Искатели Абсолюта. В преддверии бури

Едва только за последней девушкой захлопнулась дверь, Кайру будто подменили. Она торопливо выдвинула один из многочисленных ящиков стола, достала небольшой флакон и, на ходу выдёргивая пробку, направилась ко мне. Помогла подняться, влила в горло горькую, остро пахнущую жижу – слабость отступила тут же, с первого глотка.

– Поняла, где ошиблась?

Я покачала головой.

– Мне казалось, я всё продумала, – прошептала я. – Зацепы на мышечные волокна для контроля, подпитку на себя ограничила, нити скручены туго, нигде не пересекаются, готовый сброс на основные магистрали…

– Только на них? – деловито уточнила каойя.

– Да, – я кивнула. – Запитка через них шла, малые сами собой должны были рассыпаться.

– Смотри, – Кайра присела рядом, повела рукой. Снова едва слышно засвистел ветер, уже по воле Кайры повторяя мою неудавшуюся конструкцию. – Вот тут, тут и тут.

Тонкий, ухоженный палец, украшенный массивным перстнем, быстро ткнул в несколько узлов.

– Не понимаю. Всё ровно так, как сказано в учебниках.

– Забудь про учебники, там только основы. Сложные формы в них не описывают, кто ж станет пробовать их создавать, не окончив базовый курс, – наставительно произнесла Кайра.

Я хотела было возразить, дескать, ну как же не пытаться, но Кайра уже продолжала:

– Ты не учла количество малых и больших магистралей. Видишь, запитка правильная, экономная, на всех запитывающих ветках есть сбросы, но сколько у тебя малых нитей? Хорошо, что ты уже можешь удерживать так много, но чем их больше, тем больше должно быть и сбросов. Не бойся делать запасные, они почти не требуют сил для поддержания, но дадут тебе время исправить ошибки, если конструкция начнет разваливаться.

Едва заметное движение – Кайра добавила несколько новых сбросов, и подрагивающая конструкция вдруг успокоилась, замерла в балансе.

– Вот, видишь?

Я с досадой уставилась на неё, стремясь в точности запомнить расположение нитей. Кайра, заметив это, рассмеялась.

– Не, заучивай, Аэр, ты же не сухарь-заклинатель и не мастер порчи пергамента рунами! Это у них там всё по правилам, все ингредиенты в нужном порядке, и всё такое прочее. А у нас – по чутью! Мы же стихийники, боевые маги, а не бездари – погодники, – она неопределённо махнула рукой, будто раздражённо отмахиваясь от тех самых пресловутых правил.

– Просто пробуй. Больше сбросов, меньше, сюда или вон туда, так или вот эдак. Для каждого случая их количество не пропишешь, всегда придётся на ходу подбирать. Как станет конструкция устойчивой, тогда и будет достаточно.

Я кусала губы, наблюдая, как плавно и без усилий держится её творение, перетекая из одной формы в другую, как закономерно и красиво переплетаются нити, сохраняя закрутку и все заданные направления. Это ж сколько ошибок мне надо насовершать, чтоб суметь однажды вот так, с ходу, без всякой подготовки, создать такую же сложную и при этом устойчивую форму.

– Ежели я так тренироваться буду, от Гартен-онарэ камня на камне не останется, – глянув исподлобья на Кайру, буркнула я.

– Ничего, – беспечно рассмеялась она и махнула рукой. – Пошлю заклинателей, пусть ищут слабые места, укрепляют. А то совсем они у Клары разленились, того и гляди, все навыки растеряют. Ну что, пришла в себя?

Кайра взяла меня за плечо, подняла, осмотрела со всех сторон – ровно ли стою, не шатаюсь ли от слабости.

– У тебя ведь ещё урок остался, – сменив тон с приятельского на строгий, напомнила она. – И как раз у Клары…

– К каргам урок, – скривилась я. – Заклинательная магия, тоска страшная. Все эти литании, пассы и чистота интонирования – к чему оно мне?

– Тоска или нет – всегда полезно знать, как что работает.

– Всё равно не пойду. Я там усну со скуки, и каойя Клара снова отправит меня дежурить на кухню в ночь. А завтра испытание…

– А коли придётся на нём столкнуться как раз с заклинаниями?

– Придумаю что-нибудь, – беспечно отмахнулась я. – Сочиню конструкцию, обойду чужое чародейство. Не всегда же надобно напролом ходить, можно и так, сторонкой прокрасться.

