Нечаянное зло

– При первой же встрече устроила форменный допрос, спросила о моей научной специализации, о чем пишу. Я сказал, что вы мой научный руководитель.

– И что она?

– Отреагировала восклицанием: «О, Хабаров!» И дальше типа: «Вам повезло». А вы знаете, что Каретная работала у нас в универе? На журфаке вела спецкурс «Журналистское расследование».

– Надо же! Эта Каретная – девушка-сюрприз!

– Хотите, я сейчас же поеду к знакомым на факультет и расспрошу о ней больше? – Максим уже видел себя активным участником расследования.

– Отлично! Гони на журфак и потом перезвони мне.

Аспирант пошел к двери, на ходу набрасывая куртку, но внезапно обернулся:

– Кирилл Борисович, правильно, что вы занялись этим делом. Честное слово. Еще десять лет назад ваше имя в Камске было на слуху – мне рассказывали. Но почему вы отказались от практики, не понимаю. Вы заточили себя в университетских стенах, стали затворником. Мое мнение, зря!

– Мне было не до этого, – поморщился профессор. – Поезжай-ка лучше, да разузнай подробности. И… – Кирилл Борисович сделал паузу. – Спасибо тебе за понимание и согласие помочь…

В дверях Авдеев подчеркнуто громко, с тем чтобы слышала лаборантка, обронил:

– Обязательно включите это в свою предвыборную программу.

«Конспиратор, – одобрительно подумал КэБ об ученике, – хорошо подыграл»…

Глава 7

Все следующие дни ему непрерывно звонили. Первой была декан, набравшая его через пару часов после озвученного Кириллом Борисовичем «решения» баллотироваться в ректоры. Скороговоркой поздоровалась, говорила неприязненно, сквозь зубы.

– Вы надеетесь, что будут выборы? Зря, – металлическим голосом сказала она. – Нового ректора назначат, даже не сомневайтесь! А вы со своими амбициями только факультет подведете.

Под факультетом она имела в виду, конечно, себя.

– А как же вузовская демократия? Неужели ей пришел конец? – возразил Кирилл Борисович, через силу изображавший серьезность.

– Это оттого, что вы мало загружены на кафедре. Я поговорю с заведующим, – будто не расслышав его, злобно выговаривала деканесса.

– Сейчас мне особенно некогда: заканчиваю предвыборные тезисы.

Следующий разговор был с заведующим.

– Кир, привет! Что за чушь несет Эфирова? Трубит, ты идешь в ректоры. Это правда?

– Саша, признаюсь тебе: я все выдумал.

– Но зачем?

– Разыграл Дану, – беспечно ответил он. – Решил, наконец, вывести сплетницу на чистую воду.

– Ну, если так, – с ноткой недоверия откликнулся завкаф. – Хотя мог бы предупредить. Эфирова, пока рассказывала, просверлила меня глазищами. Все всматривалась, не заодно ли я с тобой? Декан вообще рвет и мечет, говорит, я потакаю тебе. В ультимативной форме потребовала: «Загрузите его работой».

– Я впахивал, когда она еще не родилась.

– Вот вспомнишь теперь молодость.

– Хорошо, – примирительно ответил Кирилл Борисович. – Пусть так. Мне не привыкать.

– На всякий случай я всем отвечаю, что не в курсе твоего решения. До свидания.

Непонятно, поверил ли он ему?

Звонков было много. Часть коллег рекомендовала ему заблокировать Болонский процесс в родном университете. «Не надо нам иностранщины», – твердили они. Другая часть была склонна адаптировать его к камскому менталитету: «Мы должны показать гибкость, приспособив лучшие зарубежные практики к исконным корням». Кирилл Борисович делал вид, что внимательно слушает и даже записывает. «Минутку, я пишу», – через раз повторял он.

В эти дни он лишь однажды появился на факультете, чтобы прочитать лекцию. К его изумлению, аудитория была до отказа набита студентами – слухи, очевидно, дошли и до них. Казалось, их пришло даже больше, чем было на потоке. Хабарова поразило и то, что никто не опоздал, ему с жадностью внимали, а волоокая слушательница в середине зала припрятала «Шишкин лес» куда-то под стол. Ради лектора она пошла на нарушение питьевого режима. С ума сойти…

Самый ожидаемый звонок поступил от Максима.

– Шеф, вы были правы, – выпалил Макс, – с Каретной не все однозначно. Вообразите, незадолго до смерти она ушла с журфака.

– Не может быть!

– Еще как может. По собственному желанию. Подала заявление в конце ноября. Просила отпустить без отработки. Во как! – Дистанция, разделявшая собеседников, не могла скрыть довольство Максима собой.

– А причины объяснила?

