Светлейший князь А. Д. Меншиков в кругу сподвижников Петра I

Посольство, возглавляемое мазовецким воеводой С. Хоментовским прибыло в Санкт-Петербург 23 февраля 1720 г. Как отмечают историки, посол должен был отправиться в российскую столицу раньше, однако, понимая обреченность миссии – целью приезда было решение территориальных (курляндский вопрос, возвращение Лифляндии и Риги) и финансовых претензий Польши после Аландского конгресса, -С. Хоментовский поездку откладывал[244]. А. Д. Меншиков на момент прибытия польской делегации в Санкт-Петербурге отсутствовал, но старался держать ситуацию под контролем, во-первых, из-за важности события, во-вторых, из-за присутствия в то время в столице государя и государыни. Отрывочные сведения о приеме С. Хоментовского сохранились среди корреспонденции нескольких государственных деятелей, находившихся в то время в окружении Петра I или занимавших руководящие должности в системе управления Санкт-Петербурга. Одновременно о приеме польского посла князю писали генерал-полицеймейстер А. М. Девиер, адмирал Ф. М. Апраксин, кабинет-секретарь А. В. Макаров, а также санкт-петербургский комендант Я. X. Бахмеотов.

В первый раз сообщая А. Д. Меншикову сведения о приезде С. Хоментовского, Я. X. Бахмеотов делал акцент на участии подчиненного ему гарнизона в церемонии приема посольства. Он описывал, что по указу царя из Военной коллегии от 20 февраля 1720 г. полагалось во время проезда посла мимо Санкт-Петербургской крепости отдавать ему честь пушечной стрельбой из тридцати одной пушки[245]. Встречали С. Хоментовского и его свиту на восемнадцати каретах, в том числе использовался экипаж А. Д. Меншикова с лучшими возницами[246]. Местом жительства посла был избран дом детей царевича Алексея. В течение первых месяцев (до мая) С. Хоментовский имел несколько аудиенций у Петра I и в Посольской канцелярии[247]. Я. X. Бахмеотов передавал А. Д. Меншикову 24 мая радостные известия: «…польской посол в Посольской канцелярии был на аудиенции уже три раза, и, как уже слышим, что милостию Божиею все строитца по желанию Его царского величества изрядно, а что впредь будет чинитца, о том вашему светлейшеству, премилостивому государю доносить буду»[248]. 9 июля комендант после очередной аудиенции С. Хоментовского посылал князю письменную реляцию для уведомления[249].

Во время четырехмесячного пребывания посольства С. Хоментовского в Санкт-Петербурге ему устроили настоящую экскурсию по территории столицы и близлежащим окрестностям. Согласно «Краткому описанию города Петербурга и пребывания в нем польского посольства в 1720 году», написанному членом польской делегации, посол посетил полотняную фабрику, Васильевский остров, территорию подведомственной Я. X. Бахмеотову Санкт-Петербургской крепости, Кунсткамеру, Адмиралтейство, здание Коллегий, Кронштадт и Кроншлот[250], остров Котлин, Ораниенбаум, Петергоф и Стрельну. Везде ему оказывался достойный прием[251]. Члены посольства стали участниками важных государственных праздников и светских мероприятий – дня рождения и тезоименитства Петра, годовщины Полтавской баталии, свадьбы генерал-адъютанта А. И. Румянцева и похорон князя Я. Ф. Долгорукова[252]. Комендант старался своевременно докладывать князю о известных ему передвижениях польской делегации[253].

