Падальщики. Книга 2. Восстание

Ребята едва заметно закивали, чем вызвали явное недовольство Божены и Малика.

Тесса обличила в слова то, о чем мы сами думаем уже много лет: природа дала нам шанс, который мы так долго ждали, и нам бы всем его не профукать, как это сделали наши предки.

– Если ты и впрямь хочешь спасти человечество, тебе пора оставить винтовку и начать читать учебники по генетике.

С этими словами Малик встал из-за стола, собрал посуду и ушел на мойку. Божена последовала его примеру, оставаясь верной умом и сердцем лишь научному подходу.

Что-то мне подсказывало, что жизнь в нашем отеле больше никогда не будет прежней.

24 декабря 2071 года. 10:00

Алания

В агроблоке, как всегда, влажно, безлюдно и тихо. Мне нравится быть здесь. Царящий здесь покой накладывает умиротворение точно пластырь на мое израненное сердце. Это – единственное живое место во всей подземной базе, несмотря на его тишину и пустоту. В перерывах между работой я просто сижу на холодном полу, прислонившись к тепличным стеллажам, из которых торчат зеленые ростки сои. Я прижимаюсь к ним лицом, дышу их безвкусным ароматом, наблюдаю за их ростом прямо перед моими глазами. Иногда мне кажется, что эти маленькие зеленые ладошки с жилками, напоминающими кровеносные сосуды, тянутся ко мне, чтобы утешительно погладить по плечу, похлопать по спине, приложить голову к их маленьким грудям и сказать, что все пройдет. Всякая боль пройдет.

И эта тоже.

Повышенная влажность и избыток кислорода иногда играют шутки с моим сознанием, и тогда мне кажется, что я даже слышу их тоненькие шепчущие голоса, которые взывают к остаткам жизни внутри меня и призывают следовать их примеру – несмотря ни на что, тянуться вверх к животворящему свету, пусть искусственному, но все же к свету, за которым стоит какая-никакая жизнь.

Все на этой базе искусственное: воздух, вода, еда, люди… Этот мир мне кажется настолько чужеродным, что я уже чувствую, как гнилой спертый воздух подземелья разъедает мои легкие, заражает бронхи, впитывается в кровь, а я ничего не могу с этим поделать. Сегодня ночью я не могла уснуть из-за кашля. Вызванный моим заботливым братом Квентином врач осмотрел меня и сообщил, что у меня все признаки зарождения астмы. И все. Он не сказал, как это лечить, потому что здесь нет таких лекарств, но предупредил, что работа в агроблоке убьет меня повышенной влажностью, которая лишь усугубит симптомы. Я вежливо улыбнулась, поблагодарила этого юного джентльмена, который ни разу в своей жизни не был на поверхности, и пришла сюда. К жалкой пародии моей прежней жизни, которая вскоре меня убьет.

Я трогаю соевые ростки: зеленые листья на ощупь, как пластмассовые, они совершенно не такие, как их собратья снаружи. Да, они дают плоды, но они полумертвые. Также, как и я. Также, как и весь мир вокруг.

Желява полумертва. Тесса не видела этого, зазывая нас сюда, как на последний безопасный оплот для человечества. Но я не виню ее, ведь у нее был приказ, и хуже того – у нее была вера в этот приказ, вера в то, что она действительно нас спасает.

Но в то же время нахмуренные брови и тусклые огоньки безысходности в голубых глазах выдавали в ней сомнения, которые призывали ее признать мрачную правду – на Желяве нет спасения, здесь есть только отсрочка. И осознание того, что вся жизнь подземной базы лежит на тикающей бомбе, толкало Тессу в объятия панического отчаяния, бросало в неотступные поиски новых безопасных мест. Тигран увидел в ней живой свет искателя и защитника и повел за ней людей.

К сожалению, они оба отдали свои жизни за веру в то, что медленно умирает и что в скором времени превратится в ад, если население ничего не предпримет. Тесса, Царствие ей Небесное, не до конца представляла масштабы смерти, которая поселилась здесь на базе. Смерть везде. Она поджидает за каждым углом, за каждой дверью, каждый день, каждую минуту. Она окутала воздух, которым мы дышим, таится в воде, которую мы пьем, сидит на плече твоего товарища и просыпается с тобой в одной постели. Желява медленно умирает.

Как и я.

Мне больше не найти покоя после того, как моего мужа вырвали из моей жизни так резко, так внезапно, так жестоко. Словно он не был удивительным и неповторимым, словно он не был маяком в ночи для тысячи трехсот жителей нашей общины, словно он не был исключительным. Словно он не был важен для судьбы.

