Архивы Дрездена: Гроза из преисподней

Одежда валялась раскиданной вокруг: мужской костюм-двойка, небольшая тряпочка, имевшая означать черное платье, и пара шлепанцев. У стены аккуратно стояли две так и не открытые дорожные сумки; возможно, туда их поставил портье.

Я поднял взгляд. Мёрфи с Кармайклом молча смотрели на меня.

Я пожал плечами.

– Ну? – спросила наконец Мёрфи. – Так в этом замешана магия или нет?

– Или магия, или неслыханно потрясающий секс, – ответил я.

Кармайкл фыркнул.

Я тоже чуть усмехнулся – и этого вполне хватило, чтобы визжащая часть моего мозга вырвалась из-за двери, за которой я ее держал взаперти. Желудок мой подпрыгнул, напрягся, и я опрометью бросился из комнаты. Кармайкл, благослови Господи его добрую душу, не соврал. За дверью и правда стояло ведерко из нержавейки. Я рухнул перед ним на колени, и меня вывернуло наизнанку.

Мне потребовалось всего несколько секунд, чтобы снова совладать с собой, – но возвращаться в спальню у меня не было ни малейшего желания. Впрочем, все, что меня там интересовало, я уже высмотрел. Я не хотел больше видеть двух мертвецов, сердца которых буквально взорвались у них в груди.

И ведь кто-то использовал для этого магию. Кто-то использовал магию, чтобы нанести вред другому, нарушив тем самым Первый закон. Весь Белый Совет в полном составе кондрашка хватит. Это не было ни проявлением злобного духа, ни нападением одного из созданий Небывальщины, вроде троллей или вампиров. Это был осознанный, тщательно просчитанный акт чародейства, исполненный магом, человеком, способным оперировать изначальными энергиями творения и жизни.

Это было хуже, чем убийство. Это было отвратительное, чудовищное извращение, сопоставимое разве что с тем, как если бы кто-то забил другого человека насмерть шедевром Боттичелли, превратив нечто прекрасное в орудие грубого разрушения.

Это трудно объяснить тому, кто ни разу с этим не сталкивался. Магия сотворена жизнью, и в первую очередь ощущениями, разумом и эмоциями человеческого существа. Оборвать такую жизнь, пользуясь для этого той же самой магией, которая этой жизнью порождена, – чудовищное извращение сродни инцесту.

Когда Мёрфи с Кармайклом вышли из спальни, я уже сидел, тяжело дыша, дрожа и сглатывая слюну.

– Олл райт, Гарри, – сказала Мёрфи. – Займемся делом. Что там, по-твоему, произошло?

Я помолчал, собираясь с мыслями для ответа.

– Они приехали сюда. Выпили немного шампанского. Потанцевали немного под стерео. Потом отправились в спальню. Пробыли там меньше часа. Их шарахнуло, когда оба достигли кульминации.

– Меньше часа, – с сомнением в голосе повторил Кармайкл. – С чего это вы так решили?

– Продолжительность записи на диске – час десять. Прикиньте: несколько минут на танцы и шампанское, а потом они уже в спальне. Диск играл еще, когда их нашли?

– Нет, – ответила Мёрфи.

– Значит, его не ставили на повтор. Мне кажется, они хотели музыку только для фона. Чтобы все было в ажуре – и обстановка, и все остальное.

Кармайкл кисло усмехнулся.

– Ничего такого, до чего мы не додумались сами, – буркнул он Мёрфи. – Ему стоило бы постараться получше.

Мёрфи смерила Кармайкла взглядом, говорящим: «Заткнись».

– Мне нужно больше, Гарри, – произнесла она вслух.

Я пригладил волосы рукой.

– Добиться такого можно только двумя способами. Первый способ – это заклятие. Заклятие – наиболее прямой, зрелищный и шумный вид выраженной магии или колдовства. Взрывы, пожары и прочие подобные штуки. Но я сомневаюсь, чтобы это сделал заклинатель.

