Планетарный миксер

Планетарный миксер

Дмитрий Cерков

© Дмитрий Cерков, 2024

ISBN 978-5-0062-5128-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть I

Глава I. Гран-при

С самого детства Аня любила сочинять.

В четвертом классе ее даже записали в школьный кружок.

Кружок тот был редакцией школьной газеты. На ее страницах Аня публиковала свои первые заметки и рассказы. Ничего серьезного, но ей нравилось. И еще бы! Не просто сочинительствовать, но публиковаться на страницах! – это уже уровень!

«Совсем как взрослые писатели», – радовалась она.

Надо ли говорить, что Аня чувствовала себя настоящей писательницей? Самой что ни на есть взаправдашней! С удовольствием приходила, садилась за парту и выдумывала. Сходу и без подготовки. Все подмечали это ее необычное свойство. Иным требовалось посидеть и как следует подумать, чтобы что-нибудь придумать. Но Аня – совсем другой случай. Мысли сами рождались в ее голове и оживали на бумаге. Все происходило точно само собой. Аня лишь успевала записывать. Словом, с фантазией у нее был полный порядок. Даже слишком, потому что фантазировать ей определенно нравилось больше, чем учиться.

Она никогда не понимала тех, кто вымучивает свои сюжеты и истории. «Какая же это история, если она не развивается сама собой», – думала она. История на то и история, что абсолютно неизвестно, куда она приведет. Вот и Аня не знала, куда. Она доверяла свою шариковую ручку истории и та сама писала себя. На удивление и Ани и окружающих.

Она и сама не знала, откуда берутся в ее голове все эти истории, но ей нравилось думать, что она талантлива.

Во всяком случае, думать, что ты талантлив в чем-то, когда ты больше не талантлив ни в чем, не так уж и плохо. На том она и решила.

Как любая уважающая себя редакция, школьный кружок занимался не только написанием текстов, но и принимал участие в различных мероприятиях, даже Интервью брали. Но к этой стороне деятельности кружка Аня всегда была равнодушна и никогда не принимала в этом участие. Журналистика ее совсем не интересовала, потому что в ней не было место сочинительству. В ней описывалось происходящее в обычном настоящем мире.

«А что может быть скучнее настоящего мира? – всегда думала Аня. – И так уже в нем живем. Ничего нового, а даже если что-то случается, то все равно в пределах скучных новостей».

Поэтому журналистику она считала полным занудством для не талантливых. Для людей, что не могут придумать своего, а потому только и записывают чужое. «Да и вообще, – сокрушалась Аня, – как можно писать о чем-то, если даже приукрасить нельзя? Скукота… В самом деле журналистка – для бездарных. Никакого творчества».

«Если же в журналистике находится место сочинительству, то тогда никакая это уже и не журналистика, – размышляла она. – А раз так, лучше сочинять что-то в своем собственном мире, чем быть журналистом и сочинять в обычном».

Так и сочиняла.

Один из ее рассказов получился особенно хорошо. Даже выиграла областной конкурс начинающих прозаиков, получив не абы что, а какой-то загадочный «Гран-при». Она тогда даже слова такого не знала и еще удивилась, почему кому-то досталось почетное и понятное первое место, а ей – какое-то непонятное слово:

«Гран-при».

Когда же она узнала его значение, то удивилась еще больше.

«Зачем тогда вообще нужно первое место, если над ним располагается этот „Гран-при“? – не понимала она. – Тогда это уже никакое не первое место, а сразу второе».

А раз так, то зачем вообще этот сдвиг? И кому этот сдвиг в голову пришел? Лучше бы вместо этих сдвигов что-нибудь нормальное сочинили.

«В самом деле, – в очередной раз убедилась она, – лучше заниматься сочинительством в вымышленном мире, чем выдумывать какие-то выдумки в обычном».

Так из-за чьей-то выдумки она потеряла свое заслуженное Первое место.

Глава II. Лист

Больше всего ей нравилось это чувство: создавать из ничего что-то. Заполнять чистый лист, превращая его в историю. Точно сеять зерно в неживом, превращая это неживое во вполне живого человека. Ну или людей. И все же, создавая персонажей, она предпочитала не планировать их действия и не руководить ими, а оставлять им простор для самостоятельного развития. Она не хотела ограничивать их, а потому скорее вела дневник от их лица, описывая их свободные действия, на которые никак не могла повлиять. Даже если сильно хотела. Такой себе наблюдетель-летописец.