Права Кайра, тысячу раз права, но занятия по заклинательной магии я и впрямь считала наискучнейшими из всех – каойя Клара особа на редкость занудная. И, что самое неприятное, злопамятная. А я её любимый объект для зуботычин и ругани. Вовсе не потому, что не лажу с этой её заклинательной магией. Просто она категорически не любит, когда кто-нибудь слушает её в пол-уха. Вот и предпочитала я её уроки прогуливать. Раз уж так и так предстоит быть наказанной, зачем тогда терпеть её заунывные монологи?

Будь на месте Кайры сейчас другая каойя, я бы поступила умнее и проще – деланно спохватилась бы, что вот-вот опоздаю на урок. Но с Кайрой можно было не хитрить – она и сама, несмотря на правильные речи, никогда не страдала излишней склонностью к послушанию. Да и кто из стихийных магов им отличался?

– Ладно, – легко согласилась каойя. – Знаю, всё равно по-своему сделаешь. Поэтому иди и потрать время с пользой. Поработай, в конце концов, над балансом сбросов.

Она легко, но настойчиво подтолкнула меня к двери.

– Спасибо, – я изобразила церемонный поклон и усмехнулась, глядя на то, как скривилось лицо каойи.

Она молча махнула рукой, распуская висящую в воздухе конструкцию, и отвернулась, показывая, что разговор окончен. Я тихо вышла из комнаты, не прощаясь – прощания Кайра почему-то ужасно не любила.

– Только подальше от школы, – донеслось до меня запоздалое назидание из-за двери.

Я улыбнулась своим мыслям и бесшумно выскользнула в залитый оранжевыми лучами школьный коридор.

В распахнутые окна врывался жаркий бриз, неся с собой запах солёной воды и цветов, во множестве привезённых со всех уголков Шагрона и рассаженных по Гартен-онарэ. Знаменитые имперские розы, украшающие сад самого императора, соседствовали со скрюченными деревьями саньи с далекого северного острова Шадор, чьи дикие обитатели славятся воинственностью и нежеланием иметь дело с чужаками, а высокогорные фиалки жили рядом со степными, не нуждаясь ни в чём. С ухода за садом начинали своё обучение самые младшие ученицы. Хорошо, что я попала сюда в более позднем возрасте – иначе сад бы точно загнулся.

…В Гартен-онарэ меня привезла Кайра восемь лет назад. Она просто пожалела маленькую, оборванную воровку, чудом вырвавшуюся из цепких лап императорской гвардии, получившей приказ очистить трущобы Скоррде – столицы Империи, – от населяющих их нищих.

В памяти всплыли смутные, разрозненные, подёрнутые пеленой беспощадного времени подробности той бешеной погони. Белокаменные здания и хрустальный блеск фонтанов, широкие, мощёные отполированными камнями улицы и зелёное великолепие ухоженных городских парков столицы, и неопрятные, грязные, убогие хижины, что притулились за спинами обычных богатых кварталов – прибежище безродных клошаров, карманных воришек и прочих оборванцев, волею судьбы вышвырнутых за пределы сытой и довольной жизни города. Топот закованных в сталь ног имперских солдат, чей отряд ворвался в трущобы под утро. Треск ломаемых лачуг, плач детей и мольбы женщин, грубо выволоченных на улицу и брошенных на мостовую. Большая мозолистая рука, что настойчиво тащила меня вглубь трущобного лабиринта, к лазу, уходящему куда-то вниз, настолько узкому, что пролезть в него сможет лишь ребёнок. И невысокая пегая лошадь, каких, говорят, разводят и иногда даже продают кочевники-номады Гардейла, неосмотрительно оставленная хозяином у коновязи с другого конца лаза – без её резвого и выносливого галопа мне ни за что было бы не успеть выбраться из города, в последний момент прорвавшись сквозь группу солдат, закрывающих створки тяжёлых ворот, обитых крепкими железными полосами с причудливой чеканкой.

…Шорох далёких ещё шагов отвлёк меня от воспоминаний. Кто, интересно, может расхаживать по школьным коридорам, когда все, и учителя, и ученицы, сидят в классах? Недолго думая, я выпрыгнула в распахнутое окно, чертыхнулась, приземлившись в колючие заросли кустарника, густо высаженного вдоль стен (уж не нарочно ли?), прижалась к стене и замерла в надежде, что густая листва укроет меня от взгляда, а острые иглы остерегут того, кто ищет, от желания раздвинуть крону руками.

