Когда возвращается радуга. Книга 2

У скрытого от посторонних глаз приезда было ещё одно преимущество. Можно было потихоньку послать слугу заглянуть за угол, выяснить, не дежурят ли у главного входа чужие кареты или носилки. Если есть гость, и важный – лучше заехать позже или в другой день. Очень удобно.

Вот и сейчас: после того, как карета по соседним улочкам обогнула особняк бывшего аги, теперешнего Главного Наставника янычар, Ирис постучала особым образом в тыльное окошко возка, и бойкий Назар, мальчонка-славянин, приставленный к ней для мелких поручений, сорвался с запяток и застучал пятками по булыжной мостовой. Девушка сокрушённо покачала головой. Сколько ни приучай этого сорванца к туфлям – без толку. Неслух бегает босиком, нахально заявляя, что, представьте, забыл обуваться! «Ага, забыл, ханум, мы ж сроду обувки не знали, нищие мы… Одни сапоги в дому водились на всех десять брательников». Его и в рабство-то продали свои же, чтобы избавиться от лишнего рта. Оттого Ирис жалела мальчонку, не ругала слишком уж за озорство, хоть иногда и следовало.

Всем на удивление, Назарке покровительствовал Али. Мало того: несмотря на протесты хозяйки, бывший чудо-массажист, а теперешний член Гильдии наёмников, принялся обучать отрока всяким своим профессиональным штукам, пока безобидным – как подкрадываться бесшумно, как быть незаметным в толпе и юрко проходить через неё, словно шило сквозь кусочек кожи… Ирис подозревала, что ей известно далеко не всё. А поскольку не хотела для малого участи платного убийцы – сопротивлялась, как могла.

Жалела, одним словом. И даже подумывала, не похлопотать ли за мальчонку перед Али-Мустафой? Грамоте она парнишку научит, на волю отпустит… В янычарах полно выходцев из бывших рабов. А достигают они в своей карьере порой заоблачных вершин. Казалось бы, вот он, отличный случай, чтобы мальчику-иноверцу, чудом избежавшему участи евнуха, закрепиться в новой жизни, добиться от неё множества благ. Но было здесь одно «но»: Назар никак не хотел расставаться со своей верой. А в Школу янычар принимали только мусульман.

«Не надо его заставлять», – посоветовал однажды Аслан-бей. «Твёрдость в вере – это хорошо, это вызывает уважение, даже если человеку всего двенадцать лет. Как знать, может, это знак свыше, и Судьба ещё вернёт его на родину? А нет – привыкнет здесь, повзрослеет и сделает правильный выбор. Сам».

Парнишка возник перед дверцей кареты буквально минуты через полторы. Глаза круглые, в пол-лица, испуганно-настороженные, веснушки побледнели… Был он, хоть и не рыжий, но зацелованный солнцем, как воробьиное яйцо, а сейчас из-за бледности больше походил на иноземную статую из раскрашенного мрамора.

– Великий султан… – выпалил шёпотом. Сглотнул. – Сам… В гостях… Не в карете – верхами прибыл, и охрана у входа, да, должно быть, внутри, потому как пять лошадей свободные стоят, дожидаются.

– Возвращаемся? – негромко спросил Али с запяток.

Ирис закусила губу.

В конце концов, она приехала проведать подругу и пациентку. Со дня родов прошла неделя, и обязательно нужно проверить, всё ли в порядке у подруги и малыша. Конечно, если в дом явился сам Повелитель – его встречает вся семья, удостоенная такой чести; но для рожениц делается исключение. Особенно для тех, кто произвёл на свет крепких здоровых сыновей.

Лишь в небогатых домах женщина вставала с постели уже через час после родин и принималась за домашние дела, ибо прислуги у бедняков не водилось; зато, как правило, было полно ребятни, а муж, содержащий семейство, вправе ожидать, что плов и чай ему подадут вовремя, несмотря ни на что. Но в обеспеченных семействах женщина несколько дней, а то и недель блаженно отдыхала. Принимал гостей, поздравления и подарки муж.

– Нет, не возвращаемся, – ответила Ирис твёрдо. – Я сперва загляну, справлюсь о здоровье Айлин-ханум, и если у неё всё хорошо, и она вместе с мужем встречает султана – велю о себе не докладывать, а просто приеду завтра.

Это было разумно. И позволяло с честью исполнить долг лекаря и подруги. К тому же, женская половина есть женская половина, туда даже дворцовые охранники не заглянут, так что Хромец и не прознает о том, что она здесь.

