Дух воина

Увидев, что Иван успел оглядеться вокруг, старик вдруг сделал еле заметное движение и светильник погас. Вновь небольшое помещение ледника погрузилось во мрак. Такое поведение старого волхва немного удивило бывшего разведчика. Однако не прошло и нескольких секунд, как непроглядная тьма каким-то непонятным образом начала медленно рассеиваться. А ещё через некоторое время он смог различать очертания предметов, а затем и более мелкие детали. Сначала Заречный подумал, что это вновь какой-то трюк хозяина дома и, уже в который раз, вновь бросил на старика вопросительный взгляд. Тот улыбался привычной, еле заметной улыбкой и, видимо, ждал вопросов от своего ученика.

– Это что за подсветка, почему стало виднее? – оправдал ожидания Велимудра Иван.

Тот, как обычно, выдержал многозначительную паузу, а затем негромко произнёс:

– Это мой подарок тебе, авось пригодится когда.

– Что за подарок? – не понял сразу, о чём идёт речь, Заречный.

– «Око пса», – коротко пояснил старик.

– Какого ещё пса?

– Так называется особый дар, благодаря которому ты сможешь теперь зреть в полной темноте, аки пёс, безо всяких ваших мудрёных приспособлений.

Иван ещё раз огляделся вокруг. Сейчас он без труда различил в полной темноте полки ледника и множество крынок, и другой посуды на них. Он даже мог сосчитать гладкие камни, которыми были вымощены стены подземелья. Теперь бывшему разведчику стало понятно, что это не какая-то подсветка, а он действительно видит в непроглядном мраке, словно с прибором ночного видения. Единственное отличие было в том, что его глаза видели всё в чёрно-белом изображении – без примеси зелени, присущей армейскому ПНВ-571, которым он пользовался при прохождении службы в Афгане.

– Благодарю, учитель! – сказал Иван, вновь переведя взгляд на Велимудра.

– Ну всё, тебе пора. В добрый путь, – бросил тот в ответ и головой указал на покрытую изморозью ближайшую стену.

– Сюда? – с сомнением в голосе переспросил Иван, для верности ткнув пальцем в ту же сторону, так как не видел там никакого прохода.

– Иди, не сумливайся, – подбодрил его старик и слегка подтолкнул в спину.

То, что толчок был лёгким, казалось лишь со стороны. На самом же деле старый волхв, видимо, применил ту же неведомую энергию, что и его внучка днём. Иван потерял равновесие и, словно пробка, выстрелившая из бутылки с шампанским, на скорости влетел в серую поверхность стены. Не ощутив никакой преграды, в следующее мгновение он уже вылетел прямо в канализационную яму в своём мире. То, что он оказался у себя «дома», подтвердили и знакомые запахи, присущие родной, городской канализации. Заречный оглянулся назад на стенку, сквозь которую только что проник. Он протянул руку и легонько ткнул пальцем в шершавый цемент. Старик не соврал, в обратную сторону проход сейчас был для него закрыт. Потоптавшись в темноте на месте, Иван ощутил под ногой что-то мягкое. «Ага, мой кроссовок», – улыбнулся он, опустив взгляд вниз. Окинув взглядом грязное дно ямы, бывший разведчик увидел при помощи своего нового дара оставшуюся после перехода в прошлое обувь. Присев на корточки, он обнаружил и несколько монет, которые тогда лежали у него в кармане, а сейчас рассыпались по сырой и слизкой поверхности пола. Благо, что жёлоб, по которому текли нечистоты, располагался у противоположной стены, и все вещи, которые не смогли перескочить со своим хозяином в другое измерение, не оказались в вонючей жиже. Собирая деньги, бывший разведчик ещё раз мысленно поблагодарил старого волхва за свой удивительный дар видеть в темноте, так как ему не пришлось впотьмах шарить руками по дну канализационной ямы. Единственное, что его огорчило, так это то, что он не смог найти при помощи «ока пса» потерянный серебряный крестик. «Ничего не поделаешь, придётся вернуться сюда ещё раз с фонариком», – подумал Иван и, взяв кроссовки в одну руку, хотел уже было подниматься по металлическим скобам к люку. Однако в этот момент вверху послышались чьи-то голоса, и тяжёлая, металлическая крышка, издавая неприятный скрежет, не спеша поползла в сторону.