Аня хотела стать писателем.

Но в средней школе разленилась и бросила кружок.

То же самое случилось и с художественной школой, и с бальными танцами, и даже с английским языком. Это все вышло как-то само собой. Так же как мысли сочинялись в ее голове. Словом, сочинила она себе халяву.

В жизни у нее вдруг случился такой странный этап, когда она побросала все кружки и секции, в которые ее поназаписывали родители, а в новые сама уже записываться не стала. И в отличие от большинства одноклассников, которые занимались кто чем, она занималась одна и ничем.

Потом она окончила школу, и вместе с ней окончила писать. Настоящий мир своими заботами вытеснил из головы мир воображаемый, заполнив голову преимущественно документами, экзаменами и дорогой до экзаменов и обратно.

Лишь на 4 курсе она вспомнила о том, что когда-то сочиняла, и попробовала снова, но выходило уже как-то не так. Приходилось посидеть и подумать. Прямо как ее товарищам по школьному кружку. Вот она попыхтела-попыхтела, да опять бросила. Зачем заниматься чем-то, если это что-то все равно не получается.

Устроилась на работу. Может, хоть там получится?

Но на работе получалось еще хуже, чем до.

Но делать-то нечего. Только и оставалось, что работать дальше. Настоящий мир на то и не выдуманный, что требует оплаты подписки за пользование им.

И она пользовалась и платила, и работала, чтобы пользоваться.

«И что за мир?! Я бы выдумала лучше», – представляла она мир, который бы сама написала. Ничего круче этого мира и представить было нельзя. Но она из раза в раз представляла. Первым делом, она бы удалила из него работу. Словом, с фантазией у нее по-прежнему был полный порядок.

И вот однажды, бросив все и всех, Аня решила стать взрослым Писателем.

Вспомнила школьную газету, соединенные между собой парты и коллективное обсуждение рассказов друг друга. Включила скучные новости – там все только хуже и хуже.

Она подумала, что мир настоящий все равно однажды закончится, а мир сочиненный останется. Работать в настоящем мире в таком случае и вовсе бесполезный абсурд. Ни одна работа все равно не в состоянии удержать настоящий мир от его конца.

И поэтому, пока мир еще не закончился, она купила себе тетрадку и на скопленные деньги отправилась куда подальше в глазах и словах многих.

А куда подальше значит в маленькую деревушку.

В старенький домик на берегу, который как раз искал своего счастливого нанимателя.

Глава III. Автобус

Но до старенького домика еще нужно было дойти, а точнее – доехать. Впрочем, путешествие выдалось настолько летне-заурядным, что и сказать о нем, кроме душного автобуса и кочек, совсем как нечего. Жарко и немного укачивает. Классическая во всех смыслах поездка – когда ноги затекают, и одна из ног, та, которая снизу, немеет и отнимается насовсем.

У неё насовсем – правая. Что тут поделаешь – за место приходится платить ногами. В такое время живем. А еще пятой точкой. И почему все автобусные сиденья одинаково плоские и твердые?

Но на сиденьях загадки автобусов не заканчиваются. У автобусов есть еще одна общая черта – они все одинаково медленные, а время в них идет 1 к 2. В смысле, 1 минута как 2. Иногда временной парадокс можно скрасить сном, но после сна автобусное время, кажется, старается взять реванш и перед самым окончанием маршрута замедляется до 1 к 3, чтобы окончательно выровнять пятую точку, придав ей автобусный манер. У Ани, впрочем, еще оставался небольшой запас выпуклости. Чего, конечно, не скажешь про запас терпения.

Когда она проснулась, автобус был пустым или, во всяком случае, казался таковым. Иногда в нем появлялись случайные тени с сумками, но все они вскоре растворялись в солнечном урагане. Они чем-то напоминали мух – вот муха есть, а вот ее нет. Как бы совсем между прочим, настолько несущественное перемещение, что не требует никакого контроля и фиксации вниманием.

Кстати, про внимание – оно было в проносящиеся деревья, да кусты. Все совершенно зеленые и совершенно постоянные. Они бегом передвигались вместе с автобусом, каждый раз догоняя его и махая Ане своими веточками. А иногда мимо проносилось целое стадо березовых зебр.