…Похоже, предположения Ирис оказались верными: комната Айлин пустовала, на тахте в беспорядке были свалены кушаки, покрывала, платки, словно прислуга наряжала хозяйку в страшной спешке. Колыбель, в которой полагалось спать младенцу, сиротливо покачивалась – малыша унесли совсем недавно. Но главное – зальчики местного гарема словно вымерли: ни служанок, ни престарелой тётушки, дальней родственницы Луноликой, ни дочерей Али-Мустафы, привезённых из Бурсы, по настоянию самой Айлин, ещё два года назад и взятых в дом отца, поскольку мать их незадолго до этого скончалась… Никого. Кивнув своей догадке, Ирис проследовала к выходу из женской половины, ведущему к центру дома, и поднялась по винтовой лестнице на второй этаж. Ну, конечно! Все – и старухи, и молодые, и девочки, которым юный возраст позволял ещё обходиться без покрывал – высыпали на закрытую галерею и теперь сквозь ажурные деревянные ставни с жадным любопытством внимали действу, что разворачивалось внизу, в большой приёмной зале. Ещё бы! Не к каждому из своих подданных вот так, среди бела дня, по-дружески и без предупреждения нагрянет сам Солнцеликий!

С молоком матерей впитавшие гаремные устои, женщины не осмеливались перешёптываться, но их мимика, жестикуляция, восторженно закатываемые глаза и воздеваемые к небесам руки яснее ясного давали понять, что внизу происходит нечто удивительное и неописуемое .Впрочем, для местных затворниц, которых хозяйка держала в строгости и не особо охотно выпускала из дома, явление любого нового человека производило фурор, а тут…

О Аллах! Сам Великий Султан, Солнце Вселенной!

…Пугливым созданиям не пришлось видеть однажды ни забрызганных кровью лат янычар, пропахших потом, смертью и порохом, ни того, как падала на тела своих детей бывшая султанша Айше, ни обезглавленного тела фаворитки-изменницы. Ирис не собиралась просвещать это восторженно мычащее стадо овечек. Как говаривал христианский святой… или царь? «Не искушайте малых сих!» Пусть себе живут в плену своих иллюзий. Сама же она прекрасно помнила, каким может быть Хромец.

Не будь этих страшных воспоминаний, картина, представшая перед её глазами, сделала бы, пожалуй, Солнцеликого в её глазах воистину святым.

Не замечаемая никем, Ирис, прильнувшая в решётке, с непонятной ревностью наблюдала, как Али-Мустафа, улыбаясь, показывает Повелителю новорожденного. Малыш не спал, пытался вертеть головкой, заботливо и умело поддерживаемой папашей, в своё время изрядно и с удовольствием возившимся с первым сыном, маленьким Асланом, что сейчас выглядывал лукаво из-за спины одного из султанских охранников. Мальчику, должно быть, очень нравилось, что взрослые дяденьки позволяют дёргать себя за полы кафтанов, а сами даже не шелохнутся в ответ.

Улыбаясь, Солнцеликий достал что-то из кошеля на поясе. Движение пальцев – и в его руке закачался, подвешенный на золотой цепочке, овальный камушек, больше всего, пожалуй, напоминающий обыкновенный голыш, которых полным-полно на морском берегу. Родители новорожденного недоумённо переглянулись. Но сам малыш восторженно загукал, замахал ручками и… потянулся к камушку.

Вцепился в кругляшок и замер.

Потом довольно заворковал и уснул на руках у отца.

Хромец, отчего-то ставший серьёзным, осторожно потянул цепочку.

Воздух за спиной Ирис всколыхнулся, и она, не оборачиваясь, поняла, отчего. Женщины неосознанно прикрыли рты ладонями, чтобы не ахнуть от изумления и не обнаружить себя. Ведь оправа, выскользнувшая из ладошки младенца, оказалось пустой.

– Знак, – только и сказал побледневший Хромец. – Аллах Всемогущий, слава тебе…

– О, Повелитель! – встревоженно начал Али-Мустафа, но султан успокаивающе отмахнулся. Лицо его разгладилось.

– Хороший знак, мой достопочтенный ага. Твой младший сын признал… э-э… амулет, хранящий великую мудрость, и вобрал в себя его силу. Пройдёт время – и он станет известен не менее чем его прославленный прадед. А потому…

Забытый временно всеми, обиженный, из-за спины одеревеневшего от щипаний охранника выскочил маленький Аслан и, кинувшись к матери, молча уткнулся в её колени.

