Несущая смерть

Силы, рожденные в глубокой тьме.

И поэтому он пошел в Черный лес, где бродили стаи ужасных животных. Отправился туда мальчиком с копьем, ножом и волей из холодной стали.

А вернулся мужчиной.

И теперь этот человек с трудом пробирался через усыпанное трупами поле боя к недавно установленному шатру, украшенному штандартами двенадцати домов Морчебы. Александр провел рукой по эмблеме дома Мостовых на нагруднике: вставший на дыбы олень с тремя рогами в форме полумесяцев. И, глубоко вздохнув, шагнул в полумрак.

Глазам потребовалось мгновение, чтобы привыкнуть. На длинном столе была разложена карта города Кава с маленькими дисками, указывающими на расположения войск: красными – для псов Шимы, черными – для сил Ее Императорского Величества Киры Первой дома Островских. Между столбами шатра висел флаг Императрицы – в народе ее называли Островска – двенадцать красных звезд, разбросанных по черному полю.

Маршал Сергей Островский критически изучал карту, едва подняв глаза, когда вошел капитан. Рядом с ним стоял майор Военно-воздушных сил Императрицы, который жаловался, что черный дождь повредил двигатели винтокрылых топтеров. У ног маршала сидела свора из шести боевых гончих, тяжело дышавших морозным отравленным воздухом.

По другую сторону стола стояли две Зрячие жрицы, покачиваясь, как молодые деревца на весеннем ветерке. Белокурые, словно пшеница перед летним сбором урожая, с лицами, обезображенными тотемными благословениями: у сестры Кати щеки разодраны молниями, а у матери Наташи черты лица искажены зубчатыми узорами когтей. У обоих горит правый глаз.

– Маршал Сергей, – сказал Александр. – Колонны собраны. Ждем ваших распоряжений.

Пятидесятилетний маршал был изможден двумя десятилетиями непрерывных войн. Голова мужчины напоминала кирпич, а лицо казалось слегка маловатым для черепа подобной формы. На нагруднике красовался герб дома Островских: черный грифон, сжимающий палаши.

Сердито глядя на карту, маршал схватил горсть солонины из миски на столе и бросил боевым гончим у своих ног. Собаки не двинулись с места, хотя и обвешались слюнями при виде съестного.

– Работорговцы, естественно, отступили за стены крепости, – проговорил Сергей, постучав пальцем по изображению твердыни Дракона. – Она хорошо защищена, и ее легко удерживать даже небольшому войску. – Он приподнял густую бровь, глядя на мать Наташу. – Ты видела тринадцать неболётов, Святая мать?

– Воздушная разведка сообщила только о шести, – выпалил майор.

– Еще семь скрываются в облаках над крепостью, – пробормотала мать Наташа и провела пальцем по узорам из когтей, вырезанным на лице. – Я вижу их. Они находятся выше, чем могут взлететь топтеры. Тяжелые корабли. Но неплохо вооруженные.

– Ближе к полудню шторм усилится. – Сияющий взор сестры Кати был устремлен на капитана. – Вижу молнию, яркую, как солнечный свет, и то, как горят воздушные корабли во время бури. Им трудно спускаться.

Александр встретился взглядом с женщиной, стараясь не выказывать никаких эмоций. Из двух Зрячих Катя, несомненно, обладала более грозной репутацией. Если Святая мать носила мягкие одеяния из шкур животных, украшенные тотемными безделушками, то сестра Катя предпочитала скафандры гильдийцев – содранную с них кожу, похожую на доспехи, шлемы, надетые как наплечники.

Александр почти жалел людей-лотосменов, которые потерпели крушение возле северной станции ловли молнии и пали под клинками противника.

– Подождем до полудня. – Маршал пролаял команду, и боевые гончие с урчанием набросились на мясо. – Атаковать будем в лоб, когда наши бойцы преодолеют стены. Причащенные кровью пусть бегут в авангарде. Атаку возглавишь ты, Мостовой.

– Как прикажете. – Капитан стукнул кулаком по нагруднику и развернулся на каблуках.

Голос матери Наташи оборвал его на полуслове:

– Александр Мостовой. Убийца Кирилла, альфы Черного леса. Покоритель Железной гряды. Трижды окровавленный на службе Императрицы. Сын Саши, дочери Дарьи, матриарха дома Мостовых.

Он медленно повернулся.

– Да, Святая мать?

