Аббарр. Песок и пламя

Карш любил это иноземное «госпожа», словно он и правда сошёл на землю, побывав в далёких морях. Но кто скажет, что пески Мэй не похожи на океан?

– Храни тебя Мэй, Вариол, – засияла уже не молодая, но всё ещё симпатичная цветочница. – Никак, заскучал по твёрдой земле?

– Лишь на время, – караванщик поудобнее перехватил пачку бумаг: листы, словно угри, так и норовили выскользнуть и расползтись.

– Что это у тебя? – Критару смерила взглядом Карша и подошла к столу. – Давай-ка сюда свою ношу. Надеюсь, ты не в сказители подался?

– Сохрани Мэй, – нарочито наигранно отозвался караванщик, изобразив на лице не то ужас, не то безумие, и с облегчением водрузил листы на стол перед цветочницей.

Вэлла Критару ловко подравняла пачку, тут же из-под прилавка возник лист пергамента. Пальцы заплясали, пеленая бумагу. Оборот, ещё один. Ни единого лишнего движения. И вот уже змейка травяной верёвки опутала свёрток и сплелась узелком. Критару отсекла лишнее ножом и пододвину свёрток караванщику.

– Так будет удобнее, – цветочница наклонилась к вазонам со снежно-белыми лилиями и принялась аккуратно срезать те, что распустились.

– Благодарю, госпожа Маритта! Ты настоящая фея!

– Снова ты со своими сказками, – отмахнулась, смутившись, цветочница.

Маритта Критару правда была похожа на одну из волшебных цветочных жительниц силурийских сказок. В окружении зелени и разноцветных витражных всполохах, её изящное личико сердечком, большие чёрные глаза и чуть заметные ушки, больше похожие на два пушистых треугольных лепестка, делали сходство особенно явным. Критару – ещё один старинный друг Дхару, часть семьи, неизменно окружающей и оберегающей Карша.

Карш на мгновение вновь стал ребёнком, вспомнил тот день, когда впервые витражи Критару накинули на его тощие плечи мантию волшебства…

– Что-то случилось? – цветочница обеспокоенно окинула его взглядом, откладывая нож, которым срезала стебли.

Карш вынырнул из прошлого и увидел тревогу и заботу в глазах Критару. Её тонкая, почти птичья рука лежала поверх его.

– Всё в порядке, госпожа Маритта! Сегодня просто прошлое так и норовит откусить кусочек настоящего, – тряхнул головой Карш, извлёк из сумки маленький холщовый мешочек и протянул Критару. – Специально для фей!

Цветочница отёрла руки о тряпицу и приняла подарок. Шёлковый шнурок заскользил, и вот на ладонь Критару упало пять алых луковиц, размером чуть больше монетки островов.

– Ах, Карш, – женщина прикрыла свободной ладонью рот от удивления, на её глаза навернулись слёзы.

– Не стоит, право, – заулыбался караванщик. – Если б не ваш супруг, я б давно сбежал с вами в волшебную страну.

Критару засмеялась, утирая глаза. Так смеются матери или старшие сёстры, гордясь повзрослевшими сыновьями и братьями, которые вне зависимости от возраста всегда остаются мальчишками. Она была намного старше Карша и знала его с того дня, когда Дхару привёл найдёныша в Аббарр. Полукровка, постоянно доказывающий, что он бист. Из волчонка с острыми локтями и коленями Карш стал матёрым зверем. Но для неё он всё равно останется ребёнком с огнём в золотых глазах и мечтой отрастить рога.

– Я уже и не надеялась, что увижу их, – прошептала цветочница, но тут же глаза её засияли, а голос стал звонким и крепким. – Но если прошлое кусает тебя, кусайся в ответ!

Критару подмигнула, достала из-под стола кувшин зелёного стекла и две маленькие пиалы холодовика. Щёлкнула пробка, и молочно-белый тягучий сироп коснулся дна одной, а затем второй, наполнив их ровно на две трети. Жидкая сливочная тянучка с ароматом ванили! Карш с детства любил это лакомство. И никто не делал его лучше Вэллы Критару. Тянучка превращалась в мягкую конфету, стоило ей коснуться холода, и таяла, стоило положить её на язык.

