От Садового кольца до границ Москвы. История окраин, шедевры зодчества, памятные места, людские судьбы

На том же участке, рядом со старинными палатами, дожил до нашего времени дом, характерный для отдаленных от центра частей города, имеющий два деревянных этажа над каменным первым, – все это было выстроено в 1843 г. титулярной советницей Анисьей Лукиной. Еще несколько деревянных домов сохранилось в этом переулке – это № 2 и № 22 (на углу Божениновского пер., с 1961 г. ул. Россолимо) и рядом в Теплом переулке (ул. Тимура Фрунзе) дом № 32. Справа от участка бывших палат постройки более позднего времени – № 8 и 12 – появились во второй половине XIX в.

Так получилось, что район Теплого и Долгого Хамовнического переулков со временем превратился в скопление промышленных предприятий, обосновавшихся на участках, принадлежавших в XVII–XVIII вв. знатным фамилиям. Большой квартал между двумя переулками заняла фабрика «Красная Роза», название которой напоминает что-то парфюмерное, но «Роза» – это немецкая коммунистка Роза Люксембург, именем которой назвали текстильную фабрику.

Участком, который сейчас заполнили неприглядные корпуса текстильной фабрики, с первой половины XVIII в. и до 1840 г., то есть более ста лет, владел дворянский род Всеволожских. Известным его представителем был Николай Сергеевич Всеволожский, крупный чиновник, писатель и путешественник, основавший самую большую и, возможно, самую лучшую типографию Москвы в начале XIX в. Он затратил на ее оборудование колоссальную сумму – 150 тысяч рублей, закупив во Франции прекрасные шрифты на нескольких языках. Во время наполеоновского нашествия типография Всеволожского, счастливо избегнувшая, как и все окружающие здания, московского пожара, стала «Императорской типографией Великой армии», печатавшей бюллетени и воззвания Наполеона. После освобождения Москвы типография так и не оправилась, и только в 1817 г. Всеволожскому удалось продать ее казне.

Старый барский деревянный дом Всеволожских, построенный, вероятно, в конце XVIII в., сохранился – он находится как раз напротив главного входа на фабрику, за памятником Ленину, стоящему в этакой вальяжной позе на невысоком пьедестале.

Большой участок Всеволожских разделился на несколько частей; одна из них (ближе к углу с Божениновским переулком) перешла в 1850-х гг. во владение «Общества калетовских свеч», устроившего фабрику для производства тогдашней технической новинки – свечей, сделанных из стеарина, дававших значительно больше света, чем сальные или восковые. Назывались они по фамилии владельца, открывшего несколько фабрик стеариновых свечей в Европе. Позднее же в фабричных помещениях устроилось парфюмерное производство А. Ралле.

Другая часть перешла к московскому первой гильдии купцу Клоду-Мари Жиро, владельцу шелкоткацкой фабрики, постепенно расширившему свое производство и застроившему оба участка в основном в 1870—1880-х гг. производственными корпусами по проектам архитекторов П.С. Кампиони, О. Дидио и Р.И. Клейна.

Об этой фабрике писал Л.Н. Толстой в статье «Рабство нашего времени»: «против дома, в котором я живу, – фабрика шелковых изделий… Я сейчас, сидя у себя, слышу неперестающий грохот и знаю, потому что был там, что значит этот грохот. 3000 женщин стоят в продолжение 12 часов над станками среди оглушающего шума… Десятки тысяч молодых здоровых женщин-матерей губили и теперь продолжают губить свои жизни и жизни своих детей для того, чтобы изготавливать бархатные и шелковые материи».

Л.Н. Толстой жил в Долго-Хамовническом переулке (в 1920 г. переименованном в ул. Л. Толстого), шедшем параллельно Теплому. Хотя он и не любил жизнь больших городов, но все же был вынужден переселиться в Москву – переговоры с книгопродавцами и типографщиками, встречи с интересующими его людьми, работа в архивах и библиотеках заставляли его жить в городе, но самое главное – подрастали дети и необходимо было думать об их образовании. Сергей хотел поступать в университет, Татьяна – серьезно заняться живописью, Илья и Лев должны были идти в гимназию.

