Изгои

Наркомания – не лучшая зависимость, если есть какая-то зависимость со знаком плюс, то это точно не она. Сашка, медленно, но уверенно всё больше и больше, погружался в затягивающее его болото. Начав приобретать наркотики по праздникам, через несколько месяцев он уже покупал их несколько раз в неделю и даже вынужден был подтаксовывать, чтобы потратить заработанное на дополнительную коробочку травы. Постепенно рукоприкладство, в семье Светы, стало нормой, а её дети большее время начали жить у бабушки, так как она пыталась оградить их от домашнего кошмара. В отношениях Сашки и Светы именно она была тем крепким плечом, о которое можно было опереться, а стабильная работа судебным приставом, открывала перспективы карьерной лестницы и уверенности в завтрашнем дне. С другой стороны, именно она выступала в виде надёжной бухты, так как квартира, подаренная родителями Светы, всё же, принадлежала ей. Именно поэтому поведение Сашки было отчасти понятно – бесшабашное сумасбродство, уверенность в безнаказанности, выросшее из ощущения никчёмности и злобы на самого себя. Ему можно было практически всё, при этом его семье, детям, за все его выходки достанется «лёгкий ветерок» – всю бурю примет Света и её родители. Мама Светы, безусловно, из лучших побуждений, но явно не сталкивавшаяся с подобными ситуациями, делала всё от неё зависит, чтобы успокоить, помирить и объяснить молодым, как они необходимы друг другу, какие у них чудесные дети и дальше всё будет только лучше и лучше. Именно из этих соображений она периодически забирала Ваню, которому недавно исполнилось три годика и большенькую, пятилетнюю Дашу, к себе, оставляя молодым больше времени побыть наедине. Достигнутый эффект оказался диаметрально противоположным, возможно, наличие трудностей, постоянная необходимость в заботе о себе и детях, сплотила бы семью, но было уже поздно.

Только в парке, совсем возле дома, они замолчали и шли молча, обдумывая сказанное, услышанное и произошедшее, за сегодняшний день. «Я не хочу домой, – сказала Света, – даже больше скажу, – я не могу туда идти, там везде кровь. Там пахнет кровью, понимаешь?» Игорь молча кивнул в ответ. «Ты что будешь сейчас делать? Ты домой пойдёшь?» – спросила Света. «Я сейчас возьму водки, после такого вечера, грех не выпить, выдохну, посижу, где ни будь на лавочке, а потом, да, пойду домой. Торопиться мне сегодня некуда. Надя в больнице, на липосакции, за детьми соседку, попросил сегодня посмотреть, так что дома, я уверен, всё хорошо и без меня». Света схватила его руку – «Можно я с тобой, пожалуйста? Я не хочу сегодня быть тут. Я не хочу даже думать о том, что мне придётся туда вернуться. Я хочу быть с тобой».

ГЛАВА III ИДИЛЛИЯ

июнь, 1996 г., п.г. т. Светлый путь

В дверь квартиры, которую уже около года снимали Игорь и Надежда, позвонили: «Я открою, опять сосед с разборками пришёл», – сказал Игорь и отложил учебник истории седьмого класса, в сторону. Перешагнув лежащие на полу развалы книг, в основном учебники по истории, разных классов, контурные карты, стопкой сложенные тетради и открыв дверь, увидел старшую сестру своего одноклассника – Лену и её мужа Максима. Ребята были незначительно старше Игоря и, живя где-то далеко, на Крайнем Севере, по знакомству, ещё со школы, сдали им, пустующую квартиру.

