия возмущенных воплей. После шестого удара голова виновника поникла, и воплей не последовало.

– Скис, слабак! – сплюнул казак, сматывая нагайку и засовывая ее за голенище.

– Воевода! Можно вопрос? – раздался женский голос. На помост поднялась мать больного дифтерией ребенка.

– Конечно! Мы ж с народом суд ведем! – ответил я.

– А если по Правде, что бывает за изнасилование подчиненной (в древней Руси было слово «пошибание» – прим. автора)?

– Кто же тебя «пошиб»? – удивленный смелостью женщины, спросил я.

– А вот купец Кондрашов, вместе со своим управляющим и испоганили меня! – указав на этих двоих, что стояли на помосте, ответила она.

– Ты что брешешь, потаскуха! – кинулся к ней купец, но я ударом в челюсть отправил его в нокдаун.

Мои воины подскочили и быстро подняли его. Я подошел к управляющему и, ласково глядя своим змеиным взглядом, в котором светилась холодная ярость, спросил:

– Будешь рассказывать, или встанешь на его место к столбу? – я указал на привязанного сына купца, Елисея, с голым задом.

– Буду, воевода, буду! Два или три года назад, когда она устроилась к нам на кухню, мне Артем Иванович приказал ее привести к нему в комнату. Там он ее изнасиловал, а я ее держал. До этого он нечаянно задушил во время изнасилования девку из деревни…

Тут он всхрипнул, так как в груди его торчал кинжал, который метнул в него купец, выдернув из ножен моего воина. Купца, конечно, скрутили, но то, что он не сознается в убийстве девушки, это было точно. Правда, хватит и убийства управляющего, но там-то было еще и изнасилование.

– Народ! Вы все были свидетелями убийства на ваших глазах. Что скажете, какое наказание надо дать этому злодею и его сыну?

– Смерть! Смерть! – слышалось отовсюду.

– Какую смерть мы ему уготовим? – спросил я.

– На кол его! На кол! – громче всех кричали женщины.

– Что решим с его сыном Елисеем?

– Пусть уходит из города, безо всего! – раздался громкий мужской голос.

– Тихо! – приказал я. – Повелеваю! Все имущество, движимое и недвижимое, отходит городу. Лавки и их товары, после учета, выставляются на продажу. Ладью после оценки городом, выкупаю я для воинства нашего. Дом отдаю под больницу, весь нижний этаж, верхний – для проживания лекарей. Кто против, прошу оспорить мое решение!

Отовсюду послышались одобрительные возгласы, крики купцов о сроках продажи лавок, но никто не сказал ничего против моей речи. За это время стражники установили в отверстие помоста готовый шест, который не первый год служил для казни преступников. Сделанный из прочного дерева, он был отполирован до блеска, его верхний конец плавно сходился, образуя острие.

Резким движением с купца содрали всю одежду. Артем Иванович по-заячьи заверещал, увидев, что его ожидает. Удар по затылку кулаком одного из стражников прекратил его истерику, и они, подняв его, посадили на кол, вставив острый конец ему в задний проход. Под тяжестью тела кол проскользнул ему вглубь, разрывая внутренности, и вопль смертельно раненого зверя огласил площадь. Толпа взвыла от радости, зрелище было захватывающее. Корчащееся тело на колу купца-ростовщика, которому должны пол-Рязани, его изгнанный из города сынок, – это ли не праздник для всех? Отправив дьяка описывать для города имущество, я подобрал сумку убитого управляющего. В ней лежали еще несколько кошелей с деньгами. Прикинув, что в каждом из них не менее ста рублей, я отдал один из них матери больного дифтерией ребенка. Она помогла убрать гнилое, опасную для Рязани змею. Тело купца перестало биться на колу, я подошел и пощупал пульс – мертв. Сказал об этом народу. Снова ликование. Объяснил, что после того, как я подлечу Кондрашова-младшего, его вывезут с одеждой и продуктами на три дня пути от Рязани, в любую сторону по его желанию.

– К татарам, в Крым! – раздался хохот из расходящейся толпы.

– Мысль хорошая, но надо было заранее голосовать, хотя это и не по-русски, продавать в рабство. Но эту гниду, извините меня, братцы Христа ради, я бы сам, татарам даром отдал! – взрыв хохота был мне аплодисментами.