Подождав, когда лакомство примет форму, Маритта перевернула стаканчик на лепесток розы и протянула Каршу.

– Где тебе удалось достать слёзы сердца? – спросила женщина, осторожно возвращая луковицы в мешочек,

– Там, где слёз больше всего, – улыбнулся Карш, принимая угощение. – В Имоле, где живут лишь воспоминания и краснопёрые рыбёшки. Один рыбак показал мне клочок земли, среди плавучих зарослей. Островок мха, трухи, палых листьев, на котором жались друг к другу бледные, почти прозрачные цветы. Знаешь, госпожа Маритта, они и правда похожи на слёзы и сердце. Из кроваво-красных лепестков, после того как они созрели и лопнули, появляются кисточки с капельками. Как разбитые сердца, что плачут от боли.

– Мой муж подарил мне веточку слёз сердца и попросил моей руки. А вторую – когда родился наш первенец. В первый раз он сказал, что мой отказ заставит его сердце вечно страдать. А во второй, что теперь его сердце плачет от радости. Когда мы потеряли нашу дочь, он хотел посадить эти цветы на её могиле. Но растения, некогда росшие в каждом оазисе, исчезли полностью. Словно тхару разучились любить и плакать.

Критару прижала мешочек к груди. Она смотрела далеко-далеко в прошлое, и в уголках её глаз блестели слёзы светлой тоски и радости.

– Я никому не рассказывала об этом… Я благодарна тебе Вариол. Это больше, чем подарок, это… – цветочница запнулась. – Чем я могу отплатить тебе?

– Ты уже заплатила мне, госпожа Маритта, – Карш улыбнулся. – Подарила мне историю. А когда-то давно вернула веру в чудеса. Хотя…

Карш подмигнул:

– Ещё от одной тянучки я не откажусь!

Маритта рассмеялась, наполняя пиалу сиропом.

– Чудно́й ты бист, Карш. Но одной тянучкой ты от меня не отделаешься! Нельзя уйти из сокровищницы Тарипаску без её даров! Возьми букет, – цветочница хитро прищурилась, кивнула на мешок сладостей и лилейно пропела: – Цветы растопят сердце даже северянок!

– Не знал, что твои растения умеют сплетничать! – усмехнулся Карш. – Но от букета не откажусь.

– Есть пожелания? – изогнула бровь Критару и обвила рукой свою сокровищницу.

Карш скользнул взглядом по вазам и кадкам, поморщился и закинул в рот ещё одну тянучку:

– В этой науке я бессилен! Мне по плечу определить оазис по цвету песка, но не цветы, что порадуют женское сердце.

– Вариол, женщина радуется не цветам, а тому, кто их дарит. Однако, – цветочница постучала пальцем по подбородку, – белые силурийские лилии достойны богинь и избранниц Орму. Беспроигрышный вариант!

Критару любовно посмотрела на бутоны. Ослепительно чистые, идеальные в изгибах, нежные и величественные. Аккуратно перерезав стебель, она поместила цветок в тонкую прозрачную колбу, добавила несколько капель из пузырька и обернула в обрез тонкого льна.

– Удивительно, – покачала головой цветочница, протягивая свёрток Каршу. – На корню они цветут лишь день, а срезанные цепляются за жизнь несколько полнолуний. Словно сами решают, когда им умереть.

– Или как мы: начинаем ценить лишь то, что потеряли, – кивнул Карш.

Воцарилась пауза. Липкая, навязчивая, бередящая давно забытое и сводящее скулы от необретённого.

– Вэлла Критару, – раздался голос за спиной Карша. – Сиятельная шлёт вам своё благословение.

Карш отступил на шаг и повернулся. В дверях павильона стояла стройная аллати-мэйру в белых одеждах с золотой отделкой. За ней застыло два каменных биста.