«Привет, молодёжь! Как жизнь, – начала весело Лена, – грызёте гранит науки? А у вас уютненько, Макс, посмотри, как они детскую кроватку впихнули, здорово! Ну рассказывайте, как вы?» Игорь, не ожидавший такого жизнерадостного напора, слегка замялся – «Привет, всё здорово, спасибо вам, если б не вы хрен знает где бы мы сейчас жили. А чего рассказывать, вы и так половину уже знаете – из дома в деревне, родственники Нади, громогласно подарившие его нам на свадьбу, правда, на словах, попросили нас уйти; я взял академ и работаю в школе учителем истории…» «Не обманывай ребят, – прервала его Надя, – учителем всего! История – это основное – про этих арабов и берберов я уже слышать не могу, – вчера ему книжку читала, вслух, пока он тетрадки по естествознанию проверял, и уснула, а заметил это он, – ткнув, со смехом пальцем в Игоря, – тогда, когда я несколько раз запнулась и уже во сне, несколько раз повторила – «арабы и берберы, арабы и берберы». Смеясь, все прошли на кухню. «А ещё, Игорь позавчера шубу сжёг соседу!» – продолжала хвастаться заслугами Надя, не обращая внимание, что данная заслуга весьма сомнительна. «Стоп, – оборвал её Макс, – какую шубу? На дворе июнь!» «Точно! – весело смеясь, подхватила Надя, – мы и сами обалдели, когда сосед, живущий двумя этажами ниже, предъявил нам шубу с дырой. Я не удержалась и, даже, мысленно перекрестив сказала «чур меня». «Официальная, дедова версия гласит, – продолжил Игорь, – что я, если опустить нецензурную лексику, нехороший человек, курил на балконе и бросил бычок вниз, который спланировал на только что сшитую, из соболиных хвостов, шубу, последней коллекции. Ну да, а что мы? Двумя этажами ниже, как назло, дед решил проветрить шубу – на фиг она ему сдалась на юге, тут даже на Новый год дождь идёт, где он в ней собрался рассекать?! Ну так и вот, – бычок, вылетевший с четвёртого этажа, абсолютно горизонтально упал на шубу времён пугачевского восстания, от чего последний очень рассорился и вызвал милицию». Макс, втирая слезы смеха, произнес: «Ну-ну, не останавливайся, я заинтригован». «Ну а что дальше, дальше через несколько дней пришел участковый, который осмотрел моё место для курения, оборудованное уже на кухне, а не на балконе, где я, как обычно, греясь на солнышке, готовился к завтрашним урокам; подняли прогноз погоды, чёрного, для шубы, дня календаря и выяснили, что в городе в этот день был сильный ветер, после чего пришли к выводу – версия, высказанная потерпевшим, имеет место на существование, но моя вина однозначно установлена быть не может – бычка сигареты с отпечатками нет, ветер был, шуба есть, но все следы к шубе ведут в лохматую древность. На том и порешали» – закончил рассказ Игорь.

«А вы знаете, как мы тетради проверяем? Весело смеясь, продолжала Надежда, – он сидит, читает, какую-то дополнительную литературу, а я ему – вслух, ответы тестов – одну, другую тетрадь беру, потом он отрывается и спрашивает – это чья тетрадь? Я ему – Маша Воронкова. Знаете, что он мне ответил – этой девочке ставь пять! Он даже недослушал ответы теста до конца! Я начинаю ревновать!» – с этими словами она села Игорю на колени и обняла за шею, – потом, правда, он попытался объяснить, вернее, оправдываться, я думаю, что мол очень любознательная девочка, много читает и засыпает его вопросами на уроках», – подмигнув, с улыбкой, Игорю, продолжала рассказывать о жизни Надя.

«Что ещё – что ещё? А! У нас же крокодил живёт, вернее, жил… К нему тут соседские дети выстраивались в очередь на просмотр! Рассказываю, – продолжала Надя, – мой рыбак притащил недавно несколько пескарей и одного тритона – вылитый крокодил, только маленький и рассказал соседям, что он выращивает настоящего аллигатора, усиленно кормит, чешет за ушком и всё такое – детвора была в восторге! Увы, в неблагоприятный день, для млекопитающих, он вылез из аквариума и утопал на балкон, где благополучно высох и превратился в мумию… Жалко животное, конечно, но пескари у нас ещё живут… Детвора расстроилась, конечно, узнав, что мы отдали его в зоопарк, но с другой стороны – что нам с ним было делать? Жрёт-то он много, а рано или поздно и нас, и их сожрал…»

«А ты какие сигареты куришь?» – спросил Макс. «В основном „Есаульские“, – угощайся», – Игорь протянул ему пачку сигарет. «Нет уж спасибо, у меня свои, – Максим достал пачку „Lucky Strike“, – пошли покурим, там, где ты не куришь, заодно помянем безвременно ушедшего аллигатора, – он засмеялся, – на балкон».