Весной 1882 г. Толстые нашли дом, который более или менее удовлетворял их требованиям: не в центре города, достаточно большой, с садом, и сравнительно недорого – они заплатили 27 тысяч рублей в рассрочку. Дядя Софьи Андреевны К.А. Иславин, осмотрев предполагаемую покупку, писал Толстому: «Я опять любовался садом: роз больше, чем в садах Гафиза; клубники и крыжовника – бездна. Яблонь дерев с десять, вишен будет штук 30; 2–3 сливы, много кустов малины и даже несколько барбариса. Вода – тут же, чуть ли не лучше мытищинской! А воздух, а тишина! И это посреди столичного столпотворения. Нельзя не купить».

Правда, о какой тишине можно было тогда говорить, если совсем рядом работали несколько фабрик – текстильная Жиро, Хамовнический пивоваренный завод и парфюмерная Ралле. «Я живу среди фабрик, – писал Л.Н. Толстой. – Каждое утро в 5 часов слышен один свисток, другой, третий, десятый, дальше и дальше. Это значит, что началась работа женщин, детей, стариков. В 8 часов утра другой свисток – это полчаса передышки; в 12 третий – это час на обед, и в 8 часов четвертый – это шабаш…»

В купленной усадьбе – дети назвали ее «Арнаутовкой», по фамилии бывшего владельца, стоял дом, довольно старый, переживший пожар 1812 г., требовавший не только ремонта, но еще и перестройки, ибо семья Толстого была не малой: только детей было 8 человек – от старшего Сергея, 19 лет, до младшего, годовалого Алексея. В продолжение осени 1882 г. по проекту и под наблюдением архитектора М.И. Никифорова производился ремонт и пристройка еще нескольких комнат. После окончания ремонта Толстые 8 октября 1882 г. переехали сюда и прожили до 1901 г., часто уезжая на лето в Ясную Поляну.

Много событий произошло в этом доме, и среди них трагичные: в 1886 г. умер сын Алексей, а в 1895 г. после скарлатины, продолжавшейся два дня, скончался горячо любимый сын Ваня. В хамовническом доме писателем создано около 100 произведений, и в том числе такие значительные, как «Смерть Ивана Ильича», «Крейцерова соната», «Плоды просвещения», «Воскресение».

Но Лев Николаевич не только сидел за письменным столом, он старался обслужить дом: «Встанет в семь часов, темно. Качает на весь дом воду, везет огромную кадку на салазках, пилит длинные дрова и колет и складывает в сажень», – писала Софья Андреевна.

Последний раз Толстой побывал в хамовническим доме в сентябре 1901 г. После его смерти сразу же был поставлен вопрос о приобретении дома городской думой, но только в 1911 г. покупка состоялась – за 125 тысяч рублей была совершена купчая крепость. Долгое время дом был запечатан, мебель вывезена, а в Думе выдвигались различные проекты по будущему устройству толстовской усадьбы: предполагалось построить каменное здание для музея или школы в память писателя, предлагали даже все сломать, оставив только толстовский кабинет. Так, ни шатко и ни валко шло дело до большевистского переворота, пока новая власть решила дело просто и ясно – усадьбу национализировали и по личному указанию В.И. Ленина – «все восстановить, как было, до малейшей подробности» – открыли музей 20 ноября 1921 г., который и сейчас работает в бывшей усадьбе и пользуется большой популярностью.

К северу усадьба Толстого граничила с высоким забором Хамовнического пивоваренного завода, занимавшего угловой с Божениновским переулком участок, принадлежавший в начале XIX в. братьям генерал-майору Петру и действительному статскому советнику Николаю Барковым, у которых внутри большой усадьбы стоял деревянный господский дом. В 1860-х гг. вся усадьба застраивалась фабричными строениями пивомедоваренного завода Власа Ярославцева, перешедшего в 1875 г. во владение акционерного общества «Москва».

В 1896–1903 гг. директором завода в Хамовниках был Григорий Григорьевич Эренбург. В детстве его сын, будущий писатель, прожил несколько лет в квартире при заводе, о котором он вспоминал много позднее в мемуарах «Люди, годы, жизнь»: «Заводской двор мне казался куда интереснее гостиной. Можно было пойти в конюшню, там чудесно пахло. В одном из цехов проверяли бутылки, ударяя по каждой металлической палочкой, и я считал, что эта музыка куда лучше той, которой порой нас потчевали гости – известные пианисты. Рабочие спали в душных полутемных казармах на нарах, покрытые тулупами; они пили кислое, испорченное пиво, иногда играли в карты, пели, сквернословили… Я видел жизнь нищую, темную, страшную, и меня потрясла несовместимость двух миров: вонючих казарм и гостиной, где умные люди говорили о колоратуре».

