Вновь: слово свидетеля

Никита Чирков

Вновь: слово свидетеля

1

Вот уже несколько часов Люба поглощена черным полотном космического простора, где звезды не видны людским глазам из-за своей чрезмерной отдаленности. Если бы не достижения науки, то человечеству солнечный системы ИМБ никогда не был бы ведом хоть какой-то признак жизни вне их маленького мира. И вот она все смотрит и смотрит, вновь подавленная тоской от несбыточной мечты совершить путешествие в открытый космос вместе со своей матерью. Единственный раз аналогичный нынешнему отлет с планеты произошел при иных условиях: ее погрузили в глубокий сон, дабы срезать для нее трехмесячный путь между планетами до мгновения. Заснув на планете Опус, Люба проснулась уже на планете Кома, где они с мамой планировали начать новую жизнь. Это было слишком давно, пусть и кажется событием недавним, чуть ли не вчерашним. Вот Люба и сама не понимает, почему сейчас ее так трогает эта уже несбыточная мечта, исполнение которой было ей неподвластно с самого начала. Легкими заключениями она приходит к выводу, что дело не в причинах внезапного отлета с Комы, пусть те и остаются главным вопросом не только сегодняшнего дня, но и, пожалуй, будут ключевым предметом грядущей дискуссии с капитаном орбитальной станции Эфир на предмет изучения спутника Комы Целестин. Вот это и является главным источником ее неровного эмоционального состояния, пропитывающего мысли самым примитивно-детским страхом с помесью возбуждения перед грядущими неотвратимыми переменами. Спутник Целестин станет либо конечной точкой ее слишком долгого и непростого пути, либо же наконец-то даст возможность по-настоящему начать новую жизнь. Почему-то здесь у нее нет ни капли сомнений. Как и нет сомнений в том, что они заручатся поддержкой Эфира в их походе на спутник. Но не из-за некоего доброго ощущения, рожденного в момент объятий безмятежного космоса, – нет, тут все иначе: либо Эфир пойдет навстречу, либо его заставят, ибо ставки за последние два дня возросли достаточно высоко, чтобы не чураться жертв на пути к цели.

Сама не заметив, Люба машинально вытерла редкие слезы со щек, удивившись их наличию уже по итогу действия. Угольная чернота Вселенной была видима ею впервые вне планет, так что, увлеченная этим чистым контактом, она пережила целую гамму эмоций с важными заключениями. Вновь она познала чуть ли не физически прикосновение времени, уместившего в какие-то два часа ожидания целую историю приспособления чувств и размышлений. Возможно, впервые она благосклонна к тому, как бог времени одарил ее своим вниманием в этот уникальный момент ее жизни, помогая космосу скрыть ее от преследующего всю жизнь одиночества. Приложив руку к небольшому иллюминатору, Люба уже хотела вслух сказать богу судьбы: «Скоро увидимся».

– Иди за мной. – Люба обернулась и увидела Бэккера, чей тяжелый взгляд происходил от вполне оправданного недоверия в ее адрес. Если он тридцати лет от роду, был почти лысым, худым и словно грубо вырезанным из камня, с глазами пережившего слишком многое, то она же, скорее ближе к изящным пятидесяти, была его противоположностью – необычайно красивая, добрая и при этом неподвластная пониманию, словно существо из иного мира. Они были двумя сторонами одной истории, разобраться в границах и влиянии которой мало кому будет подвластно, что в каком-то смысле сохраняет для нее хоть какую-то интригу вокруг этого человека.

– Не считай меня врагом.

– Если бы считал, то не стал бы звать на переговоры с Эфиром. – Произнесено это было с тягучей претензией, аккуратно подчеркивающей недоверие к ней. Таков он был: дерзкий, своевольный, привыкший полагаться на упрямость в любой момент. И сейчас она спровоцировала его на доказательства своей правоты одним спорным для него утверждением, запустив запоздалый процесс официального знакомства, где в первую очередь надо отработать сделанные друг о друге заключения. Остается просто подыгрывать, спокойно одобряя его попытку утвердить свой авторитет перед ней. Кивнув, она позволила ему двинуться дальше, ибо согласие с ним, как и покорность его воле, необходимо было показать.

