Опасная невинность

– Возьми это, – прошептала мама.

Я взяла его из ее рук и открыла. Мои глаза расширились, когда я прочитала имя человека, которому принадлежал паспорт:

«Эйслинн Киллин».

Я смотрела на маму.

– Это подделка?

– Нет. – В глазах мамы стояло отчаяние.

Я покачала головой:

– Я не понимаю. Я… – Я сглотнула. – Я думала, что я ирландка.

– Так и есть. Но также ты гражданка Америки.

– Как… Это невозможно…

Мама опустилась на мягкую кровать и похлопала по месту рядом с ней. Я плюхнулась туда, мое сердце дико билось в груди.

– Ты помнишь, я рассказывала вам, что мои родители умерли, когда я была еще подростком? – Я кивнула. Мама редко говорила о своих родителях, но упоминала об их смерти один или два раза. – Это правда, что Гулливер заботился обо мне с четырнадцати лет. Некоторое время он работал в ирландском приходе в Нью-Йорке, и когда я была вынуждена перебраться к нему, это означало переезд в другой город.

Дядя был на двенадцать лет старше мамы. Я знала, что какое-то время он заботился о ней, но не подозревала, что она жила с ним в Штатах. Что еще она скрывала от меня?

– Я была не совсем откровенна, когда рассказывала о своих родителях. Мы плохо ладили, поэтому я приняла решение переехать к брату. А они надеялись, что он устроит мое будущее.

– Твои родители живы?

Мама ненадолго закрыла глаза.

– Я не знаю. Я оборвала все контакты с ними и Гулливером больше десяти лет назад.

Я был ошеломлена. Я не могла поверить, что мама солгала о чем-то настолько важном. Она прятала от меня бабушку и дедушку!

– Твой дядя всегда был связан с мафией. Когда он переехал в Штаты, он сразу же начал сотрудничать с представителями местной ирландской мафии, став их духовником. – Мама сделала паузу, казалось, ей стало совсем неловко. – Вы с сестрой родились, когда я еще жила в Штатах. Я вернулась в Ирландию, только когда тебе было десять месяцев.

Я моргнула.

– Пожалуйста, не говори мне, что мой отец был членом ирландской мафии.

Мама усмехнулась.

– Он был обычным бандитом, который мечтал стать ее частью. – Мама сделала паузу, и я поняла, что она снова что-то от меня скрывает. – Но благодаря связям твоего дяди я время от времени вступала в контакт с людьми из клана Девани, и поверь мне, ты не захочешь с ними связываться. Не проси у них денег или помощи. Что бы ни говорил твой дядя, держись от них подальше. Это может показаться самым быстрым и простым способом найти твою сестру, но поверь мне, единственный правильный вариант – найти другой путь, пусть он и займет больше времени.

Я кивнула, но не столько потому, что намеревалась дать маме обещание, которое она ждала от меня, а скорее для того, чтобы показать, что я слушаю. У меня не было намерения просить помощи у каких-то сомнительных личностей, но если Девани были единственным способом добраться до Имоджен…

Имя клана было печально известно в Дублине. И мамино настойчивое требование никогда не приближаться ни к кому из их людей теперь казалось еще более обоснованным. Меня не особо удивило, что этот клан имел власть и в Нью-Йорке.

– Ты поссорилась с дядей Гулливером, потому что он работал на мафиози?

Мама хихикнула.

– Общаясь с этими монстрами, твой дядя каждый день прощает непростительное, но он не смог принять то, что я забеременела вне брака.

Я слышала эту историю раньше. Мамино отношение к дяде только ухудшалось, пока мы изо всех сил пытались удержаться на плаву в Дублине. Он не был богат, но имел гораздо больше денег, чем мы и большинство священников, что теперь легко объяснялось его связью с мафией.

Эти откровения ничуть не уменьшили мое беспокойство. Если бы кто-то пообещал Имоджен быстрый путь к славе, даже если бы это были Девани, она бы не упустила такой возможности.

Река Лиффи текла у меня под ногами, пока я стояла на мосту Полпенни. Лиффи была неотъемлемой частью моей жизни, чем-то, что никогда не менялось. Всякий раз, когда я приходила сюда, я смотрела на водную рябь, чтобы унять терзавшее меня беспокойство.

В своем родном городе я любила абсолютно все: от мощеных улиц до звуков ирландской народной музыки, доносившихся из пабов. Мне будет этого не хватать… даже шумных туристов, даже запаха рвоты и пролитого пива в каждом укромном уголке района Темпл-Бар.

