Рейнеке-лис. Ренар-лис

– Да что вы? – возразил медведь. – Разве же я обжора? Известно, что во всем нужно соблюдать меру – во всех делах и поступках!

Таким образом, позволив одурачить себя, медведь всунул голову в щель по самые уши, отправив туда же и лапы. Лису же только это и нужно было. С большими усилиями он выдернул клинья – и Браун завяз в щели с головою и лапами, так что ни просьбы, ни крики не могли уже помочь ему. И, несмотря на силу и храбрость Брауна, слабый, но хитрый Рейнеке умудрился поставить его в такое ужасное положение – все равно что в плен взял. Зарычал и забился медведь, страшно работая задними лапами. Поднялся такой шум, что Сила проснулся.

– Что это значит? – изумился плотник и схватил топор на случай, если бы на дворе оказались воры.

Браун, конечно, был в ужасе. Голову сильно щемило, и от боли он рычал и метался. Но, как ни бился, – пользы никакой не было. Он был уверен, что настал его смертный час. Также думал и лис. Увидев вдали крестьянина Силу, он воскликнул:

– Как вы чувствуете себя, Браун? Только, пожалуйста, не ешьте много! Вкусно ли вам, дядюшка? Сила вот сам торопится угостить вас: после обеда винца вам намерен поднести. Кушайте на здоровье! – заключил Рейнеке и без оглядки пустился в свой Малепартус.

Пришел наконец Сила и, увидев медведя, начал созывать мужиков, бывших в корчме и распивавших вино.

– Эй, вы! – кричал он. – Сюда бегите! На мой двор медведь забрался… Ей-ей же, не лгу!..

Крестьяне гурьбою побежали на зов, хватая, что попадалось под руки: кто вилы с сеновала, кто грабли; один бежал с молотом, другие – с рогатиной, разным дубьем и дрекольем. Патер и причетник тоже бежали бить медведя. Ютта, кухарка священника, известная мастерица готовить кашу, как никто другой, также не отстала от прочих: вооружившись прялкой, бежала драть шкуру с злосчастного зверя.

Услышав поднявшийся гвалт и шум, мучимый ужасом и болью, медведь с силой вырвал из щели голову, содравши и оставив в расщелине шкуру со всей морды до самых ушей. Положительно, злополучнее зверя никто не видал! Кровь струилась у него из головы, а пользы все же было мало: лапы ведь оставались еще защемленными… Стал он рваться, горемычный. С ревом выдернул лапы, но когти, кожа и даже часть мяса остались в щели чурбана…

Дорого обошлась злосчастному Брауну погоня за сотами! Колом засели они в горле несчастного. В путь он не в добрый час, что ли, вышел… Вся морда и лапы в крови; не может он встать на ноги, не может тронуться с места – ни ползти, ни идти. Между тем Сила бежит прямо к нему, а за ним и другие настигают его – несут ему гибель. Вот патер издали бросил в него большой дубиной и метко попал ему в самую спину. Браун заметался в разные стороны, но тут окружили его: одни кололи вилами, другие били дрекольем. Кузнец вооружился молотом и щипцами; иные соседи прибежали кто с ломом, кто с лопатой – и били, кричали и били, так что медведь в предсмертной уже тоске лежал…

Медведь с силой вырвал из щели голову

Никто не опоздал прибежать – все набросились на него. Больнее всех били широконосый Рудольф и кривоногий Шлеппе; Герольд же изо всей силы цепом молотил по медведю. Около Герольда топтался кум его, толстяк Кюкерлей, – и они с самым большим озлоблением напали на Брауна. Впрочем, и Квак вместе с Юттой не отставали от них. Талька же Лорден хватил несчастного зверя ушатом. Словом, все женщины и мужчины, бывшие здесь, желали смерти медведя.

Вот наконец градом полетели в него камни, и ему пришлось совсем плохо. А тут еще подскочил брат Силы и начал дубиной колотить его по голове. Не взвидел божьего света медведь, разом рванулся и бросился на женщин. Те закричали, шарахнулись в сторону: одни из них разбежались, другие упали в воду.

– Смотрите! – закричал в это время патер. – Там, внизу, кухарка Ютта плывет, а за нею и прялка! О, помогите, миряне! В награду за это выкачу вам две бочки пива…

Оставив замертво медведя, все бросились к воде спасать тонувших женщин. Когда мужчины удалились к берегу, Браун, изнемогая от боли и истекая кровью, кое-как добрался до воды. Он предпочитал утопиться, чем переносить побои и унижение. Плавать он не учился и был уверен, что кончит жизнь в быстрых волнах. Но, против всякого ожидания, он поплыл: течение благополучно несло его вниз по реке. Заметив это, крестьяне закричали.