В это время Елисей Кондрашов очухался и с ужасом уставился на отца, который мертвый скрючился на колу.

– Батя, батя! – шептал Елисей, и слезы текли по его щекам.

– Не горюй, парень! Ты – следующий! – пошутил один из стражников, и купчишко забился в истерике:

– Не хочу! Спасите! Убивают! – разносилось на всю округу, и народ вновь стал стягиваться к площади в надежде на продолжение представления.

– Оставьте его в покое! Унесите обратно в холодную, Данила его перевяжет потом. – распорядился я.

Стражники дотащили Елисея (сына купца) до телеги и отвезли в тюрьму. Я же поехал обратно домой, думая, не жестоко ли я обошелся с семейством Кондрашовых? Ведь, по сути, мне они вреда не сделали! Ну избил он более слабого парня, сломав ему руку, домогался до девушки, так современные парни и похуже «чудачат», никто же их не садит в тюрьму, самое большое, что им может грозить – штраф или условный срок. А «мажоры», те вообще плевали на всех, так как богатые родители отмажут от любого наказания. Вот и бесятся от безделья детишки. Ну, старшего Кондрашова все ж правильно наказали, все ж двойное убийство по русской правде карается смертью, а тут еще он при всем народе убил своего же негодяя. Вот народ потом и потешил, корчась на колу.

Только я подъехал к дому, как за мной прискакал вестовой, сообщив, что вдали показалось войско с обозом, идет со стороны Москвы. Повернув коня, я поскакал за вестовым к воротам.

Войско подошло к городу через час. Колонна была запыленная, уставшая, но молодые парни уже начали перекликаться с девушками, которые, узнав, что идет царское войско, быстро нарядились и высыпали на улицу.

Я, встретив Даниила Федоровича Адышева, обнял и искренне расцеловал, так захотелось побыстрее передать эту «шапку Мономаха» (то есть должность воеводы) в другие руки. Проезжая по площади, он поинтересовался казненным, на что я коротко ответил:

– Убийца и предатель! Народ сам выбрал ему этот вид казни.

Покачав головой, новый воевода ничего не сказал. Я же, передав ему печать города и документы, пригласил его с супругой на ужин к себе домой. Он же пока остался знакомиться с сотником городской стражи, которая исполняла роль милиции, состоянием казны города и прочими прелестями городской администрации.

Приехав домой, я наказал Пелагее готовить праздничный ужин, и осмотрел своего больного. Лада отчиталась о сделанных через каждые четыре часа уколах, кормлении и настойках. Мумие она стала давать с ложкой меда, так как мужик закапризничал и не захотел его пить, а с медом не видит, и глотает.

– Молодец! Ты прямо растешь у меня на глазах! – похвалил ее я.

Вечером подъехал Адышев с молодой супругой и своим заместителем. Его я тоже знал, он работал с Алексеем Федоровичем Адышевым (братом Даниила). Человек из тайной канцелярии, который знал про всех все, будущее КГБ. Лицо у его заместителя было приятное, волевое, с аккуратной бородкой, и сам он как бы незаметный. Выдавал его шпионскую сущность цепкий взгляд, которым он окидывал все вокруг. Поздоровавшись, я провел всех в зал, где женщины накрыли стол, положенный князю и его гостям. Он, конечно, был не таким, как на пиру у царя, но икра черная была, щучья с чесноком тоже, стерлядка, копченая осетрина, жареные поросята, грибочки, салаты и многое другое. На столе стоял армянский коньяк, сухие грузинские вина «Киндзмараули» и «Саперави», пиво холодное в кувшине. В общем, посидели хорошо, слушая песни патефона, который так понравился новому воеводе, что я подарил ему его, вместе с десятью пластинками. Пьяненький я добрый! Ладно, притащу из Москвы себе еще парочку!