На этом звездолете, который помог им выбраться с Комы, не было гравитации, что вынуждало ее привыкать к невесомости в кратчайшие сроки. Еще одно новое ощущение, разделить которое она по-детски хотела с мамой. Этот приятный образ упущенного единения помог скоротать те недолгие пять минут, требующиеся для передвижения прямо к шлюзу на станцию Эфир. Состоящая из шести больших отсеков станция удивляла Любу своим одновременно простым и изящным дизайном, впечатляя яркими тонами многофункциональных систем, встроенных в стены, пол и потолок. Ощущение открытия давно укоренилось в ней лишь с негативной стороны, сулящей суровый путь адаптации с неопределенными границами влияния на ее жизнь. Но тут получилось вспомнить, что такое радоваться этому новому, а не бояться непредвиденных последствий. На какие-то несколько минут это получилось распробовать без плохого послевкусия.

Встретив персонал Эфира на мостике, Люба лишний раз убедилась, как сильно они с Бэккером выделяются на их фоне: грязная, потрепанная последними днями одежда лишь доказывала принадлежность к индустриальному городу Монолиту и тому, с каким кошмаром он столкнулся за последние два дня. В центре находилась нынешний капитан Эфира, первое впечатление от которой почти всегда было ошибочным: при возрасте в тридцать пять лет она выглядела значительно моложе, один ее направленный взгляд и слово – и вместо женщины с нежными чертами лица и большими добрыми глазами, которые подчеркивались рыжими пышными волосами, появлялся сосредоточенный мыслитель без намека на изящество или грацию.

– Здравствуйте. Меня зовут Изабелла, капитан Эфира. Бэккер решил дождаться вас, прежде чем начать.

Люба специально украдкой взглянула на виновника этой встречи и ожидаемо увидела непреклонного, волевого и упрямого человека, моментально напомнив то время и место, когда она впервые узнала о его существовании. При этом сам он сейчас на нее внимания не обращал.

– Меня зовут Любовь. – Она обернулась к Изабелле и скорее делала заявление, требуя заслуженного уважения. – Я назначенный Игорем Козыревым, главнокомандующим Монолита, архиепископ церкви Наставления планеты Кома. У меня есть официальные документы колонии о праве не только вести проповеди, но и предоставлять волеизъявление народа города Монолита.

Недолгая тишина лишь увеличила напряжение между ними.

– Сейчас у нас три часа ночи. – Изабелла говорила емко, четко дробя информацию, неуклонно навязывая зрительный контакт оппоненту. – Чуть-больше суток назад Монолит подвергся нападению хищников нового биологического вида. На грузовом транспорте эвакуировано около ста пятидесяти – двухсот тысяч человек. Подсчет еще ведется. Сейчас они летят к столице. Статус главнокомандующего неизвестен. Раз вы назначены представлять народ Монолита, почему вы сейчас здесь?

Приятное удивление от этого места выветрилось, вернув ее в русло суровой реальности.

– Лететь до Опуса три месяца. Я верю, что за это время люди смогут осознать гибель колонии. Но вот принять – вопрос более сложный. Я должна принести им не надежду – ответы.

– Эти три месяца станут для них серьезным испытанием. – Изабелла рассудительно собирала общую картину, выискивая возможные недочеты. – Транспорт грузовой, криокамер там на пару человек персонала, не упоминая провиант, который, по последним сведениям, ограничен. Опус уже выслал гуманитарную помощь и дополнительный транспорт навстречу. И если и говорить о помощи людям, то сейчас надежда им важней, чем гипотетическая правда в неопределенном будущем.

– Мы не планируем искать ответы так долго. Чем быстрее приступим, тем меньше шанс разлада в обществе из-за конфликта объективного и субъективного. Три месяца и правда долгий срок. В наших руках сделать так, дабы большую часть пути эти люди провели с четким ориентиром на будущее и объяснением сокрушительного прошлого. Опус встретит не разобщенную конфликтами толпу, а объединенный эмоциональными травмами и единым знанием народ.

– Только если эти самые ответы их устроят. Всегда можно сделать хуже. Возможно, ложь сейчас будет полезней. А раз так, то почему не дать этим людям….