«Слушай, Игорь, мы тут с Ленкой посовещались, она прям горой за вас и готова дальше помогать, не просто так в гости пришли, а по делу. Короче говоря, Ленка попросила поговорить с тобой и предложить ехать с нами на Север. На работу устрою, квартира у нас там, поживёте некоторое время с нами, потом и тебе квартиру дадут. Вот смотри сейчас ты что куришь? Не показывай даже! Будешь курить „L&М“! Мне Ленка рассказала, что ты сейчас, на две с половиной учительской ставки, нахапав всё, что можно из предметов, и даже физкультуру, чтобы больше получать и тянуть семью, имеешь двести пятьдесят шесть рублей в месяц, из которых сто двадцать отдаёшь нам, за съём. У тебя три месяца назад родился сын, что его здесь ждет? Надюха не работает… ну сейчас понятно, а оклемается, куда выйдет? Где ей тут работать? На Севере её Ленка к себе возьмёт – она там шмотками торгует. Ты рассчитываешь накопить на квартиру?! Любовь и всё такое это очень хорошо, но даже Надя, твоя, скоро весь мозг тебе высосет из-за отсутствия нормальных условий, а главное – денег. Ты же знаешь, что я родился и вырос в этом посёлке, но уверен, что этот „Светлый путь“ точно никуда не приведёт. В общем, мы приехали, до конца лета – начала осени, в отпуск, время у тебя ещё на раздумье есть. С тебя только деньги на билеты, на обоих, ну и так… на мелкие расходы. Всё остальное – с нас. Ну всё думай, мы зайдём через месяц – два, – хлопнув Игоря по спине, Макс крикнул, – Ленка, пошли домой – я – готов».

Игорь никогда не помышлял уезжать из родного для него города – от тут вырос, тут жили все его друзья, одноклассники, родственники, пусть даже отношения с некоторыми, совсем не сложились; здесь была та природа, которую он знал и любил – река, горы и связанные с ними палатки, костры и песни под гитару; именно здесь уже появились любящая его детвора – школьники, у которых он был учителем.

Несколько дней назад Надя встретила Игоря, в приподнятом настроении – «Любимый, ты не поверишь, я сегодня была в твоей школе и узнала много нового! – улыбалась она, сверкая серо-зелёными глазами, – я даже забыла, зачем пришла, да это и неважно! Спросила у дежурного, где ты ведёшь урок, поднялась на второй этаж, нашла кабинет… Я хотела, честное слово, постучать и вызвать тебя на минутку, но потом подумала, интересно, что мой любимый может рассказывать так, как я увидела в приоткрытую дверь – размахивая руками и быстро ходя по классу? Вот что я тебе скажу, – она взяла театральную паузу, – блин, какой ты у меня умный, как можно в тебя не влюбиться?! А стояла и слушала про Тарле, про бегство войск Наполеона, про съеденных лошадей… У меня мурашки по коже! Ты почему мне ничего не рассказываешь?!» – с этими словами она запрыгнула, обняв руками шею, на стоящего, в дверях, Игоря и поцеловала. «Малыш, я тебе всё-всё расскажу, у нас вся жизнь впереди» – только и успел ответить Игорь.

Апогеем преподавательской деятельности стало проведение, учителем русского языка и литературы теста – написание сочинения на тему «Человек, который изменил мою жизнь». Девушка выпускного класса, от чистого сердца написала о любимом учителе истории. Это было не просто трогательно, важно, нужно и неоценимо – это было настолько несопоставимо с заработной платой, а слово «деньги» тут просто не могло лежать, на весах сравнения. Самое главное, для Игоря было абсолютно очевидно – он выбрал правильную и единственно возможную, для него профессию, а трудности в жизни – просто трудности и они вместе, с любимой, обязательно их переживут.