Первые несколько часов это даже по-своему увлекательно, но даже деревья могут надоесть, если прыгают перед твоими глазами на протяжении 15-часовой поездки из дома прямиком до плоской попы.

– Не могут же они быть везде, – тоскливо прогудела Аня, глядя на зеленые трафареты.

Вскоре она поняла – могут.

Зебры так и вовсе.

А она не могла не смотреть. Смотреть-то ей больше было некуда. Книг с собой она не прихватила. Ни одной-одинешеньки – не любила она их.

Да, странное дело, она любила писать истории, но не любила их читать. Все дело в фантазии. Когда она бралась за любую книжку, она не могла отделаться от ощущения, что ее написал кто-то совсем такой же как она – ну, человек с двумя руками и ногами. Когда она думала об этом, то хотела чтобы следующим человеком с двумя руками и ногами, о котором подумают в таком странном ключе, была она сама. «Зачем читать чужое, если можно написать свое?» – так думала она, когда писатель по ту сторону книги словно давал ей пинка. А еще ей всегда казалось, что она может написать не хуже.

Конечно, она не могла, но ей все равно так казалось. И поэтому, чтобы в лишний раз не провоцировать себя, Аня вовсе отказалась от идеи читать. Как и от многих других идей. Оно и понятно. В голове для идей есть ограниченное место. Чтобы поместить одну идею, прежде нужно избавиться от другой, освободив полочку для новоиспеченной. А еще не все идеи могут соседствовать друг с другом – иногда может возникнуть конфликт оборудования. Да и вообще, разве может соседствовать друг с другом что-то противоположное? Так же и с ума сойти недолго. Поэтому, предпочитая не сходить с ума, Аня отключила чтение и не подключала обратно, предпочитая узнавать только краткое содержание книг и рассказов, но не читая их самостоятельно. Так она узнавала сюжет и могла, не читая книгу, поставить ей однозначную оценку.

И поставила своим ногам однозначную двойку, когда после часов наблюдения за зебрами, они буквально отказывались выполнять свое целевое назначение. Левая так и вовсе подкашивалась, словно сговорилась с тяжелой сумкой на правом плече.

Но стоило выйти из автобуса, как сумка вдруг полегчала, а ноги пошли.

И пришли куда подальше.

Буквально. Но буквами не описать. Это вам не журналистика, в самом деле.

Глава IV. На отшибе

Иногда люди говорят «на отшибе».

Но как убедилась Аня, «отшиб» отшибу рознь.

Перед ней был самый натуральный, первый образец отшиба, с которого все остальные отшибы сделали реплику, ну или слепок на худой конец.

В деревушке чувствовался упадок наоборот. То есть, для кого-то увиденное могло показаться упадком, но не для нее.

Едва оказавшись там, она сразу поняла:

Вот Оно!

Дома осели и покосились. Избушки буквально уходили под землю, точно проваливались в подземный мир. Одна так и вовсе напоминала ту самую избушку на курьих ножках. Только ножки были не куриные, а их скорее вообще не было. Но то, что в этой избушке обитала Баба-яга не было никаких сомнений. Плющ да заросли. У входа – метла и ступа. В самом деле ну кто еще может там жить? «Разве что никто…» – насмотревшись, как качается ветхая калиточка над одуванчиками, двинулась дальше. Вместе с ромашками.

На синем небе не одного облака.

Посмотрела на часы. Еще только 17:34, а в небе долька Луна. Аккуратная белая медуза. Что куда-то плыла.

«Как же здорово, – подумала Аня. – Я не ошиблась».

Разве можно представить лучшее место для того, чтобы начать все сначала. С чистого листа. Здесь же вообще ничего нет. То есть вообще ничего…

Самое то для самого лучшего начала.

Взобравшись на холмик, она увидела небольшой, но вполне земной домик и пожилого мужчину в пожилом пиджаке. Модном настолько когда-то, что неизбежно скоро станет модным опять. С каким-то значком на груди.

Так выглядел ее проводник в лучшее начало. И она по мшистой тропинке спустилась к нему.

Мимо все тех же ромашек.

Мужчина в не за горами модном пиджаке не скрывал удивления. Молодая девушка и в их захолустье. Где и живет-то всего три пенсионера да одна Баба-яга. Как выяснилось в ходе устного опроса – баба Зина.