– Для нас это останется вечным позором! – жаловались они, перебраниваясь в то же время с женщинами. – Сидели бы вы лучше дома! Смотрите: плывет ведь!..

Гурьбой подступили они к дубовому чурбану и, осмотрев его, нашли в нем кожу и шерсть, оставленные медведем. Весело рассмеявшись, они закричали ему вслед:

– Ты еще, дружище, попадешься в наши руки! Ты оставил нам в залог свои уши!

Так издевались над несчастным Брауном. Но он все же был рад, что хоть жив остался. В свою очередь, и он проклинал мужиков, бивших его, стонал от боли в ушах и пояснице и бранил Рейнеке за измену. С такими мыслями он плыл все дальше и дальше.

В незначительный промежуток времени медведь проплыл почти милю благодаря быстрому течению. Истомившись, он наконец выполз на берег, издавая стоны от боли. Более несчастного зверя никогда еще не бывало под солнцем! Он не надеялся прожить до утра – совсем было собрался уже помереть и воскликнул:

– О Рейнеке, злостная тварь, лживый, коварный изменник!..

В его воображении вновь пронеслись Сила, крестьяне, массивный дубовый чурбан, – и он еще раз проклял Рейнеке-лиса.

Между тем этот последний, употчевав дядюшку медом, вспомнил, что поблизости ему знакомо местечко, где водились куры. Мигом сцапав одну из них, он побежал с добычей к реке, чтобы насладиться ею сполна. Съев курицу, лис опять пустился по делам вниз по реке, потом остановился, напился воды и подумал:

«Ах, как я рад, что мне удалось так отделать медведя. Готов побиться об заклад, что крестьяне угостили его топором!

Браун – всегдашний мой враг. Теперь мы квиты с ним. Положим, дядей я называю его. Ну так что же? Теперь он уже умер – и я буду гордиться этим до конца дней моих! Он больше не будет сплетничать и вредить мне».

И вдруг в этот самый момент он видит у реки Брауна-медведя, лежащего в предсмертных страданиях… Словно кто в сердце ударил Рейнеке-лиса.

«О Сила! – вознегодовал про себя лис. – Грубый, неотесанный болван! Побрезгал прекрасной, вкусной и сочной пищей, которой никто не стал бы брезговать и которая просто сама лезла в руки к тебе. Хорошо, что признательный Браун хоть залог оставил тебе за угощение».

Видя медведя в крови, без сил, без чувств, почти без дыхания, Рейнеке воскликнул:

– Вас ли я вижу, дядюшка?.. Али что забыли у Силы? Скажите – я ему сейчас же дам знать о вас. Или не надо? Наверное, много вы меду у него похитили? Али пришлось расплатиться с ним по чести? Расскажите же, как все было? Да как вы славно расписаны! Что же такое случилось с вами? Полно, вкусен-то еще был мед? Впрочем, по этой цене сколько угодно продается его!..

Скажите, дядя, в какую это вы должность неожиданно попали, что таким красным убором увенчали вашу голову? Уж не стали ли вы настоятелем монастыря? Вероятно, цирюльник, когда брил вашу почтенную плешь, все задевал вам уши… Вижу, вы потеряли хохол, кожу со своих щек, да вдобавок и перчатки. Или вы развесили их где-нибудь?..

Несчастный Браун внимал ядовитым насмешкам, не будучи в состоянии вымолвить ни слова от боли и злобы и не зная, как помочь себе в этой беде. Но чтобы только не слушать бранных речей, он дотащился кое-как до реки, бросился в воду и поплыл, уносимый бурным течением. Выбрался несчастный на берег уже подальше. Там он лежал, мучился и рассуждал сам с собою:

– Хоть бы уж смерть поскорее! Решительно не могу ходить… Надо бы ко двору идти и рассказать все, что случилось, – а тут мучаешься по милости лиса, будучи еще покрыт срамом. Только бы мне оправиться – а уж я отплачу тебе, коварный Рейнеке!

Напрягая последние силы, он, наконец, через четверо суток дотащился до дворца и явился к королю, изнывая от боли. Король, заметив медведя в таком положении, воскликнул:

– Боже милосердый! Да Брауна ли я вижу? Что с ним приключилось?..