– Потому что потом придется решать уже две проблемы. – Сами того не замечая, Люба и Изабелла напоминали мать и дочь, чей далеко не первый спор подпитывается слишком похожими характерами. Также Бэккер подметил некую схожесть в их лицах, а при заметной разнице в возрасте, они и вправду казались родственные друг другу. – Что бы я или кто-либо им не сказали, это пустит жизненно важные корни, за которые люди будут держаться, ибо ориентиров в нашем мире осталось слишком мало. Представь, что будет с людьми, когда их постигнет известие о спасающей их все эти месяцы лжи. Принять новое всегда трудно. Спасенные сейчас принесут разрушение потом. Ложь в нашем случае не работает на долгосрочную пользу.

Бэккер был впечатлен. Люба властвовала, но при этом получала удовольствие в наставлении молодой Изабеллы, не скрывающей внезапного комфорта в этом интересном столкновении с мудрым собеседником.

– Не стоит брать на себя лишнюю ответственность, Изабелла.

– В этом и проблема. Я уже ее взяла.

После этого она обратилась к Бэккеру. Общее положение сил немного сместилось: Люба отстояла позицию, создав третью сторону, оставив Бэккера одного.

– Я понимаю, вы многое пережили, последние два дня послужили суровым испытанием для всей колонии. Но сейчас все иначе, и ты это знаешь. Мне решать, отправлять ли мою команду рисковать жизнью на Целестин ради того, ценности чего мне неподвластны в понимании. Эфир способен заняться эвакуацией оставшихся на Коме, координировать разведку и помогать команде в изучении этого нового врага.

– Я не прошу идти за мной. – Бэккер старался говорить вразумительно, но получалось грубовато. – Мне нужен мой лагерь, кое-какие припасы и Лорн для разведки. Все ровно то же и с тем же применением, ради чего здесь я и ты. Хочешь эвакуировать возможных выживших? Вперед. Только не забудь посчитать места на Эфире и количество еды. Также напомню, что там придется рискнуть своей жизнью и жизнью Гаскоина. Но и это не главное. Если не будет приказа улетать, то рассчитывай на серьезный конфликт за припасы, что сулит разрушительным конфликтом не только для персонала, но и для самой станции, чья ценность для человечества всегда будет выше пары десятков гражданских. Давай уже по-простому. Я знаю тебя. Ты не пойдешь ни против приказа, ни уж тем более на риск в зоне своей ответственности.

– Я должна знать.

– Скажи, – Бэккер проигнорировал взывание Изабеллы к разумному разговору. – Есть приказ послать меня куда подальше и заняться чем-то другим? Нет? Тогда я рад, что потратил время на усмирение твоих страхов. Теперь тормозить не будем.

– Подожди. Разве присутствует повод для спешки? – Удивленная Изабелла искала у Любы пояснения, но та была непреклонным наблюдателем. – Здесь безопасно. Опус уже отправил помощь. Зачем рисковать малыми силами, да еще и уставшими, если задача столь важна?

– Так. Послушай меня внимательно. Во-первых, я не обязан отчитываться перед тобой. Все вот это – лишь жест доброй воли. Во-вторых, фактов у меня нет, лишь теории, распространение которых без подтверждения или опровержения может внести смуту и быть неправильно интерпретировано. Мы идем туда, к искусственным пещерам спутника, разведаем, подумаем, возьмем пробы, потом я дам ответ, который ты сможешь зафиксировать в официальном отчете. Либо сидим без дела, либо делаем то, ради чего меня сюда отправили мать с отцом, а тебя запрягли помогать.

Слушая это, Изабелла ощутила подступающую потерю терпения. Ее тревожило не то чтобы сокрытие конечной цели Бэккера – значительно больше раздражало ощущение безысходности, ибо несколько сторон равносильно друг другу используют ее ради своих целей.

– Я не думаю, что твоя семья сейчас…

– Они построили столицу Опус. Я вроде как из тех самых разбалованных богатеев, разве нет? Вот именно. В прошлый раз у тебя с этим не было проблем.

– Какой прошлый раз? – Изабелла удивилась не на шутку. Бэккер чуть запнулся, многозначительный и краткий перегляд с Любой лишь усугубил непростое состояние Изабеллы.

– Изабелла, – Люба постаралась увести разговор в другое русло, – я понимаю, нам всем очень страшно. Сейчас на Коме господствуют создания планеты, этакий естественный враг людской расы. Их много, и они сильны. На первый взгляд, эти животные не имеют признаков интеллекта, лишь стадное поведение. Игорь Козырев, Техгруппа и я – мы все сошлись во мнении, что вопрос наличия этих Особей вне планеты Кома значительно менее важен, нежели поиск способа их устранения.