– Сынок, у нас такой важный гость, – проворковала Луноликая, скрывая смущение. – Посмотри на него и запомни хорошенько: это сам Великий Султан! Повелитель, простите его непоседливость, он ещё слишком мал, чтобы осознать, какая честь нам оказана!

Хромец не гневался. С явным удовольствием оглядел крепкого мальчугана, его статную мать, не растерявшую, но приумножившую за время двух беременностей свою красоту.

– Мал, говоришь? Сколько ему сейчас, два года? А бегает, как пятилетка, да и сложён не по возрасту… Али-Мустафа, да твой старший сын – настоящий батыр! Будет, кому передать воинский опыт.

Отцепив с пояса кинжал в простой серебряной оправе, протянул аге. Глядя в глаза маленькому Аслану, проговорил медленно, веско:

– Я не успел к твоему рождению, потому одариваю тебя сейчас. Когда станешь достойным воином и получишь звание янычара – отец передаст тебе мой подарок. Запомнил? Не раньше.

Мальчуган сдержанно, по-отцовски сосредоточенно сведя густые бровки, кивнул, провожая взглядом дар очень важного, как он понял, гостя.

– А второго сына, Али-Мустафа, я бы советовал приобщить к науке. Конечно, поначалу они с братом будут обучаться одинаково, так ведь? Но если мальчик потянется к… лекарскому делу, например…

На лице Мустафы отразилось замешательство.

Целителями и учёными становились, как правило, юноши, слабые от рождения, не приспособленные к воинской стезе, к походам и сражениям. Он-то уже размечтался, как вырастит из сыновей двух отважных витязей, покрывающих славой его имя…

– …Не останавливай его.

В голосе султана послышалось суровое предостережение. Нет, не послышалось. Всей шкурой ага почувствовал, как напряглась жена. Значит, и она, тонко разбирающаяся в интонациях Великих мира сего, уловила эту угрожающую ноту.

– Может статься, – продолжил Хромец, несколько смягчаясь, – к нему перейдут навыки и способности нашего недавно умершего друга. Очень на это надеюсь. А если нет – на всё воля Аллаха! Но уводить сына от предназначения ты не должен. Расти его, как и старшего – воином, но уважай его выбор, если он решит сменить меч на скальпель и книги. Славы и почестей одинаково достойны и великий мудрец, и великий воин. Разве не так?

– Ты прав, как всегда, – почтительно ответил ага. – Мне ли спорить?

– Вот и не спорь. – Хромец благодушно улыбнулся, давая понять, что официальная часть визита закончена. – Что ж, вот теперь я готов отдать должное твоему угощению, ибо, как полагаю, если помедлю ещё немного – твой повар, по примеру слуг из далёкой Чины, повесится на воротах, надумав, будто я отвергаю плоды его трудов… Но предложи мне сперва чаю. День сегодня жаркий, а в горле у меня сухо. И давай отпустим твою прекрасную супругу, она несколько утомлена и взволнована, так пусть отдохнёт вместе с детьми. Долгих лет жизни и здоровья тебе, Айлин-ханум!

За спиной Ирис зашуршали, всё же тихонько заахали – обнаружили гостью! – засуетились бесшумно… Улыбаясь, она позволила себя окружить и увести. Обошлось. Всё хорошо, султан не обидел малыша. Но отчего она, собственно, так боялась за ребёнка?

Должно быть, оттого, что до сих пор в памяти стояло придушенное: «Баязедовы отродья…»

Но совсем скоро мрачные мысли исчезли. Им просто не осталось места, потому что пришлось успокаивать взволнованную высочайшим визитом бывшую наставницу, припугнуть её тем, что у слишком уж нервных мам перегорает молоко, осмотреть, выслушать, порадоваться прекрасному самочувствию и мамы, и малыша, нежно подержать в руках тёплый куколь и полюбоваться на длинные пушистые реснички, крошечный, но уже сейчас выразительный нос, погладить пушистую макушку… Заодно приласкать и маленького Аслана, и сунуть ему гостинцы-сладости, чтобы не думал, будто с рождением братишки все о нём позабыли.

Не прошло и получаса, не успели они наговориться с пришедшей в себя Айлин, как прислали записку от Али-Мустафы.

Узнав, что уважаемая Ирис-ханум пришла навестить подругу, Великий Султан выразил сожаление, что не успел застать её в ТопКапы недавно, и теперь просит явиться для приватной беседы. Превосходно, что он застал вдову своего друга именно здесь. Поскольку дело, о коем он намерен переговорить, касается и её лично, и почтенного аги.

