Невеста из Холмов

Брендон шагнул к ней ближе и протянул руку так, как будто хотел коснуться ее волос, но рука замерла в воздухе.

– Значит, эту фибулу действительно выковал Катбад. Или его ученик? И сбежал, обманув ши и украв у нее нечто важное?

Эшлин нахмурилась, готовясь увернуться от прикосновения. Она до последнего надеялась, что Брадан узнает ее, с ним что-то случилось, он не сбежал. Но теперь в голове вертелась невозможная череда событий.

Было очень холодно, не так, как от сильного ветра. Холод шел не снаружи, а изнутри.

– Брадан оставил мне эту вещь, которую я показала тебе. Я думала, она тоже важна для людей. Он должен был скоро вернуться и с Кристаллом мог легко пройти сквозь ворота холма. Но это моя душа… ей нельзя быть со мною в разных мирах. – Эшлин удалось взять себя в руки, и она горько улыбнулась. – Горт Проклятый много сделал, чтоб люди боялись нас. А ты, вижу, не боишься.

Она пристально посмотрела на тяжелый деревянный стул с резными ножками, в глазах ее блеснуло пламя очага. Потом протянула руку ладонью вверх и запела. Раздался легкий треск, и сухое, покрытое лаком дерево начало обрастать зелеными сосновыми побегами. В комнате сильно запахло хвоей.

Пропев куплет, Эшлин замолчала. Сил было не так много, чтобы тратить их на ерунду. Она показала то, что хотела.

Брендон дернулся всем телом от неожиданности, но уже через мгновение рухнул на колени перед ожившим стулом. Он завороженно осматривал побеги, потом, затаив дыхание, протянул руку и едва коснулся изумрудных иголок. Как только упругая шелковистая хвоя проскользнула между его пальцев, оставляя капельки смолы, Брендон очнулся и вскочил. Он явно сдерживался, чтобы не закричать, поэтому прорычал:

– Убери это немедленно!

Эшлин не ожидала такого и сама испуганно отскочила, со стуком роняя свой стул к стене, вытянула перед собой руки, видимо, готовясь отражать удар магией.

– Не могу. Он вернул свою суть. Жаль, что с людьми так не получается.

Брендон несколько секунд что-то напряженно обдумывал. Затем, не говоря ни слова, решительным шагом вышел за дверь и захлопнул ее за собой. Эшлин показалось, что в коридоре метнулась какая-то тень и исчезла – словно там стоял человек. Но света было мало, а Брендон стремителен.

Его не было с полминуты. Когда он вернулся, в его руке покачивался массивный, поблескивающий в сумраке комнаты топор. Закрыв и заперев дверь, он встретился взглядом с Эшлин. Выражение его лица было трудно прочитать, когда он двинулся ей навстречу.

Эшлин оценила расстояние до окна, но поняла, что через стол не перепрыгнет. Что такого совершила она, чтобы ее убить? Она не могла припомнить ни одного нарушенного закона, впрочем, у людей могли быть ей неизвестные… или это враг Брадана, скрывшийся под его личиной?

– Не подходи! – Она пыталась осознать, что будет лучше: призвать огонь из камина или попробовать напустить туман? И опасалась, что от усталости и страха после удара тут же упадет в обморок. Или вместо удара.

Брендон поморщился и просто прошел мимо нее, с размаху вонзая топор в гущу побегов. Через три минуты обломки растерзанного стула, потрескивая сочной смолистой хвоей, горели в камине, окуривая все вокруг волной едкого дыма, а магистр сгребал ладонями с пола мелкие щепки, отправляя их в огонь.

Наконец он прервал молчание:

– Тебя не должно здесь быть! Ши не существует. А если существует… Ты знаешь, что люди сделают с «тварью из холмов»?! С отродьем демонов?

Эшлин все еще смотрела на горящие обломки. Потом тихо сползла по стенке и почувствовала, как по щекам снова катятся слезы. Живой стул ей было почему-то куда жальче себя.