Уже спокойней Бэккер произнес:

– Я продолжаю этот проект не ради себя или моей богатой, ценящей лишь свои деньги семьи. Усвой этот факт.

– Бэккер. – Изабелла продолжила аккуратно детализировать свою позицию. – Если я не узнаю причину, описать которую в отчете смогу без домыслов и теорий, то мне придется доложить руководству о подозрениях в неправомерных действиях. Разрушена не просто целая колония, а колония с претензией на независимость от Опуса. Ты прилетел сюда на незарегистрированном транспорте с персоналом вне доверенного листа кандидатов. Мне легче легкого донести свои подозрения в твоей преданности Опусу, что без промедления поставит и одну из главных семей столицы в неудобное положение. Более того, по закону я обязана провести полный досмотр всего содержимого неизвестного мне транспорта и его персонала, чье содержание под стражей до дальнейших указаний свыше укладывается в правила ведения переговоров Опуса.

Несколько минут они смотрели друг на друга.

– Если бы хотела, то сейчас мы бы здесь не разговаривали.

– Не понимаю этого заявления.

– Иза…

– Откуда ты знаешь это прозвище?

– … я знаю, карьерная лестница всегда манила тебя чуть-чуть больше примерной репутации. Просто не мешай мне, будь на связи – и станешь для истории большим, чем пустое имя для потомков в истории падения Монолита.

– Считайте это распорядительностью ресурсом Эфира. «Усыпить горе забвением столь же оскорбительно, сколь губительно жизни противление преобразованию».

– И как мне истолковать это…

– «Боритесь с тем, что вынуждает вас бояться знаний устных и письменных». Я поделюсь с вами экземпляром Наставления.

– Мне не нравится эта… эта безопасная неизвестность, которую вы мне навязываете. Но все же смысл в этом я понимаю. К тому же один день мало что решает.

Изабелла направила свой взгляд на компьютерную панель справа и приказала Гаскоину и Лорну подготовиться к высадке лагеря на Целестин. После этого Бэккер и Люба покинули мостик, скорее желая добраться до звездолета и сообщить остальным о результатах. Но только они подтянулись к переходному шлюзу, как Люба вывела его на серьезный разговор:

– Обладая информацией о ее тяге к карьере, ты воспользовался ею с непонятным для меня запозданием.

– Это была ложь. Карьера ее не интересует. Во всяком случае незаслуженная. Я блефовал, чтобы дать ей повод выкрутиться, иначе одобрение вылета на Целестин оказалось бы слишком подозрительным.

– Понятно. Ты решил проверить ее позицию. Человек открывается с неожиданной стороны в условиях жизненного риска.

Бэккер молчал, мысли его были для Любы не такими далекими, как он сам мог считать. Этот человек не только проверил Изабеллу на стрессоустойчивость и верность, но и прощупал поле дозволенности, ограничить которое Опус должен был незамедлительно, во имя спасения сына высоких лиц столицы. С одной стороны, Люба вновь восхитилась его упрямством и смекалкой, ведь этой встречей он и ее саму проверил, вынудив оправдываться перед капитаном. С другой стороны, Люба пока не знает, поверил ли он искренне в ее ложь о своей должности и мотивах.

2

Звездолет, на котором они смогли спастись с планеты Кома, не имел ни названия, ни серийного номера или даже модели. Собранный не пойми кем и когда, он имел грузовой отсек в десяток метров высотой и глубиной и пять шириной, причем отцепляющийся цельным контейнером при желании. Внутри же все было просто: кабина для пилота и штурмана соединялась коридором с жилым отсеком, одна половина являлась спальнями и криокамерами, другая же – столовой с тренажерными инструментами, потому что невесомости здесь не было.

С момента отлета к Эфиру, не сразу принявшего стыковку, прошло часа три. За это время никто ни с кем не разговаривал, пусть тем для обсуждения было более чем предостаточно. Лишь когда Бэккер позвал Любу на долгожданные переговоры с Изабеллой, остатки Техгруппы, занявшие стол в столовой, кое-как зародили диалог, немного успев отдохнуть.

