Творец слез

Я покачала головой и потерла веки, чтобы прогнать мрачную тучку. Не стоило об этом думать. Нельзя допускать мысли, что кто-нибудь может все разрушить.

Однако я слишком хорошо знала процедуру усыновления, чтобы обманывать себя и думать, что наконец обрела семью. Дети в Склепе представляют усыновление как историю со счастливым концом, в которой вы встречаетесь с будущими родителями и всего через несколько часов попадаете к ним в дом, в свою новую семью, автоматически становитесь ее частью. А все происходит совсем не так, точнее, так бывает только с котятами и щенками. На самом деле усыновление – длительная процедура. Сначала устанавливается испытательный период, чтобы понять, складываются ли нормальные отношения в семье и уживутся ли все друг с другом. Инспекторы называют это предварительным усыновлением. На данном этапе нередко выявляются несходство характеров и прочие проблемы, которые мешают наладить семейную гармонию, поэтому и взрослые, и дети используют это время, чтобы решить, продолжать или нет. Очень важный период! Если все идет хорошо и нет серьезных препятствий, родители окончательно оформляют усыновление.

Вот почему я еще не могла считать себя членом новой семьи в полном смысле слова. Впервые я жила в красивой, но хрупкой сказке, способной раскрошиться, как яичная скорлупа в моих руках.

Буду умницей, пообещала я себе. Я буду умницей, и все пойдет как надо. Я готова стараться изо всех сил, чтобы все получилось. Изо всех сил…

Я спустилась вниз, полная решимости бороться за возможность обрести семью. Дом был маленьким, поэтому я быстро дошла до кухни, откуда доносились знакомые голоса. В нерешительности я встала на пороге и поняла, что не могу говорить.

Миллиганы сидели за обеденным столом в пижамах и стоптанных тапочках. Анна смеялась, обхватив ладонями дымящуюся чашку, а мистер Миллиган с сонной улыбкой на лице насыпал в керамическую миску хлопья. Между ними сидел Ригель.

Черные волосы бросились мне в глаза, и я часто заморгала, чтобы убедиться, что это мне не мерещится. Ригель что-то рассказывал, развалившись на стуле в расслабленной позе. Даже взлохмаченные, его волосы красиво обрамляли лицо. Миллиганы не сводили с него веселых глаз и снова рассмеялись, когда он выдал очередную остроту. Их журчащий смех долетал до меня словно эхо, как будто я раздвоилась и вторая я была сейчас где-то далеко отсюда.

– О, Ника! – воскликнула Анна. – Доброе утро!

Вместо ответа я почему-то пожала плечами. Миллиганы с любопытством смотрели на меня, и я вдруг подумала, что моя персона здесь лишняя, хотя сидеть между Миллиганами должна я, а не Ригель.

Теперь на меня смотрел и он. Я отчетливо видела его черные радужки. Мне показалось, что уголок рта парня дернулся в усмешке. Потом он склонил голову, миленько улыбнулся и произнес:

– Доброе утро, Ника!

По спине пробежали холодные мурашки. Я застыла на месте и не смогла ответить, чувствуя, что погружаюсь в ледяное оцепенение.

– Как спалось, Ника, хорошо? – мистер Миллиган выдвинул стул. – Садись завтракать!

– Мы тут потихоньку знакомимся поближе, – сказала Анна.

Я снова взглянула на Ригеля, этакого хорошего мальчика, который идеально смотрелся между супругами.

Взяв себя в руки, я села за стол напротив них. Мистер Миллиган налил Ригелю чаю, и тот улыбнулся ему так непринужденно, что я опять почувствовала себя за пределами семейного круга.

Я буду умницей. Миллиганы о чем-то переговаривались между собой. Я буду умницей, молнией пронеслось у меня в голове, буду умницей, клянусь…

– Ника, сегодня у вас первый день в новой школе, – ласково, как и всегда, сказала Анна, – ты, наверное, волнуешься?

Не без труда я попыталась загнать свои страхи в дальний угол сознания.

– Нет. – Кажется, у меня получилось немного расслабиться. – Я не волнуюсь, мне всегда нравилось ходить в школу.

Это правда, ведь школа давала возможность хотя бы ненадолго уйти из Склепа. Мы, приютские, вместе с обычными детьми шли по улице к школе, и я шагала, задрав голову к небу: глядя на облака, было легче обманывать себя, мол, я такая же, как все. Я мечтала сесть в самолет и улететь навстречу далекому и свободному миру. В эти редкие моменты я чувствовала себя почти нормальной.