Несмотря на то, что хозяин заброшенного домика, поздоровавшись, первым делом назвал свое имя, Аня так задумалась или засмотрелась, что или не услышала, или забыла его, а потому обращалась к нему просто – Дедушка.

И еще бы. Дедушка был приветливый, громкий и не по годам энергичный. В общем, самый классический Дедушка. Такой у каждого был.

– Дедушка, а вон там что?

– А, там… там у нас, внучка, мыс такой краси-и-ивый. Потом сходи посмотри обязательно. Но только осторожно там, дикий он у нас, неблагоустроенный, упасть можно. Лет двадцать пять назад один приезжий оттуда упал и больше его никто не видел…

– Упал? – заинтересовалась Аня (чем не сюжет для книги?) – А откуда он? Где жил? Как его звали?

– Ну… кто ж его вспомнит. Я ж говорю, приезжий… Я сам не видывал, в деревне слухи ходили. Милиция вроде даже приезжала…

«Так и знала, – разочарованно вздохнула Аня. – Очередная байка, чтобы туристов отпугивать. Да и вообще. Дурак какой-то, – подумала она, глядя на проплывающую по небу медузу. – Зачем падать с мысов, если можно с них смотреть? Такая ведь красотища, чтобы с нее падать».

– Ты, ну это… обращайся, если что, – сказал Дедушка.

– Спасибо, Дедушка, – ответила Аня.

Получив заветные ключи и дождавшись заката, она зажгла восковые свечи и открыла толстенькую тетрадку с еще белыми листами.

Начала писать свой рассказ.

Часть II

В любом среднем или большом городе.

Где-то между летом и осенью.

Глава I. Ну вот. Теперь еще и она

Дождь уже заканчивался, но в стоке трубы еще кипятился ручеек.

Последние пузыри. В вечернем дворе. В сумке тетрадка.

Я просто хотела посидеть одна, но тут появилась эта. В сером спортивном костюме. Остановилась и давай на меня пялиться.

Обозналась, может?

Нет. Смотрит стоит. Вот же блин.

Даже не знаю, что хуже. Когда на тебя пялятся мужчины или женщины.

Что ей от меня вообще надо? Пристально еще так.

В капюшоне. Маньячка какая-то. Отвести взгляд. Не провоцировать.

Так, наверное, уже можно проверить?

Ушла? Ну и слава богу…

Пустая клумба.

Плитка.

Хорошо.

Нет. Не хорошо. Вернулась и опять на меня смотрит. В руке что-то держит. И бежать некуда.

Кто придумал эти П-образные дворы?! Наверное, те, кого ни разу не загоняли в угол. Бестолочи.

Ну вот… теперь ко мне идет.

– Привет, – сказала она, держа в руке баночку пива.

Я промолчала. Это значит: «Пошла на фиг».

– А я… это, – промычала она, протирая внешней стороной ладони лоб. – Пробегала тут, ну и посидеть немного решила…

Еще и вспотевшая вся. Вот же блин.

Я промолчала. Может, поймет, что я не реагирую, и отстанет.

В самом деле. Что за ерунда. Бежала бы себе куда бежала. Я-то тут при чем? Каким же таким образом я оказалась втянута в ее пивной маршрут.

Она промолчала, открыла баночку и жадно заглотила ее содержимое. Ну как из пустыни сбежала. Готова поспорить я видела даже ее слюну. А может быть, слышала. Не знаю, что хуже.

– Что-то, подруга, на тебе лица нет, – насытившись, вдруг произнесла она.

– От меня хотя бы не пахнет, – ответила я.

– Ну ты уж извиняй. Но с лавочки я все равно не уйду. Пиво-то я уже открыла.

Я сморщилась и завертела шеей. В поисках, куда можно пересесть. Чтобы от нее и подальше.

– Зря стараешься. Нет тут больше, – безразлично сказала она. – Поверь мне, я тут много ходила. Ты лучше давай, колись, что случилось? Так интересно, что пиво кончится раньше, чем ты начнешь.

Лицо в капюшоне кофты – не разглядеть. На вид молодая, средней степени худощавая, раздражает, но голос приятный, не высокий и не низкий. Тонкие, даже красивые немного жилистые руки. Белые. Что же ей от меня надо?

Мое терпение, конечно, ангельское, но она просто вынуждает.