Закрыв глаза, я сделала еще один глубокий вдох. В отличие от Имоджен я никогда не хотела покидать наш родной город, по крайней мере не более чем на короткий отпуск, но она хотела увидеть мир, всегда находилась в поисках чего-то большего и лучшего. Теперь я следовала за ней в огромный город, который ничем меня не привлекал. И все ради того, чтобы спасти ее от участи, от которой, возможно, она даже не хотела спасаться.

Большую часть имеющихся денег, заработанных за последние два года, я собрала, обслуживая столики в «Купеческой арке», так что теперь мне хватало на билет в Штаты. На обратный придется наскрести из того, что останется. Если я быстро не найду работу, у меня не будет ни копейки на гостиницу или хостел.

Если дядя Гулливер не поможет мне, есть вероятность, что я останусь на улице. Маме это может не нравиться, но попросить помощи у него – это лучший вариант для меня, независимо от того, связан дядя с мафией или нет.

Наконец вечером перед самым отъездом чемодан был собран. Я так долго откладывала это, наивно надеясь, что Имоджен позвонит или, возможно, даже появится на пороге нашего дома, но, конечно, этого не произошло.

Мой самолет вылетал утром, поэтому мне нужно было успеть закончить все дела.

Дверь скрипнула. Я обернулась и увидела, как белокурая макушка Финна показывается в проеме. Он с тревогой посмотрел на чемодан.

– Эй, как дела? Хочешь, я поставлю для тебя еще одну серию «Свинки Пеппы»?

Мама ушла на работу два часа назад, и у меня не было другого выбора, кроме как усадить Финна перед телевизором, чтобы иметь возможность сделать все запланированное. Он слегка покачал головой и продолжил смотреть на мой чемодан, беспорядочно заваленный вещами. Я все еще намеревалась аккуратно сложить их и рассортировать, но, скорее всего, в конечном итоге я просто закрою чемодан, чтобы завершить сборы как можно скорее.

– Т-т-т-т-т-т-ты вернешься к-к-к н-н-н-н-нам? – прошептал Финн. То, что он заикался в моем присутствии, показывало, насколько его беспокоило происходящее.

Я притянула его к себе.

– Конечно я вернусь. Почему ты сомневаешься?

– Имоджен у-у-у-ушла, а моему п-п-п-п-п-папе я никогда не был нужен.

Я почувствовала, как на глаза навернулись слезы.

– О, Финн. Имоджен застряла в Нью-Йорке, и ей нужна моя помощь, чтобы вернуться к тебе, поэтому я уезжаю, и ты знаешь, что я не протяну долго без моего маленького жучка-обнимашки. – Я очень крепко обняла его и поцеловала в щеку. – Я буду часто звонить тебе, ладно? А еще я обязательно вернусь обратно с Имоджен.

Я очень надеялась, что это правда. Мне не нравилось лгать Финну, даже если я делала это для его же утешения. Я не была уверена, хочет ли Имоджен, чтобы ее нашли. А даже если хочет, то думает ли она о возвращении в Дублин? Она никогда не считала себя матерью, и хотя она пыталась проводить время с Финном, она всегда была для него скорее сестрой. Почувствует ли она хоть что-то, если я скажу, что он скучает по ней? Вероятно, ей легче не поверить мне, чтобы иметь возможность оправдать себя.

Иногда это меня очень злило, но потом я вспоминала, какой счастливой выглядела Имоджен перед своим отъездом в Нью-Йорк.

– Ты поможешь мне разобраться с этой кучей носков? Самой мне не справиться.

Финн отстранился, провел рукавами по лицу и кивнул. Он любил помогать мне по хозяйству, и этот способ отлично работал, когда мне нужно было отвлечь его внимание, если он грустил или был расстроен. Высунув язык от усердия, он сосредоточенно начал складывать носки и колготки в один угол чемодана. Слезы обжигали мне глаза. Это было лишь кратковременное расставание, но мне все равно было необъяснимо грустно.

Глава 3

Эйслинн

Мое сердцебиение участилось, когда самолет приземлился в аэропорту Джона Кеннеди. Я впервые уезжала так далеко от дома. Все было незнакомым, даже запах. Я сообщила таксисту адрес дяди Гулливера, удивившись тому, как была украшена приборная панель автомобиля. Она напоминала храм из болливудского фильма. Таксисты в Дублине иногда использовали украшения, но такого, как здесь, я никогда не видела. Я не могла не задаться вопросом, не прилетит ли какая-то часть декора в меня, если мы попадем в аварию.