Оскар и Настя, чуть ли не обнявшись, держась друга за друга, уже поддаваясь спасительной привычке, заняли одну сторону стола. Напротив была Рода, успевшая пару часов поспать прямо на этом месте, куда пробралась и зацепилась ремнем еще до отлета. Она подняла голову и долго смотрела с какой-то наивной улыбкой на уставших Оскара и Настю.

– Вы бы знали, как я рада видеть ваши лица.

Она зачесала черные волосы в сторону, открыв лицо.

– Откуда у тебя это? – Настя чуть подалась вперед, вглядываясь в несколько тонких линий наискосок лица от хирургических швов.

– Первая Особь успела оставить свой след. Думаю, не буду прятать их. Пусть напоминают. Мне казалось, ты успела их разглядеть.

– Но не успела спросить.

– Тут я тебя понимаю.

Свет был приглушен, позволив мраку отхватить значительное пространство, подарив лишь небольшому куску света область для людского наполнения. Все трое, пусть и не ушли сильно дальше тридцати лет возраста, но под гнетом трагедий покрылись угрюмым настроением не меньше, чем царапины и синяки занимали их плоть. Если у Оскара все еще было в рамках мужского нрава, то вот вид девушек вызывал лишь заразительную боль от пережитых кошмаров: золотистые, пышные волосы Насти потеряли свою красоту, став колким подобием соломы, скрывающим в обрамлении синяки на лице, при этом черные короткие волосы Роды теперь немного зачесаны наискось, параллельно швам и ссадинам на подбородке, которых на самом ее теле преимущественно больше. Некогда Настя была проявлением доброты и заботы, чья наивность даже зарекомендовала себя раздражающей обузой, а вот Рода же – наоборот: волевой характер подпитывал наглую дерзость на провокации, порой излишне вредя репутации дочери главы Техгруппы. Настя и Рода были яркими противоположностями друг друга и лучшими подругами, и если последнее вновь заиграло красками, то вот, к счастью или нет, различия между ними заметно стерлись.

– А почему вы не там? Оскар у нас сынок главнокомандующего Монолита, ты – руководитель Техгруппы. – Рода старалась звучать по-свойски дерзко.

– Ну… – начал с некоторым разочарованием Оскар. – Мой авторитет в Монолите мало имел веса на самом деле. Для Эфира он вообще равен нулю так же, как и какой-то там начальник Техгруппы, – без обид. – Он направил это Насте, которая, чуть подумав, немного расцвела, сказав Роде с оттенками уважения:

– Меня официально так и не назначили на должность. И сейчас я понимаю, что больше этого не хочу. Твой отец заслужил быть единственным, первым и последним лидером Техгруппы. Пусть с ним все и закончится.

Роде понравилось услышанное, хотя напоминание об отце было сопряжено с горьким чувством утраты. После этого они несколько минут молчали. Больше всего приходилось бороться с тишиной и покоем, внезапно ставшими чем-то чужеродным под влиянием водоворота бесконтрольных инцидентов, чья концентрация соревновалась с необузданными последствиями. Даже говорить спокойным тоном при чистом воздухе было непривычно: уж слишком много им приходилось кричать последнее время.

В целом здесь и сейчас им мало хотелось обсуждать Бэккера, Любу и причины формирования этого странного с этими людьми союза. Чтобы хоть чуть-чуть заглушить тишину, Рода решила поднять более простую, но от того и внезапно пугающую тему:

– Вот уж не думала, что вы парочкой станете. – Настя и Оскар засмущались, ощутили себя подростками, которых прилюдно начали обсуждать сверстники, причем сама Рода обожала такие моменты, выводя людей в неловкое положение простыми фактами. – Не, я, конечно, все понимаю, любовь в период войны – штука еще более ценная и все такое. Оскар у нас вон возмужал как, я даже немного завидую, да и ты, подруга, расцвела, на фоне тебя теперь я выгляжу миленькой девочкой.

– Я рада, что твое чувство юмора никуда не делось.

– Эй, я же не осуждаю. Мне кажется, вы хорошо смотритесь вместе.

Настя и Оскар скромно улыбнулись.

– Интересно, что бы сказал мой отец. Просто, когда мы с тобой, Оскаренок, встречались, он бесился жутко.