– Почему? – поинтересовалась Мёрфи. Я услышал, как она скрипит карандашом, торопливо записывая что-то в блокноте, с которым не расставалась.

– Потому, что, если ты хочешь добиться этим способом какого-то эффекта, тебе необходимо видеть объект или дотрагиваться до него, – пояснил я. – Необходимо непосредственное присутствие. То есть мужчине – или женщине – нужно было находиться в спальне вместе с ними. При этом очень трудно скрыть улики; к тому же у всякого, способного рассчитать подобное заклинание, должно хватить ума воспользоваться вместо него пистолетом. Это куда как проще.

– А второй вариант? – спросила Мёрфи.

– Тауматургия, – сказал я. – Как для нее, так и для него. Позвольте чему-нибудь случиться в мелком масштабе и придайте этому энергию, чтобы это повторилось в крупном.

– Вздор какой, – фыркнул Кармайкл.

– Как это может действовать, Гарри? – голос Мёрфи тоже звучал довольно скептически. – Это можно было проделать из какого-то другого места?

Я кивнул:

– Убийце достаточно иметь что-то, что связывало бы его с жертвами. Волосы, ногти, образцы крови. Что-нибудь в этом роде.

– Как кукла вуду?

– Совершенно верно. Да.

– Женщина красила волосы совсем недавно, – заметила Мёрфи.

Я снова кивнул:

– Возможно, если вы сможете раскопать, где она делала стрижку, вы и найдете что-нибудь. Не знаю.

– Можешь сказать мне что-то еще полезного?

– Да. Убийца был знаком с жертвами. И мне кажется, это женщина.

Кармайкл снова фыркнул:

– Не думаю, что нам стоит терять время, выслушивая все это. В девяти случаях из десяти убийца знаком с жертвой.

– Заткнись, Кармайкл, – сказала Мёрфи. – Что заставляет тебя утверждать так, Гарри?

Я встал и провел по лицу руками.

– То, как действует магия. Каждый раз, когда ты хочешь совершить что-либо с ее помощью, это должно идти из глубины тебя. Чародею необходимо сфокусироваться на том, что он хочет сделать, визуализировать это, поверить в это, иначе ничего не выйдет. Ты не можешь заставить что-то произойти, если этого нет в тебе. Убийца мог бы прикончить их обоих и сделать так, чтобы это выглядело несчастным случаем, но она сделала это именно так. Чтобы проделать это подобным образом, убийца должен иметь глубоко личные причины желать их смерти. Возможно, это месть. Не исключено, что вам нужно искать любовницу или супруга. Ну и еще то, как они умерли, – в разгар секса. Это не случайное совпадение. Эмоции играют роль русла для магии – тропы, которую можно использовать, чтобы добраться до тебя. Она выбрала время, когда они были вместе и до предела заряжены желанием. У нее имелись образцы, чтобы использовать их для фокусировки, и она заранее все рассчитала. С незнакомыми людьми такого не проделаешь.

– Барахло, – буркнул Кармайкл, но на этот раз это прозвучало скорее как абстрактное ругательство, не нацеленное конкретно на меня.

Мёрфи недовольно смотрела на меня.

– Ты все продолжаешь говорить «она». С чего, черт подери, ты так в этом уверен?

Я махнул рукой в сторону спальни.

– Потому что ничего, хотя бы отдаленно напоминающего эту гадость, не добиться, если ты не ненавидишь жертву. Сильно ненавидишь, – ответил я. – Женщины по части ненависти дадут сто очков вперед любому мужчине. Они умеют лучше фокусировать ее, лучше излучать. Черт, да ведь ведьмы куда злобнее колдунов. В общем, мне это сильно напоминает женскую месть.

– Но это мог совершить и мужчина, – не сдавалась Мёрфи.

– Ну… – замялся я.

