Черными нитями

В окно ударил камешек. Держась как можно естественнее, Рейн подошел и выглянул. Внизу стоял Дерит со своей свитой. Они встретились взглядами, У-Крейн ухмыльнулся, занося руку для нового броска.

Рейн не сразу продолжил:

– Брат вызвал брата на поединок. Яр отступал, и казалось, до победы демонов остался всего один удар Аша. Яр не знал, что те отдали свои силы Ашу, и могуществом он сравнялся со своим великим отцом. Не знали этого и соратники Яра, но верные своему предводителю, они вступили в бой.

В окно снова ударил камушек, Рейн вздрогнул.

– Бой длился часами, но Яр знал, что борется за мир, за свободу, и сумел одолеть брата. Осталась последняя преграда: сына бога не убить ни мечом, ни огнем, – он перешел на шепот. Дети подались вперед, ловя каждое слово.

Рейн взревел:

– Яр вырезал сердце своего брата и разделил с верными друзьями. Аш пал, а вместе с ним – демоны, отдавшие ему свои силы. Они рассеялись как дым, и воины смогли вернуться домой, а наши предки начали строить мир заново. Однако Яр и семеро его соратников уже не могли жить, как прежде… – Рейн обвел детей горящим взором. – По их жилам потекла демонова кровь, и они увидели, что создания тьмы не исчезли, но стали тенями рядом с ним. Точно привязанные черными нитями, они всегда шли следом, шептали ужасное, просили ударить, обмануть, предать. Яр и его соратники бежали на Кирийские острова, чтобы уберечь от своего проклятия остальных. Они не знали, что демонова кровь будет течь в жилах их детей, и в жилах детей их детей, – Рейне заговорил тише, но увереннее. – Яр и семеро его воинов научились усмирять своих демонов, они основали Кирию и передали свои заветы потомкам. Да, кровь Аша продолжает течь по нашим венам. Демон следует по пятам за каждым, но помнить стоит другое, – Рейн поднял взгляд. – В наших жилах также течет кровь Яра или его соратников. Мы достаточно сильны, чтобы бороться. Мы достаточно сильны, чтобы остаться хорошими людьми.

Рейн выдохнул и сделал шаг назад. Он чувствовал, что справился. Аст ответил улыбкой.

Дети тянули руки, наперебой задавали вопросы, а Рейн терпеливо на них отвечал. Камни продолжали лететь в стекло.

Когда дети выбежали из класса, туда проскользнул Дерит и еще трое из его свиты: Амир, Оксандр и Нейт – Рейн хорошо знал каждого. С последними двумя до службы в Церкви он даже дружил. Они ухмылялись как Дерит, и их хитрые взгляды обещали то же, что всегда. Костяшки на ладонях заныли. Они уже давно не заживали. Рейн старательно прятал их от отца и матери, но в школе ему приходилось слышать брошенное вслед «ноториэс» уже слишком много раз.

Аст скрестил руки на груди:

– Началось. Что-то новое будет от них сегодня?

Рейн поддержал его тон и задал вопрос первым:

– Слышали мой рассказ? Понравился?

Дерит сощурился:

– Изменился ты, Л. Я уже не узнаю старого друга. И молчать перестал, и шутить научился. Что, стал церковником и решил, что правильнее нас? – Свита поддержала его смехом и улыбочками.

– Легко быть правильнее тебя, – сказал Аст, и Рейн повторил эти слова. Благодаря демону он научился отвечать Дериту. Теперь не только Рейн боялся У-Крейна, но и тот – его и никогда не подходил в одиночку.

– Да что я слышу! – прошипел Дерит. – Кажется, тебе пора напомнить, кто есть кто. – Он обернулся к свите, ища поддержки. Троица быстро закивала.

– А кто есть кто? Ты-то точно трус, боишься подойти ко мне один.

– Паршивый ноториэс, это тебе так твой демон говорит?

Аст изобразил обиду:

– Это кто еще паршивый? Я хотя бы не прячусь за чужими спинами.

Рейн приблизил лицо к Дериту и повторил:

– Да. И мы не прячемся за спинами других.

В голове звучали слова отца, матери, старой Агны, учителей. Они все твердили: «Молчи, смирись». Не получалось.

– Вы все это слышали! – громогласно произнес Дерит и схватил Рейна за плечи. Тот выскользнул, зашел справа и сильным, резким ударом по челюсти – до хруста – отправил У-Крейна на землю. Троица из свиты набросилась сзади.