Тигран ушел и забрал с собой половину моей души, оставив вторую доживать последние дни на этой мертвой земле, где больше не осталось смысла жить.

Я ругаю себя за подобные мысли, но больше потому, что они расстроили бы Тиграна, услышь он их, а не потому, что нахожу их депрессивными и противоестественными. Честно признаться, мне нравится придаваться им. Я всегда любила ныть и жаловаться на то, как тяжела наша участь – так я жуликовато выпрашивала у Тиграна внимание к своей важной персоне. И ведь он знал, что я в очередной раз пришла к нему за похвалой и комплиментами, которые не всегда заслуживала честным образом. Но он все равно продолжал потакать моим женским слабостям, самоотверженно терпя мой несносный характер и восхваляя мои ничтожные заслуги.

Какой же я была эгоисткой! Сколько самолюбия и эгоцентризма, когда рядом был человек, принимающий тебя с твоими странностями и недостатками, человек, которым так легко пользоваться.

Но вот хвалебным дифирамбам пришел конец, и теперь с потерей Тиграна я и сама потерялась в своем горе настолько, что иногда все вокруг мне кажется нереальным кошмаром. У меня выбили землю из-под ног, встряхнули так мощно, что аж дух выбило, я словно витаю над землей, как потерянный призрак, ищущий за что бы зацепиться. Воспоминания о Тигране – воздушные облака, сквозь которые рука проходит беспрепятственно, они не способны задержать меня в моменте. Мысли о брате и оставшихся в живых односельчанах – песок в руке, просачивающийся сквозь пальцы так, что в итоге не остается ни одной песчинки на ладони. Мысли о собственной жизни вообще чистый воздух. Они есть, но невесомы и невидимы, потому что не имеют для меня никакого значения.

Я знаю, что надо держаться, что надо найти силы продолжать свой путь, который приготовила судьба лично для меня. Возможно, я тоже уйду также внезапно, как мой муж, возможно, я погибну от рук того же врага, возможно, меня убьет тот же самый монстр, что убил Тиграна. Я не знаю. И не думаю, что хочу знать. Я более не хочу ничего. Потому что живу лишь с половиной души, достаточной только для того, чтобы делать вдохи, есть, ухаживать за растениями и руководить оставшимися в живых односельчанами. Весь азарт, задор, жизнелюбие и бодрость исчезли вместе с потерянной частью души. Вместе с моим Тиграном.

Квентин и Халил не покидают меня ни на минуту. Даже во сне они продолжают блюсти меня, охранять не столько от напастей новой подземной жизни, сколько от самой себя, от новой Алании, которая отныне все больше видит смысла в следующей жизни, в следующем шансе, в назревающем конце, нежели в попытках противостоять суровой судьбе, атакующей нас лишениями. Новая Алания хочет бросить на произвол судьбы всех, кто когда-то был ей дорог, ради кого она была готова пожертвовать собой. Прямо как Тигран. Как Тесса. Как тысяча других людей, оставшихся в том кровавом аду посреди гор.

По прибытии на базу меня пригласили работать в агроблок, и я благодарна тому, что работа нашлась быстро, потому что только в ней я могу занять свои гнетущие думы чем-либо кроме унылых воспоминаний и мрачных идей, которые ведут меня по дремучей тропе в поисках сакрального знания – смысла жизни.

Я всегда любила ковыряться в земле, наблюдать за тем, как жизнь толкает зеленые ростки сквозь толщу земли к солнцу, свидетельствовать взаимовыгодный симбиоз растений и насекомых, и этот божественный акт творения стал важной частью самой меня. Я люблю жизнь. Я люблю ее создавать.

Здесь в агроблоке работает всего по пятнадцать человек в смене, они отвечают за нормальное функционирование тепличных стеллажей, на которых произрастает соя. Эти стеллажи имеют тридцать уровней по три метра в длину и шесть в высоту, в них установлены контейнеры, в которых висят зеленые ростки. Очень занятная система выращивания растений, которую мы бы никогда не смогли воплотить в деревне из-за ее прогрессивной сложности, крайне заинтересовала меня, и я стремлюсь познать ее тонкости.

Выращивают сою по принципу гидропоники вместо традиционного для эпохи Хроник высаживания растений в открытый грунт. Местные инженера-агрономы говорят, что наши способы выращивания растений давно устарели. Опыт доказал, что использование грунта чересчур затратно в плане пространства и воды, а здесь этого, по логичным выводам, строгий дефицит. Автоматизированная система полива опрыскивает вертикальные фермы раствором, обогащенным минеральными удобрениями, а освещение в агроблок подается напрямую с генератора, которого страхует запасной. Фактически агрономы-инженера играют роль операторов компьютера, который использует датчики для сбора данных о влажности, температуре, времени, а потом выдает результаты, на каком стеллаже соя готова к сбору, а где ее необходимо полить.

