Алло, милиция?

В это время пацаны в автобусе оживились, показав пальцем на стайку фланировавших в сторону Красной площади ярко раскрашенных девиц в изящных полушубках, длинных красных сапожках на высоком каблуке и слишком коротких юбках, не прикрывающих коленки. Один Егор понимал, что это – издержки отсутствия интернета. В его время торговля любовью шла on-line с выездом к клиенту, без необходимости морозить ноги на улице.

Часто мелькала олимпийская символика – пять колец и умилительный мишка с этими кольцами на пузе. Полтора года прошло, а Москва помнила, как он улетал из Лужников.

Снова оживление. Среди «Москвичей», «Запорожцев», «Волг» и «уазиков» величественно прополз единственный «Мерседес» с дипломатическими номерами. Раритет семидесятых, с кругляшами в блоках фар. Понятно, что по здешним меркам – круть. В двухтысячных они тоже встречались – старые и сгнившие, в деревнях на них возят картошку.

– Вот бы хоть раз на таком проехать! – завистливо прошептал Саня при появлении иномарки.

Девица, упрекавшая его в невозврате пяти рублей, расслышала последние слова и бросила в ответ:

– Уж вряд ли. Для этого дипломатом надо стать, МГИМО закончить. Там конкурс о-го-го какой, с золотой медалью не пробиться. Мы, белорусские, рылом не вышли.

Про «рыло» Саня принял на свой счёт и обиделся.

– Варя, затихни, а? Сам Андрей Андреевич Громыко, министр иностранных дел Советского Союза, родом из Беларуси. Он никакой МГИМО не заканчивал, всего лишь наш минский нархоз. В дипломатию можно пройти через ЦК комсомола или, тем более, через ЦК партии, а там, если повезёт, удаётся вырасти по любой линии.

– Андрей Андреевич, насколько я помню, пролетарского происхождения, – вставила групповодша, та, что завела Егора в автобус у библиотеки. – Александр, кто ваши родители?

– Папа – инженер. Мама на истфаке БГУ работает, вы же знаете.

– Выходит, подвели тебя интеллигентные родители? Закрыли дорогу к трибуне ООН?

– Ну что вы, Марьсергевна, – взмолился Саня, чью мечту попрал грубый сапог реальности. – Сейчас не те времена, не сталинские.

– Подумай, для чего Андрей Андреевич пошёл в дипломаты? Чтобы защитить интересы родной страны на международной арене. А ты, Саня, чтоб на «Мерседесе» по Европе рассекать. Думаешь, этого не знают, не заметят?

– Мечтать о карьере и комфорте, принося пользу обществу, нормально!

Варя не смогла смолчать.

– Сань, а ты в КГБ запишись. Говорят, в разведке КГБ куда больше народу, чем в МИДе. Будешь не просто на «Мерседесе» по европам кататься, но и с погонями, перестрелками. Героя Советского Союза получишь… Посмертно!

Слушавшие этот разговор дружно заржали, Саня скуксился. Групповодша, заметив, что автобус выруливает на площадь Белорусского вокзала, наказала брать вещи и готовиться к высадке – приехали.

– Есть с вещами на выход, херр группенфюрер!

Егор остолбенел. Это же, мать твою, социализм! В его время за всякое фашистское-нацистское, намёки там, тем более – демонстрацию свастики, выписывали штраф, а то и посадить могли. Здесь же примерные комсомольцы-отличники позволяют себе…

– Вася! Ещё раз меня Мюллером назовёшь, отправлю в концлагерь. Арбайтен унд дисциплинен! Или лучше сразу в газенваген.

– Сань… – Егор шептал как можно тише, чтоб ядовитая на язык Варька не услышала. – Почему Мюллер?

– Ты с дуба рухнул? У вас же в общаге телевизоры есть. В октябре «Семнадцать мгновений весны» повторяли. Не смотрел ещё раз? Там Леонид Броневой – группенфюрер СС, начальник гестапо. Марья Сергеевна – то ещё гестапо, особенно когда характеристики пишет комсомольцам после стройотрядов. Командует нашей группой, значит – группенфюрер. Ферштейн?

