Я – собака Диоген

– Кстати, а когда он вернется? – спросил рогатоголовый Бат, просматривая сданные Тотом карты.

– Как всегда, очень поздно, – ответила Баст. – Пока не обойдет все электрички и вокзалы, домой он не возвращается.

– Тогда время есть, поиграем, – потер руки Анубис, принимая от Тота свои карты.

Банкометчик Тот, сдав карты всем, спросил:

– Кто играет?

– Я пас, – мяукнула богиня с кошачьей головой. – Всегда сдаешь мне никудышные карты.

– Я тоже пас, – тявкнул получеловек-полусобака.

– И я не играю, – промычал рогоголовый бог.

– А я играю, – заявил бог с бараньими мозгами. – Сегодня мне должно повезти, чувствую это своей шкурой.

– А что ты ставишь? – спросил его Тот, щелкнув своим клювом. – Я вижу, у тебя сегодня опять нет денег?

– Играю на души людей, – сказал Амон.

– Сегодня они не в цене, – заметил Тот.

– Первоклассные души, – воскликнул Амон. – Я их только что снял с электрички. Видишь, как они извиваются.

– Сколько ты за них хочешь? Амон задумался, боясь продешевить.

– Это – души философов, – сказал он после некоторого раздумья. – Они должны цениться дороже других. Вот эта, что крутится, как угорь на сковородке, принадлежит профессору, владеющему древнегреческим языком. Он уже столько написал диссертаций о древних богах, сколько тебе и не снилось, во всяком случае больше, чем перьев на твоей хохлатой голове. Эта душа, что норовит выпрыгнуть со стола, принадлежит другому мыслителю, который работает над формами трансценденции.

– А это что за кишка, которая тычется как слепая носом в разные стороны? – спросил Тот, указав на толстую жирную душу, похожую на улитку, выбравшуюся из своей раковины.

– Это – душа поэта, – ответил баранеголовый Амон, – кстати, очень талантливого и подающего надежды.

– Он, что же слепой? Почему он такой малоподвижный и неуверенный в себе?

– Это так, но зато он собирается написать свою "Идиллиаду", к тому же многие его считают современным Гомером.

– Все ясно, – воскликнула кошкообразная богиня. – Я узнаю эту троицу. Еще два часа назад они были нашими гостями, и я занималась с ними любовью.

– Вот так дела, – воскликнул удивленный Амон и покачал своей бараньей головой. – Значит, в электричке я их взял тепленькими сразу после приема у вас. Но мне ничего об этом не было известно. К тому же, это моя добыча, и не в моих правилах возвращать души их владельцам. Если хотите, то можете попытаться отыграть их у меня.

– Кстати, у владельца одной из этих душ мы снимаем квартиру, – с укором заметила Баст. – Как-то неудобно разыгрывать его душу в карты. Я считаю это аморальным.

Но Амон уперся, как баран в новые ворота, стоял на своем и не хотел уступать.

– Это мои души, – твердил он. – И я буду делать с ними все, что захочу.

– Сколько же ты за них хочешь? – вновь повторил свой вопрос Тот.

– За душу слепого поэта – не менее тысячи рублей, ну а за двух других – по две тысячи за каждую, потому как они зрячие.

– Идет, – воскликнул Тот. – Играю на душу слепого Гомера.

Он выложил на стол тысячу рублей и стал вынимать из колоды себе карты.

– Туз, валет, дама, король, – объявлял он громким голосом, как крупье в престижном казино. – Двадцать очков. Мне хватит. А у тебя?

– Девятнадцать, – разочарованно выдохнул огромными ноздрями воздух из груди Амон. – Проиграл, я же говорю, что мне вечно не везет.

Тот склонил к столу свой длинный клюв, подхватил им душу бедного поэта и, подбросив ее в воздухе, проглотил. Затем собрал со стола все карты и перетасовал.

– Играем дальше? – спросил он. Все выразили свое согласие.

– Ставлю на кон душу трансцендентатора, – объявил Амон, – ценой в две тысячи рублей, совсем по дешевке, можно сказать задаром.

На этот раз, на стол выложил две тысячи рублей быкоголовый Бат. После подсчета своих очков, игроки запросили по одной карте.

– Перебор! – воскликнул разъяренный бараний бог Амон и так хватил ими о стол, что бедные карты, отскочив от поверхности, взмыли подобно птичкам вверх под потолок.