***

Даже без провидческого дара, который, кстати, у Ирис так больше и не проявился после чудесного спасения Бомарше, нетрудно было догадаться, о чём желает разговаривать Солнцеликий с двумя ближайшими родственниками покойного друга.

О завещании.

И уж, конечно, не мог он обойти такой животрепещущий вопрос, как возможное деликатное положение вдовы. В данном случае, это была формальность, ибо, хоть почтенный старец даже с самыми дорогими его сердцу людьми ни разу не обмолвился о символическом характере своего брака с прекрасной юной девой, их отношения – не супружеские, а, скорее, отношения отца и нежно любящей дочери – говорили сами за себя. Отрицательно качнув головой в ответ на прямой вопрос султана, Ирис залилась краской. И тут её, словно ножом, так и резануло по сердцу сожаление. Ни разу в общении с названым отцом у них не промелькнуло намёка на возможные супружеские отношения, но только сейчас, вспоминая двойняшек Ансы-Марджины и сыновей Айлин и Али-Мустафы, в особенности, малыша, которого недавно держала на руках – только сейчас она подумала, что именно ей надо было бы решиться – и поговорить как-нибудь с мужем на такую щекотливую тему первой. Или не надо было? Она понимала и ценила нежные чувства эфенди, но отчего-то именно теперь острее всего ощутила его потерю. Да, он оставил после себя бесценные сокровища, сделал её богатой женщиной – хоть ей по закону полагалась лишь треть наследства, но и того хватало с избытком на безбедную, если не роскошную жизнь. Но страстно вдруг захотелось обнять малыша, так похожего на её ушедшего наставника…

Должно быть, слёзы, непрошено выступившие, заставили султана смягчить суровый тон. И на Ирис он поглядывал куда более снисходительно, чем в самом начале разговора. Этот взгляд она ощущала даже в те минуты, когда, казалось, Хромец переключал внимание на одного Али-Мустафу, обсуждая детали сборов вдовы в дорогу… Она сперва даже не сообразила, что речь идёт о ней. Тамерлан упомянул и о пожилых слугах Аслан-бея, судьбу которых Ирис, как нынешняя полноправная хозяйка дома, должна была обустроить после своего отъезда, и о том, что часть денежного состояния, предназначенного ей, была, оказывается, заблаговременно размещена в банковских домах Генуи, Лютеции и Эстре, и к сегодняшнему дню обросла значительными процентами…

Али-Мустафа назначался ответственным за подготовку и снаряжение каравана. Вдова же Аслан-бея должна была отобрать ту часть сокровищ из наследия Мудрейшего, которую он сам предназначил в дар лучшим европейским университетам.

С долей библиотеки, что оставлялась венценосному другу, как и с бесценным оборудованием обсерватории, эфенди без сожаления расстался ещё полгода назад, объясняя, что слабеющее зрение не позволяет ему помногу читать и смотреть на звёзды. Но Ирис-то знала, что глаза её эфенди по-прежнему остры! Просто в тот момент она не понимала – или не хотела понять – что мудрый друг, давным-давно просчитав число оставшихся ему дней на грешной земле, раздавал наследие ещё при жизни, дабы присмотреть за всем самому, насколько успеет.

Теперь ей приходилось наведываться в ТопКапы через каждые три дня, чтобы докладывать о том, как идут сборы. К счастью, приезжала она не одна, а с «внучатым племянником», с Али-Мустафой, который почтительно величал её «тётушкой», хоть и был при этом почти вдвое старше. Он отчитывался перед султаном за свою часть порученного, Ирис – за свою. Подготовка велась полным ходом, хоть многие вокруг недоумевали: к чему такая спешка? Чиновники, ответственные за снаряжение провизией и припасами каравана, временами впадали в прострацию. Обычно такие дела, как снаряжение экспедиции, не относящейся к военным ведомствам, велись долго, со вкусом, с преодолением множества бюрократических препон… но нынешнее плавание, контролируемое самим Хромцом, обещало стать событием из ряда вон выходящим. Пара-другая интендантов, не успевших это понять и задержавших поставки сухарей и бобов для экспедиции, были выпороты, после чего подготовка понеслась как на крыльях.