У себя бы Егор сказал: Yes, sir. Но здесь больше кидаются германизмами. Стало быть – яволь. Это в той, оставленной за кормой реальности студенты почти поголовно знали английский – хотя бы для чтения мануалов к иностранной технике или чтоб не заблудиться в аэропорту Антальи. Поэтому пришлось промолчать. Лучше казаться сонным, чем неадекватным.

– Егор, ты сумку забыл.

Варя ткнула пальчиком в сторону верхней полки. Собственно, только сейчас он разглядел девушку. Милая провинциалочка, невысокая, пухлая. Взгляд ласковый. Совсем не похожа на язву, что подкалывала Саню. Мама всегда предостерегала именно против таких. Не имея сексапильной внешности а-ля Анджелина Джоли, периферийные берут заботой, добротой и вниманием. А потом отыгрываются сполна, получив заветный штамп в паспорте. Прогрызают насквозь. Это со слов мамы, которая, исполненная житейской мудрости, поступила с точностью до наоборот и себе привела областного дядю Володю. Егор лично на своём опыте не проверял.

По совету Вари он посмотрел вверх. На полке сиротливо болталась единственная сумка. Очевидно – его. Спортивная, на длинном ремне. Вместо надписи «Адидас» или «Найк» белело патриотическое «Динамо». Естественно – с олимпийским логотипом.

Совокупный портрет готов. Коричневое пальто с чёрным воротником, серая заячья шапка, синяя сумка, зелёные стройотрядовские штаны, рыжие полусапожки на молнии со сбитыми носами. Местный Егор Евстигнеев – дальтоник или это стиль такой? Скорее всего, отоваривался в магазине из того, что было, предположил его преемник. Мог позволить себе роскошь в пределах стипендии. Ах да, наверное – повышенной. Он же отличник, сто пудов – претендент на красный диплом.

Это была проблема. В его шкуре попаданцу из Москвы не сдать госы на пятёрки, и в Москве-то учился кое-как. Тем более не ориентировался в законах социалистического времени.

Кстати, где он, прежний Егор? Неужели он убит и его личность стёрта, когда новая вселилась в это тело?

Тем временем студенты приблизились ко входу в здание Белорусского вокзала, в более новую его часть, заглубленную, а не ту, что ретро и выходит на площадь. Егор приготовил сумку к досмотру, поискал глазами металлоискатель… Ничего не нашёл. Группенфюрер и другие минчане вошли внутрь беспрепятственно.

– Товарищи! До нашего брестского поезда ещё два часа до отправления. Ждём, располагаемся.

– Яволь, Марьсергевна, – откликнулся Василий. – А почему мы не фирменной «Тройкой»? Скоро уже садились бы.

– Потому что у комитета комсомола лишних денег нет, как и плацкартных вагонов в фирменной единичке, – ледяным тоном процедила дама, которой «яволь» снова прозрачно намекнуло о Мюллере и её соответствующей репутации среди студентов. – Рассаживаемся на свободных местах и ждём. Не расходимся, не теряемся. Вон, Евстигнеев отлучился, едва нашла возле Ленинки!

Пока тот рассматривал длиннющие очереди возле касс, неизбежных, потому что on-line продажи железнодорожных билетов появятся не скоро, его одуревшую голову пронзила очевидная мысль. Если он здесь, в теле Егора из Речицы, тот вполне может занять московское в феврале 2022 года!

Сможет ли он проявить твёрдость духа, если мама приведёт следующего «дядю Володю»?

А ещё в карманах джинсов пропуск на автостоянку и ключ-брелок от папиной «Хонды Аккорд». Там сто девяносто кобыл под капотом. Даже если советский Егор умеет водить, здесь он в лучшем случае управлял «жигулями-копейкой». Разобьётся к едреням!