Утром еле встал. Надо же было вчера все перемешать! У дивана на столике стоял кувшин с холодным квасом. Вот спасибо! Осушил почти весь. Сходил умылся, глаза красные, рожа – тьфу, под глазами мешки (надо попить мочегонного). Спустился на кухню, где Пелагея, ворча на меня, что стал много пить, поставила кашу с мясом и кружку пива, чтоб поправил здоровье: «А то смотреть на тебя, батюшка, жалко!». Выпив пива, я уже с аппетитом съел завтрак. После чего направился к больному, которого как раз кормили братья. Подложив под спину подушки, они посадили отца на постели, и он с аппетитом кушал курочку с бульоном. Когда он закончил завтракать, я осмотрел его ногу: краснота исчезла, рана затянулась. Скоро можно убрать швы, а вот с переломом он сможет начать ходить только через месяц, и то с палочкой. Костыли! Я достал бумагу и начал рисовать костыль, объясняя парням его смысл. Они схватили все на лету, тут же измеряя вершками длину руки у отца, расстояние от пятки до подмышки. Радостные, они убежали делать для отца «ходунки», так они назвали эти принадлежности. Да и отцу хотелось домой, все же дома и стены лечат.

Разобравшись с больным, пошел во двор, чтобы распорядиться насчет лошади для поездки к воеводе. У ворот стояла мать больного дифтерией ребенка. Увидев ее, подошел:

– Ну, здравствуй! Как сын, как самочувствие у самой?

– Все здоровые, большое спасибо, барин, пришла тебе сказать! Покупаем дом с лавкой, будем с сынишкой хоть не голодные, благодаря тебе, Андрей Иванович! Да выкуплю из деревни парня, который меня любит, в закупе он (крестьяне часто сами себя продавали в рабство, «в закуп»; пока он не отработает эти деньги, хозяин полностью им располагает – прим. автора). Брал он пять рублей, чтобы помочь родителям, они уж два года как померли, а он все не может рассчитаться с хозяином. – рассказывала она, вытирая краешком платка слезы счастья. – Вот, хотела только наказать насильника, а Бог дал богатство.

– Ну, ступай, Евдокия! Мне пора на войну, пост свой я сдал, еду Русь защищать!

– Храни тебя Господь! – перекрестила меня Евдокия.

Возле дома воеводы на площади собирались мои воины. Сотники орали на своих, строя их шеренгами в полном всеоружии. Подозвав Василия, велел ехать ко мне с телегами и грузить наше секретное оружие. Не везти же его у всех на виду. Сбор всего войска возле моего поместья, на лугу. Весь день был в суматохе, грузили провиант на телеги, котлы, щиты, рогатины, большой запас стрел и т.д. На другие телеги – ящики с патронами, гранатами, пулеметы и автоматы, бочки с напалмовой смесью, кувшины для них. В общем, кто не собирался в дальнюю дорогу, тот меня не поймет. За этот день я вымотался хуже, чем за неделю активной работы. Наконец вечером, загрузились на ладьи, куда закатили по одному трактору Т-16 на ладью, и ГАЗ-66. Суда выдержали вес машины, правда, людей разместили поменьше. Впереди шла моя ладья с прожектором и пушкой 45 мм, сзади на корме висел керосиновый фонарь, чтобы следующая за нами ладья видела впереди идущее судно, и так во всем караване. Моторы работали ровно, кормчие смотрели внимательно вперед. Каждые два часа их сменяли, так как глаза от напряжения быстро уставали. Через три дня вошли в Северный донец возле Белграда, куда должен был напасть Девлет-Гирей.

Глава 3. Нападение крымского хана. Сибирь

Прибыли мы в Белгород уже под вечер. Машины и трактора оставили в километре от города в лесу, установив охрану, а сами с сотником и его сотней на конях направились к воротам. Завидев нас, ворота стали медленно закрываться, Бог знает, что за отряд на конях скачет. Подскакав к воротам, я помахал рукой стоящему на стене воину:

– Князь Андрей Иванович Федоров, от царя с Указом! – достав из-под красного плаща свиток с указом, помахал им.

Оттуда опустили корзину на веревке:

– Кидай свиток и жди! – сердито крикнул воин в шеломе и кольчуге.

Ничего не оставалось, как подчиняться, а то придется ночевать опять в лесу. Через полчаса ворота начали медленно открываться, пропуская нас вовнутрь. Внутри встречал нас воевода Григорий Григорьевич Романовский в полном вооружении и доспехах. Безошибочно вычислив меня, как своего начальника, он склонил голову в приветствии:

– Будь здрав, князь Андрей Иванович! И вместе с тобой наш государь Иван Васильевич, пославший тебя для борьбы с ворогом нашим!