– Говорила, по здоровью. Сильно настаивала, приперла декана к стенке. Тот возражал и, как считают, не очень-то ей поверил. Да и другие тоже. Но деваться некуда – просьба уважительная!

– Мало ли. О таких вещах не говорят на каждом углу.

– Как сказать. Думаю, это зависит от человека. – Макс сослался на свою тетку, много лет озабоченную то ли мнимыми, то ли настоящими недугами. Она каждый год собиралась умирать, но живет до сих пор, как будто с сожалением заключил он.

– Если Каретную на самом деле беспокоило здоровье, то моя версия летит к чертям, – засомневался Кирилл Борисович, – но факт остается фактом, Светлана скоропалительно уволилась, что еще больше наводит на подозрения. Удалось узнать что-то еще?

– Немного, – откликнулся Максим. – С ней расстались с сожалением, поскольку считали классным лектором. Да и самой ей работа в универе, по словам коллег, нравилась. А потом, увольнение между семестрами поставило факультет в трудное положение. Замену преподавателю в это время найти не просто.

– А прежде она не заикалась об уходе?

– В том и дело, что нет. Полная неожиданность.

Кирилл Борисович помолчал. Он обдумывал дальнейшие шаги. Следует разузнать о состоянии здоровья Каретной. Но каким образом? Заглянуть в ее карту в поликлинике, почитать анамнез? Или расспросить близких знакомых? Определенно, их можно найти в редакции.

– Максим, слушаешь? Я должен встретиться с директором агентства. Ты же знаком с ним? Позвони и договорись о встрече. А я поговорю с Дымовым, он удивится увольнению Каретной не меньше нашего.

Предположения насчет Дымова оказались напрасными. Старший следователь стоически выслушал Кирилла Борисовича, но остался равнодушен к новости об увольнении Каретной.

– Разве это опровергает или хотя бы колеблет вывод следствия о скоропостижной смерти? – был непреклонен майор. – Каретной просто не повезло. Она умерла молодой, во цвете лет. И здесь ничего ни убавить, ни прибавить. Это факт, подтвержденный экспертизой. Я сто раз говорил вам об этом.

– Смерти журналистки предшествовали малопонятные обстоятельства, количество которых с каждым днем растет, – возразил профессор. – Сначала пропажа собаки, сейчас – скороспелое увольнение.

– Тут вы передергиваете. Его-то она как раз объяснила. Сами же сказали, что Светлана мотивировала свой уход плохим самочувствием. Кирилл Борисович, при всем уважении к вам, но дело закрыто! – От былого радушия следователя не осталось и следа.

– No problem. – КэБ раздумывал, стоит ли сказать Дымову о предстоящем визите в агентство. В последний момент он все же решился: – Я хочу встретиться с редактором.

– Прогуляйтесь, – повеселев, ответил Дымов, – он произведет на вас впечатление.

Глава 8

На встречу Хабаров направился со своим помощником. Это будет не лишним, решил он. Макс не чужой в агентстве человек, что упростит разговор и сделает его более доверительным. А кроме того, у них появится возможность обсудить услышанное и наметить новые шаги.

Аудиенцию назначили на одиннадцать утра. Кирилл Борисович надел хорошей вязки темно-зеленый кардиган с двумя рядами пуговиц, который как влитой сидел на его ладной фигуре. Подобрал в тон темного цвета рубашку, оттенил ее красным галстуком, подаренным ему супругой к 23 февраля. Выглядел он вполне презентабельно, однако чувствовал себя более непринужденно, нежели в строгом костюме.

Оказавшись в редакции, Кирилл Борисович понял, что здесь его гардероб вряд ли оценят. Все, кого он увидел, сплошь были в видавших виды свитерах, поношенных кофтах и затертых джинсах. Максим, свободно ориентирующийся в лабиринтах агентства, вел его по длинному коридору, с обеих сторон которого за стеклянными перегородками, прилипнув к мониторам, работали сотрудники – немногочисленные и преимущественно молодые.

– Не офис, а аквариум какой-то, – бросил он шагавшему впереди Авдееву.

В этот момент КэБ вник в истинный смысл понятия «творческий беспорядок». На рабочих столах вперемешку с бумагами, карандашами, скрепками и прочей канцелярской дребеденью находились банки кофе, пачки с чаем, коробки рафинада, сухари, баранки и другой перекус в целлофановой и картонной упаковке. Стены кабинетов были густо завешаны календарями, фотографиями, постерами, приколотыми кнопками с разноцветными пластмассовыми головками. В воздухе витал запах отвратительной смеси из табачного дыма, дешевой еды и заношенной одежды. Если СМИ все-таки четвертая власть, подумал Кирилл Борисович, то очень неряшливая. И эти люди формируют информационную повестку в городе? Не много ли берут на себя эти ребята?