Правый глаз женщины сверкал, и розовое свечение разливалось по ритуальным шрамам, превратив ее в хищника: щеки стали впалыми, зубы заостренными, а улыбка зияла синюшным оскалом.

– Твои сыновья запомнят этот день. Но каким его запомнят, зависит от тебя.

– Спасибо, Святая мать.

– Да благословит тебя Богиня.

– И тебя, Святая мать.

Женщина моргнула, свечение глаза померкло, как тускнеет свет заката. И даже в шатре будто бы повеяло холодом из-за отсутствия розового сияния.

Улыбка матери Наташи стала грустной и даже нежной.

– Мне благословения не понадобятся, – проронила она.

Александр повернулся и покинул шатер.

Разразилась буря, ниспосланная Богиней.

Как и говорила сестра Катя, ближе к полудню поднялся ветер, огромные тучи закрыли проклятое красное солнце Шимы и погрузили землю в ледяной мрак. Но затем молния осветила небеса, словно Богиня хотела, чтобы грядущую бойню было хорошо видно.

Пока командиры колонн выстраивались в шеренгу, Александр оглядел раскинувшийся перед ним разрушенный город и усмехнулся.

Неболёты Шимы спускались, как и обещала сестра Катя, с изрядным трудом. Их кидало из стороны в сторону, будто ими играли ледяные великаны. Один врезался в стены крепости из-за сильного бокового ветра, в другой ударила молния, и неболёт вспыхнул.

Когда он сгорел дотла, по рядам атакующих прокатились кровожадные возгласы и восславления Богине. Несомненно, именно она наслала бурю, чтобы наказать вероломных свиней. Двадцать лет резни, грабежа и рабства. Платеж давно просрочен.

Причащенные кровью не знали усталости и стучали боевыми молотами по земле. Под гнилостным дождем шкуры на плечах постепенно становились серыми. Александр повязал лицо платком, но губы все равно потрескались и горели, а в тех местах, где ливень просачивался сквозь броню, слезла кожа. Некоторые из солдат пострадали настолько сильно, что он приказал им вернуться и обратиться за помощью к сестрам милосердия в медицинских пунктах. Но каждый человек войска горел желанием ринуться в атаку – чем меньше времени придется провести среди омерзительной бури, тем лучше.

Инженерные роты просигнализировали, что они готовы к броску. Последний из неболётов работорговцев врезался в землю. Александр кивнул связисту и отдал приказ о запуске топтеров. Тихий вой превратился в пульсирующий стрекот – тр-тр-тр-тр-тр-тр-р-р-р – пропеллеров, вибрирующий у него в груди.

Александр повернулся и принялся наблюдать. Взгляд бледно-голубых глаз следил за неторопливым подъемом аппарата, который жесткий шторм беспокоил не больше, чем собаку горстка блох.

Корпуса топтеров формой напоминали изогнутое тело стрекозы, и вид у них был слегка асимметричный и грубоватый, что характерно для инженерных достижений его страны. Найти два одинаковых судна оказалось невозможно. Их собирали механики из разных домов, и у каждого имелась теория о том, как сконструировать летательный аппарат. Однако основные принципы были схожи – круглая капсула с хвостом, два стеклянных портала вроде глаз насекомого, три огромных пропеллера слева, справа и на корме.

Они были неуклюжи, как пьяные шлюхи, и медлительны, как трехногие лошади. Не могли ни развить скорость, ни достичь высоты, где плавали неболёты Шимы, а еще постоянно испытывали катастрофические сбои. Экипажи топтеров называли аппараты летающими гробами, а пехота – крылатыми мертвецами.

Но, благословение Богини, они обладали способностью летать во время штормов.

И в такой день, как сегодня, это было единственное преимущество, в котором нуждались морчебцы. Крепость работорговцев притулилась на крутом холме, примыкая к неровному гранитному утесу. Башни оскалились тяжелыми сюрикеномётами. Любым осадным орудиям, отправленным на осаду твердыни, следовало быть изготовленными из металла, чтобы их не испепелило огнемётами, усеивающими крепостные стены с бойницами.

И даже если не загорятся штурмовые башни, то сидящие внутри люди вспыхнут наверняка.

Конечно, огнемёты сработают только в том случае, если в живых останутся работорговцы, которые ими управляют.

Флот топтеров, общим счетом почти сорок, неровным строем парил в пятидесяти футах над землей, раскачиваясь под порывами свирепого ветра.