Глава 6

Тьма уже давно приняла в свои обманчиво-ласковые объятия засыпающий после трудового дня город. Если бы не большая полная луна, недавно выглянувшая из-за крыш домов и бросающая свой холодный, надменный взгляд на всё вокруг, то в этой тьме трудно было бы различить на фоне старого трёхэтажного дома три человеческих силуэта. Они, видимо, кого-то ждали, так как пришли сюда ещё тогда, когда только начали сгущаться сумерки, и не уходили с этого места вот уже больше часа.

– Может, мы сразу крышку люка отодвинем, – послышался тихий, неуверенный голос, явно принадлежащий подростку, а не взрослому мужчине, – а то ещё неизвестно, как у нас всё обернётся?

– Ты, на, не каркай, на, – послышался в ответ другой, сердитый, голос, – как обернётся… Но насчёт люка ты правильно мыслишь, на. Хорошо. Сходите, отодвиньте крышку, пока его нет, да по-шустрому назад.

От стены дома отделились две тени и скрылись где-то за углом. Через некоторое время раздался металлический звук отодвигающегося канализационного люка, и послышались шаги возвращающихся людей.

– Давай ещё покурим что ли, пока бомж не пришёл, – предложил третий неизвестный, который с более крупным подростком только что выполнил распоряжение своего предводителя.

Вся троица неспешно закурила сигареты. Вот один из силуэтов выбросил окурок в лишённое стёкол окно дома и, видимо, обращаясь к главарю, тихо сказал:

– Стрёмный какой-то этот старик. Гвоздь, может ну его этого бомжа, деньги-то уплачены, на кой нам нужен этот геморрой.

– Ты, на, прямо Пушкин, на, стихами разговариваешь: на кой – геморрой, – ухмыльнулся тот, которого назвали Гвоздём. – Тебе чего, на, жалко этого бомжа стало? Я бы их всех, на, давно бы расстрелял, на. От ихнего только вида блевать хочется, на, и это если ещё не принюхиваться. Ты…

Предводитель троицы хотел ещё чего-то сказать, но вдруг замолчал и прислушался.

– Ша, пацаны, кажется, идёт, – прошептал он.

В темноте, и правда, послышались чьи-то шаги.

Заречный, находясь в канализационной яме и услышав, что кто-то открывает люк, быстро присел и пододвинулся как можно ближе к стенке. Стараясь не прислониться к ней, чтобы не измазаться, он пристально всматривался в круглый кусочек открывшегося звёздного неба, но там, наверху, ничего не происходило, лишь в ночной тишине негромко прозвучало эхо удаляющихся шагов.

«Странно, – подумал Иван, – видимо, какие-то шутники решили нашкодить и открыли люк для того, чтобы какой-нибудь ночной прохожий в него свалился». Выждав ещё некоторое время, он хотел быстро взобраться наверх, но вдруг ощутил все прелести плотности родной атмосферы своего времени.

– Здесь вам не там, – хмыкнул себе под нос бывший разведчик. – Придётся привыкать.

Он не торопясь поднялся по скобам наверх и осторожно выглянул из ямы. Никого не увидев, Заречный выбрался на поверхность. Аккуратно, чтобы не шуметь, приподнял довольно увесистый люк, закрыл им яму и, пристально всматриваясь в темноту, направился к своему дому. Идти было непривычно трудно, но, благодаря восстановленной за два месяца силе, Иван неплохо справлялся с этим временным неудобством. Подойдя ближе к старой постройке, зияющей чернотой выбитых окон, его намного более зоркие, чем прежде, глаза, заметили три тёмные фигуры, стоявшие у самой стены, возле входа в его подъезд. Было заметно, что они умышленно укрылись в тени дома, чтобы лунный свет не выдал их присутствие.