– Не знаю я никакого демона… мой предок и старейшина Гьетал – воин и бард семьи Муин… и… я не могу уйти, пока моя душа здесь. Убери железо. Мне страшно.

Брендон пнул ногой топорище, и топор, царапая грязные доски пола, улетел под кровать.

– Если ты хочешь найти свою душу, что бы это ни было, и уйти живой, никто не должен узнать, кто ты на самом деле! Если ты хочешь, чтобы я помог тебе, – тем более.

– Я правда не могу вернуться без Кристалла, для этого надо найти, куда Брадан, ученик Катбада, спрятал его. А я не знаю, где искать друидов, которых нет, и не умею быть человеком.

Брендон смотрел на нее с тяжелым, мрачным сочувствием, которое давило могильной плитой. Он, в отличие от нее, знал, что такое четыреста лет в мире людей – слишком многое может быть утрачено безвозвратно, память, люди, замки, страны, народы…

Но он все же заставил себя тепло улыбнуться.

– Ты ведь не умрешь без своего Кристалла до утра, правда, Эшлин? Значит, сейчас нужно лечь спать. Люди часто начинают идти сквозь свои беды и горести именно с этого. А утром даже ульстерские топи покажутся не такими бездонными.

– Не умру. Здесь я его чувствую. И мне легче, чем дома. Скажи, за что людям меня ненавидеть? Неужели и спустя четыреста лет… – она произнесла это, и голос дрогнул, – за дела Горта Проклятого?

– Горта… хм, – он подавил смешок. – Горта я знаю только одного, и он тяжелый, непростой человек, но не настолько, чтобы заслужить прозвище «Проклятый». И не настолько древний! Эшлин, пойми, люди ненавидят то, чего боятся и не понимают. Ты можешь творить настоящее волшебство, и это сводит с ума.

– Ты больше не гонишь меня?

– Если я выгоню тебя, думается, ты попадешь в еще большую беду, а этого я тебе не желаю.

– Если я пойму, что случилось с проходом в холмах, то уйду, когда найду свою душу, и больше тебя не потревожу. Мне ничего не надо от людей.

Брендон кивнул, но скорее, чтобы успокоить ее, чем действительно поверив, что это возможно. Он поднял опрокинутый стул, оставшийся единственным, придвинул его к камину и сел, уставившись в огонь.

– Спать ты будешь здесь, у меня. Сейчас друг за другом летние ярмарки, спешат продать и купить к Равноденствию, и свободных комнат, даже лавок, тут не найти. Когда мы вернемся в Университет, поищем в старых книгах. Может быть, кто-то что-то и записал о том твоем друиде.

– На глиняных табличках? Он тогда говорил, что учитель не любит, когда пишут, но ему нравится, что можно оставить что-то, не тратя долгое время, чтобы запомнить… что-то, что может потом взять незнакомый и с ним поговорить. Глупость это. И память делает хуже.

– Нет, таких старых книг мы не найдем. Пергамент хранит все, что нам нужно. Глупость или нет, но только в глупых, по твоему мнению, записях может остаться хоть какой-то след твоего друида.

Эшлин приходила в себя, понимая, что вроде бы топором ее сейчас убивать не будут.

– Ты любишь огонь, совсем как он. Или все люди любят его?

– Иногда я хочу стать огнем, но это невозможно. Поэтому просто стараюсь подружиться с саламандрами, – он сам улыбнулся своей шутке, – а люди и боятся огня, и нуждаются в нем.

Услышав это, Эшлин снова задержала дыхание и схватилась за стену, чтобы не упасть. Голова кружилась. Это слишком жестоко в один день – терять надежду, обретать ее и терять вновь, а потом… Побери тебя вечность, Брадан. Впрочем, она это уже сделала

– Это слова тоже из древней песни?