Но вот ветер ударил посильнее, и какой-то топтер врезался в два других «собрата». Все три рухнули с неба и превратились в искореженные пылающие снаряды на булыжниках Кавы. Но остальные пробирались в воздушных коридорах над тесными улочками горящего города, приближаясь к крепости работорговцев и самураям, карабкающимся, как насекомые, по отвесным стенам.

Когда топтеры приблизились на расстояние выстрела, небеса взорвались градом сюрикенов и зарядами катапульт. Александр слушал ненавистный грохот и свист снарядов, и его мысли возвращались к тому дню, когда отца зарубили на стенах Мрисса. Топтеры продолжали падать, а люди превращались в протекающие мешки с окровавленным мясом.

Взрывы эхом разносились по мегаполису. Разбившиеся винтокрылы ярко вспыхивали, вздымая в высь столбы едкого дыма. Александр стиснул зубы, пробормотал молитву. Напряг слух. Прищурился. Он ждал, когда буря разразится по-настоящему.

Глухой потрескивающий звук обжег пространство между его барабанными перепонками, и губы Александра искривила мрачная улыбка. Из морды ведущего топтера вырвались яркие дуги невозможного сине-белого цвета. За ним последовало полдюжины других.

Ослепительные молнии летели из установленной на брюхе аппарата пушки, прорезая крепостные стены, оставляя зеленые вспышки в глазах Александра и почерневшие руины там, где когда-то стояли самураи. В морды топтеров летели огненные струи, а молнии превращали дождь в пар. И, повернувшись к связисту, Александр отдал приказ о начале второй волны атаки.

Осадные орудия на гусеничном ходу – краулеры – взревели двигателями, наполняя воздух вонью горелой кожи и запахом озона. Машины представляли собой уродливые толстые громадины из клепаного железа, обтянутые сегментированными танковыми гусеницами. Одиннадцать рванулись вперед, прокладывая путь через склады и жилые дома, направляясь к крепости.

Они были совершенно новым творением инженеров-механиков, работающих на полигоне Акмарр, а нападение на Каву стало для орудий первым настоящим боевым испытанием. Выглядели они достаточно впечатляюще: сплошь обитые черным железом, с широкими мордами, смахивающими на наконечники копий. Но во время высадки на берег было потеряно тридцать процентов комплектующих, в основном из-за проблем с механикой.

Словно прочитав мысли Александра, один из краулеров выплюнул ослепительные искры из вентиляционных отверстий, вздрогнул и со скрежетом остановился. Люки распахнулись, повалил густой дым, а из обжигающих внутренностей вывалились обугленные солдаты. Сестры милосердия метнулись к ним и, уложив бедняг на носилки, потащили пострадавших к санитарным палаткам в хвосте колонны.

Александр приподнял платок и попытался сплюнуть с языка привкус обугленной плоти.

«Твои сыновья запомнят этот день».

Александр подождал, пока краулеры не отошли на пятьдесят ярдов от крепостной стены, вознес последнюю молитву Богине, взобрался на штабель упаковочных ящиков, вытащил молот молний и оглядел войско. Легион тяжелой стали и черных знамен с двенадцатью красными звездами, сверкающие из-под шлемов голубые глаза, грозовые отсветы на клинках.

И капитан взревел, возвышая голос над хаосом битвы, ревом двигателей и бури:

– Братья! Перед вам распростерся ненавистный враг, он дрожит за каменными стенами! Вы выпьете силу противников! Станете носить их шкуры! И сегодня вечером будете ужинать в крепостных развалинах или с Богиней в Залах Победоносных мертвецов!

Мужчины ответили ревом, все подняли кулаки и сверкнули железом.

– Сегодня вы не жители Аушлосса, Кракаана, Вешкова или Мрисса! Вы – не сироты после двадцати лет кровавого угнетения. Вы – не отцы порабощенных дочерей, не братья украденных сестер, не сыновья убитых матерей! Вы – не солдаты! Вы – расплата!

Новый рев – бесформенный и оглушительный.

– Кровь за Императрицу! Кровь за Богиню!

– Кровь! – кричали они. – Кровь!

– Вперед, братья!

И люди ринулись вперед, словно стена из железа и ярости. Осадные башни столкнулись со стенами крепости, и воины ринулись вверх по переходам, а Причащенные кровью размахивали огромными двуручными молотами, нацелившись на самураев, которые кинулись им навстречу. Александр шагал по улицам, на мгновение его ослепила пушка-молниемёт, и он прищурился, выкрикивая приказы командирам колонн, перекрывая нарастающий шум битвы.