– Боже, Дрезден, ты настоящая свинья. Шовинист. Неужели такое могла совершить только женщина?

– Ну… нет. Вряд ли.

– Вряд ли? – ухмыльнулся Кармайкл. – Тоже мне, эксперт.

Я хмуро посмотрел на них обоих:

– Знаешь, Мёрф, мне как-то не приходилось изучать, что нужно для того, чтобы взорвать чье-нибудь сердце. Можешь не сомневаться, как только мне представится такая возможность, я дам тебе знать.

– Когда ты сможешь сказать мне что-нибудь еще? – спросила Мёрфи.

– Не знаю. – Я поднял руку, предупреждая следующий вопрос. – С этими штуками никогда не знаешь наверняка, Мёрф. Такие номера не проходят. Я даже не знаю, смогу ли я вообще сделать что-нибудь, не говоря уже о том, сколько времени на это потребуется.

– За пятьдесят баксов в час я бы не советовал вам слишком тянуть с этим, – прорычал Кармайкл.

Мёрфи покосилась на него. Она не то чтобы соглашалась с ним, но и не укоротила ему язык.

Я воспользовался этой возможностью, чтобы перевести дух и успокоиться. Потом снова посмотрел на них.

– Ладно, – вздохнул я. – Кто они такие? Жертвы?

– Вам это знать необязательно, – буркнул Кармайкл.

– Рон, – вмешалась Мёрфи, – я бы не отказалась сейчас от кофе.

Кармайкл повернулся к ней:

– Ну давай, Мёрф. Этот парень тебя за нос водит. Ведь не думаешь же ты, что он в состоянии сказать хоть что-нибудь заслуживающее внимания, нет же?

Мёрфи смерила потное, раскрасневшееся лицо своего напарника ледяным взглядом, способным пошатнуть мужика даже на шесть дюймов выше ее самой.

– Без сливок, два куска сахара.

– Чтоб вас… – сказал Кармайкл. Он злобно покосился на меня (избегая, правда, при этом встречаться со мной взглядом), сунул руки в карманы брюк и вышел из номера.

Неслышно ступая, Мёрфи проследовала за ним до двери и закрыла ее. В гостиной сразу же сделалось темнее и теснее; ухмыляющийся призрак давешней шелковой близости витал в запахе крови и памяти о двух мертвых телах в соседней комнате.

– Женщину звали Дженнифер Стентон. Она работала на «Бархатный салон».

Я присвистнул. «Бархатным салоном» называлась дорогая служба эскортных услуг, которой заправляла женщина по имени Бьянка. На службе у нее состояла стая красивых, обаятельных и весьма сообразительных девиц, которыми она снабжала самых богатых местных мужчин по таксе в несколько сотен долларов в час. Бьянка торговала таким женским обществом, какое большинство мужчин видит только по телевизору и в кино. Еще я знал, что в Небывальщине она является весьма и весьма влиятельной вампиршей. В общем, она обладала Властью с большой буквы «В».

Прежде я уже пытался объяснять Мёрфи концепцию Небывальщины. Она так и не поняла ее до конца, но все же усвоила, что Бьянка в некотором роде вампирша, периодически сражающаяся за территорию. Мы оба прекрасно понимали, что, если в дело вовлечена одна из Бьянкиных девиц, без нее самой здесь тоже не обошлось.

Мёрфи не стала ходить вокруг да около.

– Это может быть одной из Бьянкиных разборок?

– Нет, – сказал я. – Если только она не повздорила с человеком-колдуном. Вампир, даже вампир-колдун, ни за что не устроит ничего подобного за пределами Небывальщины.

– Но она могла конфликтовать с человеком-колдуном?

– Не исключено. Но на нее это не похоже. Она не так глупа.

Я не стал говорить Мёрфи о том, что стараниями Белого Совета вампирам, конфликтующим со смертными магами, не удается прожить достаточно долго, чтобы успеть проболтаться об этом. Я вообще не рассказываю обычным людям о существовании Белого Совета. Еще не время.