Трудностей хватало, но они вместе учились их преодолевать. Заработной платы, получаемой Игорем, не хватало, за вычетом аренды, на элементарные продукты, но с ними помогали родители одноклассников, – одни дадут ведро картошки, другие – огурцов и яблок. С беременностью Нади они столкнулись с ещё одной проблемой – не хватало знаний ни о беременности, ни тем более об уходе за малышом. Рождение Лёшки было очень неожиданно. Ожидаемо, но неожиданно по факту. Выйдя по просьбе Нади, на рынок, за настоящим, парным молоком, он встретил бывшую одноклассницу, которая к тому времени уже училась в медицинском училище и знала Надю и то, что она беременна – «привет, Игорёк, как вы? Как самочувствие у Нади?» «Привет, сто лет, сто зим, Юль. Спасибо, всё хорошо… За молоком вот в поход отправила. Малыш мой чудить начинает, представляешь, сегодня проснулись, а она ночью описалась… Что будет с ней в старости?!» – Игорь рассмеялся. Юлька схватила его за рукав – «Да ты что! Давно ты из дома ушёл? Брось ты это молоко – беги домой, воды отошли! Рожает твоя Надя, беги!» Игорь со всех ног бросился домой, но дверь была закрыта, а соседи сказали, что недавно приезжала скорая помощь и увезла роженицу в роддом. В родильном доме ему без всякого пафоса и моральной подготовки объявили: «Да, родила, полтора часа назад. Мальчик пятьдесят шесть сантиметров, три килограмма шестьсот грамм. Поздравляю, папа. Увидеться можно только завтра и только через окно». Он не помнил, как прошёл весь город пешком и оказался в квартире, все мысли крутились вокруг слова «папа».

Семья казалась благословенна! Главное – Любовь там не просто была, она там жила! И Удачи не оставалось ничего другого, как, аккуратно, за ручку, вести их по избитой, грязной, в ямах и рытвинах дороге жизни, обводя вокруг всех препятствий. Ни Надя, ни Игорь не могли этого чувствовать тогда, ведь великое и большое видится только на расстоянии или по прошествии времени.

ГЛАВА IV ИЗГОИ

сентябрь, 1996 г., п. г. т. Светлый путь

Игорь нажал на кнопку дверного звонка, поправляя конверт с маленьким Лёшкой, – «Малыш, так надо. Не переживай, всё будет хорошо», – обратился он к Наде и постарался её обнять. Дверной глазок моргнул и щёлкнул открывающийся замок. Не глядя на пришедших, мама Игоря, Вера, распахнула дверь, развернулась и направилась в зал, произнеся – «Отец, тут видимо к тебе пришли». Отец, Алесандр Михайлович, появился в конце коридора, выйдя из родительской спальни, с газетой, встряхнул её, расправляя, двумя руками и со словами – «Нет, Вера, это не ко мне, ты ошиблась», – удалился на кухню. В неловкой паузе Игорь обратился к Наде, – «Малыш, заходи. Стой здесь», – они зашли и прикрыли за собой дверь. «Родители, – начал Игорь, – мы всей семьёй пришли попрощаться. Мы едем на Крайний Север, поэтому зашли сказать – извините, если что не так. Увидимся или нет, не знаю, денег у нас только в одну сторону. Не поминайте лихом. Прощайте», – с этими словами он подтолкнул супругу на тёмную лестничную клетку и прикрыл за собой, до щелчка замка, дверь. Никаких слов поддержки, заботы, переживания… ни-че-го, щелчок замка, в тёмном подъезде, и тишина. Игорь, стараясь скрыть слёзы, обнял Надю – «Всё будет хорошо. Мы молодцы – так нужно было сделать.

Давай ускоримся, сейчас дядя Вова приедет, чтобы отвезти нас на вокзал, не хочется его задерживать». Не прошло и получаса, как они уже мчались, по пустынным улицам их родного города, на железнодорожный вокзал, где их уже ждали Максим и Лена. Посёлок плакал сентябрьским дождём, бившим в лобовое окно старенького, красного «Москвича». «Чего загрустили молодёжь? – пытался поднять им настроение, отец одноклассника Игоря, Владимир Михайлович, – всё же хорошо?! Устроитесь, обживётесь, люди везде живут…» «Да, дядь Вов, всё хорошо, просто непривычное, незнакомое, – Игорь приобнял Надю, – а так всё хорошо, нам куча народа деньги помогла собрать и вам – большое спасибо. Вообще, спасибо всем родителям, кто нам помог. Представляете, у родителей Любы, денег не было наличных, так они пошли в банк и сняли! Мы устроимся и обязательно всем отдадим, спасибо всем. Вы вот нас даже везёте… как бы мы добирались с чемоданами и Лёшкой?! Да, зашли сейчас к моим родителям, попрощались, продолжал Игорь, – всё нормально». «Вот так-то другое дело! Всё будет хорошо! – поддержал его Владимир Михайлович, – то, что к родителям зашли – молодцы. Так правильно. Где это видано, чтобы дети чёрт-те куда ехали, не попрощавшись?! Удачи вам, дети, приехали, выходим».

