О чем мы никому не расскажем. Сборник рассказов

Он проскочил мимо Дениса, никто и не дёрнулся его остановить. Им нужно время, чтобы понять и привыкнуть, а желание убить его возникнет позже. Хлопнула дверь. Ещё не накрывало паникой, не заползала тоска.

Двадцатый день декабря в Праге – это сказка в самом волшебном воплощении. Огромная елка на Старой площади и затмевающие её витрины магазинов со всякой милой шелухой.

Китайские туристы щебечут около загонов с осликами и козликами – рождественская забава чешской столицы «покорми скотинку» всегда очень популярна у туристов. Пряничные мотивы на улицах, пряничные ароматы на ярмарках, умопомрачительный запах сладкого, холодного, блестящего Рождества. Соблазны традиционные и необычные, классический вид пражских улиц и площадей в современной иллюминации. Много людей, но не толпой, а любопытными компаниями. Денис стоял на Вацловской площади, попал сюда со случайной компанией и так же случайно вывалился из нее. Капюшон серого неба над городом приглушал яркость огней днём, ночью обязательно будет по-другому: праздник займет всю мостовую и усядется на крышах и шпилях, чтобы дудеть в свою золотую трубу счастья. Денис всё ещё пытался подбирать свои ощущения, сравнивать запахи с огнями, улицы с лицами, искать краски для слов и чувств. Это не давалось так легко, как когда-то, как год назад, даже больше.

Около широкого прилавка стояли большие синие емкости. Рождественские карпы снуло толкались в них, покорные роли обязательного блюда на праздничном столе. Любопытные дети заглядывали к ним («Ух ты, говорящая рыба! А желания исполняют?») и снова мчались успеть за всеми рождественскими диковинками. Денис тоже подошел к прилавку с вялым интересом, показал знаками торговцу, что «пан не желает карпа», а отвернувшись от рыб, увидел Аркадия. Тот стоял на случайно безлюдном пятачке площади и говорил с кем-то по телефону.

– Привет, – сказал ему Денис совсем негромко, но он услышал, как, наверное, слышат друг друга в многоязычной толпе те, кто говорит на одном языке.

В тёплом, но безликом кафе они нашли время и место пообщаться. Поначалу Аркадий будто стеснялся отступать от нейтральных тем про погоду, праздники, Прагу. Денис сам напомнил ему про таблетки.

– Я же злился на тебя, даже не представляешь как. Все злились.

– Представляю, очень представляю, – усмехнулся Аркадий и заметно успокоился. – Поэтому свалил как можно быстрее, сразу как сообщил вам пренеприятнейшее известие. Слушать вы не могли, а морду набить вполне. Я пытался смягчить удар, сказать, что как приём таблеток по-разному действует на людей, так и прекращение приёма. То есть не обязательно вы бы расстались со своими приобретениями.

– Ведь и правда всё по-разному получилось, – подтвердил Денис. – Просто все ждали одинакового чуда, даже если бы пришлось долго до него добираться.

– Расскажи, что у ребят произошло, – осторожно попросил Аркадий.

Денис тоже начал осторожно, не то вспоминая, не то обдумывая те события.

– Ты прав, вышло по-разному. Кирилл, которому вдруг открылась красота слов, поэзии, художественной выразительности, сейчас почти забыл всё. Но ему проще всех, он женился и довольно счастлив. Успел очаровать девушку красивыми словами. Вот Санча…

…они зашли к Санче с Кириллом и Велтой, было плохое предчувствие, беспокойно и липко на душе. Неделю её не было слышно, неделю – и это оказалось безвозвратно много. Санча танцевала под собственные напевы, ломалась телом в странные позы, скакала по дивану. Увидела их, обрадовалась, что зрители пришли. Подскочила к Велте, а Велта посмотрела ей в зрачки, там даже не надо было быть специалистом, чтобы понять.

– Да! – кричала Санча. – Одни таблетки на другие! И сейчас мне ещё лучше!

Она закружилась на месте, Кирилл поймал её крепко-крепко, и она смотрела прямо ему в глаза своими, нездешними.

– Мало! Мне без них всего мало! И когда тот козёл отнял таблетки, мне было очень больно. А сейчас хорошо, и ещё пару часов будет хорошо, а потом всё равно спать. Да отпусти ты меня наконец, отпусти, сказала!

Санча подскочила к окну, подняла легкую тюль нежно-медного оттенка и покрыла ею голову, запахнулась концами.

– Вот вам – рождение Венеры!

Картинно закатила бессмысленные глаза, обмахивая себя тканью.

– Зато я красивая. Красивая! И солнце красивое! И вы красивые. Только уйдите уже.

Они смотрели на Санчу, на их Санчу, которая стала обиженным чудовищем, и если не смеялась, то заплакала бы или стала кусаться.

– Уйдите! – крикнуло чудовище, а Санчи не было, не сейчас, приходите завтра.

– Ну, крышу сносит в меру предрасположенности. И не сейчас, так потом с ней что-нибудь подобное произошло бы.

Спокойствие Аркадия не было жестокостью, ему правда было всё равно.

– Вот Юстас, например, пришел со мной разобраться, кричал много, руками размахивал… Где он теперь?

…Иногда от Юстаса приходят письма на электронную почту. Они куцые и полные разочарования в себе. Но приходят, потому что ему надо кому-то написать. Когда Юстас перестал видеть мир особенным, его фотографии превратились в ничто. То, чем он наполнил свою жизнь, рассыпалось нелепыми объектами, безликой грудой вещественного мира. Юстас стал слепым котенком, он натыкается на предметы, но чувствует в них только преграду, о которую бьётся его желание понять. Щедрая волна внимания к его работам и его жизни ударила мощью отлива ничуть не слабее, протащила лицом по камням и песку, заставила хлебать свою беспомощность, оставила наедине с самим собой. Однажды Юстас удалил все свои страницы в интернете, отказался от общения со всеми, пропал отовсюду. Денис боялся, что он собирается повторить путь Санчи, но всё обошлось. Юстас появился у Дениса рано утром в воскресенье, принес какие-то книги, которые обещал ему пару жизней назад, сказал, что улетает в Марокко. Потом напишет. Кажется, у него остался фотоаппарат, все-таки не смог расстаться. Иногда он пишет Денису электронные письма, очень редко, ведь на африканском континенте не везде есть интернет. За неполный год Юстас забрался в самую тайную Африку и только поэтому не сошёл с ума. Прошлый Новый год он молчал на берегу Атлантического океана под Либервилем, этот проведет в Дар-Эс-Саламе, созерцая в одиночестве Индийский.

– Лучше всех Велте, – не спеша продолжал Денис. – Всё осталось при ней, её добрые чувства к старикам, детям и прочим двуногим никуда не делись. Хоть завидуй. Мы будто загорелись и погасли, а она продолжает гореть ровным теплом. Говорит, что не боится, если это пройдет. Хотя – я давно её не видел, так что не знаю точно, как у неё дела.

Аркадий щёлкал зажигалкой. Официант тихо напомнил ему, что курить в кафе нельзя, но щёлкать-то можно, ответил Аркадий.

…Велта нашла его через четыре дня и пригласила к себе. Получалось, что на свидание, но такое, своеобразное.

– Мне нужны эти таблетки, обязательно нужны. Я же знаю, что у тебя они есть, или есть возможность их достать, сделать, создать заново. Сделай это для меня. А я сделаю так, что тебе будет приятно… сделать это для меня.

От неё веяло шёлком и свежим ветром, горячей ночью, прохладой глубокого колодца. Аркадий хорошо это чувствовал и не знал, куда удобнее поставить свой уже пустой стакан, пить хотелось ужасно, но зачем вода, если он рядом с таким источником. Да, он мог принести ей таблетки, ведь исследования планировались на долгое время и запас был. Даже когда он иссяк, их оказалось несложно производить, надо было только хорошо заплатить сотрудникам лаборатории, дать им такой заказ. Он платил, потому что была женщина, которой они нужны, а ему нужен был источник счастья внутри этой женщины. Потом он стал жалеть её и себя за такое искусственное счастье и стал приносить ей «пустышки», она не замечала и не менялась. Аркадий понял, что теперь он больше не нужен, как это ни печально, но и печалился он недолго. Оставил большой запас «таблеток» и оборвал их отношения совсем. Ладно, проехали…

– А ты? – наконец, спросил он Дениса.

– Я, наверное, не проявил особенных талантов в своих отношениях с этим прекрасным миром. Тогда просто всё было ярко, выпукло, я замечал детали и оттенки всего: цвета, света, звука, линий, человеческих проявлений. Даже пытался описывать ощущения словами, конечно, получалось бледно и странно. А теперь я иногда стою и принюхиваюсь, прислушиваюсь, ищу прежние оттенки и не могу их поймать. Но, знаешь, для старшего менеджера это не обязательно. Грустно как-то, хоть и праздники.

Денис смотрел на улицу через окно в обрамлении еловых ветвей, и может быть, ждал, что мир обернётся, подмигнёт и снова дохнёт на него яркой жизнью. Монотонные щелчки зажигалки сообщали, что не будет этого.

– Другие тоже ищут красоту и яркие грани мира. Некоторые, вроде, даже находят, – обнадежил Аркадий и расплатился по счёту.

Они вместе вышли из кафе, небрежно пожали друг другу руки и кивнули «пока», чтобы разойтись, видимо, навсегда.

Радио «Боль»

Илона Вандич

Верный способ испортить отпуск – закончить его визитом к психотерапевту. Хотя нет, есть способ и получше – например, провести весь отпуск по совету психотерапевта. И именно им Тим и воспользовался. А теперь сидел в уютном кресле, с мягкой плюшевой обивкой цвета белого медведя – таким креслам место на даче или в спальне, а не в больничных кабинетах, – и не мог понять, что он сам здесь делает. Неужели до сих пор надеется, что кто-то ему поможет и он снова вернется к нормальной жизни? Сможет радоваться, смеяться, получать радость?

– Как провели отпуск? – участливо спросил психотерапевт.

– Тоскливо, – вздохнул Тим.

– Не понимаю, – покачал головой Герман Анатольевич, – почему у вас вызвал тоску Прованс? Я бы понял, если бы вы были в Тоскане…

Тим не улыбался. Ему было не смешно. Ему было плохо, страшно, больно и одиноко. А еще Тим не хотел умирать. Но смерть поджидала его за каждым углом, за каждой дверью, и Тим точно знал, что рано или поздно она дождется. И эти прятки с небытием, это постоянное бессмысленное бегство от смерти забирало все силы, и Тим чувствовал, что уже готов сдаться, лишь бы все это закончилось. Чем быстрее, тем лучше.