Быкоголовый бог потянулся за душой Нивоса Родефа, но в это самое мгновение, когда карты еще парили в воздухе, атмосфера в комнате заколебалась и, откуда ни возьмись, можно сказать, из ничего, явился человек, весь укутанный с головы до ног в черное одеяние, из-под которого были видны худые руки, держащие посох и миску для подаяния. Старик стукнул посохом по полу и громогласно возвестил:

– Ослы вислоухие, скопище негодяев, бараны недорезанные, бешеные собаки и ободранные индюки, козлорогие твари, сколько еще вы будете сидеть на моей шее, проклятые, и кормиться из моего кошелька? Я в поте лица тружусь, не зная ни сна, ни отдыха, ношу туда-сюда свои старческие мощи, зарабатываю жалкие гроши, унижаюсь, выпрашивая копейки на пропитание, а вы, молодые лбы, на вас пахать можно, проводите это время в безделье, пьянстве, кутежах и разврате. Я вижу, что у всех у вас баранья совесть и никакого стыда. Как вы можете? Я – только за дверь, вы тут же устраиваете здесь свой вертеп, играете в карты, напиваетесь, трахаете мою жену. Мало того, что вы меня делаете рогоносцем, так еще и приглашаете с улицы всяких проходимцев и затаскиваете в постель к моей супруге. Совсем ее развратили, превратили в дешевую проститутку.

– Меня здесь не было, отец. Я сам пытался разжиться деньжатами, – пробовал оправдаться бог с бараньей головой, но его, тут же пресек на полуслове грозный старец.

– Не о тебе сейчас речь, баранья башка, я говорю о молодежи, которая совсем скурвилась. Я не удивлюсь, если скоро узнаю, что вы начали вкалывать себе наркотики от безделья.

– Но позвольте, господин Птах, зачем же всех стричь под одну гребенку, – возразил ему нахальный Тот. – Если бы мы достойно не встретили сегодня этих хозяев квартиры, то вы бы завтра вместе с вашей супругой оказались на улице. И вместо благодарности нам, мы вынуждены выслушивать от вас поток упреков и ругательств. Нет уж, увольте.

– Это правда? – спросил старец у своей молодой жены.

– Сущая правда, – поспешно подтвердила она. – Они уже хотели нас выселить.

– И все равно это не повод, чтобы пускать их в свою постель, – строго заметил старец. – А что это у вас на столе?

– Их души, – пролепетал бараний бог.

– Как они здесь очутились? – рассвирепел прародитель богов.

– Это Амон снял их с электрички, – пояснила Бат и указала на бога с опущенной головой и закрученными бараньими рогами.

– Простите, отец, я совсем этого не знал, – сказал упавшим голосом "царь всех богов".

– А что о нас подумают люди? Тебе, баранья бестолочь, это не пришло в голову?

– Если бы я знал об этом заранее, то никогда бы не сделал этой глупости. Простите меня, отец.

– Мало я тебя драл в детстве розгами. Люди нам делают одолжение, а ты тут же похищаешь их души, круглорогая скотина.

– Извини, отец, больше не буду. Прародитель Птах подошел к столу и сгреб все деньги себе в миску и высыпал за пазуху, затем бережно двумя пальцами за кончики хвостов приподнял извивающиеся души философов над столом и объявил:

– Чтобы завтра же вернули их хозяевам.

– А одну душу уже проглотил Тот, – доложила старцу его молодая супруга.

Ее замечание опять привело старца в яростное состояние духа.

– Как ты посмел, наглец, съесть душу человека, от которого получил милость?

– Но я ее выиграл у вашего сына, – нагло заявил Тот, – и она по праву принадлежит мне.

– А ну-ка живо марш в туалет, и чтобы через пять минут его душа оказалась у меня на столе. Понял?

Старец огрел посохом своего сына Амона, после чего Тот уже не осмелился вступать с ним в спор и быстро скрылся в коридоре, ведущем в совмещенный санузел.

– И не возвращайся, покуда не добудешь из себя эту душу, – орал ему вслед грозный старец.

За столом царило гробовое молчание.

– Что это еще за новости? Какие имена вы себе напридумывали? – обратился Птах к оставшимся. – Что это еще за Тотищев? Это тот придурок, который блюет сейчас в туалете? Так он – Тот, а не Тотищев, так и передайте этому дерьму. А ты, значит, Баталии, бычья твоя душа? А кто мою жену окрестил Бюстмарк? Если хоть раз еще услышу эти клички, всем поотрываю уши. Совсем перепоясались, всякий страх потеряли.