– Да, государь, беспримерно ужасно мое положение! – стонал медведь. – Разбойник Рейнеке-лис постыднейшим образом изменил мне!

– За это злодеяние я беспощадно отомщу ему! – гневно проговорил король. – Допустить, чтобы Рейнеке-лис подымал на смех и бесчестил такого барона, как Браун?! Нет, – клянусь честью и царством, королевской короной клянусь, что лис понесет кару за все то зло, которое оно причинил Брауну! Пусть не дотронусь я до меча, если не сдержу этой клятвы!..

Король отдал приказ немедленно же собираться совету, открыть заседание и назначить казнь за злодейство. Совет порешил, что, если королю угодно будет снова потребовать к себе лиса, пусть Рейнеке сам защищается против обвинений и жалоб. Кот Гинце может быть отправлен послом, потому что он умен, проворен и сметлив. Таково было решение мудрых советников. Король согласился с ними и обратился к Гинце:

– Оправдайте же выбор совета! – говорил он коту. – Если лис заставит посылать за собой и в третий раз, он навеки погубит не только себя, но и весь свой род. Если у него есть ум, пусть поторопится прийти. Лично передайте ему это. Всех других он презирает, но вашим мнением дорожит.

– Если бы только из этого могло выйти что-нибудь путное! – заговорил кот. – Но как пойду я к Рейнекe-лису и что я стану там делать?.. На все ваша воля, государь; но я полагаю, что лучше бы другого кого отправить к нему с поручением. Невзрачен я, мал ростом и слабосилен. Вот Браун и ростом взял, и силен – но не сумел же привести сюда Рейнекe-лиca; так как же мне-то браться за такое дело? Простите мне это замечание!

– Ты не упросишь меня, – возразил король. – Мы встречаем много малых зверей, но умных, ловких и хитрых, много больших, но глупых. Правда, не великаном ты смотришься – но умом взял.

– Ваша воля – закон для меня, – покорно ответил кот. – И если в дороге мне будет знамение с правой руки – удачно исполню поручение.

III. Новые посольства и отправление Рейнеке-лиса к королю

Гинце-кот успел уже пройти довольно много. Вдруг он увидел вдали Мартынову птичку и воскликнул:

– Ты счастье сулишь мне, добрая птичка! Сверни-ка с дороги и лети все правее!

Мартынова птичка вспорхнула и, распевая песню, села на дерево с левой стороны от Гинце-кота. Сильно взгрустнулось ему: он пророчил себе беду и несчастье, но, как это обыкновенно бывает, принялся ободрять себя.

Шел он, шел и, наконец, пришел в Малепартус. Видит: лис сидит на крыльце.

– Милосердый Бог да пошлет вам счастливый вечер! – с поклоном проговорил Гинце. – Король умышляет на вашу жизнь за то, что вы не хотите явиться на его суд. И он велел передать вам, чтобы вы немедленно явились к нему, так как в противном случае плохо будет всему вашему роду.

– Милости просим, племянник! – ответил ему лис. – Бог да услышит меня и никогда не оставит вас.

Король умышляет на вашу жизнь за то, что вы не хотите явиться на его суд

Но не то он думал, что говорил. В своем предательском сердце он подготовлял новые козни, и ум его был поглощен вопросом: какими бы средствами снова с бесчестьем спровадить посланника?

– Ну, племянничек-с, чем же потчевать мне вас? – говорил Рейнеке, обращаясь к коту по-родственному. – Право, на сытый желудок лучше спится. Сегодня я ваш хозяин, а завтра с утра отправимся ко двору. Так, разумеется, будет лучше. Из всей своей родни вас одного я люблю, вас только и уважаю. Прожорливый же Браун грубо со мною обошелся. Страшно он силен и зол, и я ни за что бы не решился отправиться с ним в путь. С вами же совсем иное дело – с вами я охотно пойду. Завтра, с рассветом, мы отправимся в путь. Вы одобряете мой план?

– По-моему, право, лучше было бы нам отправиться к королю немедленно и без всяких сборов, – ответил Гинце-кот. – По пути нам будут светить звезды и месяц; дороги исправны…

– Ночью дороги опасны, – возразил Рейнеке-лис. – Днем мы дружелюбно встречаемся со всеми, ночью же… Право, не всякая встреча безопасно сходит с рук.

– Так если останемся, как вы говорите, – что мы будем ужинать у вас?

– Бедно я живу, – отвечал лукавый Рейнеке. – Если вы останетесь, я принесу вам свежих сотов – сам выберу для вас наилучшие.