«Что, опять?!» – вспомнил Иван слова волка из любимого многими мультика про пса и улыбнулся.

Если там вновь, как и месяц назад, стояли какие-нибудь недоброжелатели, желающие поиздеваться над беспомощным человеком, принявшим немного алкоголя, то сегодня явно не их день. Теперь-то он сможет достойно ответить на любые поползновения хулиганов. Когда Заречный уже почти подошёл ко входу в подъезд, послышался насмешливый юношеский голос:

– Дядя, закурить не найдётся?

От стены отделилась одна тень и приблизилась к нему.

– Не, ребята, я не курю, – ответил Иван заплетающимся языком, притворившись пьяным, и уже почти инстинктивно напряг начавшие вырисовываться после тренировок кубики пресса.

Всё, что произошло дальше, оказалось до обидного примитивно и повторилось в точности, как и два месяца назад. Последовал сильный, но далеко не профессиональный удар в солнечное сплетение, который не причинил жертве никакого вреда. В этот раз, угодив в хорошо накачанные мышцы живота, хулиган причинил себе больше вреда, чем Заречному.

– Ой, на… – послышался жалобный возглас, и молодой хулиган схватился за ушибленную руку.

Бывший разведчик не стал дожидаться, пока тот опомнится, и нанёс несильный тычок в область шеи. Тёмная фигура агрессора обмякла и свалилась на тротуар. Две других в нерешительности замерли у стены. Видимо, всё пошло не по их плану и совсем не так, как они задумывали. Теперь, лишившись своего предводителя, хулиганы замерли в нерешительности, не зная, как быть дальше.

– Это вам не пьяных избивать, – улыбнулся Иван и, приложив чуть больше усилия, чем раньше, всё из-за плотности атмосферы, выбросил вверх правую ногу.

Удар, однако, получился такой, как нужно, и послал в нокаут, как того требовала тактика уличного боя, самую массивную и высокую тень, которая могла оказаться самым опасным противником.

– Дяденька, не надо, я здесь ни при чём, это всё они, – запричитал третий хулиган и попятился назад, но, упёршись спиной в стену дома, замер, с ужасом ожидая неминуемое наказание.

Иван сделал к нему шаг, взял парня за ворот футболки и, изобразив на лице зверскую гримасу, взглянул в его широко раскрытые от ужаса глаза.

– Ещё раз вас здесь увижу, – грозно прорычал он, напуская на незадачливого хулигана как можно больше страху, – убью всех и здесь в подвале закопаю. Ты меня понял?

Подросток, от страха не в силах больше вымолвить ни слова, нервно закивал головой в знак согласия.

– А теперь брысь отсюда.

Заречный, потянув за футболку, оторвал прикипевшего к стене подростка от опоры. Затем резко развернул его к себе спиной и, слегка толкнув, отпустил ему смачного пендаля. Подросток, теряя равновесие, широко замахал руками. Он сделал несколько длинных шагов вперёд, но всё-таки чудом удержался на ногах. Не говоря ни слова и не оборачиваясь, его силуэт тут же растворился в темноте ночи, оставляя за собой лишь гулкое эхо торопливых шагов. Двое других в это время, не поднимаясь с земли, пятились назад, подальше от места столкновения. Через несколько секунд, оказавшись на безопасном расстоянии, оба хулигана, словно по команде, вскочили на ноги и вскоре тоже скрылись из виду. Ухмыльнувшись, Иван уже спокойно направился в свой подвал.

