Западная Европа против Византии. Константинополь под натиском крестоносцев

Браки составляли важный элемент дипломатии Византии, и Мануил, доведенный до крайней нужды, не пренебрегал им. В 1170 г. император отправил одну из своих племянниц Евдокию в Италию, чтобы выразить свою дружбу папе римскому Александру III. Евдокию сопровождали высокопоставленные византийские послы, и она привезла с собой большое приданое. В Вероли, что в Южной Италии, она вышла замуж за Оддоне Франджипане, верного сторонника папы, но к 1178 г. она уже стала богатой вдовой. Папа, очевидно по совету Мануила, устроил ее второй брак – с Гуэльфо, сыном Эрмано ди Паганелло – крупного тосканского землевладельца, тесно связанного с городом Пизой. Свадьба была отпразднована там с беспримерной пышностью; тосканская знать текла в город рекой, и празднества длились двадцать дней. Значение такой богатой и высокородной жены нельзя было проигнорировать, и этот брак скрепил связи Мануила с Тосканой и Пизой.

У императора были и другие кандидаты для международного брачного рынка. По европейским меркам Арагон не был значимым государством, однако туда (возможно, в 1179 г.) Мануил отправил посольство с еще одной племянницей по имени Евдокия. Недостаточная предварительная подготовка помешала осуществлению его плана, так как посланники обнаружили, что Альфонсо Арагонский был уже женат. Вероятно, по совету Альфонсо его вассал Вильгельм VIII Монпелье был выбран в альтернативные мужья. В брачном контракте было оговорено, что даже ребенок женского пола, рожденный в этом браке, мог унаследовать Монпелье, а жители города поклялись поддержать эту договоренность. Приблизительно в 1181 или 1182 г. в этом браке родился единственный ребенок – дочь, получившая имя Мария. Вильгельм VHI вскоре разочаровался в своей византийской невесте и развелся с ней, чтобы жениться на своей любовнице, от которой у него было несколько сыновей. Папа римский отказался дать Вильгельму развод, но Евдокия не смогла восстановиться в своих правах и умерла в монастыре. И хотя у ее дочери Марии была тяжелая жизнь, ее брак с Педро Арагонским влил кровь Комнинов в эту династию. Однако для Мануила союз с Вильгельмом Монпелье не принес удачи: Монпелье не был крупной державой, а Вильгельм был слишком глубоко вовлечен в местные дела, чтобы продвигать политику Византии.

Арагон, расположенный на краю Средиземноморья, возможно, привлек к себе кратковременный интерес Мануила, но гораздо большее внимание император уделял восточному региону этого моря. На протяжении всего своего царствования император желал союза и дружбы с государствами – участниками крестовых походов. В какой-то момент была запланирована и предпринята попытка совершить совместное нападение на Египет, и в 1177 г. сразу же после разгрома у Мириокефалона он постарался вернуться к этому проекту. Посольство во главе с Андроником Ангелом, Иоанном Дукой «великим гетериархом», Александром Травиным и Георгием Синаитом в сопровождении представительного византийского флота прибыло ко двору Балдуина IV для ведения переговоров о совместном походе. Однако в то время человеком, обладавшим самым большим влиянием в Святой земле, был богатый временно проживающий в стране Филипп, граф Фландрский. Не желая ввязываться в опасное предприятие, он затягивал обсуждение и неоднократно выдвигал новые требования к византийцам. По словам Вильгельма Тирского, они приняли все условия, открыто признавая свое желание выполнить соглашение полностью. В конце концов, граф Филипп был вынужден пойти на попятный, ссылаясь на численность врага и трудный путь в Египет. После провала переговоров посланники Византии вернулись на родину.

Тем не менее Мануил стремился культивировать хорошее мнение о себе франков испытанным способом выкупа знатных европейцев из сарацинского плена. Таким образом из турецкого плена был спасен граф Генрих Шампанский. Балдуин Ибелин, владыка Рамлы, захваченный в 1179 г. Саладином, был под честное слово отпущен в Константинополь, чтобы найти средства для выкупа себя из плена, как это сделал Рено де Шатильон, освобожденный после долгого тюремного заключения в Алеппо. До самого конца Мануил сохранял хорошую репутацию в Палестине, где Вильгельм Тирский оплакивал его уход в мир иной.

Мануил также стремился использовать прием брачной дипломатии и в Святой земле. Ближайшим княжеством, участвовавшем в крестовых походах, была Антиохия, которая, как создавалось впечатление, при Боэмунде III была довольно сильна. Этот город всегда был целью Комнинов, и византийская невеста могла бы добиться того, чего не смогла добиться сила оружия. Князь Антиохии лишился своей первой жены в 1177 г.; очевидно, вскоре после этого он женился на Феодоре Комнине – племяннице Мануила и, вероятно, дочери Иоанна Комнина протовестиария. Император, возможно, дал ей в приданое Таре, так как в 1183 г. Боэмунд владел этим городом, мирным путем полученным от Византии. Однако Феодору постигла та же судьба, что и ее кузину в Монпелье: после смерти Мануила Боэмунд отверг ее ради проститутки Сибиллы, которая, возможно, получала плату от Саладина. Латинский патриарх Антиохии Эмери пришел на помощь Феодоре, и между князем и патриархом разгорелась настоящая война; но Феодора так и не вернула себе свои права. Тем не менее Мануил надеялся, что Антиохия поддержит его, а после него – и юного Алексея.

Кульминацией программы Мануила по заключению союзов через брачные узы была свадьба его сына. С самого рождения Алексея его отец много думал о подходящей для него невесте. Собственные предпочтения Мануила и дипломатические потребности Византии в равной степени склоняли его обратить взгляд на Запад. Время от времени возможности брака использовались для того, чтобы привлечь Фридриха Барбароссу, но Мануил с большей надеждой смотрел на Францию с ее потенциалом противовеса германцам. У короля Людовика VII было много дочерей, и его привлекал Константинополь. То же самое византийское посольство, которое в 1179 г. привезло Евдокию в Монпелье, привезло назад восьмилетнюю дочь Людовика Агнес. Она отплыла из Генуи в сопровождении флота из девятнадцати кораблей, предоставленных сторонником Мануила Бальдовино Гуэрцио, вместе с четырьмя галерами из Монпелье. Вильгельм VIII сопровождал их по крайней мере до Пизы. Евстафий Солунский в праздничной речи в честь свадьбы рисует нам нереальную картину встречи Агнес в Константинополе: на протяжении многих дней, по его утверждению, городские дети ожидали ее прибытия, и когда наконец показался флот, город сразу опустел, так как его население ринулось встречать ее. После официального приема ее имя поменяли на имя Анна, и в феврале или марте 1180 г. была проведена торжественная церемония ее бракосочетания с Алексеем в Купольном зале Большого дворца. За этим последовали великолепные празднества, включая игры и зрелища на Ипподроме. Такие празднества также, по-видимому, были устроены в честь Марии Порфироносной и Ренье-Иоанна Монферратского, которые поженились незадолго до этого. Вильгельм Тирский как очевидец признается в своей полной неспособности описать столько великолепия в чем-то меньшем, чем отдельный трактат. Мануил принял все меры к тому, чтобы обезопасить свою династию.

Брак Алексея и Агнес-Анны был венцом дипломатии Мануила. Свадебные празднества последний раз продемонстри-

ровали Константинополю величие империи, так как болезнь уже ходила рядом со старым императором. И все же последним месяцам его жизни не суждено было быть мирными. Нападения турок заставили его совершить еще один военный поход, а сам он инициировал религиозную полемику, которая вызвала гнев у влиятельных церковнослужителей: это очевидно из отчета Никиты Хониата – единственного византийского историка, который писал о последних годах жизни Мануила. В других отношениях император якобы предавался праздности, богословским рассуждениям и предрассудкам. Никита утверждает, что Мануил отказался признавать свою приближающуюся смерть даже тогда, когда патриарх Феодосий Ворадиот пришел к его ложу и побуждал его найти регента, который охранял бы юного Алексея и его мать. Мануил предпочел верить астрологам, толпившимся вокруг его постели, которые сказали ему, что он не только поправится, но и будет править еще четырнадцать лет, наслаждаться любовными интрижками и снова опустошать чужеземные города. Они также предсказали ему, что через семь месяцев планеты сойдутся так, что начнутся разрушительные бури, в связи с чем слуги и приживальщики Мануила советовали ему искать защиты от этой беды. И лишь когда серьезность болезни стала очевидной, император признал, что близится его последний час, и умер, не сделав никаких реальных приготовлений для правления своего сына. И Никита Хониат хочет, чтобы мы поверили нарисованному им портрету суеверного, трусливого правителя.

Другой взгляд на умирающего императора представляет нам Евстафий Солунский в памятной речи. Согласно написанному им, Мануил не ослабил свою деятельность, когда болезнь начала прогрессировать, а занимался тем, что отправлял посольства, писал для них указания и совещался с послами, которые приезжали со всех концов. Он обсуждал различные проблемы со своими советниками, для которых он приводил примеры из прошлого, и это были советы, подходящие и для официальной, и закулисной политики. Он заложил основы для правления своего сына, закончив незавершенные дела и сделав распоряжения на будущее. Ради своего духовного спокойствия и спокойствия своего сына он свободно беседовал с богословами и издал новые хартии о привилегиях и утверждениях для церкви. Как писатель Евстафий, безусловно, не был беспристрастным. Среди его читателей были и юный император, и его придворные, и лесть в адрес усопшего была необходима. Но и другие дошедшие до нас данные о последних месяцах жизни Мануила поддерживают больше рассказ Евстафия, нежели Никиты.

Вильгельм Тирский, который находился при дворе Мануила семь месяцев с сентября 1179 по апрель 1180 г., недвусмысленно заявляет, что Мануил устроил браки своих сына и дочери, потому что знал о своей близкой смерти. Таким образом непредвзятый свидетель противоречит утверждению Никиты, будто император отказывался принять неизбежное. Вильгельм написал эту историческую часть приблизительно в 1182–1183 гг. и мог бессознательно вставить современную ему ситуацию в прошлое. Вместе с тем утверждение Вильгельма может быть записью слов самого Мануила.

Активность Мануила во время его болезни демонстрирует та энергия, с которой он дал отпор туркам. В начале 1180 г., возможно, в марте туркмены напали на Клаудиополис – пограничный пункт в Восточной Вифинии. Осажденный гарнизон был уже готов сдаться. Но когда Мануил получил такие вести, он поднялся с постели, надел доспехи и пустился в путь верхом на коне. Его служители, как пишет Евстафий, прониклись благоговейной надеждой, что его рвение может таким образом победить природу. Пустившись в путь, Мануил двигался быстро и ехал при свете факелов, не останавливаясь на ночевку. Он миновал Никомедию и леса Вифинии так быстро, что опередил свое небольшое войско. Когда турки у Клаудиополиса увидели блеск оружия и доспехов приближающейся армии, многие из них бросили осаду, а остальные были отброшены совместными действиями городского гарнизона и войска императора. Мануил триумфально возвратился как победитель врагов-мусульман. Никита Хониат избегает упоминать, что снятие осады с Клаудиополиса произошло во время последней болезни Мануила; в его тексте эти два события разделены множеством страниц. Только у Евстафия мы узнаем об истинных обстоятельствах.

Несмотря на физическую слабость, император продемонстрировал свою не уменьшающуюся умственную силу, начав богословский спор. От любого мусульманина, обращенного в христианство, требовалось отречься от своей веры в бога Мухаммеда как истинного Бога, который и не породил никого, и сам не был рожден. Мануил считал такое экстремальное отвержение оскорбительным для потенциальных новообращенных и еще до марта 1180 г. предложил убрать его из катехизиса и надписи в Святой Софии. Духовенство немедленно отреагировало, и, когда император попытался перехитрить их, издав гражданский указ, общественное мнение сделало его распоряжение недействительным. Разгневанный таким противодействием и своей болезнью, Мануил собрал епископов в Скутари в мае 1180 г. и пригрозил им собрать полный собор, включая папу римского, так как, по его словам, существующая формулировка отлучает от церкви Самого Бога. Евстафий, митрополит Солунский, поддержанный патриархом Феодосием, высказался против предложения императора. Спор продолжался, но после проволочек и увиливаний Мануила обе стороны осознали необходимость прийти к компромиссу. Соглашение, заключенное в мае 1180 г., исключило былое предание анафеме бога Мухаммеда; новообращенные вместо этого должны были проклясть самого Мухаммеда, его учение и его последователей. Император одержал победу в том, что убрал оскорбительные упоминания мусульманского Бога, тем самым облегчив путь для новообращенных, а епископы предотвратили любое обвинение в том, что Аллах – это еще одно имя христианского Бога, как явствует из православного катехизиса.

В то время как Мануил боролся с иерархами, он также прикладывал большие усилия в дипломатии. Наша информация об этой его деятельности исходит в основном от Вильгельма Тирского, который в 1179 г. возвратился с Третьего Латеранского собора, который проходил в Риме, и добрался до Константинополя в конце сентября. Там он вел беседы от имени папы Александра, хотя и неизвестно, какое именно дело у него было к императору. (Находясь в городе, он имел возможность видеть бракосочетания юного Алексея и Марии Порфирородной.) Вильгельм понимал греческий, и Мануил уважал эту его способность и знал, что Вильгельм занимает высокое положение в Иерусалиме. Архиепископ свидетельствует, что правитель осыпал его и его епархию привилегиями. 23 апреля 1180 г. он получил разрешение возвратиться в Палестину вместе с посольством Византии, состоявшим из знатных и известных людей. 12 мая четыре имперские галеры достигли порта Антиохии.

Вильгельм сообщает нам, что император доверил ему некую миссию к князю Боэмунду III и патриарху Эмери. Боэмунд незадолго до этого сочетался браком с Феодорой Комниной и, очевидно, был с ней еще в хороших отношениях. Как полагал Мануил, он мог быть сговорчивым, услышав предложения от Византии. То, что Эмери был тем, кто должен был принимать посольство, следовало из его необычного положения: будучи патриархом с 1139 г. (Боэмунд правил всего лишь с 1163 г.), Эмери был гордым, амбициозным и искусным политиком, а его авторитет и власть в Антиохии равнялись авторитету и власти самого князя. В 1159 г., когда Мануил контролировал Антиохию, Эмери сотрудничал с ним, хотя согласие между ними было нарушено появлением греческого патриарха наряду с латинским. Эта причина разлада, однако, уже давно исчезла, и император свободно обращался к обоим обладателям власти в княжестве. Какой именно была тема переговоров, Вильгельм на раскрывает.

Из Антиохии Вильгельм отправился в Бейрут, где встретился с королем Иерусалима Балдуином IV, с которым он и византийские посланники, очевидно, вели дела. Вильгельм просто пишет, что он вернулся в Тир 6 июля. Однако какая-то важная просьба была передана Балдуину, так как тот отправил в Константинополь посланника – своего дядю Жослена де Куртене, королевского сенешаля. О его миссии ничего не известно, за исключением того, что он поехал по поручению короля, остался в Константинополе и после смерти Мануила и все еще находился там 1 марта 1181 г. в обстановке заговоров, среди которых находился Алексей II.

Посольства, возглавляемые Вильгельмом и Жосленом, – установленные факты, а Мануил, как вскоре будет отмечено, отправил аналогичных посланцев и к султану Коньи. Несмотря на разрыв отношений между императором и Кылыч-Арсланом перед битвой при Мирикефалоне, между ними существовали давние дружеские отношения. Самое последнее нападение турок на Клаудиополис совершили, вероятно, туркмены (бродячие кочевники приграничных регионов), а не люди по указке из Коньи. Если сдержанность подходила его политике, Мануил, возможно, считал Кылыч-Арслана невиновным в их действиях.

Вильгельм Тирский скрывает суть своих дискуссий с Боэмундом, Эмери и Балдуином IV. Ключ к их содержанию лежит в отрывке из записей Евстафия Солунского, который в 1185 г. написал свой отчет о правлении Андроника Комнина, пока память о недавних событиях у всех была еще свежа. Упомянув о некоторых тиранических действиях Андроника против аристократии, он пишет о бегстве знати за границу. Он утверждает, что те, с кем Андроник поступил несправедливо, «уехали в качестве посланников среди многих величайших правителей восточных и западных регионов. Одни обратились к султану, говоря о произошедшем позоре – смерти недолго царствовавшего императора Алексея, которому предводитель агаренов давал клятву как наследнику своего отца Мануила; другие [обращались] к правителям Антиохии – светскому и церковному, а третьи – к королю Иерусалима, жаждая справедливости, так как оба эти правителя питали истинную братскую любовь и обещали помощь после смерти Мануила его сыну Алексею, которому было причинено зло». Историк далее приводит обращения к западным правителям; и ни про одного из них не сказано, что он имел обязательства перед Византией или Алексеем II.

Из этого отрывка явствует, что Кылыч-Арслан, Боэмунд III, Эмери и Балдуин IV давали «клятвы… питали искреннюю братскую любовь и обещали помощь» Алексею II. Беглецы из Византии полагали, что у них есть право апеллировать к турецкому и латинским владыкам и искать у них справедливости в отношении убийцы Алексея II. Такое допущение наводит на мысль, что в последние месяцы своей жизни Мануил просил этих иностранных правителей гарантировать трон его сыну. Поиски гарантий объясняют причину отправки посольства во главе с Вильгельмом Тирским в Антиохию и Бейрут. Действительно, то, что Вильгельм и Евстафий явно ссылаются на двоих правителей княжества Антиохия – Боэмунда и патриарха Эмери, – доказывает реальность такой договоренности: оба они дали слово и были обязаны выслушивать просьбы о помощи. Вдобавок Никита Хониат отчасти подтверждает тот факт, что султан Коньи имел обязательство защищать Алексея, когда он рассказывает, как в 1192 г. один из нескольких лже-Алексеев II отправился в Конью к Кылыч-Арслану за помощью. Молодой человек упрекнул султана за его небрежность и напомнил ему обо всех привилегиях, которыми его «отец» того удостоил. Очевидно, он потребовал от турок помощи, положенной ему согласно условиям старой договоренности. Сначала Кылыч – Арслан принял юношу с большими почестями.

Зная о своей приближающейся смерти, Мануил предпринял последние дипломатические усилия, чтобы защитить своего сына; но что именно он предложил турецкому и крестоносным владыкам в обмен на их гарантии, остается тайной. В семье Кылыч-Арслана были волевые, непокорные сыновья, любимцем из которых был его самый младший сын. Император, возможно, пообещал взаимные гарантии в отношении турецкого престолонаследия, но в равной степени возможно и соглашение о границах или территории. Перед королем Иерусалима стояла такая же проблема, что и перед Мануилом: он не мог прожить долго, а его наследник был ребенком. Палестине также нужна была помощь в борьбе с Саладином, растущая сила которого была очевидна каждому наблюдателю. Ситуация в Антиохии в то время менее ясна, но Боэмунду, возможно, понадобилась бы помощь против соседей-турок и армян. Вероятно, Мануил делал предложения, основанные на нуждах своих союзников. Тот факт, что Жослен де Куртене не успел завершить свою миссию до смерти Мануила, наводит на мысль о том, что соглашение с королем Иерусалима осталось не заключенным. Однако позднее беглецы из Константинополя считали его обязывающим, значит, какие-то обязательства, очевидно, все же существовали.

Еще одну проблему, которая стояла перед Мануилом в последний год его жизни, создавал Андроник Комнин. Этот авантюрист, представлявший собой в меньшей степени военную угрозу, нежели политическую, ранее объявил о своих притязаниях на трон; и император стремился устранить эту угрозу. Так как Андроник проживал в неприступной крепости в Понте, правитель Трапезунда Никифор Палеолог использовал хитрость, чтобы справиться с ним. Всем была хорошо известна сильная привязанность Андроника к своей возлюбленной Феодоре Комнине, и Никифор схватил ее, застав врасплох. Подавленный этим ударом, Андроник отправил посланцев к императору с просьбой простить его за былые прегрешения. Мануил с радостью согласился, и в июле 1180 г. Андроник прибыл в столицу. Там ему на помощь пришли его драматические способности: он обвил свою шею огромной цепью, конец которой достигал его ступней, и скрыл ее под одеждой. Затем в присутствии императора он сбросил одежду и явил его взору свои оковы. Это зрелище тронуло Мануила до слез, и он приказал, чтобы цепь была снята, а Андроник занял свое законное место при дворе. Андроник не соглашался до тех пор, пока один дворянин не освободил его от цепи своими собственными руками. Эту услугу ему оказал Исаак Ангел.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.