– Нет, это то, о чем я всегда думаю, глядя на огонь.

– Значит, разные люди думают одни и те же мысли… запомню это, – пробормотала Эшлин едва слышно, вздохнула и снова закрепила волосы фибулой – рассыпаясь, они успели ей надоесть.

Потом осмотрела имевшуюся здесь кровать и вздохнула. Кажется, если не в своей кровати, то спала она только в лесу. Придется привыкать к этим странным, лишенным уюта человеческим жилищам, где многовато камня и даже дерево в окно не заглядывает. Задумавшись, Эшлин развязывала шнуровку платья. Иногда, когда ей хотелось обдумать что-то, мир вокруг пропадал, вот и сейчас она будто не видела того, что происходило рядом. Перед мысленным взором были только утерянный Кристалл и светлые волосы Брадана, чуть рыжеющие в бликах пламени.

Брендон слегка удивленно глянул на Эшлин, которая совершенно пренебрегла привычной для местных жителей девичьей стыдливостью, легко оставшись в вышитой зеленой рубашке, но потом заставил себя отвернуться, сосредоточенно помешал угли в камине и потянулся за плащом. Ничего не оставалось, как расстелить его на полу у камина, повозиться, вытаскивая из-под него оставшиеся от стула щепки, и аккуратно улечься, стараясь не думать о том, как наутро его спина и плечи будут помнить эти жесткие доски… Окончательное решение он волевым усилием заставил себя отложить до утра, потому что происходящее было слишком похоже на сон, чтобы всерьез об этом говорить.

Эшлин спала беспокойно. Во сне старейшина Гьетал говорил ей о том, что он желает стать Хранителем Кристалла Эшлин и проклянет ее еще хуже, если она не отыщет потерянное. Брадан, который стал Брендоном, пил с ней вино и рассказывал, что люди не могут творить магию без топора. А потом она поскользнулась и поняла, что летит с высоты. И тогда закричала, зная, что без магических сил обязательно разобьется… Но откуда в доме взялась скала?

В душную полутьму комнаты ее выбросил резкий рывок чужих рук, сильно сжимавших плечи. Брендон пытался поймать ее ошалевший со сна взгляд и шипел сквозь зубы: «Молчи! Только тихо!» Отпустив ее плечи, он подошел к двери, осторожно выглянул в пустой коридор, после чего с некоторым облегчением вернулся к ней.

– Еще не хватало, чтобы сюда сбежались все, кто решит, что я творю злодейство с невинной девушкой под покровом ночи… – только сейчас он позволил себе посмотреть на нее с сочувствием, маскируя его шутливым тоном. – Какие драконы снились тебе, красавица?

Эшлин передернула плечами, которые еще чувствовали его прикосновение. Крепко же он сжал ее – будто вправду поймал падавшую. Впрочем, даже если бы она упала с этой кровати – точно бы не убилась.

– По разговорам о древностях и экзаменах там, внизу, они могли бы подумать, что меня решили выгнать из учеников, а я сопротивляюсь. Мне снился ты с топором и старейшина Гьетал… без топора. Кто из вас страшнее? Я еще не поняла. Потом я упала. А кто такие драконы?

Она снова привычно сжала пустую руку над грудью, ловя в кулак Кристалл, которого не было.

Брендон недоуменно моргнул, не в силах ответить на вопрос, кто страшнее – он или неизвестный ему старейшина без топора, поэтому начал с драконов.

– Ты никогда не читала рыцарских романов, Эшлин? Ах да. Драконы… это такие существа, похожие на огнедышащих саламандр размером с замковую башню. А рыцари, люди-воины, спасают от этих тварей прекрасных дев.

Она звонко рассмеялась и села на кровати, распуская волосы, чтобы пересобрать растрепавшиеся.

– Значит, когда ты смотришь на огонь, то хочешь стать драконом, чтобы о тебе писали на дощечках, а потом читали? Читать – это смотреть на то, что нацарапано на доске, и произносить слова? Брадан так делал, но мне было скучно пробовать. Я и так все могу запомнить.