Так. Игра зашла слишком далеко, решил путешественник в прошлое. Пора заканчивать.

Улучив момент, когда группенфюрер отвлеклась, он выскочил из здания вокзала и понёсся рысью налево, к станции «Белорусская радиальная». Разминулся с отрядом цыганок. Обогнул тёток, замотанных как немцы под Сталинградом и продающих горячие пирожки, дымящиеся на морозе.

Вот и метро. Проезд стоит пять копеек. Пятачки в кармане есть, тем более какой-то парень, почти не скрываясь, сунул в монетоприёмник обыкновенную металлическую шайбу и прошёл дальше.

Егор посмотрел карту и впечатлился: майн гад, до чего же метро крохотное! Большинство центральных станций – те же, привычные, сориентироваться не проблема.

Не прошло и получаса, как он снова ошивался у библиотеки. Осталась мелочь – найти вход. Точнее – выход, из которого вывалился в прошлое. Подбодрил себя: буду вспоминать случившееся как забавное приключение. Если сильно повезёт, и «машина времени» работает нон-стоп, сможет устраивать себе прогулки в брежневскую эпоху. Здесь по-своему прикольно. Необычно. Не Кушадасы, Пхукет или Гоа, у азиатов совершенно чужой мир, а это своё, но другое. Ладно…

Наконец, стена. Мраморные плиты облицовки.

Он прошёл её всю, до угла. Вернулся. Прогулялся ещё раз.

Палец с мозолькой болит. Двери нет.

Так, спокойно, сказал себе Егор, стараясь унять грохот сердца. Если здесь оборудован проход в будущее, его бы непременно заметили. Даже без зовущей рекламной вывески Welcome to the Russian Federation – 2022.

Значит, он аккуратно скрыт. Щели-зазоры минимальные.

Хоть изнутри, насколько он помнил, имелась обыкновенная деревянная дверь. С толстой вытертой рукоятью.

Третий проход. Медленно. Ощупывая чуть ли не каждый стык между мраморными глыбами. Постукивая по ним.

Результат тот же. Ставка не сыграла.

– Гражданин!

Он обернулся. Вслед шагал милиционер – в шинели, шапке-ушанке и чёрных начищенных сапогах. Ремень с портупеей, на ремне – кобура. Микрофон рации у плеча. Воплощение скорого будущего самого Егора Евстигнеева.

К слову – русский. В московской полиции Российской Федерации низовые чины зачастую – азиаты да северокавказцы.

– Слушаю, товарищ лейтенант.

– Чем вы занимаетесь?

Признаться: ищу портал в будущее? Не, не оценит юмора, решил Егор.

– Смотрю и восхищаюсь. У нас в Минске тоже мраморные плиты кладут. Но не так тщательно, как здесь. Молодцы!

– Документы!

Протянул ему студенческий билет, не доставая паспорт. В паспорте всё же деньги лежат, зачем дразнить?

– В самом деле – из Минска, – промычал лейтенант. Место козырное, здесь вместо сержантов офицеры попадаются. – Вот что, студент. Иди-ка ты отсюда. Что-то подозрительно ковыряешь напротив самого Кремля. Могут заинтересоваться люди в штатском из другой организации. Смекаешь?

– Так точно, товарищ лейтенант. Я сам в милицию распределён. В минскую.

– Вот и езжай в свой Минск. Давай-давай!

Он огласил приговор. «Свой Минск». А какие варианты, если путь в прежнюю жизнь закрыт?

Егор! «Хонду» не поцарапай, ладно? И маму береги.

Бросив ещё один пятак, Егор ехал на эскалаторе в недра Москвы, вдруг ставшей чужим городом, отторгающим пришельца, её заменит «свой» Минск. И внезапно почувствовал, что не очень-то сильно грустит из-за облома. Сердце успокоилось и стучало в обычном ритме.

Ведь жизнь обрела смысл! Впервые за двадцать один с половиной год. Как минимум ему нужно научиться выживать, приспособиться.