Обустроившись в вагоне и убедившись, что Наде с Лешкой, удобно, насколько это возможно в плацкарте, Игорь забрался на верхнюю полку и закрыл глаза.

Он пытался вспомнить, а вспомнив объяснить самому себе, как, почему и когда, произошёл тот разрыв с родителями, который довёл до ситуации полного неприятия. В настоящее время их помощь, их моральная поддержка, нужна была, как никогда раньше, ведь никогда раньше он не был заботливым мужем и тем более отцом.

Всё началась, как ему казалось, с того момента, когда его отец, подводя итоги очередной четверти учебного года, глядя на сына, заявил: «А чему ты радуешься, бестолочь, все эти пятёрки в дневнике, не твои! Это бабушкины оценки!» Самая опасная ложь – ложь, содержащая часть правды. Игорь усиленно занимался со своей бабушкой геометрией, алгеброй и физикой, так как она была учителем не только данных предметов, но и предметов, с более хитрыми названиями – «детали машин», «сопротивление материалов» и прочих, в городском институте – это было абсолютной правдой, но его задела не столько интонация, с которой сказал эту фразу отец, а то пренебрежение к нему, как к личности, с которой это было сказано. Полностью отказавшись от наставничества, из соображений «назло маме отрежу уши», он незаметно, но уверенно скатился к концу года на тройки, – «Ну вот, что я говорил», – с восторгом констатировал отец, – я абсолютно прав – ты бездарь, неуч и лентяй!» Он вспомнил, как навёрстывал упущенное, как ему начало нравится учиться и узнавать, что-то новое, вспомнил, что до медали на выпускной ему не хватило несколько балов, но всё равно, это было достижение и заслуга в это была только уже лично его. Да, именно с тех пор, он начал не только отвечать за свои поступки, но и принимать самостоятельные решения, касающиеся взаимодействия со всем миром, иногда, как загнанный в угол щенок, оскалившийся и взъерошенный, визжащий и гавкающий одновременно. Именно отсюда этот юношеский максимализм, обострённое чувство справедливости, уверенности в своей правоте и обиды на весь мир, одновременно. Он совершенно не был идеальным и послушным ребёнком, а с возрастом и вовсе научился делать всё наперекор, но именно так, как он считает нужным и, главное, справедливым. А порка матросским ремнём! Он помнил, что бил его отец, с завидным постоянством, по поводу и, как правило, без – из принципа кто-то должен быть наказан, а он старший, в семье, ну не пороть же сестру, младше Игоря на шесть лет… Острая боль, сквозь стиснутые зубы, через несколько лет, превратилась в сгусток злобы. Закончилось физическое воздействие только тогда, когда на очередной удар по лицу, от которого очки Игоря улетели за стоящие в его комнате пианино, он встал и с силой оттолкнул отца, замерев в бойцовской стойке, показывая, что в следующий раз, толчка не будет – будет хук в лицо. «Сила есть – ума не надо» – только и смог произнести отец, уходя на кухню и обращаясь уже к маме, добавил – «Плевать я на него хотел с высокой колокольни». Безразличие – лучше насилия, подумал он тогда. К тому времени Игорь уже несколько лет ходил на занятия, которые никогда не поощрялись отцом, – занятия рукопашным боем. Позже притащил домой настоящую, но самодельную штангу, гантели и даже сдал норматив на пояс по карате – кёкусинкай, белый –да, но с коричневой полосой, и это тоже было одно из первых его достижений. Он встал первый раз! Встал навстречу силе! И… победил! Морально, с синяком, но это была победа.