Брендон опешил от такой лавины слов, как будто не требующих ответа, невольно любуясь рассыпавшейся медью мягких волос – от золота через медь и до красного дерева, все оттенки рыжего. От ее веселья, такого неожиданного сразу вслед за ночными страхами, стало очень тепло, а наивная болтовня этой странной девушки щекотала любопытство Брендона так же, как ее локоны щекотали его руку, лежащую на одеяле. Но от ехидства он не удержался:

– Конечно, ты можешь запомнить все на свете! Кроме лица своего жениха!

Эшлин фыркнула, снова тряхнув головой.

– Я же не думала, что бывают такие одинаковые люди. Впрочем, сейчас вижу, что ты выглядишь так, будто бы Брадан прожил еще столько же лет, сколько ему было, и стал старейшиной. У тебя много учеников, Брендон Магистр?

– Пожалуй, несколько больше, чем мне бы хотелось. Но что поделать, если у некоторых бесталанных отроков слишком состоятельные семьи, чтобы Великий Магистр их упустил?

– Это сложно. Но у нас тоже бывало по-разному. У моего брата ветер в голове, а старейшина взял его в ученики. Мэдью считает, это потому, что в нем сокрыт великий талант, а я думаю – чтобы заявить другим родам, что род Муин прощен и деяния Горта Проклятого больше не ложатся тенью на нас. Быть учителем – та еще судьба, я бы не смогла, пожалуй. Если кто-то дурак, мне сложно молчать об этом, – она снова рассмеялась и вдруг накрыла его руку своей, – а если бы я была твоей ученицей, чему бы ты меня научил?

От прикосновения ее руки Брендона как будто омыло волной нагретого прибрежными песчаными дюнами ветра. Ароматы белого клевера и можжевельника, звук соленого моря, бьющегося о белые скалы, были так реальны, что казалось, будто привкус соли остался на языке. Он смотрел в лицо Эшлин и тонул в этих ощущениях, но не мог позволить себе закрыть глаза, потерять связь с реальностью.

Брендон заговорил в ответ, лишь чтобы вернуть ускользающее внимание:

– Читать и писать. Остальное ты сама умеешь лучше меня.

– Значит, я сама могла бы тебя чему-то научить? – Она по-птичьи чуть склонила голову к плечу и внимательно следила за выражением лица Брендона, улавливая знакомые черты. – Пока мы не найдем мой Кристалл.

– Мы? Ты хочешь, чтобы я пошел искать с тобой украшение, которое ты потеряла в лесу четыреста лет назад?!

– Не я потеряла, а… – она хотела сказать «ты», но вовремя поправилась, – ученик друида.

– Ммм… итак, давным-давно некий похожий на меня ученик друида потерял подарок своей невесты. И эта невеста очень злится, – Брендон широко улыбнулся. – Что ж, чем это хуже тех легенд, которые мы изучили вдоль и поперек, чтобы найти хоть что-то стоящее из старинного наследия магов? По крайней мере, ты точно знаешь, как выглядела пропажа. И ты утверждаешь, что эта вещь не сломана и не уничтожена?

– Я опишу тебе. Кристалл чем-то похож на хрусталь, но не такой прозрачный. В нем иногда словно дымка, видны под каменной стенкой маленькие искры, иногда они меняют цвет, если хозяин Кристалла… если с ним происходит что-то очень важное. Очень хорошее или очень плохое. Смотреть в Кристалл – как смотреть на небо, оно ведь разное в разное время. Мой был в оправе из веток цветущей ежевики. В медной, потому что железо обжигает. Такой где-то, – она раздвинула большой и указательный пальцы, показывая размер, – но лучше бы он был с башню или с этого вашего дракона.