Шаги приближались, мягкие, крадущиеся, такие, что можно услышать только в полнейшей тишине, и замерли прямо напротив окна.

Я затаила дыхание, кося глазами вверх. Мгновение ничего не происходило, а затем оттуда высунулась коротко стриженая голова; из-под тёмных бровей блеснули прищуренные тёмные же глаза, пристально обводя взглядом густые заросли кустов. Соэр! Ну конечно, кого ещё могли послать на поиски такого бедствия, как я?

Лишённая даже малейших способностей к магии, Соэр, тем не менее, была как никто талантлива в остальных науках. Умная, быстрая, сильная, главная любимица и надежда большинства онарэ. Сама Лойка во всеуслышание заявляла, что сразу после испытания Соэр – небывалый случай, – наравне с лучшими и опытнейшими онарэ отправится наблюдателем за пределы Гартен-онарэ. Такая честь ещё никогда не выпадала вчерашней ученице, к тому же начисто лишённой дара магии.

Но главное: меня Соэр ненавидела пуще всех остальных – о чём не стеснялась напоминать как словами, так и делом.

Цепкий, жёсткий взгляд скользнул по кусту под окном, будто желая разом оборвать с него всю листву, обнажив до коры шипастые ветви, не способные никого спрятать без своего зелёного покрывала. Скользнул ещё раз, застыл прямо надо мной. Я замерла, приготовившись быть обнаруженной…

Мгновение Соэр смотрела на куст, едва заметно поводя глазами из стороны в сторону, подмечая малейшее движение непроглядной зелёной листвы, а затем, совершенно неожиданно, подалась назад и исчезла в сумраке окна. Вновь послышались шаги, но теперь они удалялись.

Я шумно выдохнула и пошевелилась – ф-фух, пронесло! Впрочем, сама виновата, что чуть не попалась, говорила же Кайра, чтоб я убиралась подальше от школы. Пора, наконец, последовать её совету, пока Клара не отправилась на поиски сама или, хуже того, не послала каких-нибудь магических тварей – уж по их созданию она была мастером. И до завтрашнего испытания вообще не стоит попадаться на глаза кому бы то ни было, ни возле школы, ни где-либо ещё. Я осторожно вылезла из куста и бегом припустила к берегу.

Есть в Гартен-онарэ место, о котором мало кто знает. Его показал мне мастер Геон, что обучал нас боевым искусствам. Мечи, шесты, палаши, рапиры и ещё множество колющих, рубящих, режущих и прочих приспособлений для убийства, в чьих названиях запутаться столь же легко, сколь сложно научиться ими пользоваться – Геон великолепно владел ими всеми. Поговаривали даже, что он уж который год подряд безоговорочно побеждал на состязаниях, устраиваемых перед сезоном сбора урожая в Вольницах для лучших и сильнейших бойцов. Я в это верила твёрдо – ибо только такой боец, как Геон, был способен научить своему искусству меня.

Это было второй моей страстью после магии. Второй, но не менее важной. И так же, как с магией, мои успехи в этом поначалу были, мягко говоря, совершенно никудышными. Нет, конечно, я знала, как правильно наложить стрелу на тетиву лука и как нанести удар мечом, как передвигаться в бою и обманывать противника, назубок помнила все финты и уклоны, сложные связки ударов и уходов, но, когда дело доходило до схватки – я проигрывала. Будто мутная пелена застилала разум, заставляя забыть всё изученное, руки и ноги казались скованными пудовыми кандалами, замедляющими движения, а крепкий тренировочный меч становился неуклюжей палкой, невесть зачем взятой в ладони. С каждого урока я возвращалась, охая и постанывая от боли, и принималась зализывать синяки и ссадины, полученные от других учениц, включая Соэр.

Нам, магам, разрешалось не посещать занятия воинскими искусствами, и большинство, попробовав однажды на себе, как сильно может болеть ушибленная конечность, и как уродливо смотрятся на милых девичьих личиках фиолетово-чёрные синяки и ссадины, довольно быстро приходили к мысли, что этим дозволением стоит воспользоваться. Я же упорно являлась на каждый урок, и, стыдясь своих никудышных попыток, пробовала снова и снова. Мастер неизменно смотрел на эти потуги с плохо скрываемой смесью жалости и недоумения – в его понимании магу, тем более стихийному (иными словами, боевому, поскольку вполне мирных погодников он презирал глубоко и безжалостно) вовсе незачем было уметь махать кулаками да отточенными железками, куда уж проще кинуть огненный шар или вызвать землетрясение, попросту не подпустив к себе врагов и на полёт стрелы.