– Я никогда не ем сотов, – с негодованием ответил кот. – Если у вас в доме нет ничего повкуснее, дайте мне мышь. До мышей я страстный охотник, а соты вы поберегите для других.

– Как! Вы охотник до мышей? – с удивлением спросил лис. – Только слово cкaжите – и я на славу угощу вас мышами. Там по соседству, у патера, есть на дворе амбар, а в нем столько мышей, что не перевозить их возами. Могу вас уверить: я сам слышал, как жаловался патер, что нет отбоя от мышей.

– Сделайте милость, дядюшка, укажите мне это место! – проговорил Гинце-кот, подумавши. – Поверьте, для меня мышь вкуснее всякой дичи: я величайший охотник до мышек.

– Ну, если так, племянник, – ответил лис, – прекрасный ужин доставлю я вам. Не будем медлить, пойдем! Я знаю, как угостить вас.

Кот поверил и пошел за ним. Пришли к амбару патера, стали у глиняной стены. Рейнеке не далее как накануне проделал в ней лазейку и ночью, когда все спали, снял с насеста лучшую курицу. Мартын, сын патера, решил отомстить за это. Он хитро устроил в лазейке петлю со шнуром в расчете, что если и в другой раз придут сюда воровать – он рассчитается с вором за курицу. Рейнеке все это знал.

– Милый племянничек! – сказал он, обращаясь к Гинцe-коту. – Полезайте скорее в лазейку! Я же покараулю здесь, пока вы будете охотиться. Вы пропасть найдете там мышей. Чу! какой они свист поднимают!.. Поевши вдоволь, идите назад – я буду дожидаться вас. Я уж всю ночь проведу с вами. Завтра на заре мы отправимся в дальний путь, – так хоть веселой беседой мы будем сокращать его друг другу.

– Да безопасно ли лезть в эту лазейку? – усомнился Гинце-кот. – Ведь патеры бывают иногда очень предусмотрительны!..

– Ну кто ж это может предвидеть! – ответил коварный лис. – Если вы трусите – мы возвратимся; жена моя с честью примет вас и угостит домашней пищей. Конечно, мышей не будет, а все-таки будем сыты.

Вкусны ли, Гинце, мыши?

Но кот прыгнул уже в лазейку, стыдясь подозрений в низкой трусости, – и угодил прямо в петлю. Так-то угощал своих гостей Рейнеке-лис!.. Гинце, ощутив петлю на шее, так и обмер от страха. В лазейку он прыгнул с размаха, так что петля обвилась ему как раз вокруг горла. Он жалобно взмолился к Рейнеке-лису, стоявшему у самой лазейки. Радостно оскалив зубы и ухмыляясь коту, лис говорил ему:

– Вкусны ли, Гинце, мыши? Должно быть, жирны, не правда ли? Только бы Мартын проведал, что вы его дичью лакомитесь, – он принес бы вам горчицы. О Мартын – вежливый мальчик!.. Это, вероятно, при дворе у вас так поют за обедом?.. Что-то, право, не верится… Если бы Изегрим-волк так же в эту ловушку, как вы, со своею головою попался – он, разбойник, разом расплатился бы со мной за все свои козни!

С этими словами Рейнеке удалился. Но на этот раз он убежал не ради одного воровства. Разгульную жизнь, убийство, разбой и измену он считал позволительным делом для себя. Теперь он задумал совершить нечто в этом роде.

Он направился навестить волчицу Гиремунду, к которой питал дружеские чувства и от которой ждал узнать: в чем именно обвиняет его супруг ее – волк. Случай был удобный, так как волк Изегрим находился в это время при дворе. Лис прямо прошел на женскую половину, но оказалось, что Гиремунды не было дома. Ласково поздоровавшись с детьми волчицы, но сказав им, однако, несколько дерзостей, лис побежал дальше. Возвратившись домой с утренней зарею, Гиремунда спросила:

– Не приходил ли кто ко мне?

– Рейнеке-лис заходил к нам, – ответили дети и добавили при этом, что он оскорбил их бранными словами.

– Он мне заплатит за это! – с раздражением сказала Гиремунда и пустилась в погоню за Рейнеке, чтобы отомстить за нанесенное оскорбление.

Она знала, где бывал лис. Быстро нагнав его, гневно обратилась к нему:

– Что за оскорбительные слова вы, бессовестный варвар, сказали моим детям? О, вы раскаетесь в этом! – говорила она, яростно оскалив на лиса белые зубы и вцепившись ему в бороду.