К сожалению, здесь мои навыки бесполезны. Я знаю все о посеве в грунт, я всю жизнь занималась земледелием, но я не знаю ничего о вертикальных фермах, роботизированных системах полива, а главное – о доверии к бездушным машинам.

Говорю же, здесь все искусственное.

Агроблок – сердце Желявы, а потому охраняется пуще остальных гражданских блоков: у главных ворот стоит группа из солдат отряда внутренней безопасности, некоторые называют их Големами, Падальщики их на дух не переносят. Еще здесь есть отряд наружного видеонаблюдения, которых зовут Назгулами, Падальщики и их недолюбливают. Ну а мы постепенно вливаемся в местный колорит взаимоотношений, частью которых стали, сами того не желая.

Демократия рухнула с возникновением Вспышки, к власти пришли военные. Желява живет в условиях военной диктатуры, которой противится часть населения. Генералитет представляет собой железный кулак, который принимает решения по принципу авторитарности, и единственную идею, которую он пропагандирует с особым рвением и усердием, это идея того, что жизнь на поверхности невозможна.

А потом на базу въезжают четыре машины, забитые людьми до отвала, которые собственными жизнями заявляют об обратном. Но заявляют в довольно противоречивой форме, потому что наша деревня была атакована зараженными людьми и истреблена в ноль. Так что мы не должны были повлиять на противостояние между Генералитетом и его оппозицией, ведь добавили весомых аргументов обеим сторонам: Генералитету – факт того, что нас уничтожили; оппозиции – факт того, что мы жили на поверхности с начала Вспышки. Необъяснимым образом мы всем дали ровно те доказательства, которые они стремились добыть. В итоге, противостояние продолжилось на равных, но уровень напряжения резко скакнул вверх.

Наши сожители в агроблоке говорят, что за последние два дня количество солдат, ведущих караул в коридорах базы, увеличилось вдвое. Я не могу этого утверждать, потому что два дня назад меня здесь еще не было. Но одно ощущаю даже волосками в носу: люди испытывают неприязнь к отрядам внутренней безопасности, больше видя в них правительственных силовиков, нежели защитников населения от хулиганов.

В большинстве своем Големы и Назгулы готовы пасть на амбразуру Генералитета. Падальщики же занимают промежуточную позицию. В них же население и видит протекторат в будущих стычках между солдатами и гражданскими, если оппозиция генеральскому режиму выльется в реальные столкновения.

Поэтому, когда я пришла сегодня в блок и увидела поджидающих меня Ольгу с Лешей посреди тепличных стеллажей, я не удивилась. Внутренне я ждала очередного появления Падальщиков в моей жизни.

– Как обосновались? – спросила Ольга.

Без их боевой экипировки они с братом показались меньше, чем там в деревне, и все же гораздо выше меня. Здесь они носили легкую солдатскую униформу черного цвета: трико и футболки, из-под рукавов которых я увидела красочные татуировки в виде матрешек и, кажется, балалаек. Причем татуировки у обоих были одинаковые. И хотя я знаю, что они не родственники, все же они походили на брата с сестрой: оба светловолосые с короткими стрижками, выпирающие скулы и серые глаза. Росчерком пера судьба наградила Лешу длинным шрамом вдоль левой стороны лица, пересекающим бровь, точно поставила метку на одном из близнецов, чтобы самой не запутаться.

Я улыбнулась и кивнула, мол, обосновались и ладно. В нынешние времена вопрос «как» уже имеет мало значения.

– Вам опасно здесь находиться. Генерал пристально наблюдает за каждым жителем деревни, – произнесла я, будто судьба профессиональных убийц беспокоила меня больше жизней односельчан.

– За нас не беспокойся. За нами приглядывает Триггер, – ответила Ольга.

– Тот самый Триггер, который приказал зачистить деревню? – тихо спросила я. Даже почти прошептала.

Ольга пристально изучала меня, пока я делала вид, что проверяю уровень азотистых удобрений в одном из контейнеров, сражаясь с подавленностью.

– Триггер такой же подчиненный, как и мы. Он не может противостоять воле Генерала в одиночку, —Ольга была невозмутимой.

– Зато по его воле может спокойно стать массовым убийцей, – также тихо произнесла я.

Не сдержалась. Гнев на всю их базу, чьей жертвами мы стали, горел в груди обжигающим пламенем и рвался наружу. Падальщики принесли смерть в мою деревню, они забрали у меня Тиграна, они уничтожили весь мой мир. За что мне быть им благодарной?