Брендон подошел к камину и попытался поджечь пару небольших веток от почти прогоревших за ночь углей. Хотя нужды в горящем очаге не было никакой. Просто огонь помогает ясности мысли.

– Как ты думаешь, девочка? Для чего твой… Брадан мог использовать Кристалл среди людей? Творить чудеса?

– Не знаю, – честно ответила Эшлин.

Брендон покачал головой, не отрывая взгляда от тлеющих веток, как будто спорил сам с собой.

– Сколько же тебе лет, если все это случилось так давно?

– Я не знаю, почему давно… время не вода, чтобы вот так случайно утечь. Брадан ушел год назад. И я тогда уже двадцать раз встречала весну.

Брендон решительно встал и подошел к кровати. Он говорил нарочито медленно и веско, как объясняют важное или дают клятву:

– Эшлин, я не верю всему, что ты говоришь, потому что это невозможно. Но я притворюсь, что верю тебе, потому что видел, что ты можешь. И еще потому, что не сомневаюсь: останься ты одна, большой беды не избежать. Даже сказки в нашем мире нужно рассказывать осторожно. Ты пойдешь со мной как моя ученица. И я поручусь за тебя перед Великим Магистром, ректором Галлахером. Если ты дашь обещание слушаться меня во всем, то… Я не обещаю, что смогу помочь тебе, но хотя бы сделаю все, чтобы с тобой не случилось дурного.

– Слушаться во всем? Что же… во всем, что касается моего обучения. Обещаю, – она хитро улыбнулась. В любом договоре стоит оставлять за собой частичку свободы.

Глава 4

Университет Дин Эйрин. Кровь и розы

Город людей напомнил Эшлин о том, как выглядит большая часть ее мира. Та, что принадлежала фоморам. Люди, подобно этому жестокому народу, любили камень, даже реку одевая в каменные одежды. Если бы Дин Ши не отвоевывали себе шаг за шагом место, мир оставался бы таким лысым: из воды, камней и песка. Серое, серо-голубое, черное, белое.

Дома людей напоминали изъеденные морской водой и ветрами скалы с узкими пещерами дверей и окон. Под ногами кое-где тоже встречались камни, целые дороги камней, но когда приходилось сворачивать на более узкие улочки, их сменяли доски, местами утопающие в грязи. Вопрос о том, кто придумал жить такой кучей, когда вокруг огромные поля и леса, Эшлин приберегла на потом.

В фоморских скалах гнездились ястребы-ягнятники, серые, с бурыми, цвета засохшей крови, крыльями, умными желтыми глазами, опасные охотники фоморов. А еще говорливые горные галки-чоу, иссиня-черные, быстрые и хитрые, всегда предупреждающие ягнятников, а с ними и фоморов, о чужом. По горным узким витым тропам бродили короткорогие тары с жесткой медной шерстью, а порой тенью мелькал снежный барс, сияющий яркой белизной и убивающий мгновенно. Эшлин не могла отделаться от мысли, что среди людей так же – большинство их сбиваются в шумные стайки чоу, меньшинство – в семьи упрямых неторопливых таров, и в глубине каменных поворотов за своими и чужими следят желтые глаза ягнятников и прищуренные зеленые – барсов. Хищник присматривает за владением.

Эшлин и Брендон шли вдоль каменной стены, из-за которой выглядывали острые верхушки башен, пока не подошли к воротам. Здесь не стояли стражники – для того чтобы ворота открылись, понадобилось лишь легкое прикосновение Брендона. Он чуть толкнул тяжелые створки пальцами, изображая, что раскрывает их, и, повинуясь его движению, створки ворот стали медленно и послушно раздвигаться. Эшлин успела рассмотреть покрывшиеся кое-где зеленью медные пластины с картинами из жизни. Здесь были люди в плащах, лошади, деревья и странные звери с очень лохматой головой и высунутыми языками. Наверное, если бы у фоморов были собаки, они бы выглядели примерно так.