В тёмном помещении, благодаря «Оку пса», бывшему разведчику в этот раз не пришлось наощупь отыскивать электрический патрон с немного вывернутой лампочкой. Он спокойно подошёл и повернул лампочку до упора – выключателей в подвале не было уже давно. Загорелся неяркий свет, и Заречный по-хозяйски осмотрелся вокруг. За прошедший месяц здесь ничего не изменилось, даже пыли не собралось больше, чем было до его провала в прошлое. «Вот я и дома, – с небольшой грустью подумал он. – И с чего теперь начинать свою новую жизнь? А начинать нужно вот с чего…» Бывший разведчик быстро подошёл к старой деревянной тумбочке, в которой хранились кухонные принадлежности, и достал из неё начатую пачку соли. Набрав большую щепотку «белой смерти», как называли соль некоторые ЗОЖники2, он высыпал её себе в рот. С необычайным удовольствием рассосав щепотку, Иван тут же съел ещё одну, а затем ещё. После третьего приёма соли, он почувствовал, что организм начал функционировать так, как нужно, а остаточные ощущения тяжести исчезли совсем.

– Любо! – вспомнил Заречный выражение старого волхва.

Размышления о том как жить дальше он решил перенести на утро. Единственное, что Иван сделал перед тем, как лечь спать, так это выстирал в старом пластмассовом тазу, предназначенном именно для этих целей, свои кроссовки. Повесив их сушиться на металлические крюки, торчавшие из стены, он вновь вывернул лампочку из патрона. Добравшись до своей старой лежанки, бывший разведчик с удовольствием растянулся на ворохе старого тряпья, которое несколько лет заменяло ему мягкую постель. Сон, несмотря на все происшедшие в течение дня события, как ни странно, пришёл почти сразу. Оздоровившийся организм и спокойный, не возбуждённый алкоголем ум сработали, как часы, и отставной капитан уснул крепким безмятежным сном ребёнка.

Вроде бы он и прожил в прошлом всего ничего, а организм уже выработал привычку просыпаться на самой утренней зорьке. В жилище скитальца во времени было лишь одно маленькое с мутным стеклом окошко, которое выходило на север, и в котором никогда не появлялось солнце, но его восход Заречный ощутил каким-то неизвестным ранее чувством. Не изменяя традиции, он полежал неподвижно ещё с минуту, после чего открыл глаза, потянулся и, как учил старик, улыбнулся новому дню. После принятия достаточного количества соли, а также после хорошего восстановительного сна организм немного адаптировался к новой плотности атмосферы, поэтому Иван вскочил на ноги почти так же бодро, как и в том мире. По привычке, вкрутив лампочку, он ещё раз, на свежий глаз, осмотрел свою обитель. Однако и сейчас не нашёл никаких признаков, каких-либо изменений, которые могли произойти за время его отсутствия. Сделав по возобновившейся традиции небольшую разминку, Иван извлёк из-под тряпья свой комплект необходимых мелких вещей, которые хранились в старом кожаном футляре с поломанным замком-молнией, и достал оттуда ножницы и маленькое зеркальце. Для начала он как можно короче обрезал бороду и усы, выросшие за прошедшие дни, а затем, при помощи опасной бритвы, не спеша побрился. Стричься сам он не привык, поэтому решил с этой просьбой обратиться к своей знакомой Марии Адольфовне. «Чего бы такого придумать, чтобы как можно достовернее объяснить своё исчезновение почти на два месяца? – подумал Иван, слаживая свои бритвенные принадлежности назад в футляр. – Друзья же наверняка начнут расспрашивать, где был. А вот с работой я, видимо, конкретно пролетел. Да, неудобно получилось. Чех за меня поручился, сказал, что ответственный и дисциплинированный, а я вона как, взял и исчез неизвестно куда». Заречный присел на свою лежанку и задумался. Несколько лет назад, оставшись без жилья и без работы, он встретил своего одноклассника Антона Чеха. Прозвище Чех тот получил ещё в школе, когда однажды их новая учительница русского языка и литературы узнала, что у Антона было отчество Павлович.