Рейн почувствовал себя быстрым, словно у него крылья выросли. Он проскочил под рукой Амира, развернулся, пнул под колено – взвыв, парень упал и схватился за ногу.

Оксандр и Нейт начали теснить Рейна к столу. Он поясницей почувствовал шершавое дерево – дальше некуда. Оксандр занес кулак. Рейн левой рукой ткнул Нейта в кадык, отбил кулак Оксандра, схватил его за волосы и увлек вниз, ударив головой об угол стола.

Парень как-то странно осел. Рейн поймал испуганный взгляд Нейта, тот отступил. Из виска Оксандра полилась кровь.

Рейн несколько раз открыл и закрыл рот. Перед глазами появился туман. Он услышал крики, но не понимал, чьи они: его самого, Дерита, Нейта, Амира, а может, это Оксандр сумел встать?

– Рейн, Рейн, Рейн, – голос Аста прорвался сквозь туман.

В классе появлялось все больше людей: кто-то из учеников постарше, послушники, незнакомцы… Рейн переводил взгляд с одного на другого и отчаянно пытался понять: чего это они пришли? Ничего страшного же не случилось? Не могло случиться.

Раздался крик:

– Это его демон! – Дерит ткнул пальцем в Рейна. – Он сам признался, что говорит с ним!

У-Крейн посмотрел на Нейта и Амира, ища их поддержки. Те переглянулись и медленно кивнули. Послышалось: «Ноториэс» – сильное и жестокое, как клеймо.

Одна фраза прозвучала громче других:

– Его нужно перевоспитать.

Рейн задрожал всем телом. Пусть обзывают. Пусть наказывают. Пусть смеются и дальше, сколько угодно! Только не перевоспитание. Рейн с отчаянием посмотрел на Аста. Он поддался ему. Проиграл свою битву с демоном и теперь должен ответить за это.

***

– Арджан, прошу! – молила мать, цепляясь за плащ отца.

Тот не терял привычной холодности и цедил скупое:

– Так надо.

Семья стояла перед зданием Инквизиции, Черным домом. Каменные стены казались такими черными, словно в них заключалась сама тьма. Солнце обходило улицу стороной, здание всегда накрывала тень. Крыша из темного стекла манила ворон с грачами, и их хриплые крики сопровождали каждого входящего.

Ноториэс. Перевоспитание. Эти два слова неотступно следовали за Рейном всю последнюю неделю. Он и сам шептал их себе каждую секунду.

После шестнадцати тех, кто совершил преступление и послушал демона, отправляли в тюрьму, на рудники или казнили. Малолетних Церковь передавала в Инквизицию на перевоспитание. Это давало шанс.

Только выживали не все.

А если выживали, всю жизнь носили клеймо и печальную славу ноториэса – говорящего с демоном, преступника.

– Отец, прошу, – Рейн повторил за матерью.

Он не отводил глаз от Черного дома. Шептали разное: о бесконечных подвалах, где держат заключенных, о комнатах с сотней пыточных орудий, о камерах, где узнику не шевельнуться.

Но смирение и послушание всегда давались через боль. Церковь учила этому.

– Отец! – еще сильнее взмолился Рейн.

Тот вплотную подошел к сыну и процедил сквозь зубы:

– Думаешь, я ничего не видел? Твоих разбитых рук, синяков? В драке виноваты оба, это верно, но кто-то всегда наносит удар первым. Я видел, что твой демон силен, однако верил, что ты стараешься усмирить его. Я позволил тебе присоединиться к Церкви так рано, и ты старался, я видел. Что же пошло не так?

Впервые в жизни Рейн услышал в голосе родителя отчаяние. Отец запихнул руки поглубже в карманы пальто и продолжил:

– Рейн, мне было нелегко выносить приговор.

Хотелось кричать. Нелегко? Так зачем он его вынес? Судьбой детей распоряжался глава местной Церкви. Отец мог озвучить любой приговор, это было в его силах. Смерть называли милосерднее перевоспитания.

– Это для твоего же блага. Я хочу, чтобы ты стал хорошим человеком…

На глазах у матери появились слезы, она отвернулась.

– …Раз ты не смог усмирить своего демона, тебе помогут это сделать.

– Арджан, прошу, во имя Яра! – снова взмолилась мама. – Ему тринадцать, он не выживет!

– Как не выжил тот мальчик? – холодно спросил отец.

