Ваше Сиятельство 2 (+иллюстрации)

– Там какие-то люди. Нас могут услышать, – прошептала она, бессовестно продолжая меня провоцировать.

– А ты веди себя тихо, – прошептал я, уткнувшись в ее розовые волосы, ища губами мочку ее уха.

Короткая юбочка задралась, и как-то так нескромно вышло, что трусики госпожи Синицыной скатились вниз.

– М-м-м… – издала она негромкий звук, упираясь руками в ствол дерева и чувствуя мои пальцы в своей щелочке.

– Терпи! – повелел я ей, играя в ее промежности, проходя пальцем по щелочке.

Влаги тут же стало больше, столько, что я размазывал ее по ее животу, до пупка и снова нырял в сочащуюся желанием кису.

– М-м-м! – выдавила Айлин громче, протяжнее с явным мучением.

– Ну-ка, замолчи мне! – строго сказал я, вонзая два пальца в ее лоно, тихонько растягивая его и погружаясь глубже аккуратными толчками.

– Войди сам, – попросила она, расставив ножки шире. – Пожалуйста!

– Терпи, плохая девочка! – я был беспощаден, играя с ее кисой, вынимая пальцы и потирая ими набухший бугорок в ее щелочки.

И когда Айлин начала вздрагивать и постанывать, я направил в лоно твердого точно камень воина. Она выгнулась, кусая зубками мою ладонь, а я начал двигаться в ней поначалу неторопливо, вынимая член почти полностью и неотвратимо погружаясь в ее мокрую, такую отзывчивую, узенькую норку. С каждым толчком худенькое тело госпожи Синицыной вздрагивало с нарастающей амплитудой. Из груди моей школьной подруги вырывались, резкие, шумные выдохи. Она запрокинула голову, тряхнув розовыми волосами и застонала уже вовсе не тихонько. Виляя бедрами, она все решительнее двигаясь мне навстречу. Оргазм накрыл Айлин так неожиданно, что я даже не успел закрыть ей ротик, хотя предвидел такое безобразие.

Она вскрикнула. Вскрикнула слишком громко. И забилась на моем члене, судорожно сжимая его в горячей норке. Через несколько мгновений до меня донеслись голоса со стороны площадки, где прошлый раз мы бились с Сухровым. Голоса появились как раз в тот миг, когда я, вдохновленным сотрясениями своей подруги, был в полушаге от чудесного взрыва.

– Там кто-то!.. – послышался хрипловатый голос.

– Девка голосит. Дрыгают ее что ли, – отозвался второй.

Я крепко сжал Айлин и кончил. Она часто дышала, все еще продолжая вздрагивать. Семя густыми струйками стекало по ее ножкам. Все было так остро, так волшебно, что хотелось продлить эти мгновения хотя бы еще на пару минут. Одновременно, разум брал верх над телом, и я понимал, что нам как можно скорее, нужно исчезнуть с этого места. Хотя бы попытаться спрятаться в дальнем углу сада. Благо в этом мире весна в Подмосковье куда теплее и зеленее, чем в том, который я не так давно покинул, точно мы не центральной России, а на южных землях под Краснодаром. Здесь на сирени и черемухе уже распустились юные листочки, отчего сад был одет яркой зеленью.

– Идем, – я потянул Синицыну за руку.

– Ой! – она чуть не упала – ноги запутались в упавших трусиках.

Я ее подхватил, уводя дальше за кусты сирени и говоря себе:

«Астерий, ты сделал глупость! Огромную глупость! И очень приятную!».

То, что нас заметит маг или тот другой из банды Варги, меня не то чтобы пугало, просто такой поворот стал бы нежелательным. Возможно, они не знают, как выглядит граф Елецкий, ради которого завтра здесь и затевается весь этот спектакль. И если не знают, то могут подумать, будто неизвестный парень просто завел в глухое место девушку, чтобы подрыгаться. Но в любом случае попадать им на глаза не стоило. Лучше не давать им понять, что я тоже имею свою хитрость.

И тут я вспомнил: «Боги! А наши сумки?!». Ведь они остались там, возле перевернутых ящиков под березой. Приятели Варги могли не заметить брошенные вещи сразу. Но если эти двое, привлеченные голосом Айлин, сунутся в сад, то скорее всего будут проходить мимо школьных сумок. Призвать на помощь лазутчика, чтобы отвлечь этих парней – неважная идея, потому как вилпра неспособна оказать на материальный мир заметного влияния. Она не сможет издать звуки, не сможет шевельнуть кусты и захрустеть ветками… Мысли пронеслись вихрем, и тут же на ум пришла вполне годная идея.