– Здравствуй, Григорий Григорьевич! Хватит этикета, давай займемся делом. – видя, что воевода собирается по старой русской привычке встретить начальство: застолье, баня, девки… – не сегодня – завтра нагрянет Дивлет-Гирей, а я даже не знаю, чем мы располагаем.

Мы прошли в избу, где находилось командование гарнизоном, где воевода дал пояснения, что вместе с помощью царя численность гарнизона достигла почти девятнадцать тысяч человек. Из них дворянская конница – две тысячи, стрельцов, вооруженных пищалями – 500 человек, пушек – девяносто штук с пушкарями, остальные – казаки и пехотинцы из черни, вооруженные кто как.

– Давай рассмотрим, откуда может напасть Дивлет-Гирей?

– Только со стороны «поля», но там город полукольцом окружает земляной вал, а затем крепостная дубовая стена с башнями и пушками. С других сторон река Донец и ручей Ячнев Колодезь с обрывистыми берегами, там мы и с малым количеством людишек удержим. Так что только в лоб! – закончил воевода.

– А где он расположит непосредственно свои силы перед нападением? – спросил я, чувствуя, что план защиты у меня уже складывается.

– Ну, я бы ханский шатер поставил вон на том холме, что у леса. И пуля не долетит, и стрела, а ему все видать. Войска, наверное, рядом с ним встанут, те, конечно, что поместятся. Просто больше негде все это разместить!

– Григорий, давай без приличий, просто нет времени! Надо десять бочек пороха, чтобы заминировать холм, дальше установите заостренные колья, высотой полторы сажени, в сторону нападения, дабы кони не могли пройти. За этим заграждением мы установим колючую проволоку, по которой пропустим убивающий всех ток. Предупреди всех людей – туда входа нет, кто даже минует этот ток, того разорвет взрывом пороха (просто, установим противопехотные мины, и чтобы горожане не подорвались, я напустил «жуть» на воеводу).

С утра началась работа по установке наклонных заостренных кольев, столбов за ними, по которым мы разматывали на изоляторы мотки с колючей проволокой. Возле леса на холме в это время ребята копали глубокую яму, куда поместили бочки с порохом, усилив их ящиком динамита, установив радиовзрыватель, все это богатство аккуратно зарыли, и даже поместили пласты дернины, как она и росла. Думаю, даже Шерлок Холмс не определил бы, что здесь кто-то рылся. Так как вся земля ложилась на брезент, а потом с него и зарывалась.

За день заминировали холм и пространство между колючей проволокой и рвом с водой. Остались только противотанковые пятикилограммовые мины и немного радиовзрывателей. Я нарисовал схему боя, по которому должны наступать татары, и примерно по квадратам разместил мины. Правда, перед этим мы их немного усилили. Собрали пустотелые пни. Внутрь опускалась мина, на которую ложилась связка динамитных шашек с радиовзрывателем, и сверху засыпалось ведро или два мелкой речной гальки, которая в этом случае исполняла роль шрапнели, увеличивая убойную силу заряда, что-то наподобие советской мины «МОН». Получилось у нас двенадцать секторов, перекрывающих друг друга. Мои ребята – сварщики подключили провода от колючей проволоки к генератору на 380 В, думаю, что 20 КВт, что он дает, охладит пыл татар, что рвутся разграбить русский город. Вечером прилетел голубь, который принес весточку, что армия татар вторглась через нашу границу.

Я собрал дельтаплан и проверил наличие боеприпасов. Место для разбега имелось, воины у меня готовы, машины для атаки так же подготовлены, засадный полк для добивания ворога готов уже давно и рвется в бой. Отправил отделение (десяток воинов) с пятью пулеметами на стены Белгорода и десяток для наблюдения с неприступных сторон, а вдруг! Сам же рано, с рассветом, вылетел в сторону врага. Далеко лететь не понадобилось, враг был всего лишь в десяти километрах. Сотни, и даже тысячи костров разливались широкой рекой вдоль берега Северного Донца, темные массы коней паслись в стороне от костров. Это была сила, и она была направлена против Руси. Выбрав место, где были расположены шатры, и скинув обе свои бомбы, развернулся, и как метлой прошелся из МГ-34. Лента закончилась как всегда на интересном, ну а уж вставить другую просто нет возможности, тем более одной рукой, так как приходится еще и управлять дельтапланом. Удар по мотору я почувствовал всем телом. Бронебойная стрела, пробив картер, застряла внутри. Масло тонкой струйкой вытекало из двигателя. Давление падало вместе с моим настроением. Впереди виднелся город, когда двигатель уже начал чихать, и я посадил дельтаплан возле опушки. Вскоре подскакали ребята и укатили дельтаплан с глаз. Главное, что движок еще не «стуканул», не заклинил. Значит, можно попытаться его отремонтировать. То есть, просто залатать дырку. Первый же сварщик сказал, что этот металл не варится, то есть «дюраль» моим сварщикам не заварить. Значит, можно заклеить! Порылся в вещах из канцтоваров, нет, не нашел, но где-то же я покупал эпоксидную смолу! Залез в ящик с инструментами: мерками, метчиками и прочими мелочами, и вот она, коробка со смолой и отвердителем! К утру картер был отремонтирован, а масло залито. Попробовав двигатель и убедившись, что он работает как часы, заглушили. Нужна тишина, чтобы рыба клюнула.