– Имя и отчество у тебя знатные, – сказала она, – вот только ещё бы и любви к литературе тебе хотя бы сотую часть той, что была у Антона Павловича Чехова.

С тех пор Антошу Неверова звали не иначе как Чехов, а чуть позднее эта кличка трансформировалась в более короткую – Чех. Друзьями они никогда не были. Мало того, Иван даже недолюбливал своего одноклассника, так как тот водился с ребятами из старших классов, которые не отличались примерным поведением. Они были частыми гостями детской школы милиции и слыли местными хулиганами. Благодаря врождённой хитрости и изворотливости, Чеху удалось избежать приводов в милицию. Но он никогда не упускал возможности прихвастнуть среди своих одногодок своими нелицеприятными делишками, проворачиваемыми вместе со своими старшими дружками. Находясь на срочной службе в армии, одноклассник тоже, как и Заречный, попал в Афган. Однако то ли по стечению обстоятельств, во что верилось с трудом, то ли благодаря своим врождённым чертам характера, он не попал в самые горячие места, а отслужил весь срок где-то при штабе. Вернувшись домой с полной грудью явно не заслуженных всевозможных значков и даже медалью, он устроился на местную текстильную фабрику, где быстро выбился в комсомольские вожаки, сначала заводские, а потом и в районные. После развала Союза, как и многие номенклатурщики, бывший комсомольский вожак резко перекрасился, превратившись в солидного бизнесмена. Неизвестно на какие средства, Чех приобрёл несколько торговых точек, а затем и несколько кафе в самых оживлённых местах Нижнереченска.

За что Заречный и был благодарен новоявленному бизнесмену, так это за то, что, встретив на улице хромающего, опирающегося тогда ещё на палочку одноклассника, тот не зазнался и не отвернулся, а вполне дружелюбно поздоровался. Узнав о житейских проблемах Ивана, он сам вызвался поговорить с самим мэром города Леонидом Аркадьевичем Севериновым, а по совместительству местным авторитетом по кличке Лёня Север, с которым был каким-то образом знаком. Иван тогда засомневался, что такой серьёзный человек обратит внимание на бездомного бомжа и тем более возьмёт его на какую-нибудь работу.

– Поверь мне, бача, – сказал тогда Чех, похлопывая одноклассника по плечу.

Фразочка «Поверь мне» была его любимая, которую он всегда вставлял в разговорах, словно опровергая свою фамилию Неверов, а словом «бача», которое любили употреблять бывшие воины афганцы в значении «друг», старался подчеркнуть своё «героическое» прошлое.

– Всё будет в порядке. Ты извини, что я тебя к себе на работу не могу взять, но сам понимаешь, сейчас мне нужны грузчики со здоровыми ногами, – Чех сочувственно взглянул на покалеченную ногу товарища, – а другой подходящей должности у меня, к сожалению, пока нет. Короче, подойди в мой офис, скажем, послезавтра часиков в десять, возможно, мы к тому времени уже что-нибудь и подыщем.

– А где твой офис? – спросил Заречный без особого энтузиазма.

– Ах, да, я же тебе не сказал. Видел девятиэтажку новую в центре?

Иван кивнул. Вот туда и подходи. У входа скажи охраннику, что ко мне. Он позвонит, и я спущусь.

– И высоко забрался? – Спросил Заречный вовсе не из интереса, а больше для поддержания разговора.

– Не очень, – сверкнул белоснежными, явно искусственно отбеленными зубами товарищ, – на пятом этаже.

Через два дня Чех, как и обещал, дал Ивану адрес частной автомобильной стоянки, куда он и устроился обычным охранником.