Студенты всю дорогу обсуждали неудачный ритуал и восторженно делились своими страданиями. Брат так же хвастался царапинами, чтобы быть похожим на воина, у которого узор на теле скрывает многие шрамы.

Брендон же успел немного рассказать о магическом Университете Дин Эйрин, и, судя по его словам, запрещено там было все, кроме дыхания. А судя по поведению студентов – только то, что заметил наставник. Это давало надежду. Строже матери Эшлин наставник попросту не мог быть.

* * *

За воротами Университет оказался не одним домом, а городом в городе, гораздо опрятнее и зеленее, чем тот, снаружи. Высокие тонкие башни со шпилями и величественные серые стены, украшенные объемными узорами и фигурами, угловатые двухэтажные домики, утопающие в раскидистых кустах гортензий. Мощные дубы и ясени, круглые и длинные цветочные клумбы, которые сплетались в замысловатый, но бессмысленный для Эшлин узор. Флигели, полностью увитые плющом и диким виноградом. Ряды кустарников, напоминающие шарики и пирамидки, а чуть дальше заросший тростником пруд, который странно, но красиво смотрелся среди ухоженной и подстриженной зелени.

Эшлин совсем потерялась среди серых зданий высотой с дерево и даже выше. Брендону пришлось окликнуть ее, застывшую на песчаной дорожке перед высокой тонкой башней, к которой вел десяток ступеней.

«Интересно, облака не цепляются за этот шпиль?» – думала она и едва не столкнулась лбом со спешившим ей навстречу студентом. В черных и серых мантиях студенты казались ей одинаковыми. Юноша заулыбался и раскланялся.

Из ближайшего дома вышел бородатый человек в довольно кокетливой шляпе с фазаньим пером. Он опирался на трость с витиеватой серебряной рукоятью и махнул Брендону рукой.

– Приветствую! Не ожидал, что так рано вернешься. Я слышал, Брендон, ты отправлялся за древностями, но той, что стоит рядом, вряд ли исполнилась сотня лет? – хохотнул он, подмигнув девушке.

– Ты прав, Риан. Ей около четырех сотен.

Старик улыбнулся, принимая его речь за шутку. Говорить правду так, что в нее никто не поверит, – либо искусство, либо несчастье.

– Это означает, что…

– Эшлин – моя ученица, Риан, – оборвал его домыслы Брендон. Девушка почувствовала волны его негодования, которые плескались под вежливой маской.

– Лучше бы ты женился, друг мой. Поверь мне, даже алхимики в своих изысканиях понимают, что одному совершенствовать тело и душу сложно, из одной меди золота не создашь.

– То-то я вижу перед собой женатого алхимика Риана Доэрти. Только с супругой он меня познакомить забыл.

– Я совершил в твоем возрасте ошибку. А теперь… Кому я нужен, кроме ученого совета?!

Эшлин наблюдала за тем, как чуть краснеют щеки Брендона, как он сжимает руку в кулак и выдыхает, прежде чем ответить.

«Странно, неужели собеседник не замечает? Сам виноват, пожалуй, за жену меня было бы проще выдавать, чем за ученицу. Но то, что он так похож на Брадана, совсем не значит, что обязан исполнять его обеты. Просто тебе хотелось бы этого, хотя бы понарошку», – отругала себя Эшлин и отвернулась к пышным соцветиям гортензии. Розовые, белые, голубые, бледно-желтые пушистые лепестки. Тут любили цветы.

– Позволь, Риан, мы все же пойдем, – ответил Брендон как можно вежливее, – дорога утомила нас, да и ритуал прошел не так, как я рассчитывал. Это надо обдумать, прежде чем докладывать Великому Магистру Галлахеру.

– Я бы позволил, но судьба принесла тебя к нашим воротам так вовремя, что грех этим не воспользоваться. Сейчас начнется вступительное испытание, и мне нужен помощник. Там один герцогский сынок, от которого, я чую, будет беда.