ХХХ

Утро огласили трубы, подымая всю массу животных и людей на бой. Ревели трубы, животные, крики рабов, которых стегали кнутами надсмотрщики, – все это создавало какофонию звуков, режущих по ушам. Для Девлет-Гирея это была музыка победы. Ни один из ханов не мог собрать такую армию, кроме Чингиз-хана. Лишь только он, Девлет-Гирей, потомок великого хана, сможет собрать вновь воедино его земли. А начнет он с непокорной Руси, которая посмела встать на дыбы и уничтожила Казанское и Астраханское ханства. Так пусть теперь расплатятся! И он махнул пушкарям, чтобы открывали огонь. Грянули залпы, и ядра ударили в стены крепости, но дубовые бревна выдержали первые удары.

– Бейте по воротам, надо разрушить их! – приказал хан беку, и тот тут же отправил к пушкарям посыльного с приказом хана.

Пушкари перезарядились, и вот новый залп, но так как расстояние было далековато, получилось большое рассеивание, и в ворота опять не попали. Снова засуетились надсмотрщики с криками и кнутами, и рабы начали передвигать пушки ближе к крепости. Оттуда начали раздаваться отдельные выстрелы из пищалей, но пока особого вреда они не наносили. И вот пушки установлены на новой позиции. Залп в этот раз был более удачлив, ядро перебивает одну из петель створки ворот, и она под тяжестью проседает. Звучат торжествующие крики татар, в ответ раздается дружный залп из пищалей и пушек, которые прорежают часть прислуги у татарских пушек. Хан указал на просевшую воротину, приказал перенацелить все пушки на нее. Грянул новый залп, и когда дым рассеялся, из лагеря татар раздался вопль торжества, воротина лежала на земле, открывая вход в город. Взмахом руки хан отправил войско в атаку. Вновь завыли трубы, закачались бунчуки, передавая приказы, и тумен за туменом, направились к крепости.

Кони плотной гурьбой резво неслись к крепости, всадники осыпали стрелами защитников, но и они не дремали, посылая стрелы в ответ, и не один татарин падал под ноги товарищам со стрелой в груди. Мой десятник, оставленный в крепости с пулеметами, быстро отправил два пулемета к воротам, а оставшиеся распределил по стене на острие атаки. Конница с устрашающими воплями приближалась к защитному периметру. Перед появившимися кольями кони вставали на дыбы, сбрасывая седоков, сзади на них напирала масса… Все смешалось в кучу – ржание лошадей, предсмертные крики сброшенных всадников, по которым топтались кони. Увидев, что с конями здесь не пройти, татары спешились и кинулись в проходы между кольями. Но тут между ними и целью встала колючая проволока, которую, на первый взгляд, было несложно преодолеть. Если бы не включенный электрогенератор, который не дал им шанса уцелеть. Щелк – и прикоснувшийся татарин замыкал на себе 380 вольт от колючей проволоки и земли. Это была «тихая смерть», но куда трупов перед проволокой говорила сама о себе, и очередь стала быстро таять, так как грянули залпы из пищалей и пулеметов, выкашивая всех, кто уцелел. Запели трубы, давая сигнал к отступлению, и потрепанная армия отступила на прежние позиции, оставив на поле почти весь «цвет», тяжеловооруженных турецких воинов, все они «познакомились» с «тихой смертью» по кличке «ТОК».