Казалось, Ирис некогда было вздохнуть. Отбор книг и рукописей, сверка их с каталогом, сортировка и нумерация ящиков, в которые они запаковывались, особая укладка гербариев, анатомических муляжей, образцов эликсиров, целительных порошков и мазей, медицинских артефактов – всё это требовало личного присмотра, несмотря на то, что было отобрано, несколько раз проверено и одобрено при жизни самим эфенди. В основной своей массе. Но неутомимый учёный, до конца своих дней занимающийся исследованиями, всё добавлял к имеющемуся списку новые и новые пункты. И нынче его джаным сбивалась с ног, разыскивая дополнения, обнаруживая очередную неучтённую стопку книг или склянку с вытяжкой из какого-то редкого корня и, порой, плача над этими предметами, всё ещё, казалось, хранящими тепло суховатых ловких пальцев, одинаково умело владеющих пером и скальпелем…

А, в общем-то, рыдать приходилось теперь всё реже. Даже по ночам. Она просто проваливалась в сон, набегавшись за день, беспредельно вымотанная. Даже валиде, однажды зашедшая к невестке, чтобы поворковать с внучкой, застала там Ирис, покачала головой и заметила, что усиленная скорбь может отвлечь душу усопшего от вкушения покоя и райских радостей, а потому – нелишне было бы молодой вдове взять себя в руки. Узнав об истинной причине недосыпа и бледности, она прислала в помощь Ирис не кого-нибудь, а хазнедар-уста, свою экономку. Та, хоть и мало разбиралась в науках, зато прекрасно поняла, что основной причиной, тормозящей сборы и сеющей хаос, являлась атмосфера уныния и скорби в доме. От бесконечно причитывающих стареньких служанок и садовника было мало толку, хозяйство было запущено, некому даже было предложить чай гостье, а в помощниках у хозяйки остались лишь Али да тщедушный мальчишка-славянин… Жалея осиротевшую прислугу, Ирис не решалась повысить голос, и сбивалась с ног, пытаясь управиться со всем сразу.

Железной рукой Элмас-ханум порядок был восстановлен. Слуги пристыжены и направлены к выполнению своих обязанностей, из гильдии Плотников и краснодеревщиков согнан целый сонм работников, занявшихся паковкой ценного груза совершенно бесплатно – всего лишь за разрешение валиде беспошлинно вывозить Гильдии свои товары в Европу. Приглашённый кади заверил вступление Ирис во владение новой собственностью и оформил вольную на единственного в доме раба – Назара. А поскольку молодая вдова не могла предугадать, когда вернётся из долгого путешествия – она оформила на «внучатого племянника» доверенность на содержание дома, закрепив при этом право за всеми слугами проживать здесь, сколько душе будет угодно. Конечно, на то наследство, что оставил каждому покойный хозяин, можно было приобрести небольшой собственный домик; но пожилым людям так трудно сниматься с насиженного места!

Постепенно в уютном старинном особняки воцарился почти прежний покой. Не хватало лишь одного – Хозяина. Его мягкой уверенной поступи, негромкого смеха, ласкового прищура…

Рыжий Кизилка, за три года вымахавший из меховой рукавицы в средних размеров пушистую хвостатую шубу, неделю после кончины любимого Вожака тосковал, затем обжил опустевшую комнату – и с тех пор спал исключительно на хозяйской постели, занимая большую половину узкого скромного ложа. Кота не тревожили и не гнали. Все помнили, как старый лекарь любил читать написанные за день труды юной супруге и её свирепому зверю, и теперь, когда Кизилка, вытянувшись на узкой кушетке, блаженно жмурился и тарахтел, словно огромная рыжемордая цикада, казалось, что он до сих пор внимает знакомому голосу.

И вот, наконец, настал тот день, когда и Рыжекудрая Ирис, и ага Али-Мустафа, поклонившись, доложили великому султану, что у них всё готово для отбытия в далёкую Франкию. Двух месяцев не прошло после распоряжения Хромца, а груз был надёжно упрятан в трюмах, команды галеаса и кораблей сопровождения приведены в готовность и ждали сигнала к отплытию, денежные дела улажены, список сопровождающих лиц обговорен. С Ирис ехали Мэгги и верный Али. И уж конечно, Кизил, ибо только хозяйка могла справиться с этим зажравшимся и избалованным кабаном, по чистому недоразумению всё ещё считавшимся котиком. Впрочем, вдвоём с великаном-нубийцем он представлял собой надёжную охрану для путешественницы.

Ещё раз бегло зачитав список наследия учёного, Солнцеликий удовлетворённо кивнул.