И в то же время я понимала, что не могу винить людей в том, что они пытаются выжить. Во времена кочевок мы тоже оставляли стариков под деревьями, потому что они не могли идти дальше, а мы не могли их нести. Обузы для кочевников – смерть, тем более, когда хищники поджидают в каждом кусте.

Я тоже грешна. По весне я собирала первоцвет и жеруху, варила из них абортивную настойку и давала тем женщинам, чья беременность была не ко времени – к долгому переходу на новое место кочевки, либо когда назревали голодные времена и лишние рты были помехой. Я не слышала обвинений в свой адрес лишь потому, что это были зародыши, неспособные говорить, или старики, не имевшие больше сил говорить. Чем же я лучше Падальщиков? По-моему, я даже подлее, потому что прикрываюсь благодетелью.

– Все нормально. Я не в обиде на вас. Вы спасли сто пятьдесят шесть жителей деревни, – произнесла я в затянувшуюся паузу. – К тому же местные жители уповают на вас, говорят, что только благодаря ресурсам, что вы привозите с поверхности, Желява и живет.

Ни Ольга, ни Леша не ответили. Груз вины за потерянную тысячу с лишним жителей давил на грудь, я чувствовала ее вес, этот крест будет пригибать их к земле до конца жизни.

– Мы слышали, что из-за миссии в деревню Генерал планирует запретить вылазки Падальщиков на поверхность, – произнес Халил.

Внимание Халила к Ольге очевидно так, что его учащенное сердцебиение слышно всем вокруг. Халил самый искренний и добродушный молодой человек, которого я когда-либо знала. Он не умеет врать, и разведчик из него никудышный, а потому Ольга ясно видела его интерес к своей персоне. Но кажется, была не против. По крайней мере, ее глаза то и дело оббегали статную жилистую фигуру Халила, который наконец отмылся от черной восковой смазки с запахом резины, покрывавшей его с ног до головы там в деревне, где он работал с аккумуляторами и маховиком в подвале кирпичного дома. Даже я, знавшая его с пеленок и привыкшая к его сходству с ведром смолы, удивилась, в какого привлекательного молодого человека он успел вырасти подо всеми этими черными масляными разводами. В новом белоснежном рабочем комбинезоне инженера-агронома он выглядел достойно, а его широченная мускулистая грудь выпирала рельефами, которые каждая женщина находит притягательными на генном уровне.

Ольга не постеснялась подарить ему едва заметную улыбку, которая, видимо, сорвалась с ее губ рефлекторно при виде его благодушных больших карих глаз, смотрящих точно в душу. Он же в ответ расцвел такой широченной улыбкой во все тридцать зубов, что Леша скривился в лице, высчитывая степень своей раздраженности этим смельчаком, положившим глаз на его командира.

Эх, юношеская любовь. Самая яркая из всех видов любви. Так у меня было с моим Тиграном.

– Слухи ходят всегда. Не стоит им верить, – ответила Ольга.

– Слухи – это единственный источник информации для людей вне военного блока помимо тех новостей, что распространяет Отдел пропаганды, – парировала я.

Я посмотрела новости лишь раз, его хватило, чтобы понять, какому информационному прессингу подвергаются жители Желявы. От объема хвалебных песен в адрес Генералитета опухоль в мозгу вырастит. Согласно версии Отдела пропаганды, Падальщики, оказывается, нашли нас изнемогающими от голода и холода посреди гор и вовремя спасли от кровожадных чудищ! Эту новость повторяют утром и вечером, вкрапляя самые жуткие и кровавые видеокадры с того побоища. Если бы я смотрела этот шлак дважды в день, то уже через неделю сама бы поверила в то, что все произошло ровно так, как заявляет диктор с экрана. Несмотря на то, что его в деревне не было, а я была. Отдел пропаганды – сборище тонких психологов и манипуляторов. Неудивительно, что личности, работающие в нем, никогда не покидают пределы военного блока. Служи государству до гроба.

Разумеется, весь этот хрустальный лоск разбивается об очевидные факты: целое поселение умудрялось выживать на поверхности безо всяких подземных баз на протяжении сорока лет, да еще оставшиеся в живых сто пятьдесят шесть деревенщин пышут здоровьем, как древнегреческие боги. А когда я начинаю рассказывать правдивую версию о том, что на самом деле Генерал собирался нас всех в расход пустить, уничтожить целый жизненный уклад, который мы уже третье поколение строили просто потому, что так твердит Протокол, желявцы начинают выключать новостные мониторы.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.