Боги притихли, сидели, не поднимая глаз от стола.

– Ну, что там этот Тот, дерьмо на палочке? Что делает в туалете? Скоро он там еще? Долго мне ждать его? Ну-ка сходи, посмотри.

Бог Амон сорвался с места и исчез в коридоре.

– Как он там? Получается у него? – крикнул старец через некоторое время в его сторону.

– Нет, – ответил Амон виноватым голосом, докладывая. – Никак не может ее исторгнуть из себя. Не идет душа слепого ни туда, ни сюда, застряла в нем крепко. Он и пыжится и выворачивает себя наизнанку, но все напрасно. Может быть, она уже переварилась в его желудке?

– Пусть только попробует не принести ее мне, я обломаю всю трость об его спину. Так и передай ему.

Через некоторое время бледный Тот появился из туалета, между пальцами он держал омытую душу слепого поэта, которая от страха сжалась в комочек. Каким путем он извлек ее – этого уже никто у него не допытывался.

– Прекрасно, – воскликнул старец, получая из рук в руки душу слепого, – это будет для тебя хорошим уроком, впредь на чужой каравай рот не разевай.

Птах бережно сложил все три души философов в носовой платок, завернул их и спрятал у себя за пазухой.

– Завтра верну их им лично, – объявил он. – Ну а сейчас время позднее, прошу всех разойтись по домам.

Боги, не мешкая, поспешно стали откланиваться. Первым выскочил в прихожую собачий бог Анубис, увидев Диогена, поспешно заговорил:

– Извини, брат, не удалось поболтать. Сам видишь, какая катавасия получилась, давай быстрее уносить отсюда ноги. Тебе куда? Ах да, нужно отправить тебя к твоему хозяину? Ты уж не серчай на меня, дорогой. В следующий раз непременно пообщаемся, а сейчас, прощай.

Не успел еще Диоген ему ничего ответить, как его понесло сквозь стены в другой город. Так неудачно окончилась первая попытка Диогена поближе познакомиться со своим богом.

6. Беседа мудрецов на кухне

Так посмеялся Кронид, и ему отвечает Афина:

"Нет, мой отец, никогда я мышам на подмогу не стану,

Даже и в лютой беде их: от них потерпела я много:

Масло лампадное лижут и вечно венки мои портят,

И еще горшей обидою сердце мое уязвили:

Новенький плащ мне прогрызли, который сама я, трудяся,

Выткала тонким утком и основу пряла столь усердно.

Дыр понаделали множество, и за заплаты починщик

Плату великую просит, а это богам всего хуже.

Да и за нитки еще я должна, расплатиться же нечем.

Так вот с мышатами…"

Пигрет (VI-V вв. до н. э.)

"Батрахомиомахия" ("Война лягушек и мышей").

Около двух часов дня на кухне у слепого Гомера собралась вся обездушенная троица философов. Хозяин квартиры поил гостей чаем. Из открытого окна с пятого этажа хорошо просматривалась часть набережной и торец гостиницы "Интурист". Кучка иностранцев, собирающаяся отбыть автобусом на экскурсию, еще прогуливалась перед гостиницей и по набережной, где их ловили проститутки-одиночки и при помощи жестов пытались договориться об обслуживании в номерах на вечер или даже всю ночь за очень умеренную цену. Глядя на эту мирную сцену, Грек-философ заметил:

– И что людям не сидится дома, что их гонит в такую даль?

– Ты это о туристах? – спросил слепой Гомер. – Через окно я частенько слушаю их иностранную речь. Кого только здесь не бывает: японцы, немцы, французы, итальянцы. Вот только греков мне ни разу не приходилось слышать.

– Греки сидят дома, – ответил Нивос Родеф. – У них прекрасная страна – сущий рай на земле, нужно быть безумцем, чтобы с Эгейского моря тащиться куда-то в далекую Сибирь к чертям на кулички, да еще летом.

– Так что же их всех гонит из своих прекрасных стран? – повторил свой вопрос Грек-философ.

– Я думаю тело, – сказал слепой.

– А почему не душа? – удивился Нивос Родеф.