Когда я наконец отвела взгляд от красочных изображений индуистских божеств, у меня перехватило дыхание от огромных размеров города. Небоскребы возвышались над нами, закрывая голубое небо и отбрасывая тени на тротуары. Такси остановилось прямо перед старой церковью, которая сильно выделялась на фоне бесконечно высоких зданий.

Я заплатила водителю, не обращая внимания на его смущенный взгляд, когда я дала ему только доллар на чай, и вышла, повесив рюкзак на плечо. В темноте церковь выглядела мрачной, почти зловещей, однако фасад из коричневого камня и каменная дорожка, отполированная тысячами шагов, как ничто иное в этом мегаполисе напоминали мне мой родной город.

Пройдя через ворота, я обошла здание в поисках чего-то похожего на вход. Серия гудков, за которыми последовали крики, заставила меня подпрыгнуть. Да уж, Дублин не был тихим городом, но шум Нью-Йорка стал настоящей атакой на мою нервную систему.

Я нашла небольшой дом рядом с церковью, на двери был колокольчик и табличка: Гулливер Киллин. Почему-то мне было очень непривычно видеть это имя. Мы были семьей, но я так давно не общалась с дядей. Примет ли он меня или попросит уйти?

Я позвонила в колокольчик. После непродолжительного шуршания за дверью она наконец открылась. Мне потребовалось одно мгновение, чтобы узнать своего дядю. За многие годы, прошедшие с тех пор, как я видела его в последний раз, он прибавил около двадцати фунтов[1], его волосы поредели, но цвет их оставался таким же огненно-рыжим, как у меня. Он нахмурил брови, а затем его глаза расширились.

– Эйслинн?

Я кивнула и неловко улыбнулась.

– Это я.

Я никогда с ним не ссорилась. Даже если мама злилась на него, а он на нее, это не обязательно означало, что мы не сможем поладить.

– Что ты здесь делаешь? – спросил он; меня не отвергли, но и внутрь пока не пригласили.

На нем были белая футболка, черные классические брюки и удобные тапочки на ногах.

– Разве не может племянница навестить своего дядюшку?

Он покачал головой.

– Ложь – это грех, Эйслинн. Тебе не следует забывать об этом, даже если твоя мать живет во грехе.

Внутри меня поднялся гнев.

– Мама всю жизнь много работала и сумела одна вырастить двоих детей.

– Ей бы не пришлось этого делать, если бы она осталась верной нашим убеждениям и дождалась свадьбы.

Мне было трудно с ним согласиться. Но он был единственным знакомым мне человеком в Нью-Йорке. Было уже поздно, и я не хотела бродить по городу в поисках дешевого места для ночлега.

– Вы могли бы помочь ей.

– Она не хотела, чтобы я помогал, вдобавок она сама сбежала отсюда.

Я вздохнула.

– Я здесь не для того, чтобы обсуждать маму.

– Тогда зачем?

– Ради Имоджен, – устало молвила я, у меня совершенно не было сил на болтовню. – Она исчезла три месяца назад, через несколько недель после приезда в Нью-Йорк.

Гулливер покачал головой и вздохнул.

– Я подозревал, что так произойдет.

Ветер усилился, и я вздрогнула.

– Могу я остановиться у вас на несколько ночей, пока ищу ее?

Было видно, что дядя Гулливер в смятении. Он просканировал меня взглядом с ног до головы. Я не совсем понимала, что он пытается высмотреть. Я ожидала, что он будет более гостеприимным, несмотря на его разногласия с мамой. Может быть, я была слишком наивна.

– Твоя сестра очень похожа на мать. Я не удивлен, что она попала в беду.

Я выжидающе смотрела на него.

– Могу я остаться?

Гулливер наконец отступил назад и открыл дверь. Я вошла в узкий коридор, дощатый пол скрипел под ногами. Дом был небольшим, в нем были две спальни, уютная кухня и небольшая гостиная. Гулливер привел меня во вторую спальню, которая также служила библиотекой. Каждая стена, за исключением закутка с кроватью, была от пола до потолка увешена книжными полками из темного дерева. Большая часть книг была о религии или истории церкви, и в комнате нельзя было не почувствовать стойкий запах старой бумаги и пыли.