Девушка шагнула внутрь, без интереса мазнув Карша взглядом:

– Надеюсь, всё готово? – журчащим как ручей голосом, спросила она. – Мы сегодня немного позднее обычного.

– Храни вас Интару, – Критару опустила голову, выражая почтение. – Цветы для Сиятельной ждут, да осветит радость Орму её дни.

Критару указала на приготовленные вазоны, и мэйру кивнула. Каменные бисты начали выносить цветы и грузить в крытый экипаж.

Карш наскоро поблагодарил Критару. Он уже развернулся уходить, как маленькая, но сильная рука цветочницы ухватила его за локоть.

– Бросай свои песчаные моря и держи вахту у северянки, а то упустишь, – тихо, чтоб слышал лишь он, сказала Критару. – Такая, как она, долго одна не останется.

– Я не теряю надежды увлечь её в пески! Только представь – и Север, и Юг, и две богини всегда рядом! – Карш развёл руки – в каждой по свёртку.

– Иди уже, пустобай! – махнула на него Критару, – а то цветы завянут, пока ты тут клыки скалишь.

Подумать только, белые силурийские лилии! Карш ускорил шаг, чтобы поскорее избавиться от этой прекрасной, но хрупкой ноши.

Цветы парящих островов в пустыне! Хотя чему удивляться. И пары оборотов не минуло, как Золоторогий Орму возвысил чужачку – из наложниц в супруги. Карш слышал о красоте заморской элвинг, слышал о её былых «заслугах», но видеть Илламиль Парме ему не доводилось. Хотя он и так знал – все элвинги излишне худы и взбалмошны. То ли дело рождённые в песках женщины! Или его аллати-северяночка. Да такая любого биста за рога оттаскает!

Приятное тепло расползлось внутри при мысли о ней. Предательское тепло, грозящее сжечь кишки и сердце. Карш встряхнул головой, словно прогоняя наваждение. Вот уж нет. Ни одна женщина не убьёт его любви к Мэй. Ни одна не нашепчет ему столько историй. Ни одна не удержит. Но, как ни крути, Каршу было приятно знать, что, устав от пути, он может вернуться в тихую гавань и рассказать о своих приключениях… Не всех, конечно, но многих.

* * *

День давно перевалил за половину, а город погрузился в душное марево предвечерних часов.

За размышлениями дорога и время прошли незаметно, и вот перед Каршом блеснул молоточек знакомой двери. Изогнутый в виде головы зверя с длинным языком, он всё время висел без дела. Ведь двери этого дома, даже скорее башни, закрывались разве что на ночь.

Карш выдохнул, зажал свёрток бумаги под мышкой, пригладил пятернёй волосы и взялся за ручку. Дверь поддалась и тут же на него выпал синий как сады Азура малыш. Замахав руками, бистеныш сохранил равновесие, а Карш – цветок. А вот свёрток шлёпнулся в пыль дороги.

Караванщик нахмурился, поднял бумагу и отступил на шаг, пропуская малыша, но синий не сдвинулся с места. Более того, ребёнок сложил руки на груди, выпятил нижнюю челюсть и уставился на незнакомца, буравя взглядом.

Карш всегда терялся перед детьми. Иногда ему казалось, что это пустынные духи приняли облик карликов, ведь не могут дети смотреть таким взглядом.

– Фто там, Зулли? – следом выглянула крохотная девчушка с волосами цвета бледного янтаря, а за ней толстяк с глазками столь маленькими, будто их проткнули иголкой.

– Мосжет, это взростлый? За нами? – толстяк вынул изо рта палец и засунул его в нос.

– Нет, – синий бистёныш ещё раз смерил взглядом Карша и повернулся к двери. – Пошли, он не к нам.

– Не к нам? А к кому? – спросила девчушка.