– А ты вспомни беседу Сократа с Симмием из платоновского "Федона". Сократ во всем обвиняет тело. Он так и говорит, что тело наполняет нас желаниями, страстями, страхами и такой массой всевозможных вздорных призраков, что из-за него нам невозможно о чем бы то ни было поразмыслить. Я думаю, что нам некогда думать об истине, тело нас загоняет в суету сует, и здесь ничего не поделаешь, вместо того, чтобы сидеть на одном месте и предаваться нашим размышлениям, мы срываемся, как угорелые, и мчимся за тридевять земель, чтобы опять окунуться в другую суету. Ведь как говорил Сократ, что даже войны происходят ради стяжания богатств, а стяжать их заставляет нас тело, которому мы по-рабски служим, по вине тела у нас нет досуга для философии.

– Ты хочешь сказать, что если постоянно предаваться философии, то можно освободиться от заботы о теле? – с сарказмом спросил его Нивос Родеф.

– Какое там! – воскликнул удрученно слепой. – Тело и тут находит нас, шепчет нам на ухо всякие непристойности, сбивает с пути истины, путает, приводит в замешательство и смятение, и мы оказываемся не в силах разглядеть истину. Сократ доказывал, что достигнуть ясного знания о чем бы то ни было можно, только отрешившись от тела и созерцая вещи сами по себе самой по себе душой. Он говорил, что только после смерти мы можем что-то познать нашей чистой душой, а при жизни это невозможно.

– А у кого вообще нет души, – спросил нигилист Нивос Родеф, – тому, значит, заказана дорога к истине?

– Это невозможно, у нас у всех есть души, – убежденно заявил слепой.

– В этом я очень сомневаюсь, – позволил себе заметить Нивос, – вообще-то я не верю не только в бессмертие души, но и в ее наличие.

В этот раз на защиту идеи слепого встал Грек-философ.

– Наличие души в теле доказывается хотя бы тем, что иногда душа остается наедине с собой, без тела. Ведь когда мы предаемся своим мыслям, то забываем о своем теле. Получается, как бы парадокс, если хочешь погрузиться в размышления, постарайся забыть о своем теле. Если сознательно ограничивать связь души с телом, то можно избежать заражения его природой, а это принесет нам избавление от безумства тела, в результате чего мы обретаем возможность соединения с бестелесными сущностями и способность познать собственными силами все беспримесное, что и является истиной. По мнению Сократа, нечистому касаться чистого не дозволено.

– Какая галиматья, – воскликнул Нивос Родеф. – Если мы не будем поддерживать свое тело в хорошем состоянии или хотя бы питать его, то, уверяю вас, никакая душа в нем не удержится. Она мгновенно умрет вместе с телом. Смею вас заверить, что, прежде всего, мы с вами представляем тела, и в нас нет никаких душ и быть их не может.

В это время в прихожей залаял Диоген. Залаял он оттого, что рядом с ним заколебался воздух, и из пустоты, неведомо как, появился человек, весь укутанный в черный балахон. В руках он держал посох и миску для подаяния, на которой извивались три толстых червяка. Старик смущенно кашлянул и постучал три раза посохом о пол.

– Кого это еще принесла нелегкая, – сказал Нивос Родеф.

– Тьфу-ты, – выругался слепой. – Я хорошо помню, что закрывал дверь на заложку. Пойду, открою.

Но надобности в этом уже не было, закутанный в балахон старец входил на кухню.

– Нижайше прошу прощения за мое беспокойство, – сказал он. – Я осмелился вас потревожить лишь для того, чтобы принести вам слова моей благодарности и вернуть то, что принадлежит вам по праву.

– Но как вы сюда попали? – удивился хозяин квартиры. – Ведь дверь была запертой.

– Еще раз приношу извинения за мое вторжение, но мне нужно вам вернуть ваши души, – молвил старик, пропустив мимо ушей вопрос слепого.

– Какие еще души? – воскликнул обалдевший хозяин квартиры.

– Вот эти, – ответил старец, протянув миску.

– Что там? – спросил слепой у друзей.

– Какие-то безобразно мерзкие черви, – ответил Грек-философ.

– Да он над нами издевается, – воскликнул пришедший в негодование Нивос Родеф.

– Еще раз прошу прощения, позвольте вам все объяснить, – быстро заговорил нищий. – Вчера в электричке мой баранеголовый сынок Амон случайно похитил ваши души. Обещаю вам его за это сурово наказать. Вечером его дружки собирались проиграть их в карты, но я вовремя появился, отнял их и вот с извинениями возвращаю их назад.