– Ты можешь остаться здесь, если это не принесет неприятностей в мой дом.

Разве мои проблемы – большая неприятность, чем его связь с мафией?

– Конечно нет. Как только я найду Имоджен, я вернусь в Дублин, и дом снова окажется полностью в вашем распоряжении.

– Может быть, Имоджен не хочет, чтобы ее нашли. Она бежала от ответственности и от своих грехов, но грех всегда найдет тебя, как бы ты ни пряталась.

Я бросила свой рюкзак на кровать.

– Я не знаю, какие грехи вы имеете в виду. Я надеюсь, речь не о Финне, потому что его нельзя считать таковым.

Гулливер внимательно посмотрел на меня.

– Твоя сестра пошла по стопам матери, забеременев в шестнадцать. Как вижу, тебе удалось избежать этой участи. Я надеюсь, что ты ждешь брака.

Я стиснула зубы, сдерживая свой протест. Что, если бы у меня тоже был ребенок дома в Дублине? Как будто он мог увидеть грех на лице человека. Так нелепо. Тем не менее дядя Гулливер был священником, а мне с детства прививали уважение к представителям церкви. Он, вероятно, танцевал бы от радости, признайся я, что все еще была девственницей.

– Я не лучше, чем мама или Имоджен, потому что их нельзя считать плохими только из-за секса до брака или рождения ребенка в молодом возрасте.

Слово «секс» очевидно заставило дядю почувствовать себя неловко, и он отвел глаза.

– Ты, должно быть, голодна. Проходи на кухню. У меня остался тыквенный суп.

В животе действительно было пусто, поэтому я молча последовала за ним. Как только я села на деревянную скамейку и оказалась напротив дымящейся миски с супом, я продолжила объяснять свою позицию:

– Вы не должны осуждать маму и Имоджен. Они никому не причинили вреда. Благодаря им появилась новая жизнь, и они действовали из любви.

– Скорее, похоти, – поправил дядя Гулливер, опустившись на скамейку напротив меня с «Гиннессом» в руке. Он сделал глоток и откинулся назад, все еще наблюдая за мной, как будто пытался разглядеть грех где-то в глубине меня.

– Могу я тоже выпить «Гиннесса»? – спросила я, кивая на банку.

– В этой стране разрешено пить только после двадцати одного.

Я закатила глаза.

– Я пью пиво с шестнадцати лет, дядя. Я не опьянею от банки «Гиннесса».

– Пока ты находишься под крышей моего дома, ты соблюдаешь мои правила, Эйслинн. Если ты не собираешься этого делать, то можешь искать другое место для ночлега.

– А каковы в таком случае правила?

– Никаких мужчин, никакого алкоголя, никаких вечеринок.

– Хорошо, – кивнула я. Для вечеринок не было времени, а после того, как Патрик разбил мне сердце, я не особо интересовалась мужчинами. А выпитый между делом после работы «Гиннесс» едва ли считался алкоголем. – Я посвящу все свое время поискам Имоджен.

Я задумчиво сузила глаза, засунув в рот еще одну ложку супа-пюре. Он не был приправлен, кусочек белого хлеба прилип к моему небу. Щепотка соли, возможно, мускатный орех и корица, а также немного уксусной кислоты – и ужасный хлеб, отправленный в мусорное ведро – поправили бы положение. Если бы у меня было больше времени, я бы испекла бездрожжевой хлеб.

– Имоджен приходила к вам, когда приехала сюда?

– Она появилась на пороге, как и ты, но выглядела так, будто собиралась работать на улице.

– Она модель, – резко произнесла я. – Значит, она была здесь, но не осталась у вас?

Имоджен никогда не упоминала о том, что общалась с дядей, поэтому я просто предположила, что она не пыталась увидеться с ним. Несколько наших телефонных разговоров в первые дни после того, как она приехала в Штаты, были очень короткими, и мне не хватало информации.

– Я не принял ее. Было заметно, что она уж попала в дурную компанию.

– Какую еще компанию?

Гулливер встал и начал мыть кастрюлю из-под супа.

– До меня лишь доходили слухи, что она ищет спонсоров для воплощения в жизнь своих детских мечтаний.

– У нее есть потенциал. Все всегда говорили ей, что она может стать успешной моделью. – Гулливер никак не отреагировал, как будто мой аргумент даже не заслуживал ответа. – Где она искала спонсоров?