Дверь захлопнулась перед носом Карша, и ему опять пришлось изрядно исхитриться, чтоб подцепить ручку, потянуть и, исхитрившись, оказаться внутри. Давно он не чувствовал себя так гадко. Каждый раз эти дети смотрят на него с надеждой, а потом их глаза гаснут…

– Эй, постойте, – крикнул Карш.

Синий бистёныш остановился на лестнице.

– Зулли? Верно?

– Зурри, – поправил бистеныш. – Сиола ещё не все буквы освоила. Но для вас я Азуррит Тирруза Первый.

– Ясно, Зурри… Азуррит Тирруза Первый, будь добр избавь меня от ноши, – Карш поднял руки, в которых держал свёртки, и кивнул на прилаженный к поясу мешок. – Кажется, вы знаете, что с этим делать.

Зурри недоверчиво прищурился, втянул воздух широким носом и вздёрнул огромные уши:

– Конфеты? – не веря, спросил малыш.

– Конфеты! – радостно подхватили остальные дети и, толкаясь, побежали к Каршу.

И караванщик мог поклясться, что мелких крамкиннов стало в три раза больше, чем было!

– Никаких конфет перед обедом! – голос, строгий и властный, заполнил каждый уголок первого этажа. – Кто тут у нас?

Синий маленький бист, вздохнув, закрыл мешок, и вся детвора, не сговариваясь, эхом выпустила разочарованный вздох.

– Подержи-ка, – караванщик всучил Зурри перевязанную бумагу, и зашептал: – Брось где-нибудь.

Зурри покрутил головой и передал свёрток толстяку, тот – ещё кому-то. Но Каршу было некогда следить, куда уплыл подарок Стуриона. Он старался освободить цветок от ткани.

По коридору раздались шаги, и в холл вошла аллати, на ходу вытирая руки о полотенце и поправляя толстую косу. Оглядев тхару в окружении детей, женщина нахмурилась, но тут же на её лице заиграла улыбка, стоило ей узнать Карша.

Зурри быстро всунул в свободную руку караванщика мешок сладостей.

– Привет, Уна, – Карш пытался спрятать сдёрнутую с цветка тряпку, но отрез всё никак не хотел залезать в карман. Да ещё этот мешок со сладостями мешался. – Спаси меня от своего войска.

– Ах ты, бродяга! – дети расступились, Уна подошла к Каршу так близко, что он ощутил запах ванили и гвоздики. – Ну-ка отдай конфеты детям и обними же меня, песчаный ты пёс.

– Но ты сама сказала – никаких конфет… – Карш умел укрощать гваров, но не крамкинов.

– Знаешь главное правило этого дома? – промурлыкала Уна, опасно сверкнув глазами. – Никогда не спорить со мной!

Аллати обернулась и прошептала мелким крамкинам:

– Давайте обчистим этого караванщика! Хватайте конфеты!

Дети захихикали, выдернули мешочек из рук Карша и побежали наверх, шлёпая босыми ногами по лестнице.

– Зурри, стол накрыт. Проследи, чтобы все поужинали, получили конфеты и отправились спать, – крикнула Уна вдогонку.

– Слушаюсь, Мамауна, – донеслось еле слышно.

– Ты растишь настоящих ваймар! – Карш ухватил девушку за талию и притянул к себе. – Не приют, а обитель зла!

– Ох, – наигранно выдохнула Уна, прижимая руку к груди. – Меня за это накажут?

– Непременно! Этим вечером самая красивая девушка Аббарра будет заключена под стражу!

– Одним крайне привлекательным караванщиком?

– Это тебе, моя северяночка. – Колба с цветком холодила пальцы, и Карш хотел поскорее от неё избавиться, чтобы обеими руками обнимать ту, ради которой он был готов даже на время забыть пески Мэй.

– Какая прелесть, – аллати выскользнула из объятий и восторженно посмотрела на белоснежный цветок. – Неужели силурийские лилии расцвели в самом сердце Мэй?

Не отрывая глаз от лепестков, Уна взяла Карша за руку, переплетая свои пальцы с его.

– Моя северная богиня краше любых цветов, – Карш заправил выбившийся локон за ухо девушки.