– И потом, – добавил я, – если кто-то хотел навредить Бьянке, напав на ее девиц, ему стоило бы укокошить девушку, оставив клиента целым и невредимым, чтобы тот разболтал об этом всему свету. Это нанесло бы куда больший ущерб ее бизнесу.

– Гм, – только и сказала Мёрфи. Я не убедил ее, но она записала все мои соображения.

– Кто был мужчина? – спросил я.

Пару секунд Мёрфи молча смотрела на меня.

– Томми Томм, – сказала она наконец ровным голосом.

Я удивленно посмотрел на нее: имя мне ничего не говорило.

– Томми Томм, – повторила она. – Телохранитель Джонни Марконе.

Теперь во всем этом забрезжил какой-то смысл. Джентльмен Джонни Марконе оказался царем горы после того, как семья Варгасси сошла на нет в результате внутренних междоусобиц. Департамент полиции видел в Марконе блаженную передышку после долгих лет безжалостной борьбы и кровавых поединков с Варгасси. Джентльмен Джонни не позволял у себя в организации никаких эксцессов и очень не любил, чтобы в городе орудовали независимые одиночки. Карманники, медвежатники и наркодилеры, не входившие в его команду, или каким-то образом меняли свои убеждения и пристраивались к нему под крылышко, или просто исчезали и больше о них никто ничего не слышал.

Марконе оказывал на преступность цивилизующее воздействие – и там, куда он дотягивался, масштабы ее заметно возрастали. Как чертовски проницательный бизнесмен, он содержал целую армию адвокатов, ограждавших его от закона баррикадами свидетелей, бумаг и магнитофонных записей. Копы никогда не высказывали этого вслух, но порой казалось, что им почти неохота преследовать его. В конце концов, Марконе был куда лучше единственной альтернативы – анархии в преступном мире.

– Помнится, мне говорили, что у него был заклинатель, – сказал я. – Похоже, он больше не пользуется его услугами.

Мёрфи передернула плечами:

– Похоже, так.

– И что ты собираешься делать дальше?

– Я думаю проработать версию с парикмахером. Побеседую, конечно, с Бьянкой и Марконе, но заранее знаю, что́ они мне скажут. – Она захлопнула блокнот и раздраженно тряхнула головой.

Некоторое время я молча смотрел на нее. Вид у нее был усталый. Я так ей и сказал.

– Да, я устала, – согласилась она. – Устала оттого, что на меня смотрят как на идиотку. Даже Кармайкл, мой старый напарник, считает, что я хватила через край со всем этим.

– Остальные в участке тоже с этим согласны? – поинтересовался я.

– Ну, большинство просто хмурятся или крутят пальцем у виска, когда им кажется, что я не смотрю в их сторону, и подшивают мои рапорты к делу, даже не читая их. Все, кроме тех, кто уже сталкивался со всякой чертовщиной, а эти просто готовы обделаться со страху. Они боятся верить во все, чего не показывали в «Мистере Науке», когда они были маленькими.

– А ты сама?

– Я? – Мёрфи улыбнулась, и изгиб ее губ на мгновение сделался таким трогательно-женственным, что никак не вязался с ее твердозадой натурой. – Мир трещит по швам, Гарри. Мне кажется, за последние сто с небольшим лет люди привыкли верить в то, что они знают все. Да ну их к черту. Я могу согласиться с тем, что мы сейчас снова начинаем видеть то, что скрыто тьмой. Наверное, я просто цинична.

– Жаль, что не все думают, как ты, – вздохнул я. – Это изрядно снизило бы количество дурацких звонков ко мне в офис.

Она снова улыбнулась мне, на этот раз озорнее.

– Так-то оно так, но можешь представить себе мир, в котором по всем каналам крутили бы одну «АББУ»?