Рейнеке пустился бежать от боли, но волчица догнала его. И чего только не произошло тут!..

Поблизости был развалившийся замок. Оба они побежали туда. Там, в одной из башен, была небольшая щель. Лис, хоть и с трудом, проскользнул через нее. Следом за ним и грузная, сильная волчица с размаху всадила голову в щель: рассчитывая тоже пролезть, она, как ни напрягала усилия, как ни билась, как ни ерзала, но только глубже входила в щель, завязла в ней так, что и вылезть, наконец, не могла. Заметив это, Рейнеке забежал стороною – и издевался над нею, как хотел. Ну и ругалась же волчица!

– Ты, – говорила она, – поступаешь как разбойник и вор!

Но хитрый Рейнеке-лис не знал ничего святого… Кое-как, однако, волчица высвободилась из трещины; злой же и увертливый плут лис был уже далеко.

Так-то хотела волчица Гиремунда сердце сорвать на злодее – но только увеличила тяжесть нанесенного ей оскорбления.

Обратимся, однако, к коту и посмотрим, что делал он, бедный.

Видя, что попался в петлю, он, по обычаю кошек, стал немилосердно кричать. Услышав это, попович Мартын вскочил с постели:

– Слава богу, недаром я устроил в лазейке живую петлю. Вот и попался вор! Так я же научу его честности…

Рассуждая таким образом, Мартын торопливо зажег свечу (в доме давно уже все спали) и разбудил отца и всю домашнюю прислугу криком:

– Лисица попалась! Пойдемте и убьем ее!

Вот и повалили гурьбою все, большие и малые, в том числе и патер, поднявшийся с постели и накинувший на плечи подрясник. Бежали со свечами, и впереди всех неслась кухарка. Схватив палку, Мартын напал на несчастного Гинце и начал бить его по спине, голове и лапам, причем вышиб ему, несчастному, глаз. Затем и остальные набросились на кота. Не отставал от других и сам патер – словно ночью забралась к нему в амбар шайка разбойников.

Кот собрался уже умирать. В страшном бешенстве прыгнул он, вцепился в ноги патера, больно кусая и царапая их, и причинил при этом ему увечье, отомстив таким образом за свой глаз. Вскрикнул патер от боли – и упал в обморок.

Кухарка по глупости завыла, что, видно, дьявол тут вмешался назло ей, бедной женщине. Она клялась и божилась, что готова отдать все свое имущество, лишь бы только не было такого несчастья с патером. Она отдала бы даже и клад, если бы он ей достался, – лишь бы патер ее был здоров, как прежде.

Так горевала она о приключившемся несчастье и увечье. С воем и плачем патера понесли в дом, все побросав и забыв Гинце в петле.

В страшном бешенстве прыгнул он и вцепился в ноги патера

Оставшись один, злополучный кот, избитый, едва живой и вот-вот готовый испустить дух, тотчас же принялся за шнурок и стал грызть его изо всей силы. «Уж не спастись мне от этой беды», – думал он. Но шнурок ему удалось перегрызть. О, как он был счастлив, убегая от места, где столько выстрадал… Моментально вышмыгнул он из лазейки и быстро пустился по дороге прямо ко дворцу, куда и прибыл рано утром.

«Черт тебя сунул поддаться хитростям Рейнеке-лиса, козням этого злого обманщика! – бранил себя Гинце-кот. – Вот и со срамом возвращаешься назад, с выбитым глазом и синяками на теле. Ну, и чего же достиг? Признаться – один стыд…

Гневом воспылал король, узнавши об исходе посольства Гинце. Он страшною смертью грозил лису. Опять собрал он всех своих старейшин. Сошлись к нему все бароны, все мудрецы – и он спросил их:

– Как укротить нам злодея?

Опять на Рейнеке-лиса обрушились обвинения, на которые Гримбарт-барсук отвечал:

– В этом судилище может быть много господ, не желающих добра лису, но едва ли кто-либо пожелает нарушить дворянское право. Нужно в третий раз пригласить на суд Рейнеке-лиса. Если он и тогда не явится, – суд будет иметь основание сильно обвинить его.

– Я уверен, – сказал король, – что из присутствующих здесь никто не решится отправиться к злодею третьим послом. Кто о двух головах здесь? Кто отправится еще раз рискнуть жизнью ради злодея, быть может, погубить честь и здоровье, а лиса все же не представить сюда? Боюсь, что никто не решится на это…

– Если государь позволит мне, – ответил барсук, – я сейчас же готов в посольство – что бы ни случилось потом. Угодно ли вам, чтобы я отправился от вашего имени, или же я явлюсь к Рейнеке-лису будто бы сам от себя, – я на все заранее согласен.