– Позже ты расскажешь мне эту историю. А пока обними меня крепче.

* * *

Все три кварты детских кроваток были пусты. Одеяльца с них, сложенные треугольниками, как деревня шалашей, выстроились на полу. В каждом конвертике – по ребёнку, а в центре собрания – синий бистёныш. Свет выключен. Ночь заглядывает в окно, и лишь тусклый свет лампы подсвечивает самоцветы сладостей. Истинное сокровище! Вот только никто из детей не только не пытался их забрать, не старался стать главным «делильщиком», ни один даже не смотрел на них. Хоть все рты и были полны слюней от предвкушения, но все головы были подняты к потолку, и две дюжины глаз всматривались в темноту.

Сверху доносился смех, вздохи и скрип.

– А нам Мамауна не разхрешает прыгхать на кровати, – с досадой сказал толстяк.

– Особенно вдвоём, – поддакнул малыш с кожей чёрной как ночь и крохотными круглыми ушками.

Скрип кровати усилился так, что с потолка на детей посыпались пыль и кусочки штукатурки.

– Может, это как та жидкость в зелёной бутылке? – неуверенно сказал Зурри. – Только для взрослых.

– Гхадкая гхадкость, – фыркнул толстяк. – Зхря я тогда тебя послухал…

– Зулли, тавай конфеты деить! – поджала губки Сиола и посмотрела на друга огромными изумрудными глазами.

Все дети мигом переключили внимание на разноцветные шарики сладостей и сосредоточились на более важных делах, чем скрип кровати и пыль с потолка.

* * *

– Вот теперь можно и истории твои послушать, – Гаруна откинулась на подушку.

– А наши разговоры не потревожат твоих воспитанников?

– Мы шёпотом, – улыбнулась аллати. – Они не услышат больше, чем уже слышали.

– Как это безответственно – оставлять малышей без присмотра, Вэлла Маан.

– Это всего лишь приют, существующий на пожертвования добрых граждан, – засмеялась Маан. – А я всего лишь тхару.

– Иногда мне кажется, что твоя башня – это неучтённая копия башни Силы, в которой что-то поломалось и сюда ссылают только самых опасных крамкинов, но присматривает за ними самая прекрасная жрица башни Син.

– В чём-то ты прав, – серьёзно ответила Гаруна. – Многие уходят отсюда, так никогда и не узнав настоящей семьи. А некоторые приходят, пройдя через такое, что вздрогнул бы сам Гаар.

– Знаешь, я никогда не звал своей матери…

– Мне очень жаль, – сочувственно сказала Маан, но Карт прервал её, качнув головой.

– Но у меня был Отец, о котором можно лишь мечтать.

Уна улыбнулась.

– А теперь у меня ещё есть ты, – расплылся в улыбке Карш.

– И весь песок Мэйтару, – деланно надула щёки Уна, оттопырив нижнюю губу.

– Не ревнуй, северяночка, песок не так плох. Не веришь? Ну-ка, закрой глаза!

Уна мотнула головой, продолжая дуться, но глаза закрыла.

Караванщик дотянулся до валяющейся у кровати одежды и вынул из кармана подарок.

– Открывай!

Ожерелье из крупных бусин туманного камня с искрящейся неровной жемчужиной посередине мерцало в свете свечей.

– Какая красота! Дымчатый жемчуг? Но разве такое достать в песках? – Маан зачарованно разглядывала розово-сиреневый жемчуг и серебристо-черный шлифованный камень с нитями серебра. – Никогда прежде не видела таких. Поможешь?

Уна повернулась спиной и подняла косу. Карш застегнул замочек и поцеловал шею аллати, вдыхая её запах.

– В следующий раз я найду тебе серьги из туманника.

Уна развернулась. Камень сиял лунным светом на её смуглой коже, выбившиеся пряди волос белым золотом падали на плечи, а переливы на жемчужине мерцали, как огоньки свечей в глазах аллати.