– Будь здесь, – сказал я Айлин. – Сиди очень тихо.

– Дай платок, – шепотом попросила она. – Мой в сумке.

Я достал свой из заднего кармана джанов и вложил в ее ладошку. Сам стал пробираться в восточную часть сада. Заметив, тех двоих, появившихся в начале тропы, я пригнулся и, выставив вперед ладонь правой руки, нанес слабый кинетический удар, пуская его широкой волной. Кусты черемухи недалеко от изгороди, шевельнулись, затрещали, словно через них пробирается какой-то боров. Для верности я нанес более акцентированный удар по изгороди, с треском ломая несколько штакетин. Как и ожидалось, двое посланцев Варги заметили, что в дальнем крае сада происходит нечто странное. Возбужденно переговариваясь, они направились туда.

Осторожно и тихо я вернулся к Айлин и подал ей знак следовать за мной. Не знаю, заметили нас или нет, но мы добрались до своих сумок, схватили их и побежали из двора. Скорее всего те двое увидели нас. Но увидели с большим опозданием и вряд ли кто-либо из них, глядя в спины двум удаляющимся фигурам, мог определить, что со двора убегает сам граф Елецкий.

Мы бежали долго. Остановились лишь в проулке, выходящем на Елисеевский. Там я резко повернулся, поймал в объятия подотставшую Айлин и расхохотался.

– Люблю тебя! – госпожа Синицына тоже затряслась от смеха. – Как здорово все вышло! Только теперь на мне нет трусиков!

– Куплю тебе новые, – пообещал я, подумав, что это отличный повод погулять с Айлин по магазинам. – Можно съездить в воскресенье на Тверскую.

– Да! Очень хочу! – согласилась она, и мы неторопливо зашагали в сторону школы.

Проводив Айлин, я быстрым шагом направился к своему дому. Свернул за угол возле продуктового магазина и увидел, как от нашего особняка отъезжает скоростной эрмик. Новой, явно дорогой модели. У меня возникли опасения: уж не баронесса Евстафьева приехала и снова дожидается меня. Я был не против видеть ее и даже принять участие в праздновании столь важного события в жизни госпожи Евстафьевой, о котором она сообщила мне на эйхос. Не против, но только не сегодня. Я и так потерял много времени в Шалашах. День стремительно таял, а мне предстояло сделать еще так много.

К счастью, опасения, что я сейчас столкнусь с Талией, оказались напрасны. Вместо баронессы меня ждала посылка от графа Голицына: большая коробка из прочного картона с заклеенной крышкой, которую украшала солидная печать с имперским гербом и надписью полукругом: Директория Перспективных Исследований, московское отделение, и ниже мелкими буквами адрес и еще какая-то бесполезная для меня информация.

– Ваше сиятельство, это вам! – дворецкий приподнял явно нелегкую коробку. – Из самой Директории! – важно добавил он. – Куда прикажете отнести?

Мама, видно тоже осведомленная о посылке от Жоржа Павловича, смотрела на меня с улыбкой одобрения, так редко появляющейся на ее лице красивом и молодом лице. Вот такой Елену Викторовну я особо люблю.

– Еще письмо, – добавила графиня, протягивая конверт.

Странно, что она не успела его вскрыть – печать была цела. Как же непохоже на маму, всегда влезающую в мои дела.

– Максимыч, давай это в подвал, – я кивнул было в сторону лестницы, сходящей в мой тренировочный зал, но тут же передумал: – Хотя нет. В комнату! В мою комнату! Постараюсь сегодня с этим разобраться.

Если в коробке были первые, собранные инженерами Голицына, схемы, то я просто в шоке от той стремительности, с которой Жорж Павлович взялся за наше общее дело. И несколько меня удивила странность: письмо. Обычное письмо на бумаге, запечатанное сургучом. Почему не сообщение по Всеимперской сети или на эйхос? Поскольку я обеденное время давно прошло и голод грыз меня сильнее любопытства, я решил начать с обеда. Взял у мамы письмо, чмокнул ее в щечку за доброту и направился в столовую. У дверей, едва не столкнувшись с пышной грудью Надежды Дмитриевны, как раз выплывавшей из столовой, сказал:

– Перекусить что-нибудь, Надежда Дмитриевна. Как волк голодный!