Кроме того, в один из дней С. Хоментовский гостил в доме А. Д. Меншикова в Ораниенбауме, который произвел приятное впечатление на всех визитеров. Я. X. Бахмеотов не мог не отметить лестные отзывы: «…а ныне, как мы известны, что с Котлина острова изволил быть в Аранинбоуме и в доме вашей светлости, и начевали там все особы две ночи и между теми и господин польской посол. И розговоры в доме вашей светлости имели все изрядные и похвальные, да и всегда Его величество с ним, господином послом, обходитца благоприатно и во всякие компании всегда берет с собою, и всякие заводы и протчие вещи показывает не скрытно»[254]. 23 июля посол со всем посольством отбыл из Санкт-Петербурга, о чем Я. X. Бахмеотов не преминул уведомить А. Д. Меншикова: «…польской полномочной посол, воевода мазовецкой господин Хоментовский из Санкт-Питербурха поехал сего июля 23 числа»[255]. 21 августа 1720 г. С. Хоментовский покинул пределы Российского государства[256].

Полномочия Я. X. Бахмеотова на территории Санкт-Петербурга и его округи не сводились исключительно к передаче информации князю. Комендант был занят в реализации строительных и ремонтных проектов, проводившихся за казенный счет. Так, 22 мая 1722 г. Я. X. Бахмеотов подал доношение князю М. М. Голицыну, сообщив, «…яко от Летняго Его императорского величества дому до речки Славянки большею водою бечевник попортило, о чем писал к нему господин генерал-полицемейстер и брегадир Девиэр, требуя оного о исправлении»[257]. Поскольку ремонтные работы на бечевнике относились к сфере компетенции Михаила Михайловича, комендант выполнял посредническую роль, передавая материалы и средства, полученные по требованию М. М. Голицына от А. Д. Меншикова[258]. В январе 1723 г. Я. X. Бахмеотов также докладывал о необходимости починки Большого красного моста на территории Санкт-Петербургской крепости[259].

Одним из наиболее крупных строительных проектов, курируемых Я. X. Бахмеотовым, являлись мероприятия по возведению комплекса ветряных мельниц в разных частях Санкт-Петербурга. Указание построить ветряные мельницы комендант получил от А. Д. Меншикова сразу же после завершения основной части строительства постоялых дворов на Московской и Санкт-Петербургской сторонах (1722–1723 гг.), в рамках которого Яков Хрисанфович успешно себя проявил. В новом проекте Я. X. Бахмеотову следовало применить все свои знания, умения и опыт руководства, чтобы выбрать место, подходящее под возведение мельниц, организовать строительные работы и после этого сдать их внаем с наибольшей пользой для казны.

В июне 1723 г. началось строительство ветряных мельниц[260] на р. Малиновке[261], на левом берегу р. Охты и на территории Санкт-Петербургской крепости. Я. X. Бахмеотов передавал князю результаты своей встречи с мельничным мастером В. Ковенговеном[262], которому поручалось возглавить строительные работы: было определено место строительства[263] (А. Д. Меншикову посылалась карта), необходимые материалы и количество работников. Причем комендант считал требования В. Ковенговена дополнительно нанять плотников необоснованными, предлагая князю управиться имеющимися силами[264]. Несмотря на то что А. Д. Меншиков по требованию Главного магистрата, нуждавшегося в новых мельницах, велел Я. X. Бахмеотову строить «с поспешанием», комендант практически сразу же столкнулся с проблемами, значительно замедлившими процесс. Начало возведения мельницы в Санкт-Петербургской крепости откладывалось; мельница на р. Охте также не строилась, потому что не нашлось нужного количества припасов. Кроме того, члены Правительствующего Сената никак не могли принять решения по доношению Якова Хрисанфовича о выдаче средств на осуществление всех работ (в данном случае потребовалось вмешательство князя)[265], а Адмиралтейство и Канцелярия от строений, куда комендант обращался за необходимыми материалами, не давали никаких ответов без выполнения всех условий – внесения на счет денежных сумм, ордера от А. Д. Меншикова и указа государя[266]. Комендант сталкивался с некоторым противодействием мельничного мастера В. Ковенговена, который, как утверждал Я. X. Бахмеотов, не предоставлял ему необходимых сведений, прежде всего, о цене материалов и затратах на строительство[267]. И наконец, выпавшие на долю Якова Хрисанфовича проблемы усугублялись постоянными требованиями А. Д. Меншикова ускорить процесс[268].

После долгих бюрократических проволочек первой была запущена мельница на р. Малиновке, поскольку с ее строительством и обеспечением материалами возникало меньше всего проблем – 8 августа 1723 г. комендант сообщил князю о начале ее работы[269]. Строительство ветряных мельниц на р. Охте и в Санкт-Петербургской крепости продолжалось. 29 сентября Я. X. Бахмеотов отчитывался перед А. Д. Меншиковым относительно хода строительства мельницы на территории Санкт-Петербургской фортификации[270]. Чуть позже он посылал ему ведомость «Коликое число к новопостроенной на Санкт-Питербурской крепости ветреной мельнице из Санкт-Питербурской гварнизонной канцелярии на покупки и за взятые из Адмиралтейства материалы из собранных от постоялых домов денег в росходе, и что надлежит додать наемным плотником за работу и за издержанные леса мельничного мастера Вилима Ковеновена ныне заплатить, явствует ниже сего»[271]. Мельница на Трубецком раскате (бастионе)[272] была закончена к 10 февраля 1724 г.[273] Качество ее постройки оставляло желать лучшего – она нуждалась в доработке[274]. В дальнейшем, как отмечает Е. В. Анисимов, на территории Санкт-Петербургской крепости В. Ковенговеном было построено еще несколько мучных мельниц[275].

24 июля 1724 г. Я. X. Бахмеотов радостно сообщал А. Д. Меншикову, что мельницы на р. Малиновке и на территории Санкт-Петербургской крепости благополучно начали молоть[276]. Теперь наступал новый этап в деятельности коменданта. Ему предписывалось все ветряные мельницы, уже построенные или еще строящиеся, сдать внаем. Имея подобный опыт работы, комендант с поручением справился. Ведомости с учетом собранных с мельниц денежных средств Я. X. Бахмеотов регулярно отправлял А. Д. Меншикову в течение следующих месяцев 1724 г.[277]

Таким образом, анализ взаимодействия Я. X. Бахмеотова и А. Д. Меншикова на государственной службе позволяет прийти к выводу о доминировании в их отношениях принципа прямой подчиненности. Деятельность коменданта находилась под контролем Александра Даниловича, перед которым ему следовало отчитываться в каждом более или менее значительном шаге. Князь отдавал указы Я. X. Бахмеотову, следил за их выполнением, запрашивал статистические данные о штате и хозяйственном обеспечении Санкт-Петербургской крепости. При контактах Якова Хрисанфовича с другими государственными учреждениями он выступал в роли посредника или покровителя, способствуя урегулированию конфликтов. При этом коменданту нельзя в полной мере отказать в самостоятельности при принятии управленческих решений. Он был способен не только исполнять указы А. Д. Меншикова или иных вышестоящих инстанций (Военной коллегии, обер-коменданта Р. В. Брюса, военного руководителя Санкт-Петербурга М. М. Голицына и др.), но и творчески организовывать процесс строительства, хозяйственного управления, ведения суда и следствия и т. д. Исполнительность, дотошность и организаторские способности Я. X. Бахмеотова позволили ему зарекомендовать себя в глазах А. Д. Меншикова как надежного и верного подчиненного, что, в свою очередь, способствовало укреплению их связей и являлось для коменданта значительным ресурсом к продвижению по государственной службе.

Глава 3

Была ли жизнь без мундира?

Деловые связи санкт-петербургского коменданта Я. X. Бахмеотова и генерал-губернатора А. Д. Меншикова, как было показано ранее, отличались продолжительностью и интенсивностью. Это был эффективный тандем генерал-губернатора и коменданта ключевого военно-административного центра Санкт-Петербургской губернии, коим являлся Санкт-Петербург. По долгу службы Я. X. Бахмеотов часто навещал А. Д. Меншикова в его дворце на Васильевском острове, проводил с ним многие часы, решая насущные проблемы Санкт-Петербургского гарнизона и обговаривая этапы реализации различных проектов на территории города. Кроме того, комендант являлся постоянным корреспондентом князя в дни его отсутствия или присутствия в столице – среди материалов Походной и домовой канцелярии А. Д. Меншикова сохранился объемный комплекс его доношений и писем за 1717–1725 гг. Учитывая тесные деловые отношения, сложившиеся между Я. X. Бахмеотовым и А. Д. Меншиковым по мере их участия в системе управления Санкт-Петербургом, было бы оправдано поставить следующий вопрос: появилась ли за время делового сотрудничества коменданта и генерал-губернатора почва для установления личных связей?

Главной трудностью, не позволяющей в полной мере оценить внеслужебные отношения Я. X. Бахмеотова и А. Д. Меншикова, стоит признать специфику исторических источников, имеющихся в распоряжении у исследователей. Основной массив корреспонденции Я. X. Бахмеотова к А. Д. Меншикову составляют доношения и частные письма делового характера, по своей структуре очень похожие на первые как по содержанию, так и по формуляру[278]. Оба вида документов отложились в едином комплексе, так скажем, неофициальной переписки. Как отмечает Д. А. Редин, «определяясь с понятием частной переписки, мы в первую очередь (и совершенно справедливо) отмечаем ее неофициальный, неформальный характер. Это качество, позволяющее провести основной водораздел, отграничивающий частное/неофициальное письмо от делового/официального. Частное письмо идет от индивида к индивиду, минуя государственные, публичные по своей сути, официальные структуры»[279]. В документообороте между Я. X. Бахмеотовым и А. Д. Меншиковым доношения, официальные делопроизводственные документы, проходили тот же путь до адресата, что и письма. Комендант при этом текст и писем, и доношений самостоятельно не писал, а надиктовывал служащему Санкт-Петербургской гарнизонной канцелярии и заверял своей подписью.

Формуляр доношений и частных писем, посланных Я. X. Бахмеотовым князю, практически идентичен. Доношения соответствовали традиционному для того времени формуляру: вначале шло обращение к А. Д. Меншикову с использованием всех должностей и титулов; затем основной текст, состоящий из упоминания посланных ранее указов и повелений, а также перечисления того, что было по ним сделано или установлено; заключали документ обращение к князю с просьбой дать указ по поднятому вопросу, именование себя, дата и место написания. Визуально письма коменданта несколько отличались от доношений – они были написаны более свободно и размашисто. Однако в процессе анализа текста обнаруживается, что в 1717–1718 гг. письма коменданта начинались аналогично официальным доношениям и в основной части также повторяли их структуру[280]. Как правило, Я. X. Бахмеотов обращался к А. Д. Меншикову следующим образом: «Светлейший Римского и Российского государств князь и герцох Ижерский, высокоповелительный господин генерал-фельтмаршал и кавалер, и генерал-губернатор Санкт-Питербурхский, и Военного коллегиума президент, милостивейший государь Александр Данилович Меншиков»[281]. Со временем вступительная часть писем Я. X. Бахмеотова сократилась до привычного исследовательскому взгляду «Светлейший князь, премилостивейший государь», но содержательная родственность с доношениями сохранилась. Заканчивал письмо комендант всегда одинаково – «вашей высококняжеской светлости, милостивого государя всенижайший раб».

Язык частных писем Я. X. Бахмеотова также похож на деловые, официальные бумаги[282]. Словесные выражения лояльности, преданности и эмоциональные формулы вежливости, характерные для частной корреспонденции XVIII в.[283], встречаются в них крайне редко, а если и появляются, то отличаются однообразием и сухостью. В основном все сводится к комплиментарным благодарностям за получение ответного письма или ордера, констатации «рабской» готовности исполнить любое повеление А. Д. Меншикова[284] и «всенижайшими» просьбами о покровительстве в вопросах государственной службы[285]. Иногда можно обнаружить редкие поздравления с праздниками или знаменательными событиями – разгромом неприятеля, Воскресением Христовым, днем Александра Невского, Новым годом и т. д.[286] В отдельных случаях Я. X. Бахмеотов сообщал Александру Даниловичу информацию, касающуюся времяпрепровождения и здоровья его семьи[287], передвижений и планов Петра I, погодных условий и т. д.[288] 8 апреля 1723 г. комендант писал: «Сего апреля 5 дня в церкви Живоначальные Троицы были часы, а потом преосвященная обедна, при котором пении изволил быть Его императорское величество и Ее величество государыня императрица. И после литоргии были з города польба из 31 пушки и на городу поднят был штандарт, понеже оное число объявлено нам днем рождения Ее величества государыни императрицы, а в прежние годы такого празнества не было. И пот пении литоргии изволили быть их величества ф кафейном доме, и Ее величество государыня императрица изволила всех жаловать, подносить по рюмке вина»[289].

Судить о том, как выглядели письма и ордеры А. Д. Меншикова к Я. X. Бахмеотову и какие формулировки он использовал, еще труднее. Как известно, документы, поступавшие от князя, сохранились в оригинальном виде выборочно. В фонде Походной и домовой канцелярии Александра Даниловича имеются лишь погодные, разбитые по нескольким месяцам записные книги, где корреспонденция отражена в форме черновиков, копий и отпусков[290]. С одной стороны, благодаря наличию записных книг мы имеем объемный комплекс материалов, в которых отражена суть посланных от А. Д. Меншикова документов. С другой стороны, подобная форма представления информации лишь схематично передает смысл документации князя, поскольку имеет вид аннотации основного текста письма. Невозможно с точностью судить о каких-либо мелких деталях, фигурах речи, обращениях и языке корреспонденции А. Д. Меншикова и, как следствие, в полной мере восстановить его стиль общения с комендантом[291]. По этим же причинам невозможно достоверно определить, какого типа документ посылался к коменданту – официальный ордер или частное письмо – поскольку в книгах они записывались в одинаковой форме. Некоторую ясность позволяют внести отдельны фразы из писем и доношений Я. X. Бахмеотова, который между слов отмечал способ получения указаний от князя («по ордеру», «по письму», «по указанию»). По этим причинам можно лишь предположить, что ответные письма А. Д. Меншикова, аналогично с корреспонденцией поступавшей от коменданта, отличались сухостью языка без каких-либо значительных комплиментарных формул. При обращениях к Я. X. Бахмеотову генерал-губернатор использовал формулу «ваша милость» – это все, что удалось установить. Поскольку письма в данную эпоху являлись средством самоидентификации и самопрезентации[292], представляется, что на уровне языка Я. X. Бахмеотов позиционировал себя в большей степени как подчиненный князя, а А. Д. Меншиков – как его руководитель.

Наблюдения, полученные после анализа языка корреспонденции Я. X. Бахмеотова и А. Д. Меншикова, косвенно находят подтверждение в сведениях «Повседневных записок делам князя А. Д. Меншикова». Чаще всего Я. X. Бахмеотов бывал в доме князя в 1718 г. (34 упоминания)[293]. Как указывалось в предыдущей главе, во всех случаях он приходил к Александру Даниловичу в первой половине дня, когда тот «изволил отправлять ардинальные дела»[294] и докладывал по служебным вопросам. После докладов комендант покидал дом князя. Ни в обедах, ни в торжествах, прогулках и увеселениях, проводившихся в доме А. Д. Меншикова, он участия не принимал, в отличие от других петровских соратников, занятых в системе управления столицей (А. М. Девиера, У. А. Сенявина, С. Т. Клокачева, М. М. Голицына и т. д.). Соответственно, есть все основания утверждать, что в число ближнего круга князя Я. X. Бахмеотов не входил. Тем не менее имеющиеся в нашем распоряжении источники не позволяют говорить о полном отсутствии внеслужебных или личных связей между Я. X. Бахмеотовым и А. Д. Меншиковым прежде всего потому, что и князь, и комендант оказывали друг другу услуги, которые можно отнести в поле их личных отношений, основанных на взаимном доверии и лояльности.

Надо полагать, наиболее важной услугой, которую Я. X. Бахмеотов мог оказать А. Д. Меншикову, являлось информирование о происходящем в Санкт-Петербурге и его округе. Комендант, очевидно, был не единственным каналом, по которому князь получал интересовавшие его сведения, находясь вдалеке от руководимой им губернии. А. Д. Меншиков на протяжении многих лет поддерживал устойчивые связи с руководителями городских и губернских структур Ф. М. Апраксиным, М. М. Голицыным, Р. В. и Я. В. Брюсами, А. М. Девиером, С. Т. Клокачевым и пр. Большинство из них занимали ключевые должности в государственной иерархии, входили в ближний круг государя и, соответственно, обладали более ценными и подробными сведениями, нежели мог предложить комендант. Однако известиями Я. X. Бахмеотова князь не пренебрегал, сопоставлял полученную от него информацию с сообщениями других контрагентов. При этом сам А. Д. Меншиков, насколько позволяет судить сохранившаяся часть его корреспонденции, извещал коменданта лишь о тех событиях, которые касались вопросов управления Санкт-Петербургской крепостью или Санкт-Петербургом и могли быть полезны Якову Хрисанфовичу при исполнении должностных обязанностей. Тем более князь не интересовался частной и семейной жизнью Я. X. Бахмеотова, никогда об этом не спрашивал, а комендант, придерживаясь субординации, не рассказывал.

Сфера осведомленности Я. X. Бахмеотова ограничивалась столичной жизнью и близлежащими пунктами, где он имел определенное влияние как комендант Санкт-Петербургской крепости. Осуществляя свои служебные обязанности, он получал некую, так скажем, дополнительную (не относящуюся напрямую к сфере его компетенции) информацию о здоровье и передвижениях Петра I, военных кампаниях, праздничных мероприятиях и церемониях, проводимых в городе, миссиях государственных деятелей, приемах иностранных посольств[295]. Комендант имел своих информантов из числа военных, которые узнавали для него необходимые сведения, прежде всего, по вопросам, входившим в сферу его компетенции[296]. Каких-либо фактов, достоверно указывающих на наличие устойчивых и доверительных отношений Я. X. Бахмеотова с другими представителями петровского окружения, выявить не удалось. Лишь в одном письме генерал-полицеймейстера А. М. Девиера встречается упоминание об организованном комендантом новоселье в новопостроенных постоялых домах, куда был приглашен сам Антон Мануилович, а также А. И. Ушаков и другие должностные лица Санкт-Петербурга[297].

Итак, Я. X. Бахмеотов, беспеременно находясь в столице, регулярно сообщал А. Д. Меншикову о передвижениях государя и государыни по территории санкт-петербургской округи. 30 июня 1720 г. комендант передавал детали путешествия Петра I по близлежащим резиденциям и местностям: «Его царское величество был на Котлине острове и отуда в Аранимбоуме и в других дворцах, також и в новозавоведенном, что в Дубках, и оттуды возвратился и прибыл в Санкт-Питербурх щасливо прошедшаго июня 22 числа»[298]. Он также извинялся перед князем за ложные сведения о прибытии государя в Санкт-Петербург 16 июня, полученные от информанта («ардинанца»)[299]. «Сего ж июня 24 дня, – продолжал Я. X. Бахмеотов, – в день Святаго Самсона Страноприимца Его величество со всеми своими министрами изволил слушать Литургию у церкви Святыя Троицы, а во время службы палили з города ис пушек за бывшую Викторию, что под Полтавою – первы раз, за Евангелием из 33 – другой раз, по окончании Литоргии из 43 – третей раз, по окончании благодарного молебна – из 53, которой был в церкви на площади, где изволил быть Его величество сам со всеми особы»[300].

Во время многочисленных поездок А. Д. Меншикова комендант передавал сведения о состоянии дел в его доме, информировал о здоровье детей и домочадцев, следил за решением хозяйственных вопросов[301]. Так, 24 мая 1720 г. Я. X. Бахмеотов, помимо хода дел в Санкт-Петербурге, уведомлял Александра Даниловича: «…а у нас в Санкт-Питербурхе и в доме вашей светлости все благополучно и светлейшая княжна, дочь ваша, наша государыня Екатерина Александровна обретаетца милостию Божиею в добром здоровье и в теизоименитство пресветлейшей вашей княгини, нашей премилостивейшей государыни Дарьи Михайловны в доме вашего светлейшества веселились господа генералы-порутчики Роман Вилимович Брюс, Иван Иванович Бутурлин и все господа брегадиры и от лейб-гвардии маэоры и протчие господа штап-афицеры, и господин секретарь Макаров, и господин Алсуфьев и про здоровье вашего светлейшества и пресветлейшей княгини и детей ваших изрядно подливали и со всяким благодарением розъехались»[302]. В данном случае, как и в ситуации с передачей информации о санкт-петербургском управлении, Я. X. Бахмеотов являлся одним из множества информантов, которые наведывались в княжеский дом, чтобы выразить дань уважения его семье, и не забывали упомянуть о своем визите в тексте письма[303]. В каком-то смысле посещение дома А. Д. Меншикова в его отсутствие выступало маркером лояльности, которую хотели продемонстрировать князю те или иные лица. Поведение Я. X. Бахмеотова отличало то, что, во-первых, комендант не был вхож в семью А. Д. Меншикова настолько, чтобы занять прочное место среди участников семейных обедов и приемов, бывать в доме запросто, а во-вторых, он навещал домашних князя «по должности», т. е. выполнял обязанность, связанную с его служебным статусом[304]. Возможно, он делал это по специальному указанию князя. По просьбе А. Д. Меншикова Я. X. Бахмеотов следил за безопасностью княжеского дома, выполнением строительных и ремонтных работ[305].

Я. X. Бахмеотов выступал для А. Д. Меншикова информантом по его судебно-следственным делам, доставлявшим беспокойство князю на протяжение 1710-1720-х гг. 24 марта 1719 г. комендант в цидуле сообщал о прибытии в Санкт-Петербургскую крепость в губернаторский дом генерал-лейтенанта И. И. Бутурлина[306] с майорами от гвардии для проведения следствия по делам, надо полагать, связанным с хищениями государственных средств и подрядными аферами. Следователи, как подчеркивал Я. X. Бахмеотов, расследование «…за умножением других дел на несколько времени отложили»[307]. Снова вопрос о судебно-следственных делах князя возник в письмах коменданта 14 апреля того же года, когда он делился с А. Д. Меншиковым расстановкой сил: «…дело вашего светлейшества сего апреля 4-го числа в Тайной канцелярии учрежденые к тому господа штап- и обер-офицеры слушали и все разсуждали изрядно и на некоторую пользу вашему светлейшеству говорили, о чем, я надеюсь, от домашних вашего светлейшества писано пространно, понеже я им предъявлял и разъяснял имянно, какие розгаворы между ими были. Только за асесоров два человека Козлов и князь Урусов воспрещают и за тем не согласуютца, о чем я господину брегадиру и от лейб-гвардии маэору Ушакову говорил, обещал оное вашего светлейшества дело еще к слушанию предложить без них. А что будет чинитца, о том до вашего светлейшества, премилостиваго государя писать буду. Токмо он, господин маэор Ушаков, сожалеет, что ныне Григорья Григорьевича Скорнякова-Писарева при Санкт-Питербурхе нет, отлучился х канальной работе, которой в том, вашего светлейшества, деле не малой спомощник был»[308]. Больше в корреспонденции упоминаний об участии коменданта в делах князя не обнаружено. Возможно, Я. X. Бахмеотов информировал князя о ходе судебно-следственного процесса не по причине своей близости или доверенности, а только потому, что следственная комиссия заседала в стенах Санкт-Петербургской крепости, которая находилась под пристальным вниманием Якова Хрисанфовича.