– Я рада тебе, Вариол, без цветов и украшений. Хотя они и великолепны, но ты для меня желаннее всех сокровищ Мэй.

– В этом наши желания совпадают, – Карш наклонился, взял лицо девушки в ладони и поцеловал.

И в этот момент он не думал о пустыне, мести и своих историях, все его мысли заполняло лишь желание обладать этой потрясающей женщиной.

Глава 2. Вуаль Мэй

Как и большинство вещей в этом мире, слёзы величина не бесконечная. Ашри шмыгнула носом, вытерла воротом туники глаза и тряхнула головой. Покончив со скорбью, элвинг опустила ноги на ковёр и ощутила мягкую прохладу.

– В Бездну, – прошептала она еле слышно, стараясь не разбудить Зурри.

Лёгким, неслышным шагом она добралась до ширм и тенью скрылась за ними. В чёрном провале зеркала блеснули лишь тусклые лиловые искры глаз. Чуть слышно скрипнул кран, и струйка воды звонко ударила в перламутр раковины.

– В Бездну всё! – прорычала Ашри и плеснула полные ладони воды в лицо.

Руки сжали края раковины. От пальцев поползли ниточки света. Перламутр заиграл, переливаясь нежными оттенками волшебства. Полированная многими годами жемчужная оболочка из глубин океана радостно откликнулась на зов пламени. Зеркало подёрнулось рябью, и вот Ашри уже видела проносившихся мимо разноцветных рыбёшек, ярких, словно бабочки. Огромных и неведомых монстров и необычных полупрозрачных существ с длинными, похожими на листья папоротника щупальцами. Пальцы элвинг до скрипа ногтей сжимались на перламутре, вгрызаясь в память, что хранил каждый его слой. И чем глубже проникала она в отпечатки океана, тем дальше отступала её боль. Пока не стала лишь шумом волн и лёгким покачиванием, скрежетом ножа и палящим солнцем.

Ашри вынырнула в реальность, жадно хватая воздух. Свет померк и рассеялся. Зеркало вновь вобрало в себя ночь. Лишь струйка воды продолжала щебетать, делясь сплетнями с мёртвой раковиной. Элвинг подставила ладони и сжала кулак. Вода насмешливо брызнула из-под пальцев во все стороны. Тогда Ашри, ухмыльнувшись, закрутила кран. И, дождавшись, когда на ладонь упадёт последняя капля, с особым наслаждением слизнула её. В отличие от слёз и крови, вода не имела вкуса. По крайней мере того, что стоило помнить. Если она единственная, кто сможет всё исправить, – так оно и будет. По крайней мере, остались ещё те, кого она может спасти.

Одежда, вычищенная и свежая, лежала на нетронутой кровати. Скинув тунику, Ашри с удовольствием натянула привычные штаны, кофту, застегнула пояс и высокие ботинки, накинула короткую куртку. Тщательно проверила ножи, аккуратно распределила. Последними надела на голову гогглы и улыбнулась в темноту.

Океан и песок не смогли прожевать её, и Бездна подавится.

Клыкарь заполнил пустоту, оставшуюся после смерти Рэда. Наставника, друга, предателя… А теперь и Гравмол её бросил, забрав с собой кусок ещё больше. Ашри физически ощущала внутри себя полость. Огромная выжженная дыра, лишь слегка прикрытая кожей и одеждой. Отличное место, чтобы заполнить его пламенем. Как там говорила Абби, стать сосудом и вместилищем. Перестать бежать от предначертанного, принять свой проклятый дар.

Ашри оскалилась. И превратить в Силу. Ей больше некого терять, но есть те, кого спасать. И она спасёт всех, кого сможет. Не самая поганая цель, если подумать.

В дверь постучали.

– Уже утро, Мамауна? – сонно пробубнил Зурри.

Крамкин внутри Ашри впился острыми зубками в сердце.

Элвинг открыла дверь, взглядом, полным холодной ярости, она посмотрела в будущее.