Железные самураи сражались как демоны, и нечестивая сила, исходившая от механической брони, была достойным зрелищем. Александр увидел, как один работорговец, – вероятно, командир – спрыгнул с крепостной стены и приземлился на морду винтокрылого топтера. Мужчина пробил лобовое окно и через разбитое стекло вытащил пилота наружу, а после швырнул на землю.

Топтер резко повернул влево и свалился вслед за хозяином, а работорговец сиганул к крепости и начал отражать удары.

Александр бросился к башенному переходу, направляясь к замку. Причащенные кровью уже забрались на стены, опьяненные убийствами.

Толпа железных самураев ждала с обнаженными цепными клинками, пока на них обрушивался вал плоти, не обращая внимания на рычащие личины.

Крепостные стены были усеяны трупами, изжаренными дотла канонадой молний. Несколько сюрикеномётов до сих пор работали, поливая войска Александра сталью.

Капитан кинулся в рукопашную схватку, взревев, как ледяной дьявол. Молот молний пел песню смерти, каждый удар по черепу очередного работорговца заставлял сердце трепетать от радости.

Александр продирался среди берсерков, выбивая цепные мечи из рук, срубая головы с плеч. Кровь была у него на перчатках. На лице. На языке.

В небе закачался винтокрылый топтер, железный самурай спрыгнул со стены и вонзил оба меча в лобовое стекло. Машина накренилась и камнем упала на землю, самурай вознес молитву, когда аппарат по пути столкнулся с осадной башней. Из разбитых краулеров вырывались яркие дуги, поражая электрическим током солдат, сидевших внутри. Необузданный ток, танцующий на металле и плоти. Лица расплываются в кривых ухмылках. Воздух пропитан вонью горелого мяса.

Александр услышал громкий голос и звон цепных клинков. И увидел уже знакомого ему командира работорговцев, который сбил топтер. Мужчина прокладывал себе дорогу сквозь десятки солдат, сражаясь как одержимый. Над силовым блоком доспехов развевался флаг, синий, словно небо, с белым драконом, свернувшимся кольцом.

Повсюду раздавались песни бойни – визг цепных клинков, хруст костей, расплющенных молотами, стоны раненых и крики умирающих. В нос ударил запах битвы. Горящее топливо и поджаренная плоть, смрад вспоротых животов и дерьма, металлический привкус крови, такой густой, что Александр мог бы взмахнуть рукой в воздухе, и та стала бы красной.

Он продолжал пробираться сквозь толпу и успел снести голову какому-то работорговцу – совсем мальчишке, не старше восемнадцати.

Но взгляд капитана был прикован к командиру работорговцев, его люди пачками падали вокруг, и у солдат Александра теперь имелось преимущество в численности. Но этот человек все равно сражался, казалось, совсем без страха.

Причащенный кровью атаковал его, высоко подняв молот, и самурай отступил в сторону, рассекая живот берсерка, из которого вывалились внутренности длинными, перекатывающимися пурпурными кольцами.

Причащенный кровью взвыл, когда командир работорговцев крутанулся на каблуках, отрубив берсерку ногу по колено, и отскочил назад, когда мужчина рухнул в лужу собственных кишок. На него набросилось еще трое солдат, сокрушив цепными мечами.

По ногам Александра потекло топливо, густое и кроваво-красное, когда он перерезал горло одному солдату, а другого ударил кулаком в лицо. Но теперь вокруг него кишели враги и собратья, рой без кораблей – просто бурлящая масса железа и шкур освежеванных зверей.

– Подождите! – рыкнул Александр. – Он – мой!

Люди замерли, отступив на полдюжины шагов. Александр поднял щит, нацелил молот молний в череп работорговца. Мужчина все понял, и его люди расступились, освобождая пространство.

Работорговец потянулся к блоку питания, сорвал знамя клана, вонзил флаг – некогда ярко-синий, а теперь грязно-серый – глубоко в землю.

Символ – дракон – трепетал на ледяном ветру, дождь уподобился дерзкому шипению армии, пришедшей отомстить за двадцать лет резни. Не без боя. Не на коленях.

Люди Александра начали скандировать, выкрикивая одно-единственное слово в ритме биения пульса:

– Кровь, кровь, кровь!