Перед глазами снова появился образ: Оксандр оседает, из его виска течет кровь. Рейн задрожал, упал на колени:

– Прошу, отец, вынеси другой приговор! Я клянусь, что больше никогда не послушаю демона, я научусь смирению, я буду во всем слушаться, я…

Отец рывком поднял Рейна и встряхнул за плечи:

– Кто падал сам, тот встанет сам. Ты должен был раньше понять цену своих поступков. Теперь выход один.

Отец развернул его сильным движением рук и подтолкнул. Рейн замер у двери Черного дома, затем шагнул вперед.

Глава 2. В самую грязь

Рейн замер у двери Черного дома, затем шагнул вперед. Он заходил внутрь изо дня в день, по разу, два и больше, но страх перед зданием не отпускал до сих пор, он въелся под кожу и снова и снова заставлял чувствовать себя отправленным на перевоспитание мальчишкой.

Рейн поднялся на третий этаж, пронесся по пустым коридорам, рывком открыл дверь и, не здороваясь, сел на углу стола. В нос ударил тяжелый запах дешевых сигарет и пота.

Профессия велела быть готовым ко всему, и Рейн привычно-цепким взглядом скользнул по дверям и окнам, затем прошелся по сидящим рядом. Как и у него, лица других инквизиторов скрывала полумаска. Некоторых Рейн никогда не видел без нее: они узнавали друг друга по глазам и голосу.

Если с дверями, окнами и лицами все было по-прежнему, то сама приемная изменилась. Еще несколько дней назад она сверкала позолотой, от обилия красного болели глаза, а от безвкусицы и вычурности – сердце. Новый глава третьего отделения Инквизиции еще не успел представиться, а уже взялся за перемены. Хотя они внушали обещание, что он – человек знающий дело, более сдержанный и не променявший гордость на достаток, в отличие от предыдущего.

Обои имитировали дубовую обшивку. Напротив окон тянулся ряд картин: битва с демонами, победа Яра, побег на Кирийские острова – основная история, достаточно, чтобы продемонстрировать приверженность доктрине, но не слишком много, чтобы показаться фанатиком. Посреди приемной стоял большой прямоугольный стол с резным краем, за ним – обтянутые черной тканью кресла, такие же сдержанные и мрачные, как инквизиторы.

– Эй, ноториэс.

Рейн узнал Ирта по хриплому голосу и блеклому взгляду, сияния которому не добавляло ничего, кроме полученного жалования.

– Опять выдумали черт знает что. Только привыкли к одному, а тут другой, здравствуйте. – Ирт наклонился к Рейну, глаза выдавали, что под маской прячется улыбка. – Ну, поглядим. Не будет ничего хорошего, скажу я. Хотя тебе-то что терять, да, ноториэс?

Для Ирта это было пределом дружелюбия, но Рейн милости не оценил и, держа руки под столом, сжал правую в кулак и выставил средний палец. В этот жест вкладывали многое: и пренебрежение, и злость, и равнодушие – его Рейн заучил с детства.

Между другими дружбы было не больше. Они не переставая кусали друг друга, потому что стоящие выше кусали их. Собравшиеся здесь были практиками Инквизиции, они выполняли грязную работу, и уважения к ним не удалось бы найти ни на городском дне, ни среди верхов.

Славой не пользовалась вся Инквизиция, однако это не мешало другим звать ее. Церкви – чтобы покарать инакомыслящих, Гвардии – сделать то, где «благородству» не оставалось места, Совету – убрать врагов государства. Инквизиторов терпели, боялись и нуждались в них.

Рейн представил лицо отца, если бы тот увидел, с кем работает сын, и ухмыльнулся. В пыточных делах Ирту не было равных. За ним сидел Ансом, который каждый день начинал с литра вина, но с этим топливом ему удавалось мастерски плести заговоры. Затем Дирейн: из бывшего бродяги получился превосходный убийца, он умел убивать так, что даже лучшие врачи терялись в догадках по поводу причин смерти. И ноториэс, как вишенка на торте этой замечательной команды.

– А знаешь… – продолжил Ирт, похрустывая пальцами, но тут дверь распахнулась, и он замолчал.

В приемную влетел Энтон Д-Арвиль, распространяя вокруг себя аромат табака, и с видом короля сел во главе стола. Рейн потер подбородок и попытался оценить нового человека.

Ему было лет тридцать-тридцать пять – удивительно мало для третьего по значимости поста Инквизиции. Он оказался высок и крепок, хотя фигура уже начала грузнеть. Поговаривали, Д-Арвиль сам когда-то был практиком, и если так, в его теле должно было остаться немало силы. Серые, аккуратно зачесанные волосы, отсутствие щетины или бороды и хорошо сидящий костюм придавали облику благородства и сдержанности. Интересно, это был тщательно продуманный образ, или новый глава действительно отличался от остальных?