И всё же – ему нравилось моё упрямство.

И вот, когда после очередной неудачи, я сидела у края арены, утирая кровь из разбитого носа и придерживая у головы холодную, мокрую тряпицу, на меня упала тень, гораздо более плотная, чем кружевной след кипарисов, под которым я пряталась от жаркого солнца. Я подняла глаза, разглядывая подошедшего.

– Пойдем, – тоном, не терпящим возражений, сказал мастер, развернулся и, не сомневаясь, что я последую за ним, зашагал куда-то в сторону берега, оставив застывших в изумлении учениц прибирать арену без надзора.

С того дня я больше не появлялась на занятиях – мастер запретил. Остальным было сказано, что я забросила воинские искусства, но, втайне от них, на пляже, скрытом уходящими в морские волны скалами так, что добраться можно лишь вплавь, мои уроки продолжились. Сначала рукопашный бой – снова с самых азов, и только затем поединки с оружием. Мастера не волновало, сколько мне потребуется попыток для успеха; снова и снова он заставлял меня отрабатывать то, что не получалось, и никогда не прекращал занятие, пока не оставался доволен.

Сегодня пляж был пуст. Геон уехал в свою Вольницу, как делал всегда на изломе лета. Не потому, что не любил смотреть, как экзаменуются вчерашние ученицы. Просто пора воинских состязаний наступала на следующий же день после испытания – а их он пропустить, конечно же, не мог.

Но его отсутствие не повод отменять тренировку, верно? Ноги сами понесли меня к тайнику, в нём, скрытом в тени скал, мастер хранил целый арсенал учебного оружия. Я, не глядя, вытащила оттуда пару коротких оструганных палок, имитирующих мечи, сделала несколько взмахов, разминаясь, привычно выгоняя из головы лишние мысли.

Впереди у меня был весь вечер, и, как Кайра и велела, я собиралась провести его с пользой. Хоть и не с той, что подразумевала каойя.

Интерлюдия 1

«Есть такое место – Перекресток Миров. Там нет ни дня, ни ночи, там нет ни солнца, ни звёзд…»

«Точнее и не скажешь», – думал он, уставившись в потолок. С улицы, пробиваясь сквозь плотные шторы, проникал приглушенный свет газовых фонарей, на равном расстоянии установленных вдоль каждой дороги, даже самой маленькой и не нужной. А как же иначе, когда другого света нет и не предвидится?

«Восемь Дорог, будто лучи звезды, расходятся из его Центра. И восемь ветров дуют вдоль них, принося сладостные ароматы иных миров…»

Карги бы побрали эти проклятые Дороги! Почему там, где заканчивается ровный строй фонарей, не стоит ни одного дозора, что разворачивал бы назад путников, забредших слишком далеко в поисках приключений?!

«Одна Дорога ведет в мир, что зовется «Янтарь», он необитаем. Название ему дано из-за волн ласкового моря, покрывшего почти всю его поверхность, цветом и впрямь подобных янтарю, под безоблачным янтарным же небом. Имя второго – «Холод», оно следует из того, что мир этот – бескрайняя снежная равнина, навечно скованная морозом и ледяными ветрами, что никогда не прекращают дуть…»

«Только не Холод, – взмолился он про себя, вновь почувствовав тупую, ноющую боль в сердце, – только не Холод»

Хотя какой смысл молиться, ведь почти десять лет прошло с того дня. Столько не прожить ни в Холоде, в Янтаре. Никому не прожить, даже хорошо подготовленному взрослому. А уж ребёнку – и подавно.

«Ещё один мир зовется «Камень», там вздымаются до небес мертвые, холодные вершины бесснежных гор. Четвёртый же – «Смерть», ибо он – безжизненная пыльная равнина, и воздух его ядовит и убивает любого, кто вдохнет его, в несколько коротких мгновений…»

Да, есть места и пострашнее Холода. Но Смерть хотя бы лишает свою добычу жизни быстро и без мучений. Говорят, тот, кто забрел в Смерть, через пару шагов просто падает, лишившись чувств, и даже не понимает, что умер. Нет, всё-таки это не так страшно, как замерзать, зная, что тебя ждёт и что помощи не будет.