К изумлению Александра, железный самурай воздел меч над головой и заговорил на морчебском языке:

– Приветствую тебя, брат! – крикнул он. – Я сожалею!

Александр бросил взгляд на окровавленные крепостные стены и на самураев. Бушевала буря, а в воздухе звенела какофония резни. Ему стало интересно, кто этот человек. Что им двигало? Терял ли он хоть немного сна при мысли о бойне, которую учинил его народ? Был ли кровожадным разжигателем войны? Или рядовым солдатом, выполняющим приказы?

В конце концов, ничего уже не имело никакого значения.

Александр подумал о матери. О сестре. Об отце.

И ответил на идеальном шиманском, голосом, сочащимся ненавистью:

– А я не сожалею. И ты мне не брат. – А затем ринулся в атаку.

Александр с грохотом пронесся по окровавленным камням, черный дождь застилал взор. По щиту стучал ливень тысячи крошечных барабанов, а молот молний был поднят высоко над головой, готовый отбивать ритм по черепу ублюдка-работорговца.

Когда они встретились, прогремел гром, и молот просвистел мимо отпрыгнувшего в сторону самурая, не причинив ему вреда. Зато вспышка искр осветила брызги грязной воды, когда чейн-катана срезала угол щита Александра.

Капитан нанес удар наотмашь, молот вспыхнул электрическим разрядом, самурай отклонился назад, и орудие с треском пролетело в считаных дюймах от его лица. В мгновение ока работорговец очутился напротив Александра, срезав очередной угол щита противника и оставив зазубренную борозду на нагруднике.

Александр сделал выпад, отразил две быстрых атаки, посыпались искры, а из двигателя, грохочущего на спине работорговца, повалил густой дым. Александр окунул носок сапога в запекшуюся кровь, подбросил кровяной сгусток к подбородку самурая и нанес сильный удар по плечу врага. Самурай застыл, когда по доспехам с треском побежал ток, а от кожи повалил пар.

Александр был уверен, что разряд тока прикончит работорговца на месте, но получил ответный удар, отбросивший его назад. Снова полетели искры, и с щита капитана исчезли куски железа.

Работорговец оказался мастером фехтования и полностью осознавал, что доспехи, питаемые энергией чи, дают ему преимущество. А для Александра секундное промедление означало смерть, равно как и потеря бдительности.

Если он будет отражать удары самурая, придется рисковать молотом – противник легко перерубит деревянную рукоять, что также будет означать верную гибель.

Александр отступил, но не отклонился назад, а шагнул влево, контратакуя. По спине самурая из смятых баков потекло топливо, пузырясь и покрывая ноги густой алой жидкостью. Спустя немного времени топливо в баках иссякнет – они оба это понимали.

Работорговец стремился прикончить Александра еще до того, как ослабнут скорость и сила оружия и доспехов, ведь тогда самурай превратится в обычного человека. Перестанет быть ужасом, нависающим над перепуганными детьми на улицах Кракаана или Вешкова. Потеряет обличье демона, проходящего сквозь людей, как солнечный свет сквозь пылинки. А станет лишь маленьким человечком в доспехах из безжизненного железа.

Время было на стороне Александра. Он мог играть в обороне и ждать, пока броня выйдет из строя. Но повергнуть калеку на глазах у всех воинов? Нет. Он не хотел бы, чтобы его люди запомнили такое. Он должен победить самурая, который был быстрее, сообразительнее, используя единственное оружие, которому бы позавидовали чи-монгеры и другие угнетатели.

Свой разум.

Скандирования людей Александра затихли, а вместе с ними исчезла и армия за спиной. Он снова оказался в лесу, ему снова тринадцать, а напускная храбрость и энергия, которыми он обладал, испарились, когда из темноты вынырнул волк, обнажив клыки, напоминающие ножи. Великий Кирилл, альфа-самец, наводящий страх и ужас. Кошмар Черного леса. Убийца сотен человек.

Одураченный, уничтоженный и разделанный тринадцатилетним мальчишкой, прикинувшимся мертвым.

Александр шагнул вперед, высоко подняв молот молний и намеренно опустив щит.

Заметив открывшуюся возможность, самурай нанес удар, и цепной клинок метнулся к горлу капитана. Но готовый к подобному маневру Александр вновь мигом поднял щит, и лезвие прошло сквозь металл, как сквозь масло. И хотя работорговец обладал мощью пятерых мужчин и мог разрубить противника пополам, этого было недостаточно, чтобы пробить два фута закаленной стали.