– Я рад приветствовать вас, – он начал громким, хорошо поставленным голосом. Рейн сцепил руки и подался вперед. – Мое имя – Энтон Д-Арвиль.

Рейн обменялся с Иртом взглядами с сомнением. Оба работали в Инквизиции уже четыре года, и за это время глава отделения сменился пять раз. Третье отвечало за политические преступления, и малейшая ошибка стоила места. Несмотря на благородный вид, Энтон вовсе не внушал надежды, что сумеет продержаться дольше других.

– Я новый глава Третьего отделения. Те, кто был до меня, не справлялись со своей работой, и их выкидывали за дверь спустя пару месяцев. Я не согласен на такую судьбу. Скажу честно: я хочу продвигаться, и вы – мой инструмент в этом. Но я привык использовать только лучшее.

Рейн поставил локти на стол и подпер голову руками. А все же Энтон отличался от других. Если он решил сделать ставку на практиков, это могло оказаться как умнейшим ходом, так и великой глупостью. Главы отделений редко обращали на них внимание, и посмотреть, что из этого выйдет, было даже интересно.

– Вы знаете, что в Кирии сейчас неспокойно, и у Инквизиции много работы. Первое отделение не успевает бороться с врагами Церкви. У второго столько дел, что его уже можно назвать гвардейским полком. Ну а мы стережем покой короля и Совета, и для нас работа не кончается никогда. – Энтон сделал паузу и оценивающе посмотрел на собравшихся. – У нас много дел сейчас и еще больше впереди. Доверять случайному распределению я больше не собираюсь, я узнаю, на что вы способны, и найду применение. У каждого инструмента свое назначение, верно? – Д-Арвиль улыбнулся. В его улыбке не было заигрывания или лести – скупые факты да голый расчет.

Рейн так широко улыбнулся в ответ, что порадовался, что улыбку не видно под маской. Да, для каждого инструмента свое назначение. Ноториэсов брали в Инквизицию, потому что знали: им нечего терять. Там, где другой может послушать совесть, дать слабину, не может ноториэс. Так все думали и ждали этого.

Рейн переглянулся с Астом. А что, разве у них был выбор? После перевоспитания любая жизнь становилась подарком. Его выгнали из школы, и даже влияние отца не помогло. Да что там, отец тоже потерял свое место: у главы Восточной Церкви не могло быть сына-ноториэса.

Сначала Рейн раздавал газеты. Приходилось прятать заклейменное лицо, отводить взгляд. В шестнадцать его взяли работать на скотобойню. За убийство людей платили больше, а семья отчаянно нуждалась в деньгах – и Рейн вступил в Инквизицию. О да, он стал специалистом в том, что другие не могли.

– Я разделю вас на группы, – продолжал Энтон. – Каждая получит несколько заданий, и я увижу, каковы вы в деле.

Рейн снова ухмыльнулся. Какие же темные делишки замыслил Д-Арвиль, что решил подружиться с практиками? Метил на место главы Инквизиции и не гнушался ради этого ничем?

– И что это за задания будут? – Ансом хмурился и буравил нового главу взглядом.

Энтон вальяжно откинулся на спинку кресла:

– Все по-прежнему, – он улыбался. – Кого-то припугнуть, у кого-то вытащить правду, кого-то защитить. В конце концов, все мы служим королю и выполняем его волю.

Рейн едва сдержался, чтобы не хмыкнуть. Королю, ему самому, да. Все знали, что он был собачонкой на поводке в руках Совета.

– Вас здесь десяток человек, и завтра вы понадобитесь мне все. Получено донесение об ученых, которые проводят запретные эксперименты.

Рейн снова переглянулся с Иртом. Все как всегда.

Традиция передавать корону от отца к сыну прервалась со смертью последнего прямого потомка Яра. С тех пор короля избирал народ – на словах. На самом же деле члены Совета сражались за право возвести на трон своего ставленника, и их борьба была сложнее любой шахматной партии.

Церковь и Инквизиция заключили негласное соглашение и начали кампанию против ученой и торговой гильдий. Первую обвиняли в запретных экспериментах с демонами, вторую – в грабеже казны, взяточничестве, шпионаже.