– Али-Мустафа…

Ага почтительно поклонился. Сняв с безымянного пальца перстень с изумрудом, султан протянул его Наставнику Янычар:

– Прими мою благодарность. И в придачу к ней – назначение куратора Школ в Бурсе и Эдирне. Там давно не хватает твёрдой руки. Я бы отправил тебя сопровождать твою родственницу, но… ты нужен мне здесь. Вдову Аслан-бея будут сопровождать франкские послы, а тебя я пошлю во Франкию позже, когда ты справишься с одним моим поручением. Подожди меня здесь. Мне нужно сказать несколько слов наедине твоей… хм… тётушке.

От этих слов у Ирис заледенел живот, будто она наглоталась кубиков прессованного снега из гаремного погреба. Пока султан беседовал с её «племянником», она уже мысленно видела себя покидающей дворец и летящей в порт с такой скоростью, будто за ней гналась стая диких пустынных собак. Скорее! Прочь из Константинополя! Прочь… от этого рысьего взгляда, жёлтого и голубого, от недоброго хищного прищура, от…

Слова султана застали её врасплох. Она судорожно вздохнула.

Нужно собраться с силами – и выдержать это испытание. Надеясь, что оно последнее.

– Следуй за мной, – коротко бросил султан. Кивнул согнувшемуся в поклоне аге. Слуги, ловившие на лету мысли повелителя, распахнули перед ним и гостьей широкие двери.

Ирис без труда подлаживалась под лёгкую хищную поступь Хромца и… недоумевала. Страх отступил. Да, она постоянно ждала от Повелителя какого-то подвоха, но… С того дня, как её мудрейший покровитель покинул этот мир, прошла не одна неделя, и если бы Тамерлан каким-то чудом узнал о её происхождении и хотел бы расправиться – у него было на то время.

Правда, в случае с Гюнез он не торопился, и даже дал той надежду… Ирис поёжилась, словно холодное лезвие ятагана уже коснулось её шеи.

Но тогда к чему было затевать все эти сборы? Или… От ужасной догадки она едва не споткнулась. Что, если вместо неё просто-напросто отправят другую? Слуг можно заменить, послам сказать, что по какой-то причине вдова не смогла поехать, а вместо неё направят, например, ту же Нергиз, книжницу и поэтессу, что замужем сейчас за внуком ученика эфенди, и не хуже её, Ирис, сможет разобраться в фолиантах и снадобьях, и рассказать о них всё учёным из университетов… От собственных предположений ей стало дурно.

Куда они идут? И почему так долго?

В этой части дворца ей ещё не доводилось бывать. Судя по длине пройденного пути, по тому, что они миновали несколько открытых галерей, Хромец мог запросто её вывести за пределы Гаремного двора, и теперь увлекал по направлению к внешней стене, ближе… к Босфору?

Ещё немного – и у неё отнимутся ноги от страха.

Стражники – не евнухи, но настоящие грозные воины, усатые, мужественные –отсалютовали пиками, пропуская их в просторный зал. Вперёд метнулся юноша с факелом, прикоснулся к жаровне в углу – и по множеству фитилей, вьющихся вдоль колонн, пробежал животворный огонь, зажигая светильники.

Султан, наконец, разомкнул уста.

– Смотри, Рыжекудрая Ирис. Смотри. Ты должна это запомнить.

Портреты. Портреты. Портреты на стенах, колоннах, в простенках… Суровые, грозные лики. Воинские шлемы и пышные тюрбаны. Венцы, короны, драгоценные реликвии. Глаза, глаза, глаза, смотрящие, казалось, прямо на неё, в упор, со всех концов зала, куда бы она в страхе ни повернулась…

– Эртогрул Первый.

Голос Хромца загрохотал в её ушах, словно рокот боевого барабана. И… отрезвил, развеяв наваждение, приведя в чувство.

– Эртогрул Первый, отец Османа Первого, имя которого носит наша династия. Запомни его. Он умел выбирать правильно. Вступившись однажды за тех, кто проигрывал на поле боя, он помог им победить, и впоследствии получил в виде благодарности удж, кусок земли, к которому его потомки за несколько веков прирастили новую империю. А вот и сам Осман Первый, Фахр уд-Дин Осман-бей… Правил двадцать пять лет, четверть века, весьма долго по тем временам, когда, порой, в междоусобицах троны не успевали нагреться под седалищем одних властителей, а их уже меняли другие. И умер Осман в почёте и уважении, своей смертью, что тоже редкость. Орхан… Мурад… Баязид Первый, молниеносный…