Боженинский переулок (ул. Россолимо) еще довольно молод: он образовался тогда, когда с его правой стороны на городской земле стала появляться застройка, а до этого загородные усадьбы московской знати выходили прямо к просторам Девичьего поля. Как на поле, так и в Боженинском переулке много медицинских учреждений. Начало им положило пожертвование В.А. Морозовой приобретенной ею бывшей усадьбы Олсуфьевых для психиатрической клиники, устроенной в 1887 г. известным медиком А.Я. Кожевниковым. До сих пор на основном здании (№ 11), выстроенном по проекту архитектора К.М. Быковского, можно видеть надпись с сохранением старой орфографии: «Клиника нервныхъ болезней». Ею с 1887 по день своей кончины в 1900 г. руководил знаменитый врач С.С. Корсаков, создавший новую школу в психиатрии. Здесь в разное время лечились А.С. Голубкина, М.А. Врубель, С.А. Есенин. Во время XII Международного конгресса врачей в 1897 г. в саду клиники выдающимися невропатологами и психиатрами мира Крафт-Эбингом, Ломброзо, Маринеску, Корсаковым, Маньяном и другими в знак научной солидарности были посажены несколько деревьев. В клинике в продолжение 20 лет проработал письмоводителем создатель широко известного хора русской народной песни М.Е. Пятницкий. Ныне старое здание клиники обстроено новым строением, от вида которого прохожий может попасть в эту самую клинику…

Продолжением Боженинского служит коротенький Дашков переулок, выводящий на Садовое кольцо. В нем интересны два дома – № 7 на углу с Теплым (ул. Тимура Фрунзе) и примерно на его середине – № 5. В конце XVIII в. они находились в одной усадьбе, принадлежавшей секунд-майору Степану Логинову. В начале следующего века усадьба перешла к генералу Я.Д. Мерлину, дочери которого Вера Сольдейн и Анна Лубяновская были знакомыми А.С. Пушкина. У Сольдейн Пушкин бывал в ее доме на Пречистенке и читал там отрывки из «Путешествия Онегина», а с семьей Лубяновских он жил в одном доме на Мойке в Петербурге.

С 1840 г. владельцем усадьбы в этом переулке становится сенатор А.В. Дашков, отец будущего директора Румянцевского музея и известного коллекционера Василия Андреевича Дашкова. В 1850 г. один из домов (№ 5) переходит к Н.А. Шуцкой, у которой его снимала семья Корш – глава семьи Евгений Федорович был издателем газеты «Московские ведомости» и библиотекарем Московского университета, а сын Федор стал знаменитым филологом, владевшим десятками языков.

На углу Боженинского и Олсуфьевского переулков находится еще одно медицинское учреждение, основанное здесь на пожертвования. Клиника ушных и горловых болезней была построена на миллион (!) рублей, отданных на благое дело Юлией Петровной Базановой. При консультации приват-доцента С.Ф. Штейна на углу Олсуфьевского переулка в 1894–1896 гг. построили двухэтажное здание (№ 15) первой в России такой клиники. Автором проекта был архитектор Густав-Лев Ксаверьевич Коромальди. На первом этаже находились палаты для больных, а на втором с его пятью красивыми высокими окнами помещались студенческая аудитория, библиотека и операционный зал.

Олсуфьевский переулок – также один из сравнительно недавно образованных в Хамовниках: его проложили в 1881 г. по бывшей усадьбе Олсуфьевых (откуда и название). Е.П. Янькова, воспоминания которой были изданы впервые в 1880 г., рассказывала своему внуку, что там сначала был «загородный дом князя Голицына, потом перешедший по наследству к князю Долгорукову, женатому на его воспитаннице Делициной; теперь это дом Олсуфьевых, с прекрасным и обширным садом, с оранжереями, совершенно сельская барская усадьба».

По воспоминаниям одного из Олсуфьевых, в этой усадьбе квартировал художник В.Д. Поленов, написавший здесь свою знаменитую картину «Бабушкин сад», где был изображен флигель олсуфьевской усадьбы. Здесь жил С.Л. Левицкий, племянник Герцена, внебрачный сын его дяди Льва Алексеевича Яковлева, ставший известным фотографом.