Буквально через несколько дней отец, видимо, желавший взять реванш, устроил очередное показательное выступление, с молчаливого согласия мамы, но драки уже быть не могло –начавшиеся оскорбления привели к тому, что Игорь, хлопнув дверью, ушёл из дома. Это не было бы чем-то новым, кроме того, что, разочаровавшись в себе, как личности, решил отравиться. Выпив более сорока таблеток всевозможных успокоительных, он вышел из дома, чтобы не отравлять своим существованием жизнь идеальной семьи родителей. Друзья, к которым, предвидя события, он, теряя сознание, пошёл прощаться, сопроводили его, в беспамятстве, домой, послав вперёд переговорщика, который предупредил и поставил ультиматум маме – отца дома быть не должно. Скорая помощь, письменный отказ от госпитализации, попытки «выйти в окно» и уход родителей из квартиры – всё это уже рассказывали ему друзья, помогая восстановить в памяти, хронологию событий. Он не помнил ничего. Родители не вернулись ни завтра, ни послезавтра, ни через неделю – переехали жить к бабушке, оставив его одного. Безразличие – лучше насилия, продолжал убеждать себя Игорь и почти год жил один.

Он ошибался тогда, нет, не насилие является самым страшным поступком, а именно безразличие. Даже насилие может и зачастую становится доказательством того, что человек или его судьба, не безразличны. Именно так выражают своё переживание те, кто не может что-то изменить – это злоба на обстоятельства, не сложившуюся жизнь, на не воплощенные мечты, усугубляемое, одновременно, осознанием упущенного времени – это, в конце концов, злоба на себя, выплеснувшаяся на родного и близкого. Ощущая эту боль и злобу, каждый переживает ситуацию по-своему – уходят в запой, бросают семью и детей, бьют всё и окружающих заодно, уходят в себя, но это – боль, боль внутри, а безразличие – это совсем другое и прямо противоположное. Игорь не знал, что через это всё ему самому придется пройти… Безразличие – это ненависть без эмоциональной окраски, это неприятие и исключение из себя и своей жизни, ситуации, человека, для своего собственного комфорта. Безразличие – апогей эгоизма.

В тот год, насыщенный событиями, буквально съев всё, что было в кладовке и столкнувшись с полным отсутствием денег, он согласился поехать со своим знакомым –Толиком, челноком, отвезти какой-то ширпотреб – две огромны сумки – «мечта оккупанта», в город Северобайкальск. «Увидеть Байкал и умереть» – перефразировал тогда известную фразу Игорь. Именно тогда, он первый раз увидел настоящую зиму, с огромными сугробами, тайгой и простыми, в общении, людьми. Несколько моментов, всплыли в памяти у Игоря, сами по себе. Первый, когда, увидев замёрзший Байкал, он, от восторга, на бесконечном замёрзшем озере вытоптал огромные буквы – «Надя – Люблю». Второй потряс его человеческим, а вернее, нечеловеческим отношением к людям, – при пересадке в Москве, на обратной дороге, Игорь, с Толиком обратили внимание на играющего, на баяне бомжа, сидящего в одной, рваной, майке, под падающим и тающем на открытом теле снеге. Прохожие, Курского вокзала, редко кидали ему копейки и бумажные рубли, но это его не останавливало. Признаться, мотив, мелодия и слова очень часто не совпадали, не то, что с оригиналом, исполняющим хиты, которые он пытался воспроизвести, но и сами между собой. Сотни людей проходило мимо… Сотни безразличных людей. Выйдя из вокзала на очередной перекур, через несколько часов, Игорь обратил внимание, что музыки больше нет, а человек, игравший, ещё недавно, для прохожих, завалился набок, в руках у него треплется от ветра, зажатый рубль, а снег, падающий на тело, не тает. Игорь, находясь, в каком-то не понятном, для него состоянии бросился к проходящему, с безразличием наряду ППС и схватив за рукав первого попавшегося сотрудника, закричал – «Вы куда? Тут человек умер!» Толик оттянул его, от служителей закона, которые вслед бросили только одну фразу, – «Кто он тебе? Никто! Вот и убирайся отсюда», – после чего продолжили, как ни в чем не бывало, патрулирование здания вокзала. «Ненавижу», – пульсировало тогда в голове, – самое страшное в жизни – это равнодушие.