Он постарался найти плюсы в своём положении. В первую очередь, это послезнание о четырёх десятках лет советской и постсоветской истории. Какое оно обеспечивает преимущество?

Если честно, то нулевое.

Егор знал, что Горбачёв будет самым неудачным руководителем Союза за все годы существования СССР и приложит идиотские усилия для его сохранения, тем самым ускорив крах, в результате чего «нерушимый» развалится в девяносто первом. Что это даёт? Нужно проникнуть в Политбюро и подсказать Брежневу: выкинь ты этого вундеркинда с его Раисой Максимовной на Чукотку, или он разрушит всё, что ты строил после Хрущёва… Трижды не получится: раз – не проникнуть, два – не поверят, три – отправят в палату с мягкими стенками.

Что ещё? Война в Афганистане едва разгорается. Не помнил всех подробностей, знал точно одно – где-то через десять лет после «ввода ограниченного контингента» Горбачёв будет вынужден убрать оттуда армию, потерпев поражение. Потом точно так же и не солоно хлебавши уведёт войска Байден. Предупредить? Но тогда светит не распределение в милицию, а распределение в тюрьму за распространение клеветы, порочащей социалистический строй и Советскую армию, свято исполняющую интернациональный долг.

Хотелось бы предотвратить взрыв на Чернобыльской АЭС. Ок, сообщит, но кому поверят принимающие решения в ядерной энергетике – учёным с мировым именем, тщательно спланировавшим эксперимент, или анонимному прогнозу от неизвестного «прорицателя»?

Хреново, что Егор помнил историю фрагментарно. Школьную забыл. Вузовскую – лишь по истории государства и права. Горбачёвскую антиалкогольную компанию знал по Постановлению об усилении борьбы с пьянством и алкоголизмом, кажется, примерно так оно называлось. Но до полусухой эпохи ещё несколько лет!

Выручало в какой-то мере, что Егор прочитал, пусть не слишком внимательно, несколько книжек по истории милиции. Хоть как-то ориентировался, где ему придётся служить.

Вот выпускники школ МВД подготовлены более конкретно. Они – стопроцентные менты уже на момент вступления в должность.

Он понадеялся, что на фоне других неучей из гражданских вузов не будет сильно выделяться.

Короче, никаких преимуществ у него нет. Одни минусы – меньшая приспособленность к этой среде. Неизбежные и труднообъяснимые «провалы в памяти», потому что совершенно не знал жизни предшественника в теле Егора Евстигнеева.

Всё. Отрезано.

Он сжал кулаки, пока ногти не впились в кожу. Сказал себе: отныне – в моём теле. А не какого-то предшественника. Егор 1960 года рождения из Речицы – это я. Иначе докачусь до раздвоения личности.

В реальности же он докатился до Белорусской и вернулся в зал ожидания, где на втором этаже обнаружил студенческую компанию в сборе. Мюллер обгавкала беглеца, ругая за отсутствие.

Он подошёл к ней вплотную и взял за руки.

– Мария Сергеевна! Спасибо вам. Вы очень внимательная и заботливая. Не только по работе в комсомоле. Вы по натуре такая – не можете относиться к обязанности наплевательски. Чесслово, я ценю.

У неё челюсть отпала. Стал виден тонкий отпечаток красной помады на зубах.

– Егор? Ты подкалываешь?

– Зачем? Все вас уважают. И Мюллером пацаны дразнят вас по-свойски, с любовью. Была бы на вашем месте вредная грымза, обращались бы только по имени-отчеству и как можно реже. Я вам правду говорю, ребята чёт стесняются. Вы же не в обиде, фройлян?

Она его обняла! Растрогалась. Доброе слово и комсомольскому работнику приятно.

– Какие вы все хорошие! А давайте по пивку? Не здесь, конечно. Когда сядем в вагон.

Никто не возражал.