– Почему это звучит так, словно ради этого ты и решила за мной приударить? – Оскар захотел включиться в этот подростковый разговор, ощущая дуновения ностальгии безмятежного времени.

– Может, потому, что так и есть? Извини, если разбила сердце, красавчик.

– Еще кто кому разбил.

– Кстати, я с тобой встречалась, чтобы и Настю побесить! – начала Рода весело.

– Чего?! Она все врет. Опять выдумала, и понеслось.

– Да ладно, я видела твои перегляды с ним. Даже Андрей видел.

– Помнится, – Оскар вновь рассуждал, – после нашего с тобой разрыва ты и со всеми окончательно перестала дружить, даже работу…

– Не, – Настя перебила его рассуждениями, – это же было до тебя, когда она поссорилась с отцом, опять, и… или нет? Я, если честно, уже запуталась даже.

– Какие же вы хорошие, друзья, – саркастично ознаменовала Рода. – Как хорошо все помните. Хотя я допускаю, что путаница вызвана кое-каким незнанием… как бы это так сказать, исторических сведений моей жизни.

Настя и Оскар заинтригованно ожидали.

– Сначала я начала с тобой флиртовать, потому что… ну ты красавчик же, да еще и отца это бесило. Но потом я кое-что узнала. – Рода задумалась, потерла лицо ладонями и, собравшись с силами, сказала то, что сама еще толком не приняла до конца: – Мы с отцом редко находили общий язык. С каждым годом все трудней и трудней. Ну и оказалось вдруг, что… я не его дочь. Да, прикиньте. Это странно, но я точно помню, что мы на Опусе были, типа, ну, семьей. Мы прилетели на Кому двенадцать лет назад, и я хорошо, очень хорошо помню эти двенадцать лет. Но вот Опус… воспоминания вроде бы есть, но почему-то в единую последовательность плохо складываются. В общем, мы как-то с ним опять ругались, а он же тактичный, мудрый, не то что я… Ну правда и вскрылась. Я хотела откровения – я его получила.

Лица Насти и Оскара выражали неподдельное удивление.

– Я не знала.

– Теперь знаешь. Оба знаете. Все тогда стало вываливаться из рук.

– Из-за этого ты ушла к копателям? – Оскар говорил серьезней, наконец впервые разглядев в ней кого-то большего, чем беспечную и эгоистичную девушку.

– В основном.

– А как… кто, я имею в виду, твои настоящие…

– Андрей сказал, что они были его друзьями. Погибли, когда мне было пять лет. Вот он и взял меня, чтобы… ну, воспитать нормально. Я так про них и не узнала, потому что мы тогда поссорились, и последующие годы я… Характер взял свое. Мне казалось, лучше их и не знать. Вот такая история.

Тяжелая атмосфера настигла их внезапно, побудив к осмыслению незавидного положения. Оскар заговорил будто бы для себя, желая озвучить неприятный факт в надежде переварить его.

– Я только что понял… мы втроем одни теперь. Ни у кого из нас не осталось больше родителей. Да и друзей рядом нет. Те кто остались там вряд ли выжили. Очень непривычно это понимать, да? Я к тому, что еще пару дней назад все было отлично. Было в своих привычных рамках. Не просто это принять… что все погибли на Коме… Некоторые погибли, чтобы мы с вами выжили. Это много стоит.

Грустное заключение должно было омрачить и без того тяжелый момент, но внезапно в них пробудилась добрая благодарность друг другу.

– Спасибо. – Рода почти плакала. – Спасибо, что не бросили меня. Я не хочу быть одна. – Все трое взялись за руки, закрепляя благодарность друг другу чем-то неосязаемым, чистым и добрым, где одного взгляда и улыбки было более чем достаточно, чтобы поверить в некое единство. Это был чудесный момент счастья людей, потерявших почти все и обретших сейчас нечто новое.

– На самом деле я рада, что вы вместе. Думаю, вы хорошо друг другу подходите.

Настя и Оскар взглянули друг на друга с заботливой улыбкой, обоюдно сталкиваясь и борясь с вопросом: почему они вообще сошлись? Неужели только из-за нужды быть рядом, ибо натиск окружения в последние дни на Монолите уничтожал все вокруг и они зацепились друг за друга ради спасения? Искать истину сейчас совершенно не хотелось.

– Главное, что мы втроем, можем друг на друга рассчитывать.