«Ну что ж, – размышлял он, сидя на старых тряпках и наблюдая, как с восходом солнца медленно рассеивается в подвальном помещении, не слишком густая для его глаз, темнота, – придётся искать другую работу». Встав с лежанки, Заречный подошёл к противоположной стене, отодвинул в сторону ящики, которые раньше служили для их троицы столами и, сделав небольшое углубление в куче мусора под ними, вынул из стены один кирпич. В образовавшуюся щель он просунул руку и достал из своего тайника паспорт и несколько бумажных купюр – остаток от его предыдущей зарплаты. Затем сунул руку в карман и извлёк из него камешки, подаренные волхвом. Отложив пару алмазов в сторону, Иван спрятал остальное богатство в тайник и вернул стене первоначальный вид. Вновь присыпав свой «сейф» мусором и прикрыв его ящиками, бывший разведчик внимательно осмотрел плоды своей конспирации. Оставшись довольным тем, что увидел, Заречный перевёл взгляд на мутное окошко и задумался. «Первым делом нужно навестить своих друзей по несчастью, – размышлял он, – а затем вновь идти на поклон к Чеху, чтобы решить вопрос с трудоустройством и аккуратно поинтересоваться, нет ли у того знакомого ювелира, которому можно было бы продать камни». Мысленно решив все вопросы, Иван снял с крючков ещё сыроватую обувку. Ждать, пока кроссовки окончательно высохнут, времени не было, поэтому, быстро сменив лапти на современную обувь, он запихнул их под тряпьё, на котором спал, выбрался из подвала и бодро зашагал к знакомому торговому павильону.

– Привет, Глафира! – весело поздоровался он с выглянувшей в окошко заспанной продавщицей.

– А, это ты… – зевнула та, – ты где это так загорел, я тебя сразу и не признала? Видать, богатым будешь.

– Где ж я мог загореть, – улыбнулся Иван, услышав слова продавщицы о предстоящем богатстве, – на солнышке, конечно.

– Ясное дело, что на солнышке, только как это у тебя так получилось, что вчера днём, когда отоваривался, был белый, как сметана, а сегодня уже загоревший, точно с курорта приехал. Вон, даже волосы выгорели.

– Глафира, ты что-то путаешь. Я уже больше месяца к тебе не заглядывал, – ответил Заречный, начиная подозревать что-то неладное.

– Ты, Иван, со своими попойками скоро вообще все мозги и память пропьёшь, – возмутилась торговка, сдерживая очередной зевок, – но я-то при своей памяти. Кто у меня вчера брал семисотку водки, а потом ещё раз приходил, а? Может Пушкин?

Поняв, что с ним действительно происходит что-то непонятное, Заречный решил до выяснения всех нюансов не настаивать на своём мнении, а, словно немного сконфузившись, исподволь поинтересовался:

– Глаш, а какое сегодня число?

Женщина сочувственно покивала головой и уже более спокойно сказала:

– С этого и надо было начинать, а то больше месяца, говорит, не был. Двадцать третье сегодня.

– А месяц, – голос Ивана стал еле слышным, будто он не хотел, чтобы его вопрос долетел до ушей продавщицы, так как засомневался, хочет ли услышать на него ответ.

– Июнь месяц, – ответила Глафира, жалостливо взирая на своего постоянного клиента. – Ты же ещё вчера мне втирал, что двадцать второго июня фашисты напали на СССР, как будто я не училась в советской школе и не знаю, как нынешняя молодёжь, когда война началась.

– Да, что-то я действительно запутался, – с нотками сожаления в голосе ответил Заречный, хотя на душе вдруг стало радостно.

Если он снова после перехода вернулся в тот же самый день, из которого провалился в прошлое, то сегодня у него законный выходной, и не нужно переживать по поводу потери работы. Получается, что и хулиганы поджидали его не снова, а именно тогда, когда он должен был прийти домой в стельку пьяным. Его раздумье прервала продавщица:

– Ну так что будешь брать-то? Как обычно?

– Да-да, как обычно, – подтвердил Иван и сунул в окошко деньги.