– Я уже позвонила в администрацию, – сообщила нам Анна, – директор примет вас перед уроками. С документами, сказали, все в порядке, вы зачислены и можете учиться с сегодняшнего дня. Понимаю, все происходит как-то очень быстро, но, надеюсь, мы справимся. Если хотите, можете попроситься в один класс, – добавила она.

Анна с такой надеждой смотрела на меня, что я не посмела ее огорчить и спрятала протест за улыбкой.

– Ой, да, спасибо.

И тут я почувствовала на себе взгляд. Я повернула голову и встретилась с глубокими, темными глазами Ригеля, устремленными прямо на меня. Я резко отвернулась, словно обжегшись. Сразу захотелось уйти. Сказав, что мне нужно переодеться, я встала из-за стола и быстро вышла из кухни.

Взбегая по лестнице, я чувствовала, как пружина сжимается в животе. Я спряталась от Ригеля в комнате, но его взгляд как будто преследовал меня.

– Я буду умницей, – судорожно шептала я, – буду умницей… Клянусь!

Он был последним человеком на свете, с кем я хотела бы жить под одной крышей.

Научусь ли я когда-нибудь не замечать его?

Новая школа представляла собой квадратное серое здание. Мистер Миллиган припарковался недалеко от входа; несколько ребят быстро проскочили прямо перед капотом. Он поправил массивные очки на носу и неловко положил руки на руль, как будто не знал, куда их деть. Мне нравилось наблюдать за выражением его лица. Мистер Миллиган был немного неуклюжим человеком с мягким характером и, наверное, именно поэтому вызывал у меня симпатию.

– После уроков за вами заедет Анна.

Как бы тревожно ни было у меня на сердце, оно затрепетало от мысли, что теперь в моей жизни есть кто-то, кто встретит меня и отвезет… домой. Я кивнула с заднего сиденья и взяла свой потрепанный рюкзак:

– Спасибо, мистер Миллиган.

– Вы можете… зовите меня Норманом, – сказал он, когда мы выходили из машины, его уши немного покраснели.

Я смотрела, как машина Нормана исчезает в конце улицы, а когда повернулась, то увидела, что Ригель уже идет ко входу. Я следила за его стройной фигурой, за тем, как свободно и уверенно он шел. В его манере двигаться присутствовала естественная, гипнотическая грация, его шаг был твердым, и, казалось, земля уплотнялась за секунду до того, как на нее ступит его ботинок.

Я вошла в здание, но лямка рюкзака случайно зацепилась за ручку, и меня рывком отбросило на того, кто входил вслед за мной.

– Какого хрена! – услышала я, когда обернулась. Парень раздраженно отдернул руку, в которой держал пару учебников.

– Извините, – тонким голоском пропищала я, нервно заправляя волосы за уши.

Приятель, шедший позади, хлопнул приятеля по плечу, поторапливая. Парень, которого я задержала, наконец посмотрел на меня, и, казалось, в ту же секунду досада исчезла с его лица, он застыл, словно пораженный моим взглядом, и уронил учебники. Они упали у его ног, а так как он не спешил их поднять, я присела на корточки, подобрала их и протянула ему, чувствуя себя виноватой в этом маленьком происшествии. А он продолжал глазеть на меня.

– Спасибо! – Парень едва заметно улыбнулся, осматривая меня с ног до головы так, что я покраснела, и, похоже, ему это показалось забавным.

– Ты новенькая?

– Пошли, Роб, – пихнул его приятель, – мы уже опаздываем.

Но тот явно не спешил уходить. Вдруг я почувствовала покалывание в затылке, как будто в меня попала стрела из горячего сжатого воздуха. Ощущение не из приятных, тем более что оно сопровождалось тревожным предчувствием. Я отступила на шаг и, опустив голову, пробормотала:

– Мне пора идти.

Поплутав по коридорам, я добралась-таки до секретариата. Дверь в кабинет была открыта. Надеюсь, не заставила секретаря долго ждать. Переступив порог, я увидела Ригеля. Скрестив руки на груди, опустив голову и глядя в пол, он стоял, упершись ботинком в стену.

Ригель всегда был намного выше других мальчиков и, когда злился, имел довольно устрашающий вид, но мне не нужны были основания, чтобы немедленно сделать шаг в сторону. Все в нем пугало меня – и его внешность, и то, что за ней скрывалось.

– Директор вас ждет, – голос секретаря вывел меня из оцепенения. – Проходите!