«Оставшиеся же Дороги ведут в никуда. В ничто, в абсолютную пустоту, в нигде, переполненное путями междумирья, видеть которые могут лишь Странники. Остальные же, вечно бродя в поисках троп, становятся призраками Дорог: потерянными, проклятыми, озлобленными на всех, кто избег подобной участи. Ибо там, за Гранью, никто, кроме Странников, не способен найти дорогу домой. Равно как не способен сохранить разум…»

Стать таким призраком, вечным скитальцем – вопреки доводам рассудка, даже такая судьба казалась ему не столь ужасающей. Лишь бы только не Холод! И не Смерть!

Бессонница мучила его каждую ночь. Каждую проклятую ночь он лежал, уставившись в потолок, и не мог уснуть. Он давно выучил узор, состоящий из сучков и прожилок на потемневшем от времени дереве. Каждую ночь он проводил по нему взглядом, будто пальцем. Он мог бы по памяти и с закрытыми глазами повторить его в любой момент, но зачем? Раньше этот рисунок помогал ему коротать длинные ночи, дожидаясь спасительного утра, когда в усиливающемся свете фонарей накатывала, наконец, усталость, а за ней приходил и сон, в котором не было тревожащих душу сновидений. Но теперь и это средство перестало помогать. Оставалось лишь ждать того странного утра, что бывает на Перекрёстке Миров, утра, которое начинается не с восходом солнца или иного светила (ведь тут их нет), а с того, что приглушенные на ночь газовые фонари вдруг начинают разгораться всё ярче и ярче, и густые ночные тени жалобно отползают от них, прячась под стенами домов и в глубине придорожных канав, хоронятся под днищами оставленных на ночь телег и возков, чтоб переждать очередной день под вечно тёмным небом.

И он ждал, привычно обводя взглядом древесные узоры, потому что больше ему ничего не оставалось делать. Только ждать и про себя повторять то ли сказку, то ли присказку, которую наизусть знала когда-то его маленькая сестрёнка, пропавшая целых десять лет назад…

***

– Что там за волнения в Центре? Опять кто-то решил высказать архонтам всё, что о них думает? – невысокий и очень тонкий юноша лет двадцати на вид шмыгнул носом и невесело усмехнулся.

– Наверняка, – пожал плечами его собеседник, повыше ростом и раза в два старше. – С тех пор, как выходы квинт взяли под полный контроль, недовольных становится всё больше.

Собеседники расслабленно сидели на завалинке добротного деревянного дома, прямо под распахнутым настежь окном. Лёгкий ветерок, дующий со стороны Холода, тщился захлопать ставнями, но был слишком слаб и потому вынужден был довольствоваться занавесками – но их он трепал от души, словно пытался оторвать.

– Не стоило им в дела дриммерского цеха лезть, – возмущенно воскликнул первый и тряхнул чёрной, точно вороново крыло, чёлкой, отбрасывая её с глаз. – Ходили себе, когда и куда хотели, никому не мешали, таскали разные ценные артефакты, исследованиями занимались, а теперь что? Пока цель выхода обоснуешь, пока разрешение получишь, тьфу! А что в этом обосновании писать-то? Хочу, дескать, изучить такой-то мир с такими-то целями? И ладно бы разрешение выдавали, так нет, большинство отказ получает. Так ведь и до бунта недалеко, дриммеры ребята не робкие и под тёмным небом Перекрёстка сидеть подолгу не любят.

– За себя говори, – строго отрезал второй. – Не робкие, но и не круглые дураки, чтоб с архонтами конфликтовать. Объявляли, что мера временная, так что это ненадолго.

– А ежели надолго? – взвился первый.

– Тебе что с того?

– Как это что? Мне скоро обучение заканчивать, зачёты сдавать…

– Вот именно, – нравоучительным тоном заметил второй. – Сначала сдай, а потом можешь возмущаться, сколько хочешь.

Возражений у черноволосого юноши не нашлось, и он надолго замолчал. Его собеседник, воспользовавшись паузой, погрузился в собственные мысли.

Десять лет прошло с тех пор, как его прежняя квинта была расформирована из-за потери искателя. Тогда пропала девочка – заигравшись, она не заметила, что зашла слишком далеко по ведущей за Грань Дороге. Весь Перекрёсток был поднят на поиски, все квинты и даже ученики из тех, что почти уже закончили свое обучение. Глупые поиски, бессмысленные, ведь каждому известно – кто ушёл за пределы света фонарей – уже не вернется. Но нельзя же было не попытаться спасти малышку.