– Конечно же, Александр Петрович, – служанка тут вернулась в столовую, и направляясь на кухню, громко распорядилась: – Ксения! Скорее его сиятельству обед! Давай поторопись!

Там зазвенела упавшая на пол крышка, брякнула кастрюля, послышалась возня, потом торопливые шаги:

– Вам на первое борщ или лапшу, ваше сиятельство? – с кухни выглянула Ксения.

Нет, честное слово, она не страшненькая. Да, она девушка полная – пышнее Талии Евклидовны. И она конопатая, ротик ее всегда выражает глуповатую улыбку, а карие глаза полны восхищением непонятно чем: то ли мной, то ли этим забавным миром в целом. Но при всей этой несуразице, есть в ней много привлекательного.

– А давай-ка борщ, – решил я, улыбнулся ей в ответ, выслушал перечень вторых блюд и выбрал ростбиф с тушеными овощами.

Когда я доедал борщ, как всегда, великолепный на вкус с перчиком и ломтиками разваренного мяса, Ксения подала ростбиф, и мне захотелось попроказничать. Может быть столь игривое настроение было навеяно, веселым случаем в Шалашах. Свежим воспоминанием, как мы убегали оттуда с Айлин, а потом тряслись от смеха. И еще, наверное, навеяно любопытством. Мне стало жутко интересно, как отреагирует служанка, если я сейчас позволю то же самое прикосновение, которое нас сблизило Дашей. Отложив в сторону вилку с ножом, я тихонько приподнял юбку Ксении и коснулся ее голого бедра, пухленького, атласно-розового. Затем поднял к ней взгляд, чтобы встретиться с карими глазами, в которых сейчас отражалось все великолепие переживаний.

– Дыши глубже, – посоветовал я, поглаживая ее бедро.

И она задышала: ее полная грудь, вздымалась, едва ли не разрывая платье, и опадала, а из приоткрытого ротика шумно вылетал воздух. Щечки Ксении стали вишневыми, а глаза огромными и немного сумасшедшими.

– Тебе это нравится? – полюбопытствовал я, представляя, как снимаю с нее это серое, слишком консервативное платье. Мое воображение мигом нарисовало Ксюшу совершенно голой. Вот она стоит, прислонившись бледными, объемными ягодицами к кухонному столу. Повара, Кузьмы Ильича, на кухне нет. Есть только она и я. Ее полная грудь покрытая конопушками еще гуще чем лицо, и соски… они крупные и вздернутые от возбуждения.

– Можно я вам принесу компот? – жалобно произнесла она, прерывая игры моего шкодливого воображения. – Александр Петрович! Вы еще не выбрали десерт.

И впору было бы сказать, что уже выбрал – выбрал ее. Но в самом деле, я слишком заигрался. В моем юном теле уж слишком шалят гормоны – нельзя давать им столько воли. Меня сегодня ждет целый ворох дел. На столе возле плетенки с хлебом лежит письмо от графа Голицына; мне очень нужно сегодня же прокачать по максимуму «Лепестки Виолы»; мне нужно добавить в свой арсенал еще пару шаблонов и внести корректировки в старые; мне… В самом деле, мне нужно остановится с нескромными играми и хотя бы на время стать серьезнее.

– Да, Ксюш, подай компот. Просто компот. Увы, на десерты сегодня нет времени, – убрал руку с ее бедра, и служанка вздохнула. С облегчением или разочарованием – это от меня ускользнуло.

И руку я убрал очень вовремя: в столовую вошла Елена Викторовна. Отодвинула со скрипом стул и села, глядя на меня.

– Что пишет его сиятельство Голицын? – поинтересовалась она.

– Мам, еще не читал, – я кивнул на запечатанное письмо. – Тебе это вряд ли будет интересно. Думаю, в письме речь о нашем совместном деле, о некоторых научных изысканиях и новых технических решениях по улучшению конструкции виман.

– Теперь мне кажется, что ты становишься очень похожим на отца, – сказала она, глядя на меня с чуть рассеянной улыбкой. – Ты в самом деле становишься взрослым.

Вот что это сейчас было? Может, на графиню так подействовали «Капли Дождя», которые я применил утром для ее умиротворения? Так нет, не работает этот шаблон таким образом. Он лишь успокаивает, навевает приятные мысли и ощущения, но никак не меняет человека. По крайней мере, не меняет так быстро.