Мы посмеялись немного. Бог мой, этому гостиничному номеру действительно недоставало смеха.

– Послушай-ка, Гарри, – сказала Мёрфи, продолжая улыбаться.

Я буквально видел, как шестеренки у нее в голове закрутились быстрее.

– Ну?

– Ты тут говорил насчет того, как убийца это проделал. И что ты не уверен, что смог бы разобраться в этом.

– Ну?

– Я же знаю, это чушь собачья. Зачем ты мне лапшу на уши вешаешь?

Я напрягся. Бог мой, башка у нее варила классно. А может, просто враль из меня никудышный.

– Послушай, Мёрф, – осторожно начал я. – Ну, есть просто такие вещи, которых не надо делать.

– Порой меня тоже тошнит при мысли о том, что придется лезть в голову всей той мерзости, за которой я охочусь. И все равно приходится заниматься этим, чтобы закончить работу. Я понимаю, что ты имеешь в виду, Гарри.

– Нет, – устало сказал я. – Ничего ты не понимаешь.

Она и правда не понимала. Ничего она не знала ни о моем прошлом, ни о Белом Совете, ни о дамокловом мече, что непрерывно висит у меня над головой. Черт, по большей части я и сам успешно притворяюсь, будто не знаю об этом.

Совету достаточно одного-единственного повода, мелкой зацепки, чтобы уличить меня в нарушении одного из Семи законов магии, – и меч обрушится. Стоит мне только начать складывать рецепт приносящего смерть заклинания, как они пронюхают об этом – и этого более чем хватило бы в качестве такого повода.

– Мёрф, – взмолился я. – Ну не могу я даже пытаться вычислить эту дрянь. Не могу собирать штуки, необходимые для этого. Ты просто не понимаешь.

Она испепелила меня взглядом, не посмотрев, однако, мне в глаза. До сих пор я не встречал еще никого, кто отважился бы и на это.

– О, я-то как раз все понимаю. Я понимаю, что у меня на воле разгуливает убийца, которого я не могу взять с поличным. Я понимаю, что тебе известно что-то, что могло бы помочь, или что ты по крайней мере мог бы что-то там выяснить. И я понимаю, что, если ты оставишь меня сейчас ни с чем, я своими руками выдеру твою карточку из полицейских архивов и швырну ее в помойное ведро.

Вот блин… Мои консультации полицейскому ведомству оплачивали уйму моих счетов. Ну, бо́льшую их часть. Пожалуй, я мог бы ей даже посочувствовать. Доведись мне действовать вслепую, как ей, я бы тоже испсиховался как не знаю кто. Мёрфи не знала ничего ни о заговорах, ни о ритуалах, ни о талисманах, но людская ненависть и насилие были ей известны слишком хорошо.

И ведь это не означает, что мне придется на самом деле заниматься черной магией, убеждал я себя. Мне всего только достаточно выяснить, как это сделали. Совсем другое дело. Я помогаю полиции в расследовании, только и всего. Может, Белый Совет сможет понять это.

Ну… да. А может, в один прекрасный день я пойду, скажем, в музей изящных искусств, и там меня окружат.

В следующую же секунду Мёрфи закинула крючок. На мгновение она заглянула мне в глаза – на короткое, отчаянное мгновение. Потом отвернулась, усталая, гордая, полная достоинства.

– Мне нужно знать все, что ты можешь сказать мне, Гарри. Прошу тебя.

Классический образец леди в расстроенных чувствах. Для одной из этих освобожденных, профессиональных современных женщин она слишком хорошо знала, как именно дергать за сковывающие меня цепи старомодных воззрений.

Я стиснул зубы.

– Ладно, – сказал я. – Ладно. Начну сегодня же вечером. – ну, парень, держись. Белому Совету это наверняка понравится. Мне только нужно постараться, чтобы они об этом не узнали.

Мёрфи кивнула и облегченно вздохнула, не глядя на меня.

– Пошли-ка отсюда, – сказала она и направилась к двери. Я не пытался опередить ее.

Когда мы вышли, копы все еще слонялись по коридору. Кармайкла не было видно. Парни из отдела криминалистики стояли у двери, нетерпеливо ожидая, пока мы выйдем. Завидев нас, они похватали свои пластиковые пакеты, пинцеты, вспышки и прочие штуковины и ринулись в номер.

В ожидании доисторического лифта, не спеша поднимавшегося на седьмой этаж, Мёрфи приглаживала свою растрепанную ветром шевелюру рукой. На запястье ее блеснули золотые часики, что напомнило мне о времени.

– Ох, черт, – повернулся я к ней. – Который час?

Она посмотрела.

– Двадцать пять третьего. А что?

Я шепотом выругался и повернулся к лестнице.

– Я на встречу опаздываю.

По лестнице я слетел вихрем. В конце концов, к лестницам я привык больше, чем к лифтам. Вестибюль я пересек бегом. Мне удалось избежать столкновения со входящим, нагруженным чемоданами портье, и я устремился вдоль по тротуару. Мои длинные ноги привыкли бегать. Ветер дул мне навстречу, и мой черный плащ развевался за спиной наподобие крыльев.

От «Мэдисона» мой офис отделяет несколько кварталов, и, миновав половину их, я сбавил шаг. Мне не хотелось явиться на встречу с Моникой С-Пропавшим-Мужем, запыхавшись, со сбившейся прической и потной физиономией.

Должно быть, вялый зимний период был виной тому, что я все-таки потерял форму, но я здорово задыхался. Борьба с собственными легкими настолько отвлекала меня, что я не замечал темно-синего «кадиллака» до тех пор, пока тот не затормозил рядом со мной. Мужчина довольно внушительных размеров вышел из него и остановился на тротуаре передо мной. У него были ярко-рыжие волосы и толстая шея. Лицо его выглядело так, словно в детстве по нему частенько били доской – исключение составляли только мощные надбровные дуги. Маленькие, узкие голубые глазки сузились еще сильнее, когда я встретился с ним взглядом.

Я остановился, попятился и оглянулся. Еще двое мужчин, оба не уступавшие мне ростом, но заметно мощнее, нагоняли меня сзади. Они явно следовали за мной от самой гостиницы и, судя по их виду, не получили от этой пробежки особого удовольствия. Один слегка прихрамывал, отчего походка его казалась чуть подпрыгивающей, а другой щеголял волосами, торчавшими во все стороны не без помощи геля для укладки. Мне почему-то припомнились ощущения юных лет, когда меня в колледже загоняли порой в угол злобные увальни из футбольной команды.

– Могу быть вам чем-то полезным, джентльмены? – спросил я, оглядываясь по сторонам в поисках копа. Увы, похоже, вся городская полиция находилась в означенный момент у «Мэдисона». И то правда, кому же не охота поглазеть?

– Садись в машину, – бросил тот, что стоял передо мной. Один из двух других – не Ежик, а Попрыгунчик – отворил заднюю дверцу.

– Я предпочитаю ходить пешком. Это полезно для моего сердца.

– Не сядешь в машину, и это будет вредно для твоих ног, – прорычал тот.

– Мистер Хендрикс, прошу вас, повежливее, – послышался голос из машины. – Мистер Дрезден, не затруднит ли вас присесть ко мне на минутку? Я рассчитывал подбросить вас до вашей конторы, но ваш поспешный уход несколько затруднил это. Надеюсь, вы не будете против хотя бы остаток пути провести в машине?

Я пригнулся, чтобы заглянуть в салон. С заднего дивана мне радушно улыбался мужчина симпатичной, непритязательной внешности, одетый в заурядную спортивную куртку и джинсы.

– А вы, стало быть, будете?.. – поинтересовался я.

Улыбка его сделалась еще шире, и, готов поклясться, глаза его буквально заискрились.

– Меня зовут Джон Марконе. Мне хотелось бы обсудить с вами одно дело.

Мгновение я молча смотрел на него. Потом скосил взгляд на очень крупного и очень накачанного мистера Хендрикса. Он недовольно бурчал что-то себе под нос, и звук этот сильно напоминал рычание Куджо – как раз перед тем, как тот прыгнул на ту женщину в машине. У меня не было особого желания биться с Куджо и парой его дружков.

Поэтому я полез на задний диван «кадди» к Джентльмену Джонни Марконе.

Какой-то очень уж хлопотный складывался у меня день. И я все еще опаздывал на встречу.

Глава 3

Джентльмен Джонни Марконе не производил впечатление типа, готового переломать мне ноги или зашить мне рот проволокой. Его седеющие волосы были коротко подстрижены, а к уголкам глаз сбегались светлые на фоне загара морщинки от частых улыбок. Глаза его имели тот оттенок зеленого цвета, который приобретают от долгого употребления долларовые купюры. Он походил скорее на футбольного тренера из колледжа: симпатичный, загорелый, атлетически сложенный, полный энтузиазма. Это впечатление подкреплялось внешностью сопровождавших его людей. Куджо Хендрикс, например, смахивал на профессионала первой лиги, дисквалифицированного за чрезмерную грубость на поле.

Куджо вернулся в машину, свирепо покосился на меня в зеркало заднего вида, тронул «кадиллак» с места и медленно погнал его в направлении моего офиса. Баранка руля казалась в его лапищах крошечной и хрупкой. Я сделал зарубку в памяти: не стоит позволять Куджо брать тебя за глотку руками. Или даже одной рукой. Судя по их размеру, ему хватило бы и одной.

Радио в машине играло довольно громко, но стоило мне усесться, как из динамиков послышался треск помех от стартера. Хендрикс нахмурился и пару секунд обдумывал это явление. Должно быть, это время просто требовалось для прохождения сигнала по его нервным окончаниям. Потом он вытянул руку и потыкал пальцем в кнопки, выключив звук. Мне оставалось только надеяться, что с такой реакцией он все же доберется до моего офиса без происшествий.

– Мистер Дрезден, – с улыбкой произнес Марконе, – насколько я понимаю, время от времени вы работаете на полицейское ведомство.

– Ну, они подбрасывают мне кое-что, – признался я. – Эй, Хендрикс. Вам, право же, стоило бы пристегнуться ремнем. Если верить статистике, это на пятьдесят или даже шестьдесят процентов безопаснее.

Куджо снова свирепо покосился на меня в зеркале, на что я отозвался лучезарной улыбкой. Улыбка всегда бесит людей куда больше, чем прямое оскорбление. А может, это просто улыбка у меня такая оскорбительная.

Похоже, мое поведение несколько выбило Марконе из колеи. Черт знает, может, мне стоило держать шляпу в руке, но Фрэнсис Форд Коппола мне никогда особенно не нравился, да и крестного отца у меня никогда не было. (вот крестная мать у меня есть, и она, само собой разумеется, – фея. Впрочем, это совсем другая история.)

– Скажите, мистер Дрезден, – продолжал он, – сколько обыкновенно стоят ваши услуги?

Это заставило меня насторожиться. Что может хотеть от меня кто-нибудь вроде Марконе?

– Моя стандартная такса пятьдесят долларов в час плюс дорожные расходы, – ответил я. – Впрочем, она может варьировать в зависимости от того, что вам нужно.

Марконе слушал меня, кивая, словно поощрял говорить дальше. Потом наморщил лоб так, будто старательно обдумывал, что бы ему сказать дальше, с заботливостью доброго дедушки принимая во внимание мои интересы.

– Скажите, сколько будет стоить, чтобы вы не расследовали кое-что?