Брендон помрачнел и оглянулся на Эшлин.

– Я должен поселить ученицу в женскую коллегию.

– Это недолго, сегодня прекрасная погода, и дева подождет в библиотечном саду среди красоты и тишины. А нам никак нельзя совершить ошибку.

– Хочешь свалить решение на меня?

– Люблю, когда важные вопросы не зависят от глупости одного человека.

– Считаешь, что общая глупость больше похожа на правду?

– Можно сказать и так.

– Я провожу девушку в сад и приду.

Риан кивнул и, опираясь на трость, не спеша зашагал в сторону высокого здания с круглыми башенками по краям и резными деревянными дверями.

Сад во внутреннем дворе библиотеки, которая оказалась прямоугольным, довольно высоким домом со стрельчатыми окнами и полукруглой аркой посередине, был похож на лабиринт. Стены из кустарника и низких стриженых деревьев огораживали комнатки, каждая из которых скрывала свой небольшой секрет, а дорожки были выложены гладким желтоватым камнем. Брендон попросил Эшлин никуда отсюда не выходить и быстро скрылся за зеленой стеной. Среди цветов и листвы девушка почувствовала себя гораздо уютнее. Тем более что пока никто не нарушал ее покоя.

Эшлин прошла мимо затейливых зеленых фигур и каменного грота, в глубине которого прятался источник воды. Прозрачная вода стекала прямо по стене в глубокую чашу, на дне которой были начертаны неизвестные знаки. Девушке понравились увитые клематисом деревянные качели. Здесь можно было устроиться прямо под водопадом крупных лиловых цветов, похожих на звезды. Нагретое дерево пахло смолой и летом, а над цветочной клумбой напротив танцевала стайка бабочек. Эшлин остановилась здесь, села и стала внимательно разглядывать цветы, удивляясь тому, как по-дурацки звучат их сочетания. Белые лилии говорят о счастливом союзе и ожидании ребенка, ирисы – о готовности защищаться и воинственном настрое хозяина, настурция напоминает, что хозяин клумбы недавно одержал в чем-то победу, мелкие гвоздики – пожелание счастья в пути и приглашение забрать одну как талисман на дорожку, а маргаритки – о том, что важно сохранять в себе свет в трудные времена. Попробуй составь из этого фразу. Будто университетский садовник совсем не думал о том, что он хочет сказать.

Эшлин еще не знала, что новые неприятности вот-вот свалятся ей в прямом смысле на голову.

* * *

В это время магистр Брендон Бирн оказался в затруднительном положении. Его голову занимали мысли, далекие от испытания. А от решения при этом зависело многое.

Испытание магических сил – не экзамен, его нельзя подделать, в нем нельзя подсказать. Каждый, кого обучают магическим искусствам, получает огромную силу, и потому даже очень богатые и родовитые юноши могут получить отказ, если их дар вызывает у совета магистров беспокойство. Великий магистр, правда, терпеть не мог объясняться с родителями таких бездарей. Впрочем, куда хуже было, когда талант присутствовал, но развивать его было опасно.

Испытуемый – Фарлей Горманстон, чаще кратко называемый за спиной «этот герцогский сынок», поправлял кружевные манжеты и слушал Риана вполуха, будто бы все, кто был в комнате, – горожане на приеме у бургомистра. В роли бургомистра выступал, конечно же, он, будущий герцог и без малого великий маг. Наблюдая за тонкими, высокомерно поджатыми губами и ровными локонами юноши, ниспадавшими на шелковую куртку с золотой тесьмой, достойную королевского плеча, Брендон понял, чего опасался его коллега. Иногда за такими юнцами к воротам Университета приходят вооруженные отряды, озадаченные отказом в обучении и желающие свою озадаченность выразить самым простым способом. И тогда лучше, если нет одного виноватого, которому они возжелали бы отомстить лично.