Ладно. Даже если мама стала такой ненадолго, все равно хорошо. Прежде чем взять в руку стакан с вишневым компотом, я поманил маму пальцем. И когда она наклонилась, наверное, ожидая от меня какого-то откровения, я чмокнул ее в щеку.

– Ваше сиятельство! Там, извините, какие-то люди! – огласил дворецкий, открыв двери в столовую. – Вас требуют!

Антон Максимович смотрел на меня.

«Боги! Как же это не вовремя! Вот на кой мне сейчас «какие-то люди»?», – подумал я и сказал:

– Пусть ждут в гостиной. Скажите, граф обедает.

Мамино спокойствие тут же словно ветром сдуло. Штормовым.

– Какие еще люди?! – Елена Викторовна, предчувствуя недоброе, вскочила со стула.

– С виду очень серьезные, ваше сиятельство. Служебный жетон предъявили. Говорят, аж из самой имперской канцелярии этого самого… Чести и Права! – дворецкий указал пальцем на потолок.

– Артемида Защитница, помоги!.. – прошептала графиня и испуганно посмотрела на меня.

Глава 6. «Инквизитором» по Захарову

Явление людей из имперского надзора – чаще всего событие неприятное. И я должен был их ждать, тем более после разговора в больничной палате с графом Захаровым. Но черт принес их так невовремя! Вернее, не черт, а Гера. Конечно, это шутка, но за ней вполне могли скрываться происки рассерженной жены Перуна. Влияние богов обычно таково: они управляют лишь случаем. Обстоятельства складываются так, что ты воспринимаешь их как неожиданное везение или напротив – жуткую неудачу. Это лишь в легендах да мифах Небесные переводят на смертных молнии или оказывают какое-либо грубое материальное воздействие. Ладно, о богах сейчас рассуждать неуместно: на меня вопросительно смотрел Антон Максимович и мама, пылая взглядом, ожидала моей реакции.

– Пусть ждут в гостиной, – повторил я, неторопливо попивая компот и поглядывая на застывшую у края стола Ксению.

– Может ты поторопишься, Саш? Все-таки люди из высокой имперской службы, – заметила графиня.

– Да, мам. Компот, кстати, вкусный. Надо бы повара похвалить, – отставив стакан, я встал и вышел из-за стола. – И борщ очень даже. Моя благодарность Кузьме Ильичу.

В гостиной меня дожидались двое: все тот же граф Захаров и виконт Костромин – мужчина тоже в возрасте, лет этак за пятьдесят, шатен с сединой, густыми усами, в очках.

– У нас к вам несколько вопросов, Александр Петрович, – после недолгого представления, произнес Захаров. – Можно сказать продолжение разговора, прерванного в доме Асклепия.

– Что он натворил еще? В каком доме Асклепия? – вмешалась мама.

– Как же вы, ваше сиятельство не ведаете? Речь о доме Асклепия, который на Старолужской. В понедельник, двадцать третьего мы имели общение с вашим сыном в палате, где лежит на лечении виконт Ковальский Густав Борисович. Надо заметить, пребывал Ковальский в крайне скорбном состоянии, и не без помощи вашего сына, – сообщил Захаров и покосившись на диван, спросил: – Позволите присесть? Разговор может не выйти коротким, а нам еще писать бумаги придется.

– Да, конечно, господа. Прошу, – позволила графиня и, открыв дверь шире, призвала: – Антон Максимович, пожалуйста, организуйте столик возле дивана. Господам от государя потребуется писать документы, – при этом мама не упустила момента сердито глянуть на меня и полушепотом спросить: – Это вы с Талией успели?

– С Талией Евклидовной Евстафьевой, – подтвердил виконт Костромин, видимо отличавшийся хорошим слухом, и добавил: – Мы как раз только что от нее. Занятный разговор был. Такое нам наговорила, что теперь не знаем, что и думать. Получается, дело ваше вовсе не простое.

Мама побледнела и опустилась в кресло. А мне оставалось гадать, что такого могла наговорить баронесса. Скрывать от имперской канцелярии мне было нечего: угон виманы у барона Веселова – чистой воды шалость, раз сам Веселов не имел ко мне претензий. Гонки над улицами столицы с опасным пилотированием – тоже мелочь, поскольку не повлекли никаких серьезных последствий. За такое могут наказать лишь простолюдина и то не слишком обременительным штрафом. А погром в «Ржавом Париже» – это как бы самооборона. Уж ни один человек в здравом уме не поверит, будто я этакий нехороший, накинулся на толпу ребяток с сомнительной репутацией и отделал их. По всем этим пунктам у меня не было никакого беспокойства, если не считать падения Лиса с виманы – вот здесь уже могли как-то повернуть против меня и присудить не более чем штраф, да взыскать сумму оплаты его лечения. Ах, да, мы бедного Лиса пытали прямо в больничной палате. Может здесь фантазия госпожи Евстафьевой разыгралась каким-то особым образом, и она наговорила того, чего не происходило. В общем, мне стало очень любопытно, поэтому я не стал садиться в кресло, придвинул стул и сел на него так, чтобы оказаться ближе к служителям имперского надзора и поглядывать, что будет писать виконт Костромин на листках с канцелярским гербом.

– Можно я вас, Александр Петрович, спрошу прямо. Совершенно прямо об одном не дающем нам покоя вопросе, – Захаров прищурился, глядя на меня, и как ни странно, на глазах его проступила улыбка. – Вот если бы вы еще честно ответили, то очень бы облегчили нам это разбирательство, оказавшееся на редкость непростым.

– Ну так, спрашивайте, Иван Ильич. Буду очень рад помочь вам, – согласится я и достал из кармана коробочку «Никольских». – Желаете немного подымить, господа?

– Чуть позже, если здесь курить позволено, – отозвался Захаров. Костромин мотнул головой, что-то записывая в бланк с гербом. А вот мама… Мама удивила: взяла из моих рук сигарету, щелкнула зажигалкой, подрагивающей в ее пальчиках.

– Расскажите, Александр Петрович, как вышло так… – Захаров возвел к потолку свои проницательный взгляд и после небольшой паузы продолжил: – Так, что виконт Ковальский, отвечая на наши вопросы, договорился до того, что сам признал, будто хотел убить вас? Ведь я отчетливо помню ваши слова у двери в палату. Чем вы таким запугали Ковальского, что его потянуло на опасные откровения? Вот мы вспоминаем все это и не можем пока найти здравого объяснения. Ковальский с таким нездоровым энтузиазмом расписывал нам о собственном плане вашего убийства, что у меня возникли сомнения, в том ли лечебном заведении он находится.

– Да, и меня это очень обеспокоило. Подумалось, что его следует перевести к душевнобольным, – вставил виконт Костромин, прекратив делать записи и поправив очки. – Правда откровения Ковальского быстро прекратились. Потом словно подменили человека. Он принялся рьяно отрицать все, им же сказанное. Требовал, чтобы мы порвали протокол опроса. Вы, ваше сиятельство, ведь неспроста сообщили нам, что он желает пойти на откровения, расспросить его о причинах визита в клуб «Ржавый Париж»? Объясните, откуда у вас возникла такая уверенность, будто виконт Ковальский собирается свидетельствовать против самого себя?

– Охотно объясню, уважаемые господа, – согласился я. – Мы с баронессой Евстафьевой навестили его для того, чтобы расспросить о том, по каким причинам он хотел меня убить. Была ли это лично его инициатива или за ним кто-то стоит.

– Саша! Тебя снова хотели убить?! – испуганно глядя на меня, мама выпустила облачко густого дыма. – Это все в том же клубе, где стреляли из пистолета?

– Мам, хотеть и убить – две большие разницы. Признаюсь тебе: в случае со мной, разницы настолько большие, что не стоит о них сейчас говорить и отнимать время у наших гостей – все-таки они на службе императора, – сказал я, прикуривая.

– Пожалуйста, дальше, Александр Петрович, – подтолкнул меня граф Захаров. – Нам особо интересно, отчего вдруг Густав Ковальский решил поначалу пойти на откровения.

– Я знал, что Ковальский, кстати, его прозвище – Лис, по доброй воле говорить правду не пожелает. По этой причине я применил магию. Особую магию, которая, воздействуя на человека несколько неприятно, заставляет говорить правду, независимо желает он сказать ее или нет, – пояснил я и, предвкушая очередной вопрос от господ из имперской канцелярии, сказал: – И да, я маг. Неплохой маг, раз могу делать подобные вещи.

– Со слов баронессы Евстафьевой младшей, вы не просто неплохой маг, а некто почище самого магистра Арвигуса, раз умеете делать такие вещи. Вы вроде как обычную пассажирскую виману заставили лететь быстрее полицейских машин. Верно? – Костромин внимательно смотрел на меня поверх очков.

Ну вот… Теперь меня сравнивают с легендой прошлого века – магистром Арвигусом, который якобы умел летать, превращаться в медведя и метать молнии точно Перун, но все это вымыслы.

– Если вы об ускорении виманы модели «Стриж ВЛ-31», принадлежащей Веселову Ивану Сергеевичу, то вполне верно. Но господа, в случае с данной виманой имела место техническая хитрость. Приоткрою вам небольшую тайну: вместе с графом Голицыным из Директории Перспективных Исследований мы работаем над революционным техническим решением, которое позволит виманам летать намного быстрее. И все это, разумеется, на благо нашего отечества – Российской Империи, – с некоторым пафосом сказал я, зная, что люди на службе государя любят подобные акценты в разговоре.

– Мой сын в самом деле очень талантлив. Его Голицын очень ценит, – не без гордости высказалась Елена Викторовна, стряхивая пепел в пепельницу, которая с недавних пор появилась здесь.

– Ах, вот как! Значит, помимо великолепных магических навыков у вас имеются и значительные технические таланты, – заулыбался Захаров, в то время как его коллега что-то усиленно записывал на бланке. – Александр Петрович, – продолжил Захаров, – а вы могли прямо сейчас продемонстрировать тот самый магический фокус с… – он замялся на миг, – в общем, провести небольшой эксперимент: заставить говорить правду меня, в то время как я буду всячески стараться ее скрыть?

– Конечно, могу, но уважаемый Иван Ильич, это магическое воздействие может вызвать очень неприятные ощущения в теле и на какое-то время повлиять на ваше эмоциональное состояние, – предупредил я. – Не рекомендовал его использовать без особой нужды.

– А, нужда есть, Александр Петрович. Особая нужда. Мы должны понять, как вышло так, что виконт Ковальский говорил сначала одно, а потом вовсе противоположное. Считайте, что эта нужда имперская, – настоял граф Захаров и извлек из кармана сюртука коробочку с сигарами.

– Как пожелаете. Тогда для начала определитесь, о какой теме вас расспрашивать. Так сказать, какую информацию вы попытаетесь от меня утаить, – я встал, сделав несколько шагов по гостиной, разминаясь.

– А давай о нашей недавней рыбалке? – предложил Костромин, подмигнув Захарову.

Тот кивнул и сказал мне:

– Попытайтесь узнать, с каким уловом мы вернулись в позапрошлое воскресенье пятнадцатого апреля. И где мы ловили, тоже выведайте, – Захаров повертел в пальцах серебряную зажигалку, клацнул ей, выпуская язычок оранжевого пламени.

– Хорошо, сделаем, – я было подошел к графу.

– Саша! Смотри мне, осторожно! – раздался сзади обеспокоенный голос мамы.

– Я постараюсь провести очень мягкую процедуру. Да и не требуется ничего жесткого, поскольку у вас нет решительного желания меня обмануть, – я вытянул руки вперед, растопырив пальцы и старательно сканируя ментальное и астральное тело графа, ненадолго задерживаюсь на энергетических центрах. Определив оптимальные точки для воздействия, я коснулся его руки и активировал «Гарад Тар Ом Хаур».

Захаров шумно выдохнул, изумленно глядя на кончик своей зажженной сигары, потом оглядывая комнату, меня, бросив беспокойны взгляд на Костромина.

– Ну? Как ты? – проявил беспокойство виконт.

– Не знаю? – граф пожал плечами. – Как-то не так. Тревожно, – он завозился на диване, попытался встать, но тут же передумал.

– Иван Ильич, скажите, пожалуйста, с каким уловом вы вернулись 15 апреля в воскресенье? – спросил я, решив эту неинтересную игру не затягивать.

– Восемь крупных карасей, три карпа по два кило и три судачка, – не задумываясь ответил он, часто дыша.

– Ого, солидный, очень солидный улов, – похвалил я. – Где же вы такое поймали?

– Э-м-м… – граф как-то сконфузился, завертел головой, потом с опаской поглядывая на виконта, признал. – На рынке купили, по дороге домой. Евгений Сильвестрович дал семь пятьдесят рыбакам-торговцам.

– Ну ты даешь! – Костромин всплеснул руками. – Держись! Держись, давай!

После слов виконта Захаров напрягся, втянул голову в плечи, глядя на меня странно блестящими глазами.