– Тебе лучше не следовать по ее стопам. То, с чем ты можешь столкнуться, не для слабонервных.

– Что это значит? – Я встала и отнесла миску к раковине. – Если вы хоть что-нибудь знаете, вы должны рассказать мне. Пожалуйста, дядя. Мы все-таки семья. Помогите мне найти мою сестру.

Он взял у меня тарелку и вымыл ее со стоическим спокойствием, что вогнало меня в ступор. Я знала, что он испытывает меня и в особенности мое терпение, поэтому взяла себя в руки и ждала, когда он скажет мне все что сможет, пусть даже на своих условиях.

– Твоя сестра, как и ожидалось, выбрала легкий путь. Вместо того, чтобы зарабатывать деньги честно, она решила отправиться искать их в Содоме.

– Содоме? Серьезно? – Мне едва удалось сдержать ухмылку. Неужели он действительно собрался отсылаться к Библии каждый раз, когда говорит об Имоджен?

Дядя Гулливер покачал головой.

– Это название места, куда ездила Имоджен.

Я никогда раньше не слышала о нем.

– Это в Нью-Йорке?

– Так некоторые люди называют поселение недалеко отсюда. Город греха, куда бы я никогда не отправился по своей воле. Я слышал, твоя сестра искала там удачу в «Роковой петле». Это место для заблудших душ.

– Заблудших душ, посещающих ваши богослужения? – язвительно спросила я. Учитывая, что он жил в старейшем ирландском районе Нью-Йорка, которым правил второй по старшинству сын клана Девани, я сомневалась, что он перестал быть духовником ирландской мафии. Мне бы хотелось, чтобы мама была более откровенной в своих рассказах. Мне не нравилось работать вслепую.

Выражение лица Гулливера стало настороженным.

– Многие люди посещают службы. Тебе тоже следует это делать. Это пойдет на пользу. Твоя мать слишком часто избегала церкви.

– Я схожу в церковь завтра, хорошо? – Я надеялась завоевать его благосклонность. У дяди Гулливера были связи, которые действительно могли помочь мне в поисках. – Ирландцы до сих пор вам во всем исповедуются, не так ли?

Если бы кто-то из них был причастен к исчезновению Имоджен, то этот человек признался бы дяде. При мысли об этом по моему телу пробежал леденящий холод. Мама ожидала худшего, но у меня все еще была надежда.

– Я дал клятву и не нарушу ее.

– Клятву перед Богом или перед Девани?

Выражение его лица стало жестче.

– Моя жизнь посвящена Богу.

– Тогда помогите мне. Скажите, признавался ли вам кто-нибудь из мафии в чем-нибудь, связанном с Имоджен?

– Я связан своей клятвой, Эйслинн. Некоторые вещи важнее земных дел.

– Даже важнее семьи?

– Даже ее! – отрезал он. – Тебе пора идти спать. Богослужение начинается в девять.

Он встал, завершая наш разговор. Я поднялась со скамейки и поплелась в свою комнату. Сев на кровать, я позвонила маме, и если бы деньги не были проблемой, я бы позвонила ей еще раз, просто чтобы услышать ее голос и почувствовать себя ближе к дому. Даже спустя час после того, как я легла на мягкий матрас, я все еще не спала. Большую часть полета я дремала, поэтому приземление в Нью-Йорке и пребывание здесь с дядей Гулливером теперь казалось мне чем-то сюрреалистичным. Вроде сна, из которого я очень хотела вырваться прежде, чем он превратится в кошмар.

Дядя Гулливер разбудил меня очень рано, чтобы мы могли подготовиться к богослужению. Я надела единственный подходящий наряд, который взяла с собой: белое летнее платье с пуговицами спереди. Оно доходило мне до колен, а рукава спускались до локтей – достаточно целомудренно для церкви. По словам мамы, это делало меня похожей на примерную ученицу католической школы. Еще я взяла с собой белый кардиган, но сегодня должно было быть тепло, как и всегда в сентябре.

Церковь была еще пуста, когда дядя провел меня внутрь за двадцать минут до начала службы. Он скрылся в передней части, готовясь к началу. Я задрожала от холода. День обещал быть жарким, около 32 градусов по Цельсию, но тепло снаружи еще не проникло внутрь нефа.