– Кого "их"? – опять не понял слепой.

– Ваши души.

– Этих червей? Вы хотите сказать, что наши души похожи на червей?

– Какие есть, такие и возвращаю, – с достоинством ответил старец.

– Да ты что, не видишь, что он издевается над нами, – опять вскричал Нивос Родеф, обращаясь к слепому.

– И все же вы должны их принять, – настаивал старец в балахоне, протягивая им миску, – без них вам никак нельзя обойтись.

Нивос с силой ударил по миске снизу вверх, отчего души взлетели к потолку. Две души быстро нашли своих хозяев и прямо в полете вонзились в них подобно буравчикам, растекаясь по их телам. Третья же слепая душа шмякнулась на посудный шкаф и завалилась в щель между ним и стеной.

– А ну живо катись отсюда, старая развалина, – закричал Нивос Родеф, – пока я не выбросил тебя из окна с пятого этажа.

В мгновение ока старик растаял в воздухе как дымка. Обалдевшие философы, видевшие это чудо, потеряли дар речи.

– Что произошло?! – вскричал встревоженный слепой.

– Э-э-э…

– Ме-е-е…

– Да что такое, – занервничал Гомер, – я же ничего не вижу, не забывайте мне объяснять ситуацию, с вашими "бе", "ме" и "кукареку", трудно разобраться, что происходит в мире.

– Он опять исчез, – наконец обретя дар речи, произнес Грек-философ.

– Как исчез? – не понял слепой.

– Опять испарился, как прошлый раз в электричке.

– Ну и дела-а! – удивился слепой. – А где те черви, которые он хотел нам подарить, утверждая, что они являются нашими душами?

– Они тоже исчезли.

– Вместе с ним? Ну и дела-а! А вы хорошенько поищите его в квартире, может быть, он где-нибудь спрятался.

– Да кого там спрятался, на наших глазах он превратился в дымку, словно сгорел, – подтвердил слова Александра Нивос Родеф. – У меня даже мороз по коже пробежал.

– Что-то неспроста этот старик последнее время стал нам являться, – заметил Грек-философ. – Как бы он на нас какой беды не накликал. Не мешало бы нам, всем троим, сходить в церковь помолиться.

– Ты совсем помешался, – воскликнул Нивос Родеф. – Ты хочешь, чтобы я, атеист, отправился в церковь молиться неизвестно кому и чему? И впрямь, кое у кого крыша поехала от этих потрясений. Я вижу проявление у тебя явных признаков демонологии.

– Лучше уж быть демонологом, чем отъявленным нигилистом, – молвил Грек-философ, – и ни во что не верить. Как можно быть таким слепым: видеть чудо и утверждать, что ничего не случилось. Вот уж истинно о ком говорят: неверующий Фома.

– Я не отрицаю того, что произошло здесь, – отвечал Нивос Родеф, – но до тех пор, пока мы не сможем объяснить это явление с научной точки зрения, не стоит этому событию предавать большого значения.

– А мне кажется, – вмешался в разговор слепой Гомер, – если человек проявляет такие необыкновенные способности, то и сам он является необыкновенным существом.

– Что ты имеешь в виду? – спросил его Нивос Родеф. – Неужто ты хочешь сказать, что перед нами сейчас возникало явление какого-нибудь бога?

– Кто знает, может быть и так, – молвил слепой. – Во всяком случае, другого объяснения у меня нет.

– Вы оба с ума посходили, – заявил Нивос Родеф. – Пойду-ка, проветрюсь, а то с вами и у меня может крыша поехать. Уже всякие галлюцинации начинают казаться.

Он вышел в прихожую, взял с вешалки свою кепку и ушел, хлопнув дверью.

– А ты что об этом думаешь? – спросил слепой у Грека-философа.

– По всему видно, что это был никто иной как древнеегипетский бог Птах, – заключил тот, – его облик соответствует всем описаниям о нем в древних книгах. В "Памятнике мемфисской теологии" говорится, что Птах везде появлялся неожиданно в виде человека в одеянии, плотно облегчающем и закрывающем его, кроме кистей рук, держащих посох "уас". Он создавал все творения на земле, задумывая их в своем сердце, а затем называя их своим языком.