– Так отправляйся с Богом! – дал король свое соизволение. – Ты слышал теперь все обвинения – так смотри же, будь осторожен, он преопасный мошенник!

– Уж рискну я и навещу лиса, – ответил Гримбарт. – Авось и приведу его к вам.

Барсук отправился в путь, прямо в замок Малепартус. Там он застал лиса с женою и детьми.

– Здравствуйте, Рейнеке-дядя! – приветствовал его Гримбарт. – Муж вы ученый и мудрый. Всех нас удивляет, как вы королевскую волю презираете. Скажу прямо: насмеялись вы над нею. Но не пора ли перестать? Отовсюду только и слышатся одни обвинения против вас. Как родственник говорю я вам: пойдемте ко двору! Дальнейшие проволочки не помогут. Много жалоб накопилось на вас при дворе. Король в третий раз уже приглашает вас, дядя, к себе. Если же вы не явитесь, он к смерти приговорит вас. Подступит к вашему замку король с громадным войском вассалов и осадит вас здесь – только даром погибнете вместе с женой, детьми и всем вашим состоянием. Не уйдете вы от короля, и, поверьте, будет лучше, если вместе со мною отправитесь ко двору! Там уж как-нибудь – хитростью, искусной речью – вы можете поправить свое дело и избавиться от петли. И не при таких ведь обвинениях вы оправданными выходили из судилища и посрамляли своих врагов!

– Вы добрый совет подаете мне, – ответил лис, – самому идти ко двору и приняться за свое дело. Я крепко надеюсь на милость короля. Он ведь знает, как я полезен ему; знает он и то, что я всем прочим так ненавистен; двор без меня не может обойтись. И будь я в десять раз преступнее, я знаю, что, как только мне удастся заглянуть в очи королю и перемолвить с ним слова два, – тотчас укротится гнев его. Положим, много слуг и вассалов окружает его, много их входит в его совет, – но никто не близок его сердцу: все они там так себе, только числятся – и не умеют подать совета. За мною же, где бы я ни был, всегда остается последнее слово. И когда бы только король и все его мудрецы ни сошлись, чтобы решить какой-нибудь спорный пункт или обсудить щекотливый вопрос, – Рейнеке тут им необходим, без Рейнеке дело не ладится. Многих, конечно, зависть тревожит, – и вот их-то я и боюсь. Все они поклялись погубить меня, – и самые злейшие из них теперь при дворе! Это меня беспокоит. Больше десятка набралось их там, притом самых сильных; как же один я буду бороться со всеми ими? Вот почему я до сих пор не решался идти туда. Но, по-видимому, лучше мне с вами отправиться на суд и защищать себя. Этак мне и чести будет больше, чем в том случае, когда третьим отказом подвергну жену и детей страшной опасности, так что все мы можем погибнуть. Король – слишком большая сила в сравнении со мною, и все, что он ни прикажет, я должен исполнить. Посмотрю, нельзя ли мне будет как-нибудь примириться с врагами или вступить в какую-либо сделку…

Затем лис обратился к жене:

– Смотри же, жена моя Эрмелина, зорко следи за детьми, особенно же за младшим, Милашкой. В ротике его так и белеют зубки. Надеюсь, что весь он будет в отца. Да и другой, Забияка, также дорог мне. О, ты будь ласкова с ними все время, пока я в отсутствии! Я отплачу тебе добром за это, если счастливо вернусь к вам.

Отрекитесь от грабежа и кражи, от измены, лукавства и прочих подобных им пороков

Так отправлялся в дорогу чадолюбивый Рейнеке, так наставлял он жену и малолетних детей. Покинув дом без должного дозора, Рейнеке-лис предался мрачным мыслям. И часа не пробыли они еще в дороге, как лис обратился к барсуку:

– Милый, дражайший мой племянник, лучший мой друг! Признаюсь, что я начинаю страшиться. Я не могу отогнать ужасной мысли, что иду навстречу смерти. И все мои преступления, сколько я ни совершил их, – все встают предо мною. Ах, вы не поверите, как я тревожусь и мучусь! Я исповедаюсь вам, и вы выслушаете меня, грешного! Здесь поблизости нет другого духовника. Мне легче на сердце будет от этой исповеди – и легче будет предстать перед судом с чистой совестью.