Не спасли. А к тому же понесли ещё одну потерю. Кан, многоопытный искатель, нащупал след, призрачный и ненадёжный, почти уже стёршийся. И, не дожидаясь помощи, рванул по нему в одиночку, оставив в Центре очень туманное и невнятное послание, которое архонты тотчас спрятали, так и не сообщив, что в нём было написано. Почему Кан, всегда осторожный и предусмотрительный, поступил так бездумно? Что заставило его спешить? Теперь уже не у кого спрашивать. Искатель пропал вслед за переполошившей весь Перекресток девочкой. Сгинул бесследно. И безвозвратно.

Квинту после произошедшего расформировали. Отт, старый командир, отказался от должности в Центре, предпочёл заняться фермерством в одном из необитаемых миров; он не смог смириться, что теперь над его головой вместо жёлтых, голубых, зелёных и ещё невесть каких небес всегда будет лишь никогда не светлеющий небосвод Перекрёстка. Впрочем, это был обычный выбор для большинства бывших дриммеров, ушедших на покой. Так же поступил и Эш – ещё один дриммер квинты Отта.

А вот они с Эрис остались. Рыжая, не без помощи многочисленных воздыхателей и разной степени близости приятелей в Центре, получила назначение в цех операторов, а его, оценив опыт и количество успешных выходов (всё-таки квинта Отта была одной из лучших), тут же приставили наставником к зелёным новичкам, мнящим себя будущими открывателями новых, неизведанных миров.

Сброд какой-то, если честно, а не новички! Одни романтические мечты и совершенно никакой серьёзности. Большинство даже к зачётам допускать нельзя, не говоря уж о практике! Но и среди сброда нашлась парочка негранёных алмазов – зачёты им хоть сейчас можно ставить, а вот практики парням не хватает катастрофически.

– А я слыхал, что среди архонтов нет единства, – вновь подал голос юноша, один из тех самых алмазов. – Ахерон единолично выходы запретил, а Вельтиор и Угран против, да только поделать ничего не могут.

– Как Ахерон может единолично приказать? Архонтов потому и трое, чтоб все решения принимать совместно или хотя бы большинством голосов?

– Нюх у меня на такое, знаете же, мастер Корис, – неопределённо помахал рукой в воздухе юноша. – Вот и сейчас что-то тревожное, непонятное, чую. А слухи только подтверждают. Неспроста это всё.

– Мальчики, – неожиданно вступил в разговор третий голос, низкий, бархатный, и из-за угла дома выскользнула гибкая женская фигура. – О чём это вы тут шепчетесь так тихо, что на всю улицу слышно?

– А… – сглотнул юноша, разглядывая невысокую, но очень ладно сложенную женщину с коротко стрижеными волосами удивительно яркого рыжего цвета.

– Рад тебя видеть, Эрис, – поднялся ей навстречу Корис. – Последние слухи обсуждаем.

Гостья, тряхнув головой (знает ведь, чертовка, хорошо знает, как действует на мужчин ее шевелюра), обворожительно улыбнулась и предложила:

– Так и мне расскажите. Только, мальчики, холодно сегодня что-то, может, в тепле продолжим? Что там Арэн, спит ещё? Не разбудим, если в дом зайдём?

– Да вы и с улицы мёртвого разбудите, – раздался ещё один голос, сонный и недовольный. – Нарочно, что ли, под открытым окном устроились?

Троица снаружи, переглянувшись, дружно рассмеялась.

– Не вижу больше никаких причин, чтоб вы продолжали заставлять меня мёрзнуть, – кокетливо приподняла плечико Эрис и первой направилась в дом.

– Створки закрой, сова, – не без ехидства громко бросил Корис в окно, делая шаг вслед за женщиной. – Слышал же, сквозняки нам сегодня не нужны. Локи, а ты чего расселся? – этот оклик предназначался уже юноше, с момента появления рыжей замершему, точно истукан, с открытым ртом.

– А? Да, конечно, иду, – суетливо подскочил тот, заставив Кориса едва заметно усмехнуться. Давняя соратница по квинте Отта была из тех удивительных женщин, по виду которых понять их истинный возраст не представлялось возможным. Таким, как она, можно было дать одновременно и двадцать, и дважды по двадцать лет. Корис знал лишь один признак, никогда его не подводивший – чем старше становилась Эрис, тем более мастерски применяла все свои (и немалые!) женские чары, под которые неизменно попадали и стар, и млад.

…В горнице и впрямь было гораздо теплее. Смеясь и перешучиваясь, иногда нарочито громко, закрыли окно, растопили камин и расселись по лавкам вдоль стоящего в центре стола.