– О, Боже! – восхитился слепой. – Как он похож на меня. Свои произведения я тоже долго вынашиваю в своем сердце, а затем перевожу на язык письма. По-видимому, и в самом деле это был бог творчества, жаль, что мы отказались получить из его рук предлагаемый дар.

– Этих ужасных червей?

– Быть может, от них мы стали бы более талантливыми, и мне удалось бы быстрее завершить мою "Идиллиаду".

Так оба философа сошлись во мнении, что их посещал бог Птах.

***

Наконец-то мои друзья-философы прозревают я поражаюсь насколько люди будучи по своей природе идеалистами часто считают себя законченными прагматиками с претензией на титул носителей объективной истины при видении вещей и явлений а потом сами же и удивляются что в их жизни никогда не сходятся концы с концами да они же все слепы от рождения и как правило не прозревают до конца своей жизни они в упор не видят многие реальные вещи происходящие в мире в какой-то степени эту их странность я отношу к особенности их физиологии а именно их тупоголовости вы только обратите внимание на тот факт что ни одно существо на земле не обладает такой гладкой и круглой головой как человек как бы они не старались обрамлять ее своими волосами их тупоголовость проявляется не только в их облике но и в восприятии мира а также в поступках в основном на земле обитают существа с умеренными потребностями физически закаленные и воздержанные люди же из-за своей тупоголовости составляют исключение мы собаки хотя и поддерживаем с ними контакт но все же живем ближе к природе другими словами kata physin согласно природе от этого наша собачья жизнь больше приближена к действительности к тому же мы обладаем поистине неограниченной свободой и не находимся в плену низменных влечений и земных благ люди порочны потому что они рабы своих страстей мы же собаки добродетельны потому что обладаем внутренней свободой мудрых псов и внешней свободой бродячих собак кому как ни нам собакам легче разбираться в вопросах свободы мнимой и истинной внешней и внутренней нам проще судить об их моральной автономии и ответственности перед их обществом ибо со стороны всегда виднее кому как ни нам понятны страдания личности в отчужденном мире так как мы вынуждены жить в чужом даже для них самих мире но то что испытываем мы собаки на своей шкуре не способен испытать ни один человек с нашего горизонтального угла зрения лучше видны проблемы их культуры и природы мы проще усваиваем пределы самоограничения и лучше разбираемся в разумных и безудержных потребностях и с нашей точки зрения критика и переоценка конвенционных ценностей будут более правильны одно меня тревожит что живя около людей мы собаки научились суетиться и подражать их образу жизни последнее время я часто подумываю о том чтобы оставить людское общество и стать бродячей собакой возможно этим поступком мне удастся сохранить свою чистую душу…

***

Вечером, как обычно, обитатели сданной в наем квартиры, кроме Птаха и Анубиса, собрались за круглым карточным столом.

– Ну что новенького? – спросил Тот, как всегда сдающий карты.

– Мой отец сегодня днем отнес души их владельцам, философам, – сказал "царь всех богов" Амон, как всегда играющий в долг.

– И как они его приняли?

– Чуть не выбросили из окна с пятого этажа.

– Вот и делай после этого людям добро, – промурлыкала кошачья богиня Баст.

– Они же тебе очень понравились, – заметил Тот, явно намекая на любовную сцену, произошедшую накануне в этой самой комнате.

– Да не так чтобы очень, – мяукнула богиня, заглядывая в свои карты. – Просто я бы не хотела показаться неблагодарной.

– Если бы они в самом деле сбросили твоего мужа с пятого этажа, кто бы тебя содержал? – спросил дотошный Тот. – Уж тогда бы тебе точно пришлось пойти на панель. В карты ты играешь неважно.

– Вижу, что проигрываю, – богиня прикусила нижнюю губку от огорчения и бросила карты на стол.

– А как они приняли свои души? – продолжал допытываться неугомонный Тот.

– Они выбили их вместе с миской из рук старика, и тому пришлось срочно ретироваться.

– Вот видишь, какие они невоспитанные.

– А одна душа завалилась за шкаф, – продолжал свой рассказ бог Амон. – Она оказалась такой же слепой, как ее хозяин, вряд ли она быстро с ним соединится.

При упоминании о душе слепого карточный банкир помрачнел.

– Это та самая душа, которую ты проглотил, – продолжал бараний бог давить на больную мозоль Тота, – а потом никак не мог ее из себя изрыгнуть. Помнишь?