Парни и Мюллер скинулись по 74 копейки, две бутылки каждому, Егор поддержал. Даже Саня, сначала попросивший в долг, вытащил мятый рубль и отсчитал себе мелочью из общей кучи сдачу 26 копеек. Варя и другие девушки заказали по одной.

– Роскошествуем! – проворчал кто-то. – Студентам полагается наливать пиво в трёхлитровую банку. А так даже если бутылку сдать, выходит 25 копеек за поллитра. В ларьке за двадцать набулькают.

– И нае…ут на отстое пены, – добродушным матом ответила Марьсергевна. – Плавали, знаем. Уймись, крохобор. У нас праздничное путешествие в Москву, дорога и завтраки оплачены комсомолом. Что ты ноешь?

Егор же прислушивался к цифрам. 25 копеек, 37 копеек, какая, казалось бы, разница? Привык, что всё, что меньше ста рублей, считается мелочью. Поездка в московском метро стоит 60 рублей, за отдельную поездку выходит меньше только при покупке единого. Здесь – 5 копеек. В 1200 раз дешевле. Нет, не дешевле, столько же, просто 5 копеек имеют ту же покупательную способность на транспорте, что и 60 рублей 2022 года. Студенческая стипендия начинается с 40 рублей, если правильно расслышал. Повышенная у Евстигнеева-отличника, но всё равно – гроши. И на них надо жить.

Поддерживают ли родители?

Отца-бизнесмена у речицкого парня быть не может. Бизнесмены в СССР есть только на Кавказе, и то их иногда сажают. Так что, в самом оптимистичном случае, они обычные рабочие или служащие, у которых негусто. Значит, придётся как-то дотянуть до зарплаты мента. Коль получит звёздочки, она должна капать чуть обильнее, чем ординарному штатскому.

Родители, правда, создадут новую проблему. Уж они-то точно учуют, что сына словно подменили.

– Егор! Ты последнее время какой-то задумчивый, – одёрнул его Саня. – Идём за пивом?

– Варя, проследи за мальчиками, – вставила Мюллер. – Чтоб не начали употреблять до поезда. Мне только с вокзальной милицией неприятностей не хватает.

Непонятно, отчего она волновалась. На скамейках зала ожидания самообразовался фудкорт, практически каждый второй что-то жевал. Дети и женщины запивали газировкой типа «Буратино», мужики без какого-либо смущения пивом, многие мешали пиво с водкой. Вокзальная милиция смотрела на происходящее сквозь пальцы. До горбачёвского полусухого закона и облав за распитие в скверике, да ещё километровых очередей за водкой – примерно четыре года…

Сейчас у Егора просто урчало в животе. Прежний владелец уступил ему свой организм некормленым.

– Сань! Жрать охота.

– А то. Как завтрак клюнули, ни крошки во рту.

– По пирожку? – предложила Варя, когда они спустились на первый этаж.

– Я – пас, – открестился экономный. – В вагон зайдём, поедим халявное. Зуб даю.

– Попрошайка! – фыркнула их спутница, Егор промолчал, не понимая, о чём речь.

Наконец подали состав. Марьсергевна, женщина опытная в организации всякого движа, резервировала билеты грамотно. Студентов с ней – восемнадцать, они заняли собой три отсека, четыре койки по одну сторону от прохода и две боковушки напротив. Егору она благоволила, выделив нижнюю и не сбоку, главное – подальше от туалета. Тот взгромоздил две авоськи с «Жигулёвским» на стол, это такие сетчатые мешки для продуктов, запихнул сумку вниз (что, интересно, в ней находится?) и улёгся. Мюллер присела рядом, приятно прижавшись попой к его бедру.

Была она чуть полновата, хоть и приятна лицом. Когда сняла шапку, стало заметно, что собранные в хвост волосы немного жирные, хорошо бы их вымыть. Конечно, ей стоило бы пользоваться ещё чем-то из косметики, кроме помады. Тёплая, но ни разу не женственная кофта грубой вязки и плотная длинная юбка завершили портрет. Или пейзаж, если смотреть с вагонной койки, так как собой женщина закрыла Егору весь горизонт.