Часть Олсуфьевского переулка, ближайшую к Оболенскому, можно назвать своеобразным музеем одного архитектора – Романа Ивановича Клейна: почти все дома здесь были построены по его проектам. В 1887 г. он приобрел участок земли, на котором стояло деревянное здание (№ 6, в глубине участка), надстроенное и несколько измененное им в 1889 г. В 1896 г. он надстраивает дом вторым этажом для мастерской и библиотеки. Удивительно, но автор таких импозантных сооружений, как мавзолей в Архангельском или Музей изящных искусств в Москве, имел такой непрезентабельный дом, хотя надо сказать, что он потерял многие свои декоративные украшения (теперь он заменен новым строением). В 1900 г. Клейн строит на своем же участке трехэтажный доходный дом (также под № 6, но по красной линии); рядом дом № 8 построен им же в 1895 г. для купца И.Т. Кузина, а напротив – два здания № 1 и 1а, также по его проекту (в 1894 г. правое и в 1897 г. левое).

Два дома этого переулка (№ 5 и 7) связаны с потомками знаменитого издателя журнала «Русский архив» П.И. Бартенева, который бывал здесь.

Еще один переулок, соединяющий две основные магистрали Хамовников, – Большой Трубецкой, ограничивавший с востока усадьбу князей Трубецких (откуда и название; с 1939 г. он называется по фамилии летчика В.С. Хользунова, который участвовал в гражданской войне в Испании).

В Большом Трубецком переулке выделяются несколько зданий, выстроенных для учебных заведений. Одно из них – на углу с Оболенским, с большими арочными окнами второго этажа и пандусом подъезда, выстроено на пожертвования П.Г. Шелапутина в 1901 г. – здесь находилась 8-я мужская гимназия, проект которой с пансионом на 80 воспитанников был выполнен Р.И. Клейном. В гимназии 25 ноября 1901 г. освятили храм Св. Григория Богослова в память сына Шелапутина Григория. Царские врата были выполнены из бронзы, в дубовом красивом иконостасе стояли иконы, написанные академиком живописи К.Е. Маковским, а одна из икон – храмовая – была украшена золотым венцом с тремя крупными жемчужинами.

Всего этого теперь уже, конечно, не увидишь – в этом здании, как и в соседнем, долгое время помещались различные советские учреждения.

Рядом с гимназией также шелапутинское пожертвование – Педагогический институт (№ 16) с музеем и реальное училище в память другого умершего его сына, Анатолия. Это также произведение архитектора Клейна, но более сдержанное, сделанное в традициях классического направления. Институт открылся 24 октября 1911 г., в него принимались те, кто уже получил высшее образование, и только русские, только мужчины и только православные. Несмотря на такие ретроградные правила приема, институт был весьма передовым по методам преподавания и имел сугубо практическое направление – все теоретические построения тут же проверялись в гимназии. После коммунистического переворота в этом здании поместилась Академия социалистического – потом сочли нужным назвать ее «коммунистического» – воспитания имени Н.К. Крупской. Совсем недавно в этих всех зданиях располагалась другая академия – Генерального штаба, построившая позади на участке еще несколько зданий; теперь же, после возведения для нее огромного здания на юго-западе, здесь, в Большом Трубецком переулке, находится военная прокуратура.

Напротив шелапутинских зданий – большой участок, отданный городом для Высших женских курсов. Женское образование в России насчитывает много лет упорной борьбы с предубеждениями косного общества и с царской администрацией, убежденной, что высшее образование женщинам только вредно. Их не допускали в университеты, для них были закрыты многие области деятельности, и те, кто стремился вырваться из ограниченного круга занятий, предписанных женщине, были вынуждены уезжать в Европу и там получать образование. На волне преобразований 1860—1870-х гг. в России открылись несколько учебных заведений и, в частности, московские «Лубянские» курсы профессора В.И. Герье, но, однако, все они действовали недолго. Только в 1900 г. представители прогрессивной московской интеллигенции получили разрешение открыть Высшие женские курсы, превратившиеся, по сути дела, в еще один московский университет. Во главе их стоял выдающийся математик С.А. Чаплыгин, очень много сделавший для курсов, ставших необыкновенно популярными в России: если в начале их деятельности там учились 200 курсисток, то к 1912 г. их насчитывалось уже более пяти тысяч.