– Детали я сообщу вечером. В течение месяца все практики пройдут несколько заданий под моим контролем, и я сделаю выводы. Кто-то шагнет наверх, а кому-то придется уйти. Хотя вы знаете, что из Инквизиции не уходят так просто, – в голосе Д-Арвиля послышался нажим. – Пока вы свободны, возвращайтесь к работе. – Глава мотнул головой в сторону двери.

Рейн уходил последним. Прежде чем дверь закрылась, он услышал бормотание Энтона:

– И кто же?

У выхода поджидал Анрейк Т-Энсом. Единственный, кто не вписывался в компанию благородных практиков. Вся его семья служила в Инквизиции, но отец не стал хлопотать за теплое местечко для сына, а велел подняться со дна самому. Рейну было жаль его: ни клыков, ни когтей мальчишка так и не отрастил, совесть не выбросил, и каждое дело превращалось для него в схватку на жизнь. Ему точно не было здесь места, от него даже пахло иначе: апельсином и пихтой, как от благородных.

– Потренируемся, пожалуйста? – Анрейк, как всегда, оставался серьезен. Он не позволял себе ни минуты на отдых или шутку, стремление учиться шло с ним бок о бок – в работе бы еще научился применять полученные навыки.

Рейн бросил взгляд на окно. Солнце стояло в зените, и жара проникла даже за холодные стены Черного дома. С улицы доносились гудение моторов и веселые голоса прохожих. Выходной не коснулся инквизиторов, но Рейн не спорил: в воскресный день город всегда становился врагом ему. Если он прятал лицо, замечая маску, прохожие переходили на другую сторону улицы. Если оставлял открытым, тыкали пальцами в клеймо ноториэса на щеке и перешептывались. Лучше позаниматься, и правда.

– Да, – коротко ответил Рейн.

Они прошли прямыми и узкими коридорами Черного дома. Три этажа сплошь занимали кабинеты, приемные, комнаты для собраний, но настоящая работа Инквизиции велась в подвалах. Под улицами города тянулись подземные лабиринты, все дальше и дальше, вглубь и вглубь. Комнаты для допросов, каменные мешки для одиночного заключения, большие общие камеры, каморки для детей на перевоспитании – в этом доме было уготовано место для каждого.

– Как думаешь, чего нам ждать от кира Д-Арвиля? – спросил Анрейк.

Парень явно сторонился других и старался держаться поближе к Рейну: то ли из-за схожего возраста, то ли из-за благородного происхождения, хотя то и дело пялился на клеймо.

– Время покажет, – уклончиво ответил Рейн, не спеша делиться мнением с посторонним: Инквизиция приучила не доверять никому. – А ты что думаешь?

Рейн мог признаться себе, что его не интересовало мнение Анрейка, но парень напоминал ему Кая: непокорными светлыми волосами, одновременно наивным и упрямым взглядом зеленых глазах. Будь брат жив, в этом году ему исполнилось бы двадцать, как Анрейку сейчас.

– Кир Д-Арвиль – тот, кто нужен Третьему отделению. Под его руководством практики займут достойное место в Инквизиции.

Рейн фыркнул. Кир Д-Арвиль! К представителям знатных родов обращались «кир» или «кира». Немногие практики следовали этикету, и между собой они привыкли называть всех по фамилиям. Все-таки, этот мальчишка был чужим в стенах Черного дома.

– Анрейк, давно ты в Инквизиции?

Рейн уже не помнил, когда последний раз вот так просто, первым, задавал вопросы сыну знатного рода. На словах перевоспитание исправило его и сняло вину, негласно же семью исключили из высшего общества.

– Шесть месяцев.

– Зачем ты здесь? – Рейн спрашивал осторожно, прощупывая почву, насколько парень готов довериться ноториэсу.

Анрейк нахмурился и не менял выражения, пока они не вышли на площадку для занятий инквизиторов. Целый арсенал и полный набор пыточных орудий – а больше для тренировок ничего и не требовалось. Обычно во дворе было шумно, но не сегодня – даже инквизиторы не устояли перед первым настоящим теплом и обменяли мрачные стены на солнечные улицы Лица.

Рейн направился в центр площадки, но почувствовал, что Анрейк остановился, и обернулся. Парень откинул упавшую на глаза челку, развязал маску и спрятал в карман. Без нее он выглядел еще моложе, щеки и подбородок покрывал светлый пушок.

– А разве я не должен быть здесь? – практик улыбнулся. – Мой род идет от Эсайда – основателя Инквизиции, соратника Яра. Каждый мой предок служил делу и защищал Кирию от демонов, убийц и предателей, продолжить их дело – честь для меня.