Лишь только поезд тронулся, и проводница собрала билеты, сюда началось всеобщее студенческое паломничество, а Егор сделал ценное открытие: под столом предусмотрена специально обученная дырочка с выступом. О неё очень удобно открывать бутылку с пивом. Но и просто уперев в алюминиевый обод стола, а затем, ударив сверху ладонью, тоже нормально, алюминий нёс на себе зарубки от тысяч откупоренных бутылок.

Остро запахло кисловатым пивом. Оно норовило вылезти наружу пузырчатой пеной и сбежать вниз по бутылке, переползая через край горлышка. Торопливые студенческие губы не дали пропасть ни капле.

Егор тоже взял бутылку. Отхлебнул…

Бррррр… Какая гадость!

Конечно, он не наивный чукотский юноша и не ожидал обнаружить равное «Будвайзеру», «Пльзенскому» или хотя бы «Балтике». Но… бли-и-ин!

Светлое, мутное, нефильтрованное. Примитивный грубый вкус.

Поскольку со всех сторон доносилось счастливое бульканье, выделяться не стоило. Понимая, что смаковать эту дрянь не сумеет, Егор вылил в себя пивную бурду одним залпом.

– Ещё? – участливо спросила Мюллер.

– Пожрать бы, – повторил он мечту часовой давности, не утратившую актуальность. Скорее – наоборот.

– Сань! Ты обещал пройтись по вагону, – напомнила Варя. – Нарисуешь, и я тебе половинку своего пива оставлю.

Девочка тоже понимала, что «Жигулёвское» образца 1981 года находится далеко от предела мечтаний.

– Замётано. Полбутылки, – он наклонился и выглянул в проход. – Обожди только минут двадцать. Пусть разговеются. Всегда берут раза в два больше, чем могут слопать.

– Всё не хватай, – предупредила Марьсергевна. – Готовили до выезда в Москву. Протухнуть могло.

– Не учите учёного! Выбирать не буду, притащу как можно больше. А вы уж, девочки, обнюхаете и скажете, что испортилось, а что нет. Овчарки вы мои!

Это он зря.

– Овчарка – значит сука. Марьсергевна, он нас сучками обозвал, – немедленно истолковала Варя.

– Сань! Не перегибай, а? Мюллера я тебе ещё прощу. Но суку… Только если справишься с заданием.

Понимая, что ляпнул невпопад, Санёк немедленно двинулся по проходу, исчезнув из поля зрения. Слышен был лишь его голос, жалобно выпрашивающий поесть бедным студентам. Потом начался моноспектакль. Первая сцена игралась в духе «сами мы не местные», не хватало только аккордеона. Вторым актом шёл отрывок из «Двенадцати стульев», монолог Кисы Воробьянинова: «же не манж па сис жур, гебен мир зи битте…»

Университетские давились от смеха и вслушивались в шорох фольги, в которую оборачивали варёных кур, а сейчас разворачивали, чтобы оторвать лапку или крылышко для студенческого пропитания. В общем, принёс он много. Егор тоже премировал его половиной бутылки пиваса, Саня даже слегка окосел.

– Журналисты, они такие, – сообщила Мюллер, споро очищая пару яиц, сваренных вкрутую, – себе и Егору. – Олухи сплошь. Язык без костей. Выпить и закусить не дураки. А Санька далеко пойдёт. У него отец в «Советской Белоруссии» редактором. Сначала, конечно, отработает по распределению в районке, какая-нибудь «Солигорская Заря». Потом папаша перетянет его в Минск. Если не к себе, то в «Звязду», «Вечерний Минск» или в «Минскую Правду». Через какое-то время – собкор «Правды» или «Известий» в БССР. Не пропадёт! Зря ему Варька глазки строит, подкалывает шуточками.