На пороге стоял псоглавый хранитель. Зелёные глаза светились в глубине капюшона. За ним возвышался глава Стражи Цветка. Взгляд Рионтару вцепился в Ашри. Капитан будто искал что-то, кого-то и, не найдя, нахмурился.

Ашри отступила, пропуская визитёров в комнату. Оба мужчины посмотрели на главную драгоценность Аббарра: спящую искру. Бистёныш заворочался, проснулся и сладко зевнул, потягиваясь. И только тут заметил гостей.

– Ой, простите, – спешно прикрывая зевок, он подтянул спасительное одеяло к носу. – И доброе утро… если такое определение возможно в сложившихся обстоятельствах.

– Доброе, – улыбнулся Рионтару.

Зурри лучезарно улыбнулся, разрывая душную атмосферу нависшего рока. И, не сговариваясь, все улыбнулись малышу в ответ. Даже на лице хранителя слегка дрогнул мускул, и уголки рта поползли вверх.

– Благословит Интару твой путь, – слегка кивнул хранитель.

Ашри хмыкнула: видать, ей благословение не полагается. Голос показался знакомым, но одинаковые маски и балахоны делали всех псоглавых на одну морду. Но, похоже, от внимательного взгляда капитана в этом городе не ускользало ничего:

– Всё готово к вашему отбытию. Но прежде нас ждут в приёмной Вэл Тар Орму. Хранитель Северных Врат Аглисс Моргейт решил лично сопроводить вас.

Ашри слегка кивнула. Так вот это кто – один из совета. Память услужливо подкинула: «из совета, в котором состоял Клыкарь».

– И вам всех благ, – делаясь пурпурным, Зурри буквально скатился с топчана и, выпучив глаза, спросил: – Я увижу Орму?

Бистёныш юркнул за ширму, вернулся, схватил вычищенную одежду с кровати и вновь скрылся за деревянными створками. Рионтару переглянулся с Ашри, но элвинг лишь приподняла бровь. Тем временем раздался плеск воды, пыхтение. Кто-то шлёпнулся на пол, что-то уронил, поднял, прополоскал рот. И вот синий метеор выбежал к ним, перекинул через голову лямку сумки, на ходу ухватил со стола крупную чавуки, сунул фрукт в карман и остановился напротив капитана:

– Я готов! – запыхавшись, выпалил Зурри и, подумав, добавил: – Насколько это возможно в сложившихся обстоятельствах.

Рионтару ободряюще улыбнулся, «взъерошил» голову малышу и спросил о таких обычных вещах, как сон и настроение. Ашри вышла из комнаты, чувствуя на спине прожигающий взгляд хранителя.

Всё тем же коридором они прошли до места сбора небольших, но важных советов. Правитель Мэйтару сидел за столом у противоположной стены. За ним клубился сумрак и сложно было понять, как далеко уходят стены и не скрываются ли во мраке вооружённые до клыков стражи. Зал же перед Орму заполняло янтарное пламя свечей. В высоких латунных светильниках, росших из пола, и в низких чашах, укрытых в нишах стен, плавился воск. Отсветы плясали на спинках кресел, в которых расположились бисты и аллати.

Ашри удивилась: она привыкла, что везде в Аббарре свет давно был заключён в стекло. Фитили, масло и воск остались лишь в храмах, на привалах караванщиков, у бедняков и романтиков. Но было в этом не только что-то старое и забытое, трепет огня, сладковатый запах воска, еле уловимый чад дыма придавал особый уют и сокровенность. Словно они не перед ликом Орму, а в компании друзей, ждущих, когда Сезон Бурь уступит место Сезону Пробуждения. На столе перед правителем тоже горела свеча. И огонёк трепетал от его дыхания.

Рионтару поприветствовал правителя, и тот в ответ махнул рукой, предлагая занять свободные места. Капитан опустился в кресло. Ашри сделала шаг следом, но Зурри словно прирос к шёлковому ковру, и элвинг отступила, подставляя свой бок и положив руку на плечо малыша.