Через минуту, получив в руки пол-литровую бутылку водки, банку рыбных консервов и запаянный в целлофан, скорее всего просроченный, лаваш, он направился в район новых многоэтажек, где в одном из подвалов сейчас обитали Профессор и Монс. Утро было раннее, поэтому обитателей подвала он успел застать дома. Мария Адольфовна, дымя сигаретой и скривив один глаз от попадающего в него дыма, собирала на столе нехитрый завтрак. Профессор, глядя в осколок зеркала, заканчивал брить своё грустное и помятое после вчерашнего возлияния лицо. В отличие от подвала, в котором остался жить Заречный, в этом было два окошка и располагались они с восточной стороны. Яркие лучи утреннего солнечного света, проникая сквозь довольно ещё чистые стекла и выхватывая летавшую в изобилии подвальную пыль, были похожи на два мощных прожектора, которые с наступлением рассвета вырывали убогое жилище бомжей из власти ночных сумерек.

– Здравия желаю! – бодро поприветствовал друзей Иван, входя в подвал.

– Ваня, что с твоим лицом, – вместо приветствия удивлённо спросила Монс, – кинув быстрый взгляд на раннего гостя, – а с волосами что?

– А что такое? – сделал вид что не понимает о чём речь Заречный.

– Лицо какое-то тёмное, загорелое что ли… точно с курорта приехал, а волосы длинные, словно месяц не постригался. Я же тебе совсем недавно их подрезала…

– Мария Адольфовна, верите, нет, ничего не помню, – соврал Иван, – вчера пришёл и отрубился, а сегодня проснулся и вот…

Он очертил овал вокруг лица, которому постарался, как можно более правдоподобно, придать удивлённый вид.

– Действительно странно, Иван Петрович, – встрял в разговор Профессор, – и что, так ничего и не помните? Это же просто аномальное явление какое-то!

– Не помню ни-че-го! – как можно искреннее заверил Заречный, и, кажется, ему это удалось.

– Странно, – вновь повторил Чесноков.

Он ещё несколько секунд внимательно осматривал лицо гостя мутными с похмелья глазами, после чего, словно позабыв о необычном преобразовании облика старого приятеля, вновь вернулся к своему занятию.

– А я вот с гостинцем, для поправки здоровья, – перевёл разговор на более насущную тему Иван и начал доставать из пакета покупки.

– Это очень к месту, – радостно воскликнул Профессор, увидев поставленную Заречным на стол бутылку водки, – я уж думал, что весь день придётся прожить всухую да ещё и с головной болью.

В этом подвале у его обитателей кухонным столом служили уже не ящики, как раньше, а старенький, с отломанной дверцей, письменный стол. Чесноков его обнаружил при очередном обходе своего участка на одном из мусорников, а Заречный, по старой дружбе, помог его сюда притащить. Сидели жильцы теперь тоже не на полу, а кто на древнем табурете, кто на старых, многое повидавших за свою долгую жизнь, стульях, найденных там же, где и стол. Профессор быстро закончил бритьё и, резво подойдя к столу, достал из единственного сохранившегося в нём ящика пластиковые стаканчики. Оглядев ассортимент блюд, он сел на свой стул и, сглотнув слюну, словно в ожидании какого-то чуда, с нетерпением поглядывал на то, как Мария Адольфовна не спеша вскрывает банку с килькой. Когда жестяная крышка, скрипнув зазубренными краями, наконец, была отогнута в сторону, плавленые сырки, хлеб и кусочек сала были порезаны, а из горлышка бутылки, освобождённой от тесной пробки, раздалось сладостное для уха бульканье, Иван потянулся за своим стаканчиком. Решив по возвращению из прошлого начать новую жизнь, он дал себе слово, что больше не будет пить. Но сейчас, попав после двухмесячной разлуки к своим старым друзьям, решил, что сто грамм не принесут большого вреда. Взяв в руки стаканчик, он торжественно произнёс: