Политические клубы и Перестройка в России. Оппозиция без диссидентства

Таким образом, новобранцы движения делают карьеры, более соответствующие официально установленным моделям. Иногда встречающиеся отклонения в поведении остаются весьма ограниченными. Причины могут быть связаны с семейной историей (когда кто-то из родителей пережил период чисток), с местом рождения (позднее прибытие в Москву не способствует ранней эмансипации от некоторых давящих социальных норм) или с политической историей семьи (слабая степень вовлеченности в политику в рамках семьи или слабая трансформация родительской политической позиции). Этот конформизм оказывает влияние на стратегии в профессиональной сфере: отсюда слабость горизонтальной (межотраслевой) переориентации от поколения к поколению, настойчивая погоня за знаками социальной интегрированности, выбор карьеры, уменьшающий вероятность контакта с местами инакомыслия или социального деклассирования (доля людей, не имеющих стабильной занятости, во второй когорте гораздо меньше). Со второй волной на сцену неформального движения выходят акторы нового типа: они не принадлежат ни к категории шестидесятников (являвшихся в каком-то смысле «духовными отцами» первой когорты), ни к тому более или менее протестному поколенческому единству, из которого вышли многие участники первых клубов. В движении произойдут качественные изменения, поскольку эта новая волна активистов привнесет в него другие способы восприятия политической ситуации (прямая оппозиция режиму) и трансформирует его формы организации и мобилизации.

Вовлечение в неформальное движение

Поздний приход

В отличие от первых неформалов, быстро уловивших изменения в партийной элите, новобранцы не стали бросаться на поиски новых возможностей с самого начала Перестройки. Они приходят в движение лишь с весны 1988 года или даже в 1989 и 1990 годах. Некоторые не замечают текущих трансформаций или, по крайней мере, считают их недостаточными, чтобы решиться на вступление в общественную деятельность. Во многих случаях их рекрутирование происходит как бы случайно, будь то на Пушкинской площади или в клубах избирателей по месту жительства, проявляющих большую активность. Они отнюдь не сразу осознают, что ситуация изменилась, продолжая бояться запретов, которые на практике уже давно сняты. И. Боганцева, например, понимает это только во время выборов 1989 года, но и тогда не верит до конца, что ситуация действительно изменилась. В марте 1989 года милиционер позвонил в ее дверь и спросил, за кого она будет голосовать на выборах народных депутатов СССР.

Этот случай с милиционером меня страшно возмутил. […] Я нашла Инициативную группу Ельцина, в Госстрое, и сказала: «Знаете, если той стороне помогает милиция, то я готова помогать вашей стороне. Что мне делать, скажите, я буду делать. Давайте я буду клеить листовки». […] Прошло три дня этой всей деятельности [наклеивания листовок], и тут был пленум партии [16.3.1989], который осудил Ельцина за его «неэтичное поведение» […]. И мне было очень страшно. […] Я, член партии, агитировала за человека, который… ну в общем, его поведение партия осудила. То есть я веду антипартийную деятельность. […] И вот я выхожу из дома, у меня пачка этих листовок, я думаю, что, если я сейчас себя не преодолею, этот страх, он всегда будет внутри меня, то есть я всегда буду помнить, что было такое в моей жизни, чего я не смогла переступить. Я этого не хотела. […] И вот понимаете, это было самое начало. И они меня в это втягивали. У меня не было такого намерения141.

После выборов 1989 года неформальные группы стали восприниматься «всерьез» многими «видными представителями» КПСС как локального, так и общенационального уровня. Отныне партийные деятели присоединяются к ним без колебаний. Некоторые из них уже давно заинтересовались движением, но до поры до времени довольствовались тем, что наблюдали за ним издалека142, иногда оказывая поддержку, но не вступая в него: сделать такой шаг было тогда для них немыслимо. После выборов они смело вступают в клубы, сохраняя свои должности в партаппарате. Такой процесс стал возможен лишь потому, что само политическое пространство начало трансформироваться. Его флюидность проявляется в смыкании нескольких разных социальных сцен и в проницаемости границ между разными коллективными акторами. Так, Игорь Яковенко, заведующий идеологическим отделом Дзержинского райкома КПСС города Москвы, сближается с неформальным движением поэтапно. В конце 1986 года он дает неформалам разрешение на митинг, вследствие чего его увольняют с должности. До той поры он следовал по проторенному пути самой обычной партийной карьеры. Вступив в партию в 20 лет (в 1971-м), он получил философское образование в МГУ и стал ответственным комсомольским, а затем партийным работником. В партии он сделал карьеру и возглавил идеологический отдел райкома, получив параллельно образование в Московской высшей партийной школе (МВПШ) (1982—1986). После его увольнения из райкома в начале 1987 года ректор МВПШ В. Шостаковский, который считается протеже Александра Яковлева (правой руки М. Горбачева), берет его под свое крыло и делает его одним из своих ближайших соратников. Получив бо́льшую мобильность, И. Яковенко изучает клубы и становится сторонником «Московского народного фронта». В январе 1990 года он окончательно вступает в движение, присоединившись, одновременно с самим Шостаковским, к «Демократической платформе в КПСС». С приходом высокопоставленных аппаратчиков все сложнее становится провести границу между партклубами и самой партией, поскольку видные деятели последней используют клубы в своей борьбе за власть и предоставляют им некоторые партийные ресурсы (помещения, партийную прессу и т.д.). Правда, стоит отметить, что такого рода пополнение движения касается лишь небольшого количества людей: «профессиональные аппаратчики» остаются в абсолютном меньшинстве во всех неформальных клубах, даже в партийных.

В целом участники второй когорты вступают в движение только после того, как были приняты законодательные решения, сделавшие необратимыми текущие политические трансформации. Их вступление в движение привязано к трем ключевым моментам в политической жизни страны:

XIX партконференция летом 1988 года; на ней обсуждаются реформы КПСС и новые избирательные правила. Неформальные клубы пополняются в основном в ходе митингов на Пушкинской площади.

Первая избирательная кампания 1989 года перед выборами на Съезд народных депутатов СССР (январь—май 1989). Появившиеся тогда клубы избирателей, а также партклубы становятся главными каналами входа в движение.

Принятие в марте 1990 года поправки к Конституции СССР, отменившей монополию КПСС на власть и разрешившей многопартийность. Возникновение партий не стало переломным в развитии демократического движения, поскольку бо́льшая их часть образовалась в рамках клубов первого периода, или партклубов. Они стали новой формой организации и новым каналом рекрутирования в движение.

По приходе в движение новички сразу же начинают практиковать активизм в радикальных формах, проявляя политический радикализм и целиком и полностью предаваясь этой новой деятельности.

Проблемные отношения с участниками первой когорты

Поскольку у вновь прибывших иное политическое прошлое, нежели у пионеров движения, и они вступают в него в ином контексте, у них вырабатывается совсем иное видение того, чем является и чем должно быть движение, а также какими должны быть отношения, устанавливаемые с «властью» и «реформаторами». Они имеют существенный вес, потому что столь же многочисленны, что и представители первой кагорты; в Москве их насчитывается более тысячи.

Первая и вторая когорты располагают разными формами компетентности, и эта разница станет одной из причин их соперничества. Самые первые неформалы создают дискуссионные клубы, придают большую важность дебатам, проводимым зачастую по академической модели. Они пытаются повлиять на партийных реформаторов. А новобранцы стремятся в первую очередь задействовать места большого скопления людей, организуя митинги и демонстрации. У большинства из них нет таких исторических и политических познаний, как у лидеров первых клубов. И хотя они не брезгуют малопрестижной рутинной работой (расклейкой плакатов, распространением листовок, организацией охраны во время митингов, наблюдательской работой на избирательных участках), им доводится исполнять и более престижные роли (готовить депутатов-демократов к публичным выступлениям в преддверии первой парламентской сессии, организовывать первую демократическую парламентскую фракцию). Но главное, они выступают в роли организаторов митингов, а для этого опыт, приобретенный за годы работы в партии и комсомоле (привычка к публичным выступлениям перед неакадемической публикой, проведение мероприятий в партийных и комсомольских организациях, работа в советах), оказывается гораздо более полезным, чем «интеллектуальные» компетенции центрального ядра первой когорты.

Первые неформалы пытаются внедриться во властные игры, поддерживая порой двойственные отношения с партийными реформаторами. Ведя такую двойную игру, они склонны при этом занимать умеренные позиции. Новички же, в целом не привыкшие проникать в зазоры системы, плохо приспособлены к ситуации амбивалентности, к двойной игре, к интерпретации и переопределению смысла институций. Первые неформалы вступили в движение, когда система еще только начинала раскрываться вовне; когда же приходит вторая волна неформалов, система уже сдает позиции по многим пунктам. Да и сама предпочитаемая ими форма массовых акций, доказавшая свою успешность, заставляет их быть более резкими в отношении представителей партии и толкает к открытой оппозиции власти. Однако у такого рода радикализма совсем иной смысл, нежели у того, который был распространен в движении 1987—1988 годов, когда «радикальные» группы, приписывающие себя к диссидентству, оказались маргинализированы. Хотя радикализм новобранцев отчасти можно объяснить рвением неофитов и стремлением отделить себя от «старых» неформальных клубов, прежде всего он позволяет сблизиться с «радикальными» реформаторами внутри аппарата, такими как Ельцин. Этот радикализм, диктуемый (как и умеренность первой когорты) стратегическим чутьем, идеально вписывается в тенденции времени, и его выигрышность подтверждается результатами выборов на Съезд народных депутатов СССР в 1989 году.

Отсюда и происходит то, что на первый взгляд может показаться парадоксом: именно социально интегрированные индивиды, остававшиеся вдали от инакомыслящих и диссидентских сред, становятся главными проводниками политической радикализации143 и противостояния режиму, тогда как акторы, начавшие свою оппозиционную деятельность задолго до Перестройки, предпочитают разыгрывать сценарии сотрудничества с властью и весьма умеренны в своем противостоянии ей.

Вторая часть

ИСТОРИЧЕСКОЕ ФОРМИРОВАНИЕ ОСОБОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ (1987 – ВТОРАЯ ПОЛОВИНА 1988 ГОДА)

Неформальное движение – это подвижный объект, развивающийся в политическом мире, который сам находится на стадии формирования. Тем не менее создание движения и его коллективной идентичности опирается на отдельные элементы стабильности. Конфигурация отношений клубов с другими политическими акторами, существовавшими ранее или появляющимися одновременно с ними, обнаруживает определенное постоянство с 1987 года и до второй половины 1988-го. Однако содержание этих отношений, правила, по которым они развиваются, весьма различаются в зависимости от конъюнктуры. Иными словами, при некой постоянной структуре игры наблюдаются значительные вариации происходящего внутри этой структуры.

Несмотря на то что неформальное движение отсылает к очень разнородной совокупности типов организаций и форм мобилизации, ему удается сформировать некую коллективную идентичность. Как форма «клуб», так и термин «неформал», существовавшие до Перестройки, присваиваются новыми акторами, которые переопределяют и по-новому их используют. Вскоре лидеры основных политических клубов уже стремятся привести всю эту разнородность к общему знаменателю, к идентичности, способной создать между ними некую связь, а также обозначить отличие от других политических акторов, порождая общий эффект «движения». Термин «неформал» оказывается в эпицентре этого формирования идентичности. Прежде всего, он является синонимом «неофициального», «независимого» от государственных органов. Но это также и политическое позиционирование: неформалы в основном принадлежат к «левым». Однако сам термин «левые» неоднозначен. С одной стороны, он отсылает к классической западной типологии: большинство клубов определяют себя как «социалистические» (с разными нюансами), что в контексте 1987—1988 годов означает близость с партийными реформаторами. С другой стороны, этот термин обретает специфический смысл в традиционной российской терминологии, которая тогда вновь всплыла на поверхность, обозначая силы, выступающие за политическую и экономическую либерализацию. Два эти смысла не обязательно совпадают друг с другом, и двойственность понятия будет оказывать глубокое влияние на «неформальную» идентичность в течение всего ее существования.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

Профессор в Университете Париж I – Пантеон-Сорбонна.

2

О «конъюнктурах политической флюидности» см. сноску 1 на с. 41 – Прим. перев.

3

Возможно, стоит подчеркнуть тот факт, что помимо неформалов многие другие акторы, начиная с «реформаторов», близких Горбачеву (быстро становящихся «центристами»), и заканчивая разнородными группами, объединяющимися вокруг Ельцина (и способствующими конструированию его «харизмы»), испытали аналогичные трансформации коллективной идентичности.

4

Этот термин отсылает к корпусу работ, анализирующих процессы «перехода к демократии» – прежде всего через тактические решения и дилеммы представителей элит; как известно, один из главных недостатков транзитологии как раз и заключается в полном игнорировании ею конъюнктурных трансформаций социальных структур и пространств.

5

Во время Перестройки понятие «неформальный» применялось прежде всего к этим клубам. Мы будем использовать его в этой книге именно в таком понимании, бытовавшем среди изучаемых нами акторов, а не в более общем смысле «неформализованных», «неформальных» отношений между индивидами. Такое понимание отличается также и от смысла, которое слово «неформальный» обретает, к примеру, в выражении «неформальная (теневая) экономика», то есть экономика, существующая на периферии регламентированных форм.

6

Это пространство было неоднородным и неоднократно менялось в ходе Перестройки. Далее во Введении мы рассмотрим вопрос о его изменениях и о появлении в его недрах нескольких конкурентных арен.

7

Сундиев 1987. Речь идет о журнале Института социологии Академии наук. Стоит отметить, что автор вовсе не выступает за преследования неформалов.

8

Впервые в литературе, предназначенной для широкой публики, это выражение встречается в 1990 году.

9

Сундиев 1990. Два предшествующих периода массового появления клубов приходятся на 1920-е и 1950—1960-е годы. На самом деле речь идет не столько о третьей волне, сколько об использовании термина «неформал» в новом значении.

10

Юшенков 1990; Печенев, Вьюницкий 1990; Березовский, Кротов 1990.

11

Fish 1995: 21, 27.

12

Ibid: 3.

13

«Исследователи-ревизионисты [противостоящие тоталитарной школе – К.С.] часто недооценивали возможность того, что самый глубокий разлом в советской политике проходит не между “конкурирующими” интересами внутри самого государства, а между вполне определенными “руководящими кругами” и “всеми остальными” – то есть между государством и обществом» (Ibid: 11).

14

См., например: Weigle, Butterfield 1992: 16.

15

Мы используем этот термин не с отсылкой к «теории элит», а для обозначения доминирующих групп в разных социальных пространствах.

16

Hough 1997; Brown 1996a.

17

Brinton 1938.

18

Hough 1995: 2. Автор использует термин «революция» для определения изменений режима в 1980—1990-е годы в СССР, а не в смысле «низовая революция».

19

В этом силовом противостоянии партия вовсе не всегда была самым мощным игроком. По сравнению с крупными предприятиями, правоохранительными органами, министерствами, контролирующими стратегические отрасли промышленности, комитеты КПСС постепенно теряли вес при принятии решений. В начале Перестройки партийный аппарат даже поддерживал реформы, надеясь, что они наконец позволят повысить престиж партии (Буланкин 2003: 11—12).

20

Hough 1995: 2 и далее.

21

Гилл и Марквик (Gill, Markwick 2000: 47) объясняют крах системы сочетанием «давления сверху» и «давления снизу», которые не обязательно и не всегда совпадали во времени.

22

Это определение, используемое многими авторами, взято из: O’Donnell, Schmitter 1986.

23

См., например: Stark 1992; Bunce 1995 и Dobry 2000.

24

См., например, сайт Freedom House (http://www.freedomhouse.org).

25

Транзитология выделяет три периода: 1) либерализация, то есть «открытие некоторых пространств, без каких-либо изменений во власти»; 2) собственно переход, то есть интервал между двумя политическими режимами; 3) консолидация, то есть «расширение демократизации на другие институты» (Hunt 2001).

26

Linz, Stepan 1992.

27

Golosov 1998; McFaul 1999.

28

McFaul 1999: 106.

29

Solnick 1999; Brown 1996б.

30

Hunt 2001.

31

Bunce 1995.

32

Wiarda 2002.

33

Например, Яницкий 1991: 55—56.

34

Arato 1991; Urban and al. 1997; Шубин 2005.

35

Arato 1991: 209.

36

O’Donnell, Schmitter 1986; DiPalma 1990.

37

Dobry 2000.

38

См. критику Мишелем Добри (Dobry 1986) этого методологического пробуксовывания в анализе кризисных ситуаций.

39

Как, например, Союзы кинематографов, архитекторов, театральных деятелей и писателей.

40

Мы позаимствовали этот термин у Мишеля Добри (Ibid: 39—40); он считает, что конъюнктуры представляют собой разные стадии, через которые проходят социальные системы под влиянием происходящих в них мобилизаций.

41

См., например: Hough 1972 и Cohen 1979.

42

Lewin 1988: 80.

43

Ferro 1985.

44

Понятие «флюидность политического пространства» отсылает к характеристикам особых состояний, которые Мишель Добри называет конъюнктурами политической флюидности. Эти состояния свойственны социальным системам, дифференцирующимся на многочисленные и более-менее автономные социальные сектора, или «поля», – что происходит под влиянием конкурирующих мобилизаций, которые могут одновременно разворачиваться в нескольких из них, особенно в политических и государственных. Важнейшей характеристикой таких состояний, или конъюнктур, является в той или иной степени выраженная тенденция к десекторизации социального пространства в обществах, где они имеют место (затронутые данным процессом сектора теряют автономию, между ними стираются границы, арены соревнований внутри самих секторов также становятся взаимопроницаемыми). Среди свойств этих конъюнктур могут быть выделены следующие: 1) крайне высокая подвижность ставок, которые разыгрываются в столкновениях; 2) появление структурной неустойчивости, которая оказывает глубокое влияние на восприятие, стратегические расчеты и действия всех акторов этих исторических эпизодов: они в одночасье теряют те ориентиры, которые в обычных (или рутинных) конъюнктурах позволяли им ориентироваться в различных социальных играх и, в частности, оценивать и предугадывать допустимые и недопустимые ходы в игре, возможную отдачу от наличных ресурсов и эффективность доступных им стратегий действия; 3) процесс резкой дезобъективации социальных отношений, свойственных многочисленным институциям, то есть ослабление «естественного», безусловного характера того, что прежде в социальных отношениях проживалось большинством акторов в режиме очевидности, как «само собой разумеющееся» или, иными словами, «легитимное». Эти характеристики и свойства выявляют, таким образом, пластичность самих структур высокодифференцированных социальных систем и их уязвимость по отношению к мобилизациям, которые в них могут происходить (по поводу всех этих свойств см.: Dobry 1986: 140—171). – Прим. перев.

45

Bourdieu 1970.

46

По мнению Офферле (Offerlé 1987: 12), «идея политического предприятия [для обозначения политической партии или организации] отсылает к идее политического рынка, этого абстрактного места […] где агенты, конкурирующие за политическое посредничество, стремятся выменять политические блага на активную или пассивную поддержку сторонников. Итак, речь идет об особом типе отношений, при котором один или несколько агентов инвестируют капитал, чтобы получить политическую прибыль, производя политические блага».

47

Эти оценки взяты из: Березовский, Кротов 1990: 70, Игрунов 1989. По данным последнего, к концу 1988 года московские политические клубы насчитывали в своих рядах от 3500 до 5000 активистов и в среднем в одном клубе состояло от 30-ти до 60-ти членов. (Патриотические группы в приведенные подсчеты не входят.)

48

Документ 33 (библиографическое описание цитируемых документов см. на с. 445 и след.).

49

Например, К. Шарль (Charle 1990: 206—207) отмечает в мобилизации вокруг дела Дрейфуса наличие поколенческого разрыва между дрейфусарскими и антидрейфусарскими преподавателями университетов и писателями. Дрейфусары рекрутировались скорее из числа не столь интегрированных в «существующие интеллектуальные и социальные иерархии, что в большей степени касалось молодежи, хотя некоторым старикам из числа начальников и удалось остаться или стать “молодыми”, то есть пойти на риск».

50

Демографические поколения способны превратиться в политические поколения в зависимости от исторических ситуаций, которые они проживают. Так, опыт Первой мировой войны 1914—1918 годов был определяющим фактором вовлечения части молодежи в военизированные добровольческие отряды в Германии (Fierkorps) и во Франции (corps francs) в период между Первой и Второй мировыми войнами (Dobry 1986: 258); то же самое можно сказать и о вступлении в Коммунистический Интернационал тех, кто на Конгрессе 1921 года в Туре основали затем Французскую коммунистическую партию (Pudal 1989: 33). Болтански (Boltanski 1982: 66—67) делает похожее наблюдение в отношении костяка тех, кто сформировал затем специфическую французскую категорию «высших кадров» (cadres), во многом состоящую из инженеров: помимо схожего социального происхождения и образования, а также общей близости к социальному католицизму, эти заводские инженеры во время стачек 1936 года все оказались между директорами и рабочими, став, таким образом, «излюбленной мишенью рабочих» и будучи «оставлеными на произвол судьбы директорами». Итак, устойчивое ядро формируется общностью диспозиций и прожитого опыта в конкретный исторический момент.

51

Поколения рожденных с 1948 по 1964 год составляют около 60% нашей выборки и 70,5% первой волны неформалов (см. таблицу 1 на с. 49).

52

Mannheim 1990: 43.

53

Ibid: 45.

54

Whittier 1997. Анализ быстрого и радикального изменения политической конъюнктуры в момент прихода второй когорты и трансформации идентичности, которые испытывает неформальное движение, составляет предмет третьей части нашей книги.