И вот оно сейчас, но уже по отношению к нему и его семье – равнодушие и безразличие… Всем многочисленным родственникам, и даже родителям, было всё равно! Это не укладывалось в голове. Может быть, они не понимали и не осознавали, что выбранная манера поведения – это предательство в первую очередь самих себя, своих корней, рода, ради спокойной и размеренной жизни, в своём маленьком мирке? Именно эти люди сколь угодно долго могут рассуждать о морали, нравственности, вставлять своё экспертное мнение, по любому вопросу, как правило, даже там, где это мнение меньше всего интересно и необходимо. Встать во весь рост им под силу только за праздничным столом, с бокалом вина. Именно эти люди спрячутся в раковину безразличия, при малейшем дуновении ветра угрожающим им нарушением собственного спокойствия – истинные эгоисты, при этом именно они будут возмущены в первую очередь, тем, что о них не заботятся и ими не интересуются.

Вспомнил, как, задолго до этого события, он несколько раз уходил из дома «навсегда», как возвращался сам, или возвращали его, как просили одуматься и просить прощения. Вот почему! – Игорь вздрогнул оттого, что вспомнил, – «про-ще-нья!» Мама сказала, что пустит его домой, только тогда, когда он, стоя на коленях, приползёт из двора, на второй этаж, в квартиру родителей и попросит прощенья, при условии, что они, родители, должны стоять и видеть это унижение в окно. Сам факт мольбы был не важен – важен факт унижения и признания своей власти, правильности и мудрости. Возможно ли построение отношений на унижении? Безусловно! Но это не отношения, которые хочется поддерживать. Именно поэтому он лежит сейчас в темноте и слушает стук колёс.

Куда они сейчас едут? Как они будут жить там без друзей, знакомых, одни в незнакомом городе? Надюшку жалко – предупреждал я её, что влюбляться в меня нехорошая идея… Хотя может быть и хорошо, то, я её вытащил из семьи, думал Игорь, – там тоже далеко не идиллия. Папа Нади откровенно пьёт, хороший мужик, рукастый, добрый, но периодически уходит из дома, избитый супругой, жить в гараж, к единственному, кто его понимает – мотоциклу. Тёща, полностью оправдывая народное мнение, в бешенстве, порой непредсказуемом, гневе могла запросто разбить о голову мужа трёхлитровый баллон с огурцами или тащить за волосы через всё квартиру, дочку, за опоздание на десять минут. И мат… В семье Нади мат не употребляли – на нём разговаривали, меняя интонации одних и тех же слов, хвалили, ругали, требовали и успокаивали, и даже выражали чувства нежности. Уважение в этой семье можно было добиться только силой, что и случилось однажды совершенно спонтанно, в огороде. Гараж, в котором стоял мотоцикл дяди Миши, отца Нади, примыкал к огороду – детище и сбывшуюся мечту, её мамы. Игорь отправился в гараж с целью встретиться и обговорить некоторые вопросы по работе над докладом, который он писал для неё, для сдачи государственного экзамена, в школе. Выслушивая в свой адрес мнение про его образование, воспитание и личные качества, Игорь только диву давался знанием и разнообразием ненормативной лексики и её филигранным применением, но когда её мама коснулась Нади, и стала приближаться к ней, с явным желанием ударить, Игорь, сам не понял, как, но схватил тяпку и со всей силы замахнулся на будущую тёщу… «Зарубил бы, ей-богу, зарубил, – думал Игорь, – спасибо Наде – вовремя перехватила руку». Может всё и правильно, что они уехали? Что ждало бы её, оставшись она в своей семье? Ладно, тут более-менее всё понятно, но Лёшка, он-то в чём виноват? Почему он оказался ненужным ни одним бабушкам и дедушкам, ни другим? Неужели у него не будет дедушкиных «сказок на ночь», чтения «Жюля Верна» вслух и бабушкиных блинов? Безразличие… Чем больше рассуждал Игорь, тем больше убеждался в мысли, что никогда и кого не простит, а ненависть не такое уж и плохое чувство, и в его апогее, как на гребне волны, он всё сможет и со всем справится, вместе с любимой девочкой.