– Ты всегда к незнакомым людям пристаешь? Или только когда выпьешь? – спросила я. – Тебе поговорить больше не с кем?

Она напряженно задумалась, точно подбирая ответ, но сдалась.

– Вот же отстой… – виновато вздохнула она. – Ладно, ладно, ты меня раскусила. Не с кем.

– А я еще думала, что это я жалкая… – демонстративно посмотрела я на это недоразумение.

– Зато посмотри, какая я полезная: смотришь на меня и сразу самооценка поднимается, – улыбнулась из-под капюшона она.

– Я так понимаю, что ты не отстанешь?

– Не-а… – сделала глоток и протянула она.

Вот же навязчивая… блин.

– Не понимаю, зачем…

– Просто, – ответила она.

– Просто – что?

– Просто, как ты подметила, мне не с кем поговорить. Просто, как я подметила, тебе не с кем поговорить тоже, – она сняла капюшон и поправила освободившиеся волосы.

Темно-русые. Спутавшиеся.

Ну хоть запах выветрился.

– Не нужно мне ни с кем говорить, – наконец, ответила ей я. – Лучше иди, куда шла… или бежала, или что ты там делала.

Она лишь безразлично уставилась куда-то наверх. Сделала еще один глоток. Потом почесала нос.

– Эй, я с тобой говорю! – не выдержала я.

– Ты же не хотела со мной говорить, – покосилась на меня она.

Вот же блин. Еще и к словам цепляется. И ко мне прицепилась. Натуральная растрепанная прищепка. В своем заношенном спортивном костюме. И кроссовки туда же. Носки и белые щиколотки торчат. И чем же я так провинилась?

– Слушай, а тебе пить-то хотя бы уже можно? – спросила я, пытаясь определить возраст этой нарушительницы. Распознавательных колец-то на пальцах нет, а на глаз черт ее знает.

– Ну вот… опять, что ли… – проворчала она. – И почему «мое можно» так всех касается. Я же не спрашиваю, можно ли тебе по ночам одной в этих закоулках сидеть.

Я промолчала. Так-то справедливое замечание.

– Знаешь, – задумчиво произнесла она. – Я думаю, у каждого человека есть своя особенная история, как раз для такого случая.

– Какого такого?

– Случайного, – улыбнулась она.

– И?

– И твоя история, подруга, прямо просится наружу.

Совсем сдурела от своей пробежки.

– Ты что, психолог или экстрасенс какой?

– Нет. Лучше, – улыбнулась она. – Я твой ангел-хранитель.

Глава II. Ангел-хранитель

Не знаю, что меня удивляет больше: что мой ангел-хранитель сидит в спортивном костюме и пьет пиво из баночки или, что я вообще до сих продолжаю сидеть на одной лавочке с этой сумасшедшей.

– Это тебя так с одной банки, или ты до этого уже успела? – спросила у ангела-хранителя я.

Хорошо, что еще хоть семечки не щелкает.

– Да ладно тебе, уже и пошутить нельзя, – усмехнулась она и, поболтав рукой, проверила на слух и вес запас ангельской жидкости. – А впрочем, кто знает, кто знает, – задумчиво промычала она под конец.

– Так, все… С меня хватит. Ты меня пугаешь. Пойду-ка я отсюда, – попыталась я встать, но она холодным голосом опередила:

– От меня не убежишь.

Потом улыбнулась и добавила: – Посмотри на меня, – она манерно провела рукой вдоль спортивного костюма. – Если потребуется, я тебя все равно догоню.

Ну вот. Теперь она мне еще и угрожает. Точно маньячка. И света в окнах нет. И прохожих тоже. Только эта ненормальная… Блин. Кричать все-таки придется. И громко. Хотя… – Тетрадка-то в сумке. – Может быть, я этого заслужила и теперь уже мой черед? Неужели все наконец закончится…

– Так что считай, что ты у меня в заложниках, – улыбнулась она. – Но только на одну историю. На один рассказ. А после… а после я тебя отпущу, обещаю, – она сделала глубокий глоток, и, клянусь, я видела как жидкость пробежала по ее горлу.

– Хорошо… – села я на обреченную скамейку. – Что же ты хочешь знать? Какую историю?

– Ту, которая привела тебя сюда. Эту историю, – она хищно уставилась на меня серо-зелеными, почти кошачьими глазами.