В продолжение нескольких лет курсы ютились в различных помещениях и слушательницы кочевали по всей Москве. Только в 1907 г. состоялась закладка зданий Физико-химического института (на Малой Пироговской ул., 1) и Анатомического театра (пер. Хользунова, 7), а в 1910–1912 гг. было выстроено монументальное здание курсов на углу Большого Трубецкого переулка и Малой Пироговской улицы (до 1924 г. Малая Царицынская ул.), где можно увидеть доску, посвященную автору здания (такое не часто можно видеть в Москве): «Проектировал и строил аудиторный корпус Высших женских курсов академик архитектуры Сергей Иустинович Соловьев, род. 1859, ум. 1912». Архитектор не увидел торжественного открытия этого здания, состоявшегося 5 октября 1913 г.

С.У. Соловьев учился в Московском училище живописи, ваяния и зодчества, которое окончил с золотой медалью, продолжил образование в Санкт-Петербургской академии художеств и провел всю свою творческую жизнь в Москве, которую украсил множеством прекрасных зданий – таких как, например, благотворительные учреждения Медведниковых на Большой Калужской (с 1957 г. Ленинский пр-т) и Третьяковых на Большой Серпуховской улице (см. главы «Калужский тракт» и «Замоскворецкие слободы»), церковь в Кунцеве, особняк в Хлебном переулке (№ 18/6) и многие другие.

Барельефы на здании Высших женских курсов были выполнены скульптором Ф.Ф. Кенигсэдером.

После октября 1917 г., уничтожившего дискриминацию женщин, Высшие женские курсы стали 2-м МГУ, а в 1930 г. Педагогическим институтом.

Анатомический театр бывших курсов перешел к 2-му Медицинскому институту, и в советское время к старому зданию с ротондой, выходящей в Большой Трубецкой переулок, было пристроено еще одно, которое можно увидеть со двора: несколько заброшенно выглядевший, но торжественный портик, над которым видны цифры года окончания постройки – «MCMXXXVI». Справа и слева от входа старые, покосившиеся вазы с эмблематическими змеями, наверху барельефы, долженствующие напоминать о том, что никакая медицина не может излечить тех, кто пренебрегает физкультурой. Перед зданием стоит скромный памятник Н.И. Пирогову. Автором здания был архитектор Н.И. Транквиллицкий, скульптур – И.М. Бирюков, а памятника – В.И. Гордон (1960 г.).

От Большого Трубецкого переулка отходит Усачевка (ул. Усачева; в XVIII в. – Нащокинский пер.) – так называется в обыденной речи улица, идущая до Хамовнического вала, получившая название от владельцев участка на ней, купцов Усачевых. Они разбогатели, начав с торговли вином и фруктами на лотках, и превратились в купцов первой гильдии. Усачевы приобрели не только земельный участок здесь, в Хамовниках, но и выстроили настоящую барскую усадьбу над берегом Яузы, здание которой сохранилось на Земляном валу (№ 53).

В XVIII–XIX вв. по всей левой стороне Усачевки располагались одна за другой загородные дворянские усадьбы, со временем переходившие в другие руки: они делились на более мелкие участки и распродавались.

Одна из таких усадеб была загородным владением князей Трубецких, о размерах которого можно судить по большой части их парка, сохранившегося и сейчас, – называвшейся детским парком имени Мандельштама, но нет, не поэта, а большевика, бывшего короткое время секретарем Хамовнического райкома партии.

Усадьба не всегда принадлежала Трубецким. Впервые она упомянута 30 марта 1683 г. в челобитной «великим государям» боярина князя Василия Голицына, в которой он жаловался, что «у него загородного места нет», сообщал, что «есть де порозжее место за Пречистенские вороты, за Земляным городом, позади Хамовной слободы», и просил отдать сие место ему. «Порозжее» место великие государи Иван да Петр, номинально правившие тогда Московским государством, Голицыну, конечно, отдали, а от него оно перешло к дочери, принесшей его как приданое в род Трубецких. Эту немалую усадьбу еще более увеличил в 1760-х гг. князь Д.Ю. Трубецкой, и, таким образом, общая площадь ее достигла почти 9 гектаров. При Трубецких в усадьбе по ее западной границе стоял деревянный одноэтажный дом, позади него, в глубине хозяйственного двора, большая оранжерея, а там начинался парк с двумя прудами. Один из них был огромным, сложной формы (что дало повод говорить о каких-то тайных масонских формах этого пруда), с островом внушительных размеров посередине, с беседками и прочими садовыми затеями и украшениями.