Я решила сесть на одну из последних скамеек, главным образом для того, чтобы иметь хороший обзор на всех прихожан. Опустившись на холодную скамью, я сложила руки на коленях. Я ходила в церковь каждое воскресенье, всегда одна, потому что ни мама, ни Имоджен не верили в Бога. Во время службы бушующий поток внутри меня успокаивался. Я находила большое утешение в мысли, что за мной кто-то присматривает, особенно в те моменты, когда я оставалась дома одна, пока мама была на работе, а Имоджен в очередной раз куда-нибудь сбегала.

Вскоре стали прибывать первые прихожане, крестясь при входе и приветственно кивая в мою сторону. Как я и ожидала, там было удивительно много широкоплечих мужчин со шрамами и татуировками, видневшимися из-под красивых классических рубашек. Проходя мимо, они оглядывали меня с головы до ног, и взгляды их никак не подходили для церкви. Либо они были откровенно враждебны (чужаков явно не приветствовали), либо смотрели с вожделением. Я игнорировала внимание к себе и притворялась, что сосредоточена на Библии, лежащей у меня на коленях, пока что-то в атмосфере не изменилось. Это было сложно описать словами, мне оставалось только наблюдать.

Дядя Гулливер по-прежнему приветствовал каждого посетителя, но его поведение изменилось – он стал чересчур покорным. До этого момента он приглашал всех войти, но теперь возвышающийся над ним человек заставил моего дядю вести себя как гость в его собственной церкви, как будто ему вообще следовало просить разрешения, чтобы находиться здесь.

Я узнала этого человека по фотографиям из газет.

Лоркан Девани говорил с дядей с доброжелательной улыбкой, хотя его темные глаза продолжали смотреть настороженно. Он был высоким широкоплечим мужчиной, который выглядел внушительно в деловом костюме, но будь он одет по-спортивному, никто не посмел бы выказать меньшее уважение. Его смуглое лицо гармонировало с темно-каштановыми волосами. Щетина на подбородке и щеках только добавляла ему очарования. Некоторые люди думали, что ирландская кровь означала наличие рыжих волос и веснушек, но ирландцы выглядели по-разному, и многие темноволосые люди имели кельтские корни, далеко уходящие в века.

Если я правильно помнила истории, которые рассказывали в «Купеческой арке», совсем недавно Девани исполнилось тридцать, и в пабе в Бронксе была большая вечеринка по случаю его дня рождения.

Его взгляд сканировал скамьи, и я быстро опустила голову, сосредоточившись на Библии. Я могла только надеяться, что его внимание обойдет меня стороной. Если он заметит мою заинтересованность, это лишь вызовет подозрения. Но если бы Имоджен действительно искала спонсоров, то ирландская мафия и, в частности, глава их клана были теми, с кем она, скорее всего, попыталась бы сблизиться. Строгие принципы дяди Гулливера в отношении признаний, которые он слышал, только усилили мои подозрения.

После службы я осталась сидеть на своем месте и видела, как Лоркан Девани исчез в исповедальне. Я с трудом сдержала смех. Он действительно думал, что признание меняло что-то к лучшему? Можно было надеяться, что продажа индульгенций была давно забытой практикой в католической церкви, но разве можно было не засомневаться в этом, когда дядя Гулливер настолько склонил голову перед мафией?

Я встала и как можно незаметнее направилась ближе к исповедальне. Она была сделана из сосны и окрашена в темно-красный цвет, каждая из ведущих внутрь дверей была увенчана небольшим козырьком. Лоркан исчез за дверью с правой стороны. За левой же дверью было место для другого кающегося, но в очереди на исповедь больше никого не было. Возможно, существовало неписаное правило, согласно которому никому не разрешалось исповедоваться в тот день, когда это делал Лоркан. Место дяди было посередине. Может быть, это была хорошая аналогия для его позиции в жизни в целом: он оказался между двух стульев. К сожалению, дверь исповедальни распахнулась прежде, чем я смогла подойти достаточно близко, чтобы подслушать беседу, и Лоркан успел выйти. Мой дядя также покинул исповедальню, и оба мужчины уставились на меня – Гулливер с порицанием, а Лоркан – с сильным любопытством, он буквально сканировал мое лицо. Не отрывая от меня глаз, низким голосом он спросил:

– Твоя племянница, преподобный?

– Да, пожалуйста, познакомьтесь. Эйслинн Киллин. – Он жестом пригласил меня подойти ближе, и я неохотно приблизилась к двум мужчинам, запуганная пронзительным взглядом властного мужчины.