– А эту… – выдавила я. – Ты все равно не поверишь…

– Я-то? – почти оскалилась она. – Ты посмотри, что в моей правой руке. Я сейчас готова поверить во все что угодно, – она улыбнулась и спрятала левую руку в карман.

– Ладно, ладно, – капитулировала перед этой сумасшедшей я, прикидывая, какую бы такую историю сочинить, чтобы поскорее от нее отделаться.

– Нет-нет, так не пойдет… – она прикрыла левый глаз и заглянула в опустевшую банку правым, – без выдумок. Иначе не засчитается.

– Но как ты…

– Ты забыла? Я же твой ангел-хранитель, – мой ангел-хранитель, сгорбившись, с разочарованием изучал пустое отверстие в пустой баночке.

Глава III

– Не знаю, с чего начать…

Наверное, мне всегда нравилась ветхость. Не то чтобы я прямо тащилась от старости и мечтала поскорее сама превратиться в нее, но что-то в этой рухляди я всегда находила. Чем старее – тем лучше. Так я относилась к вещам. И, наверное, поэтому, плюнув на новые вещи, я поехала к старым. В самое что ни на есть старое Никуда.

Когда Дедушка вручил мне ключи от дома, я почувствовала, что Вот! Наконец-то моя история начинается. Начнется прямо здесь и сейчас. В этом стареньком домике, что в конце мира, я видела совершенное начало. Для чего-то совершенно Нового…

– Ты же сказала, что как раз от новых вещей ты и уехала к старым. А теперь говоришь, что уехала к старым, чтобы начать новые? – мой ангел-хранитель почесала слегка покрасневший нос с розовым пятнышком на кончике.

Ничего она не понимает.

– Чего ты к словам-то придираешься? Я так вообще ничего рассказывать не буду… Да и при чем тут вещи-то… Я же хотела начать заново, понимаешь? А вещи… это так… просто нравятся мне старенькие безделушки, вот и все. Не в этом же дело. Просто… когда-то давно, еще в школе… В общем, я всегда хотела написать рассказ. Собственный и абсолютно мой. Но с возрастом совсем не писалось. Вот. И я подумала… что нет лучшего места для начала, чем совершенный глухой конец. Вот я в нем и очутилась…

– Ясно, продолжай, – отстала она, все еще с надеждой заглядывая в эту бедную баночку.

Глава IV. Дом у самого мыса

– В общем, это было совершенное захолустье… Я бы даже сказала, что время в нем шло как-то по-другому. Даже не знаю, как и объяснить. Не быстрее и не медленнее. А вот просто, по-другому. По-своему.

Когда я увидела дом, то сперва подумала, что он заброшен.

Но я ошиблась.

Это место было заброшено только людьми. Но не брошено природой. Она заботилась о нем: диким плющом согревала деревянные стены, которые долгие годы не согревал человек. А еще шершавый мох… как настоящий ковер, а еще…

И вдруг я. Такая я. Даже не знаю, лишняя я была там или нет. До сих пор не знаю. Там ведь жили не люди, а… кусты. Там цвели стены. А они обычно… так не делают. Там я увидела тень от жизни. От маленького росточка под большой сточной трубой. Совсем маленькую тень. Еле заметную. Сама не знаю, как я вообще заметила. Просто увидела и присела. А там такое маленькое… А на столе… в обеденном зале, когда полдень, появлялся он. Изгиб света. Свет из окошка переламывался через краешек стола и опускался вниз. Каждый раз. В одно и то же время. Этот маленький изгиб. Такой задумчивый, когда посмотришь. И почему он гнется? – Мой изгиб мысли, – даже почему-то подумала я. Он словно что-то забыл, но каждый раз надламывался, чтобы вспомнить. И все равно никак не мог. Это все так странно… И, возможно, я не должна была, но так я оказалась там. В этом странном месте, где гнется даже свет.

Мне это нравилось. Я словно раскопала давным-давно потерянный клад, что долгое время лежал в земле и сохранился как раз для меня. А какой из этого клада был вид из окна… Прямо на речку. Ты когда-нибудь видела речку ранним утром?

– А?.. Я? – замешкался мой ангел-хранитель. – Нет, никогда, – произнесла она с досадой.

Мне даже пожалеть ее захотелось. Бедняжка, она столько упустила.

– Едва я оказалась там, я сразу поняла: так вот где…