Возможно, что главный дом усадьбы Трубецких сохранился (ул. Усачева, 1); его посетил 16 сентября 1826 г. А.С. Пушкин, возвращаясь с Погодиным и семейством Трубецких после праздника на Девичьем поле по случаю коронации Николая I.

Примерно с середины XIX в. начался процесс разукрупнения больших владений – усадьба Трубецких, как и других владельцев, стала делиться на более мелкие части и интенсивно застраиваться, и к концу века Усачевка начинает терять патриархальный характер окраинной улицы: так, в начале ее часть земли, которой владели Уваровы, приобретается городом для устройства трамвайного парка, который и стал называться Уваровским. На улице появляются и промышленные предприятия: шелкокрутильная фабрика, в которой в 1915 г. размещается фабрика резиновых изделий, эвакуированная из Риги. Она превратилась в крупнейший завод «Каучук», которому теперь отнюдь не место в гуще жилой застройки.

Ближе к Хамовническому валу Усачевка формируется крупным жилым районом, построенным в 1924–1930 гг. (архитектор А.И. Мешков) в годы тяжелого жилищного кризиса, когда в Москву буквально ринулись сотни тысяч обездоленных крестьян. Эта постройка была огромным шагом вперед в возведении жилых домов – от рабочих казарм до отдельных квартир в комплексе жилых домов с обслуживающими их учреждениями.

Девичье поле

Есть в нашем городе топоним «Девичье поле», напоминающий о большом по городским масштабам пространстве, находившемся в районе современной Большой Пироговской улицы (бывшей Большой Царицынской – по двору царицы Евдокии Федоровны, стоявшему в районе современных Саввинских переулков). Оно подступало к стенам монастыря, от которого и получило свое название.

В отличие от Зачатьевского стародевичьего на Остоженке монастырь на Девичьем поле, основанный позже него, в 1524 г., стал «новым», и в одном из документов так и назывался: «великая обитель пречистой богородицы одигитрии новый девичьий монастырь».

Его главный собор посвящен написанной, по преданию, самим евангелистом Лукой Смоленской иконе Божьей Матери Одигитрии, или Путеводительницы, история которой не вполне выяснена. Известно, что икону привезли на Русскую землю в 1046 г.; римский император Константин IX Мономах, выдавая свою родственницу за черниговского князя Всеволода Ярославича, благословил ее в предстоящий путь этой иконой (отсюда и название – «путеводительница»); позднее сын Всеволода Владимир Мономах поставил ее в смоленский храм. Как она попала в Москву, в точности неизвестно, но наиболее вероятно, что икона, бывшая в Смоленске, перенесена в Москву в 1398 г. Софьей, дочерью великого князя Литовского Витовта, и оставлена в кремлевском Благовещенском соборе. В 1456 г. смоляне просили отпустить икону обратно, на что великий князь Василий Темный согласился, указав предварительно сделать с нее точную копию. Торжественные проводы иконы состоялись 28 июля, прощание с ней происходило у Саввина монастыря (ставшего потом приходской церковью Св. Саввы в Большом Саввинском переулке). Через много лет Смоленск был присоединен к Московскому княжеству, и около того места, где москвичи прощались с иконой-путеводительницей, князь Василий III основал девичий монастырь, в новопостроенный собор которого 28 июля 1528 г. перенесли список иконы.

Неоднократно монастырь служил оборонительным целям, становясь заслоном на пути завоевателей. Много претерпел он в Смутное время, когда Москва несколько раз подвергалась нападению польско-литовских интервентов. Новодевичий монастырь, превращенный в вооруженный лагерь, неоднократно переходил из рук в руки: известно, что в нем были расквартированы четыре роты из польского полка Гонсевского. Надо сказать, что и после Смутного времени, когда Новодевичий монастырь уже восстановили, в нем постоянно размещались ратные люди – стрельцы, казаки, вооруженные монастырские слуги и крестьяне. Специально для них в монастыре около угловых башен выстроили здания стрелецких караулен, имевших выходы не внутрь монастыря, а только на его крепостные стены.