Заученные слова без капли искренности. Это Рейн чувствовал также отчетливо, как силу припекающего солнца или дуновение ветра. А ведь он сам мог оказаться на месте Т-Энсома. Служил бы Церкви, как отец, и, подобно Анрейку, стоял бы сейчас перед другим церковником, говоря ему, как верит в легенду о братьях, как предан государству. Как бы все было проще тогда!

– Ну, – протянул Аст. – Видящему всегда сложнее в мире слепцов.

Рейн рассеянно посмотрел на демона. С каждым годом он делался все более похожим на него, пока не превратился в копию: те же кудрявые черные волосы, те же серо-голубые глаза, тот же рост и худоба. Рейн спрашивал себя: не стань он ноториэсом, было бы у них столько же общих черт?

– Честь, – передразнил Рейн. – Она хороша: пугать стариков-ученых да шантажировать толстяков-торговцев.

Анрейк покраснел:

– И начинался мир с одного камня!

– Из Книги Арейна? Наизусть учил? – Рейн ответил снисходительной улыбкой.

Анрейк покраснел еще больше и отвернулся, пытаясь скрыть смущение. Знал Рейн таких, хорошо знал. Их не били отцы, не заставляли выписывать строчку за строчкой. Не отсаживали учителя на задние парты, не сравнивали с сыновьями великих родов. Они сами тянулись к вере, искренне хотели усмирить демонов, стать хорошими людьми. Вырастали, падали в самую грязь и видели, что демона слушает каждый – просто одни скрывали это лучше, а другие хуже.

Рейн скрестил руки на груди:

– Книга Братьев – та еще ересь. Церковь хочет подчинить не демонов, а людей, а Инквизиция старательно помогает в этом, чтобы держать всех в своих руках.

– Замолчи! – Анрейк едва не задохнулся от возмущения. Он выпучил глаза и со страхом огляделся, проверяя, нет ли кого рядом.

Рейн едва не рассмеялся. Ему было плевать и на Церковь, и на Инквизицию, и на учение, и кто и что пытается сделать. Он просто нуждался в деньгах, а работа требовала поддерживать образ ноториэса. Он мог говорить что угодно – хорошего от него все равно не ждали.

– Это слова твоего демона!

Развязав маску, Рейн кинул ее в траву и напоказ ухмыльнулся.

– Ноториэс, – закончил Анрейк, но от него это звучало не приговором, а сочувствием.

– Да, и что?

Парень уставился в землю. Никто никогда не отвечал на этот вопрос. Люди ждали от ноториэсов обмана, предательства, удара из-за спины, хотя не могли сказать этого вслух. Вторых шансов они не давали и уж точно не верили, что заплатить за него собственной шкурой достаточно.

Рейн взглянул на Анрейка так, словно в нем собрались образы всех, кто презирал и ненавидел его, и парень отшатнулся от этого взгляда, подняв руки, словно готовился защищаться.

– Что, легче стало? – ядовито спросил Аст.

Рейн вздохнул, признавая, насколько все это лишнее. Он с усилием улыбнулся, хотя улыбка вышла кривой, будто свело одну сторону лица, и спросил:

– Ты хотел потренироваться. С чего начнем? – Он повернулся правой щекой. На левой от скулы до подбородка тянулся узор из черных линий, похожий на изогнувшуюся змею – клеймо ноториэса, символ Аша, и Рейн уже привык прятать его.

– Я хорошо стреляю, – Анрейк помедлил с ответом, – но в драках пропускаю удары. Мне не хватает скорости, а ты самый быстрый из нас.

Рейн едва сдержал смешок. Знал бы этот мальчишка, что ему пришлось стать быстрым, чтобы убегать от своих преследователей.

– Хорошо, – ответил он, бросая плащ на землю, затем снял с пояса пару кинжалов, револьвер и аккуратно положил их поверх.

Анрейк вытянулся и поднял сжатые в кулаки руки к лицу.

– Тебе никогда не хватит скорости, если будешь стоять, как дуб. Ноги немного согни в коленях. Спину расслабь. Почувствуй легкость в теле. Ты учишься уворотам, а не защите, тебе надо быть не деревом на ветру, а самим ветром.

Рейн неожиданно сорвался с места, подлетел к Анрейку и кулаком врезался в плечо парня. Тот отступил, но во взгляде появился задор. Рейн поднял руки для нового удара.

Глава 3. Из кнутов и громких слов