Ригель отделился от стены и прошел мимо, даже не взглянув на меня. Директор, молодая, серьезная и красивая женщина, пригласила нас сесть. Она полистала какие-то бумажки, задала несколько вопросов об учебном плане в прежней школе, а когда добралась до личного дела Ригеля, то, похоже, очень заинтересовалась тем, что там было написано.

– Я позвонила в «Санникрик-Хоум», – сказала она, – чтобы получить дополнительную информацию о вашей успеваемости. Вы меня приятно удивили, мистер Уайльд. – Директор улыбнулась, переворачивая страницу. – Высокие оценки, безупречное поведение, ни одного замечания. Самый что ни на есть образцовый ученик. Учителя характеризуют вас только с положительной стороны. – Она подняла глаза на Ригеля и с довольным видом заключила: – Рады приветствовать вас в «Барнеби»!

Я сидела и задавалась вопросом, существует ли вероятность, что она вдруг возьмет и усомнится в том, что эти рекомендации правдивы, ведь приютские учителя, как и все остальные, неспособны увидеть то, что скрывается под маской этого образцового ученика. Жаль, мне не хватало духу сказать все это вслух.

А Ригель улыбался так, как это он умеет: очень тепло и мило. В который раз я удивилась, как люди могут не замечать, что его глаза всегда остаются холодными, темными и непроницаемыми, а еще блестящими, как лезвие ножа.

– Сейчас помощники проводят вас на урок, – сказала директор. – Если есть желание, вы можете подать заявление на зачисление в один класс с завтрашнего дня.

Напрасно я надеялась избежать такого предложения. Я схватилась за подлокотники и наклонилась вперед, чтобы ответить, но Ригель меня опередил.

– Нет! – Ригель улыбнулся, и прядь волос упала ему на лоб. – Это необязательно.

– Вы уверены? Подумайте хорошенько, потому что потом нельзя будет перевестись.

– О да, уверены. Мы и так проводим много времени вместе.

– Хорошо, – сказала директор, видя, что я молчу. – Что ж, вам пора на урок. Пойдемте!

Я оторвала взгляд от Ригеля, встала, схватила свой рюкзак и вышла в приемную.

– Два старшеклассника ждут вас в коридоре. Хорошего дня!

Директор закрыла за собой дверь кабинета, а я вышла из приемной, не оглядываясь. Подумала, что надо постараться уйти от Ригеля подальше, но, поддавшись внезапному импульсу, повернулась и оказалась лицом к лицу с ним.

– Что это значит? – спросила я и прикусила губу, потому что задала бесполезный вопрос, и, чтобы понять это, не нужно видеть, как он поднимает бровь. Но я не доверяла Ригелю. Наверняка он что-то задумал, чтобы меня помучить.

– В смысле? – Ригель склонил голову. Рядом с его внушительной фигурой я почувствовала себя еще более незначительной. – Или, может, ты действительно думала, что я хочу учиться с тобой в одном классе?

Я кусала губы, сожалея о своем вопросе. Под жестким взглядом Ригеля меня замутило, а его язвительная ирония обожгла мне лицо.

Ничего не ответив, я схватилась за ручку двери, чтобы выйти. Но что-то мне помешало. Я замерла. Тонкие пальцы Ригеля вцепились в дверь и придержали ее, каждым своим позвонком я ощущала его присутствие за своей спиной.

– Держись от меня подальше, бабочка, – сказал он.

Я сжалась, почувствовав, как мои волосы шевелятся от его горячего дыхания.

– Поняла?

Близость его напряженного тела действовала на меня парализующе, я застыла от ужаса. Держись от меня подальше, говорил он, и он же пригвоздил меня к этой двери, дышал на меня, не давал уйти…

Замерев на месте, широко раскрыв глаза, я смотрела, как Ригель обходит меня и исчезает где-то в коридоре.

Если бы это зависело от меня…

Если бы это зависело от меня, я бы вычеркнула его из своей жизни навсегда. Вместе со Склепом, миссис Фридж и болью, пронизывающей все мое детство. Я не хотела оказаться с ним в одной семье. Мне страшно не повезло. Видимо, я обречена тащить на себе тяжесть прошлого и никогда не стану по-настоящему свободной.

Но разве ему все это объяснишь?

– Привет!

Оказывается, я уже вышла из секретариата и стояла в коридоре. Я подняла голову и увидела чью-то сияющую улыбку.

– Мы с тобой учимся в одном классе. Добро пожаловать в «Барнеби»!

Я увидела уходящего по коридору Ригеля, темные волосы которого колыхались в такт уверенной походке. Сопровождавшая его девушка, казалось, едва смотрит, куда ступает, она часто спотыкалась и смотрела на него так завороженно, как будто новенькой в этой школе была она. Парочка свернула за угол.

– Я Билли, – представилась моя одноклассница, протягивая руку для рукопожатия и солнечно улыбаясь. – А как тебя зовут?

– Ника Довер.

– Мика?

– Нет, Ника, – повторила я, протянув звук «н», и она в задумчивости постучала указательным пальчиком по подбородку.

– А, это сокращение от Никита`!

Я улыбнулась и покачала головой.

– Нет, просто Ника.

Любопытный взгляд Билли меня не смущал. У нее было добродушное лицо, обрамленное вьющимися волосами цвета спелой дыни, в лучистых глазах пробегали искорки. Пока мы шли, я заметила, что она наблюдает за мной с живым интересом, и, только когда я снова встретилась с ней взглядом, поняла почему: ее внимание привлекли мои серые в крапинку радужки.

«Это из-за твоих глаз, Ника», – говорили малыши, когда я спрашивала, почему они смотрят на меня так настороженно. «У Ники глаза цвета плачущего неба», «большие, блестящие, как серые бриллианты» – подобное я слышала довольно часто.

– Что у тебя с пальцами? – спросила Билли, и я посмотрела на кончики своих пальцев, заклеенные пластырем.

– О… – пробормотала я, невольно пряча руки за спину, – да так, ничего…

Я улыбнулась, думая, как сменить тему, и в памяти снова промелькнули слова миссис Фридж: «Будь посерьезнее».

– Это чтоб не грызть ногти, – выдала я, и Билли, казалось, мне поверила.

Она гордо растопырила пальцы, показывая мне обкусанные кончики.

– А в чем проблема? Лично я уже добралась до мяса! – веселым тоном сказала она, рассматривая остатки своих ногтей. – Бабушка говорит, что мне надо макать пальцы в горчицу, мол, «посмотришь, захочется ли тебе после этого совать их в рот». Но я никогда так не делала. Сидеть дома с пальцами, обмазанными в соусе, – это как-то… странно, скажи? А представляешь, что будет, если придет курьер?

Глава 3. Неразрешимые противоречия

Поступки, как и планеты, подчинены невидимым законам.

Билли помогла мне освоиться в «Барнеби». Школа была большой и предлагала много факультативов на выбор. Билли показывала аудитории, рассказывала о разных курсах, провожала меня с одного урока на другой, знакомила с учителями. Я старалась не обременять ее собой, не хотела казаться надоедливой, но Билли говорила, что рада моей компании. От этих слов сердце радостно трепетало, как никогда прежде. Билли добрая и отзывчивая, а эти два качества редко встречаются там, где я раньше жила.

Когда звонок возвестил об окончании уроков, мы вместе вышли из класса. Билли достала из рюкзака и повесила на шею кожаный чехол на длинном ремешке, а затем распустила кудрявые волосы.

– Это фотоаппарат? – Я с интересом рассматривала предмет, который висел у Билли на груди, а она просияла.

– Это полароид! Ты никогда такие не видела? Мне его когда-то давным-давно родители подарили. Я люблю фотографии, у меня вся комната ими завешана! Бабушка говорит, что я должна прекратить портить стены, но потом приходит и, весело насвистывая, стирает с фотографий пыль… Видимо, забывает о том, что мне сказала.

Я старалась не отставать от Билли и в то же время ни на кого не натыкаться. Я не привыкла передвигаться в таком быстром темпе, а у Билли, похоже, с этим не было проблем: она продолжала рассказывать мне о фотоаппарате, толкая встречных плечом и наступая им на ноги.

– …Мне нравится фотографировать людей. Интересно ловить на пленку выражения лица и потом рассматривать. Мики всегда отворачивается, когда я ее снимаю. Жалко, что она не любит фотографироваться, ведь она такая хорошенькая… Ой, смотри, вон она! – Билли энергично замахала рукой. – Мики!

Я попробовала угадать, кто среди стоящих девчонок является легендарной подругой, рассказы о которой пришлось слушать все утро, но не успела, потому что Билли потянула меня за лямку рюкзака, волоча сквозь толпу.

– Ника, пошли, я тебя с ней познакомлю!

Неуклюже перебирая ногами, чтобы не упасть, я едва поспевала за Билли.

– Вот увидишь, она тебе понравится! Мики может быть очень милой. Она суперчувствительная! Я говорила, что она моя лучшая подруга?

Я кивнула, и Билли дернула меня за лямку, поторапливая. Когда мы в конце концов прорвались через людской поток и добрались до подруги, Билли подбежала к ней и подпрыгнула на месте.

– Привет! – пропела она, сияя. – Как прошел урок? Ты была на физкультуре с теми, из секции D? Это Ника!

Она подтолкнула меня вперед, и я чуть не врезалась в приоткрытую дверцу шкафчика. Мики взялась за нее и открыла пошире. Милая, вспомнила я слова Билли и приготовилась улыбнуться. На меня смотрели обведенные темным карандашом глаза, которые располагались на привлекательном и несколько угловатом лице, обрамленном густыми черными волосами, торчавшими из-под капюшона мешковатой толстовки. В левой брови – пирсинг, она перекатывала во рту жвачку, явно собираясь выдуть пузырь. Мики посмотрела на меня без интереса, затем закинула на плечо рюкзак и резко захлопнула дверцу – от металлического грохота я аж подпрыгнула. Потом, ни слова не сказав, она повернулась и пошла по коридору.

– Ой, не обращай внимания, это в ее стиле, – прочирикала Билли, наверное, заметив в моих глазах недоумение. – Ей трудно знакомиться с новыми людьми, но в глубине души она очень добрая!

Надеюсь, речь не о большой глубине…

Я вопросительно посмотрела на Билли, но она отмахнулась и потянула меня за руку. Мы двинулись к выходу в общем потоке и на крыльце увидели Мику. Она курила и сосредоточенно следила за тенями облаков, бегущими друг за другом по бетонному покрытию двора.

– Классный сегодня денек! – весело сказала Билли, постукивая пальцами по полароиду. – Ника, ты где живешь? Если хочешь, мы с бабушкой тебя подбросим. Сегодня она сделала тефтели, и Мики обедает у нас. – Билли повернулась к подруге. – Ты ведь обедаешь у нас, да?

Мики вяло кивнула, сделала очередную затяжку, и Билли довольно улыбнулась.

– Ну так что, подвезти?

Какой-то парень быстрым шагом возвращался в школу и случайно толкнул ее, проходя мимо.

– Эй! – запротестовала Билли, потирая плечо. – А извиниться?

В школу быстро заходили и другие ребята. Билли дернула Мики за рукав.

– Что происходит?

Что-то явно случилось, потому что теперь в здание возвращались те, кто, как и мы, уже успел выйти. Все держали наготове мобильники, парни и девушки выглядели взволнованными. Воздух, казалось, завибрировал от тревоги, и я прижалась к стене, напуганная толпой.

– Эй! – крикнула Мики какому-то парню. – Что там случилось? Ты в курсе?

– Они дерутся! – ответил он, доставая мобильный телефон. – В коридоре у шкафчиков!

– Они – это кто?

– Фелпс и новенький! Он его колошматит не по-детски! Фелпса, представляешь?! Это надо снять! – И он поскакал к двери, как кузнечик, а я с выпученными глазами так и стояла, приклеившись к стене.

Новенький?

Билли нервно мяла плечо Мики, как игрушку-антистресс.

– Не выношу насилия! Не хочу на это смотреть! Какому дураку пришло в голову драться с Фелпсом? Надо быть совсем чокнутым… Эй! – Глаза Билли расширились от испуга. – Ника! Ты куда?

Я ее почти не слышала: голос Билли растворился в общем гуле. Я обгоняла ребят, вклинивалась между плечами и спинами, пробивалась, как бабочка, сквозь лабиринт стеблей. Воздух вокруг уплотнился, было трудно дышать. Я слышала крики дерущихся, потом раздался металлический грохот и что-то ударилось об пол. В висках у меня стучало. Я пробиралась сквозь толпу, сунула голову под чью-то руку и наконец увидела двоих парней, которые яростно вцепились друг в друга и перекатывались по полу. Их было трудно рассмотреть, но мне и не нужно разглядывать их лица, потому что я увидела черные волосы, выделявшиеся на фоне пола, как чернильное пятно.

Ригель мертвой хваткой держал какого-то парня за рубашку, костяшки его пальцев побелели, свободной рукой он бил куда придется, навалившись на парня всем телом. Его глаза сияли безумным блеском, от которого у меня в жилах застыла кровь. Меня затрясло. Ригель с пугающим остервенением наносил жестокие быстрые удары, противник пытался ответить на них хаотичными тумаками в грудь. Мне показалось, я услышала хруст хрящей. Толпа кричала, ревела, аплодировала… Затем все стихло – это пришедшие учителя разогнали любопытных, а дерущихся кое-как растащили. Один преподаватель загарпунил Ригеля за воротник и потянул его на себя, остальные прижали к полу второго, он лежал и смотрел на Ригеля затравленным взглядом. Только сейчас я узнала парня, с которым утром столкнулась у входа.

– Фелпс, ты же только сегодня вернулся после отстранения! – крикнул учитель. – Это третья драка! Ты перешел все границы!

– Это все он! – крикнул парень. – Я ничего не сделал! Он ударил меня без причины!

Учитель оттолкнул Ригеля на шаг назад, и, хотя тот стоял, опустив голову, и взлохмаченные волосы закрывали лицо, я разглядела кривую ухмылку на его губах.

– Это все он! Посмотрите на него!

– Довольно! – рявкнул учитель. – Оба к директору! Сейчас же!

Ригель всем своим видом демонстрировал снисходительное отношение к окружающим, мол, так уж и быть, он позволит отвести себя к директору. Уходя, он запросто сплюнул на пол. За ним поплелся Фелпс «под конвоем» учителей, которые с двух сторон придерживали его за плечи.

– Все на выход! – крикнул один из педагогов. – И выключите свои мобильники! О’Коннор, я тебя исключу, если ты сейчас же не уберешься отсюда! Все быстро по домам! Не на что здесь смотреть!

Ученики неохотно потянулись к выходу, и коридор вскоре опустел. А я по-прежнему стояла у шкафчиков, хрупкая и маленькая, и тень Ригеля мелькала в моих глазах, нанося удар за ударом, без остановки…

– Ника!

Прибежала Билли, волоча Мики за лямку рюкзака.

– Боже, как ты меня напугала! Ты в порядке? – Встревоженная, она смотрела на меня во все глаза. – Не могу поверить, что это случилось с твоим братом!

По телу пробежала дрожь. Я смотрела на Билли в недоумении, как будто она только что залепила мне пощечину. Но через секунду замешательство прошло – я поняла, почему она так сказала. Да, конечно, Билли не знала всех обстоятельств, что мы с Ригелем не родственники, а администрация школы никого не посвящала в подробности. Билли было известно только, что мы с Ригелем из одной семьи, но то, как она его назвала, резануло меня, как скрип гвоздя по стеклу.

– Он… он не…

– Тебе надо пойти в секретариат, – перебила она меня с участливым видом, – и подождать его там! Боже, подраться с Фелпсом в первый же день… У него будут проблемы!

Нет, у Ригеля не будет никаких проблем. А вот у второго… Вспомнилось распухшее лицо парня, которого вырвали из рук Ригеля.

Билли тихонько подтолкнула меня вперед:

– Пойдем!

И они с Мики проводили меня до входа в приемную директора. Я поймала себя на том, что нервно сжимаю и разжимаю руки. Наверное, со стороны могло показаться, что я переживаю за Ригеля, а на самом деле я была потрясена произошедшим. Вспомнились его безумные глаза, его ярость… В общем, я оказалась в абсурдной ситуации.

Из-за двери доносились громкие голоса. «Обвиняемый» кричал как сумасшедший, отчаянно пытаясь защититься, но учитель умудрялся его перекричать. Судя по истеричным ноткам в голосе, он до крайности возмущен поведением «злоумышленника», который участвовал уже в сотой драке. Но что больше всего меня удивляло, так это взволнованный тон директора и слова, с которыми она обратилась к Ригелю: мол, он же такой молодец, такой весь из себя образцовый, он не из тех, кто совершает нехорошие поступки. Он тот, кто «никогда не спровоцировал бы серьезного конфликта», и второй парень снова принимался громко протестовать, клялся, что никого не провоцировал. Встречное молчание красноречиво говорило о непогрешимости другой стороны, которой не нужно себя защищать, крича о своей невиновности.

Когда через полчаса дверь открылась, в приемную вышел Фелпс – с разбитой губой и ссадинами по всему лицу. Он скользнул по мне рассеянным невидящим взглядом, но в следующую секунду снова посмотрел на меня, уже внимательнее, и по его глазам я поняла, что он вроде бы меня узнал. Я не успела до конца расшифровать значение его взгляда, потому что учитель утащил незадачливого Фелпса в коридор…