Меч застрял в разрушенном щите, не дотянув трех дюймов, чтобы пронзить его насквозь. Александр дернул щит вниз, увлекая за собой клинок самурая, и обрушил молот на лицо работорговца.

Взвился сноп искр. Полетели в разные стороны брызги крови. Самурай отшатнулся, когда новый удар обрушился на шлем, вбивая голову в плечи, прогибая железо, словно олово.

По доспехам работорговца заплясал ток, густая багряная жидкость смешалась с дождем, когда он рухнул на колени, а Александр нанес сокрушительный удар, держа молот обеими руками.

Раздался раздирающий хруст костей. Скрежет металла, пробивающего вражескую броню. Чавкающий вздох. Работорговец упал ничком перед флагом с драконом, истекая кровью. Александр стоял, опустив плечи, пытаясь отдышаться, не вдыхая слишком много отравленного воздуха. Рев людей был оглушительным, наполняя капитана до краев. Наконец он шагнул вперед и, сорвав знамя самурая, швырнул его на камни у своих ног.

И, повернувшись к легиону, указал молотом, покрытым алым налетом, на крепость и взревел во всю мощь легких:

– Убейте их всех!

Высоко подняв молоты, воины приступили к мрачному делу – к бойне. Александр застыл у крепостной стены под дождем, нависая над поверженным врагом. Он ткнул тело сапогом, напрягаясь от тяжести трупа. Когда мертвый работорговец перевернулся на спину, одна рука вытянулась, пальцы разжались, и под черным дождем блеснул медальон на кожаном шнурке с крошечной фотографией в рамке.

Александр взял приз, «полученный» от павшего самурая, глядя на групповой портрет: красивая женщина, пригожий мальчик, две хорошенькие девочки.

Улыбающиеся лица, глаза, сияющие радостью лучших дней.

Не так уж они и отличаются от нас. Не совсем чужаки.

Александр смотрел на останки человека, который назвал его братом, и сердце в груди замирало, когда воздух наполнял хаос, повисая в небесах эхом слов матери Наташи:

«Твои сыновья запомнят этот день. Но каким его запомнят, зависит от тебя».

Александр поднял флаг с драконом, лежавший в кровавой луже, куда он бросил стяг, и накинул полотно на тело самурая, закрыв разбитое лицо. Прогремел гром, прокатившись по позвоночнику оглушительным треском хлыста.

Капитан слышал шум бушевавшей резни. Видел падающие со стен трупы. Кровь лилась, как дождь. Кричали мужчины и мальчики. Во рту пересохло, губы потрескались, в горле першило.

Александр прочитал молитву за павшего самурая, засунул шнурок с медальоном за пояс и начал пробираться обратно в штаб, ощущая в глотке привкус желчи, смешанной с кровью.

И этот привкус он, впервые за все время, что себя помнил, предпочел бы выплюнуть, а не проглотить.

Победа.

12

Карты сданы

– Госпожа удача опять на меня помочилась! – прорычал Акихито.

Блэкбёрд рассмеялся, наклонился с широкой ухмылкой и сдвинул груду медных монет с центра стола в свою сторону.

– Богиня рассвета и веселья Узуме – капризная сучка, друг мой. Только Лисы и дураки молятся ей. Лучше молись Фудзину, как я. По крайней мере, Бог Ветра и Дорог может подсказать, в какую сторону двигаться.

Вокруг низкого столика в садах Кицунэ-дзё сидели четыре человека, скрестив ноги, прислушиваясь к звукам сбора войск, ударам молотов по наковальням, грохочущему вдали грому. Юкико и Хана совещались с главой клана Кицунэ, организуя размещение беженцев Кагэ. И хотя было по-прежнему очень холодно, сквозь облака пробился слабый луч солнца, побудивший нескольких игроков собраться на обеденный раунд ойчо-кабу[4].

Конечно, там был и Акихито, до сих пор облаченный в пятнистую зелено-коричневую одежду жителей Йиши. Из-за пояса торчала рукоятка его верного холодного оружия – кусаригамы со свежезаточенным клинком. Под рукой лежала огромная и обитая железом боевая дубина, служившая костылем. Волосы были заплетены в воинские косички, а борода пока еще не достигла необходимой длины, чтобы заплести в косы и ее.