Марьсергевна куснула яйцо и хлебнула пива. Егор ел и слушал. Для приличия вставил:

– Почему – зря?

– На потрахушки его даже я разведу. Хоть мне тридцать скоро. А Варьке замуж надо. Но кто же позволит? Редакция «Советской Беларуси» в номенклатуре горкома партии. Главный редактор – это вообще персона ЦК КПБ. Каста, знаешь ли. Там играют свадьбы среди своих. Если какой-то недоросль приведёт в дом невесту из Хойников или Шклова, шансов, что её примут, мало. Скорее всего, погонят обоих. А сын вернётся один. Есть, правда, способ. Забеременеть. Начальственному папашке крутиться приходится, чтоб избежать скандала. Иначе вызов в горком на ковёр, почему завалил морально-воспитательную работу среди единственного сына и так далее.

Ей тридцати нет?! Он дал бы ей 35–40. Быстро же старели бабы в СССР!

– А вы сами?

– Думаешь, после литра пива разоткровенничаюсь? Фиг тебе!

Через пять секунд, наклонившись и шёпотом:

– Ну и что тут скрывать! Потому и засиделась в комитете комсомола. Мужичка присматриваю. А то поехала бы после своего истфака обратно в Могилёвскую область, колхоз имени пятидесятилетия без урожая – учительницей средней школы, там одни только пьющие комбайнёры. Нет уж. Да и доценты иногда становятся вдовыми, – она глотнула остатки из бутылки и затянула, не попадая в мотив:

Не расстанусь с комсомолом,буду вечно молодой…

Её перекричало вагонное радио, жизнерадостно сообщившее:

И вновь продолжается бой!И сердцу тревожно в груди,И Ленин такой молодой,И юный Октябрь впереди![1]

Варя выкрутила регулятор громкости на ноль, то же самое сделали в соседних отсеках, заставив Кобзона умолкнуть.

Егор знал, в каком году тот умолкнет насовсем. Кому продать эту информацию? Никому, даже самому певцу, потому что нет никаких доказательств. Только если потом, в 2018 году, прилюдно заявить: я же предупреждал! Короче – чушь.

Вскоре приглушили свет. Марьсергевна заботливо набросила на Егора одеяло.

А жизнь-то налаживается, подумал он. Не будь вокруг кучи народу, ехали бы с ней в купе вдвоём, тёплым прижатием попы не ограничилось бы. Вон как о «потрахушках» свободно рассуждала.

Пусть не самая мисс Москва, но он непривередлив.

Почему-то возникла ни на чём не основанная уверенность, что здесь обживется. Без всякой логики, чисто по наитию решил.

А как приспособится, начнёт выбирать «великую» цель. Сверхзадачу, ради которой судьба забросила его в прошлое. Дома, безбедно проживая на папины трикотажные денежки, он мог существовать как растение. Рос и рос себе, нежась на солнце. Но такой поворот, обмен с тёзкой-однофамильцем из прошлого… Как говорил Винни-Пух, «это жу – неспроста».

Вдруг ему предстоит предотвратить распад СССР? Или хотя бы войну на Кавказе?

Улыбнувшись глупому предположению (где он, а где глобальная политика), Егор повернулся на бок и уснул под стук колёс да дребезжание разболтанных панелей.

Глава 3

– Как всегда… – проворчал участковый, седоусый капитан милиции Говорков, известный на районе как Гаврилыч. – Не Новый год, а день пиротехника, чтоб его! Только школьников распустят на каникулы, начинается баловство. Ладно, гильзы от мелкашки начиняют спичечными головками – хлопнет и всё. Фиг вам, подай карбид да магний! Нет, чтобы культурно, цивильно, съездили на экскурсию в Москву, походили по музеям, по библиотекам…

Аккомпанируя участковому, где-то недалеко один за другим бабахнули два взрывпакета. Из-за угла выскочила собака, сорвавшаяся с поводка. С раскрытой пастью и выпученными от ужаса глазами помчалась в темноту.