Окончательно его добил главный редактор – здоровенный детина в безразмерных джинсах и черной футболке с надписью, едва не заставившей Кирилла Борисовича расхохотаться: «Icon Style». В левом ухе главреда поблескивала золотая серьга.

– Альберт Николаевич Рассказов, – представился он тонким голосом, забавно диссонирующим с его огромными размерами. – Для вас просто Альберт… – Рассказов учтиво протянул руку профессору. – Располагайтесь.

«Хорошо, что он еще не разрешил называть себя Аликом», – прикинул Кирилл Борисович.

Пока чувствовавший себя вольготно в знакомой обстановке Максим перебросился с редактором несколькими фразами, Хабаров огляделся вокруг. Рассказовские пенаты ничем не отличались, а то и превосходили по степени захламленности кабинеты его подчиненных: те же горы бумаг, утыканные булавками стены, пирамида из немытых чайно-кофейных приборов. Что же, каков поп, таков и приход.

– Может быть, чай или кофе? – предложил Рассказов.

– Нет-нет, – чересчур торопливо ответил Кирилл Борисович, на секунду представивший, что ему придется пить из грязной посуды. – Не беспокойтесь.

В знак солидарности с шефом отказался и Максим.

– Ну, смотрите. А я дерну кофейку.

Главред потянулся за пузатой, как он сам, банкой «Jacobs». Сыпанул на глазок в огромную кружку порцию кофе, способную свалить с ног слона, добавил пять или шесть кубиков рафинада, залил смесь крутым кипятком и стал громко помешивать ложкой. Все это время гости молча смотрели то на Рассказова, то на его рабочий стол, заваленный кипами газет и журналов.

– Слежу за событиями в стране и в мире, – скромно сказал Альберт Николаевич, поймавший профессорский взгляд. – «Форбс», – он взял в руки толстенный журнал, – уважаю за серьезные экономические и политические статьи, а также независимую редакционную политику. В мире СМИ она высоко ценится.

– Мы у вас по поводу Светланы Каретной, – сказал о цели визита профессор, – приносим редакции наши соболезнования.

– Благодарю вас. Все это очень печально. А вы пришли в приватном порядке или надоумил кто? – перешел на расспросы Рассказов.

– Исключительно по собственной инициативе, – сообщил Кирилл Борисович, – хотя я предупредил старшего следователя Дымова о визите к вам. На всякий случай…

– И что он, как воспринял?

– Выказал равнодушие, – не стал таить Хабаров.

– А вам, значит, не все равно?

– У меня есть предположения, что смерть Светланы не была случайной. Не скрою, они довольно хлипкие, но косвенно указывают на то, что дело не столь явное. Собственно, поэтому мы здесь. Расскажите нам о Каретной. Какой она была, о чем писала?

– Эхе-хе, потеря страшная. – Редактор взял со стола пачку «Marlboro». Что вам сказать… Света была исполнительной, но не это главное. Понимаете, я считал ее журналисткой от Бога: въедливой, настырной, компетентной. Любое дело доводила до конца. Вцепится в материал и грызет его как бульдог или питбуль, не знаю, кто из них страшней?

– Сама она предпочитала собачек поспокойнее, – ввернул Максим, по-прежнему изучающий стол Рассказова, – лабрадора держала.

– Да, так говорят. Сам я не вникал, поскольку собаками и прочей живностью не интересуюсь. – Рассказов смачно затянулся сигаретой. Не спеша выпустил тонкую струйку дыма в потолок. – Ну, и без сомнения, у Светы было талантливое перо, – продолжил он. – Мы так и написали в некрологе. Сочный язык ее очерков изрядно добавил нам аудитории. К тому же она умела интриговать читателей.

– О каких преступлениях она писала? – вставил Кирилл Борисович.

– О громких, естественно. Взять хотя бы дело маньяка Фофанова. В восьмидесятых он держал в страхе весь Камск. Помните такое?

– В деталях, – сообщил профессор. На занятиях он неоднократно обращался к этому случаю. Его коллеги-криминалисты повели себя тогда не лучшим образом, а следствие, несмотря на противоречивые показания подозреваемых и недостаток улик, упорно подгоняло выводы под требуемый начальством результат.

– Так вот, Каретная написала серию материалов об этом душегубе. Там было все: и триллер, и экшн, и драма. Получился классный детектив, не хуже Агаты Кристи.

– Кристи о маньяках не писала, – поправил Максим.

– Ну, может, Сименон или кто-то другой. Наши рейтинги тогда резко подскочили. Светлана не просто живописала эту жуткую историю, но нашла некоторых участников тех событий: кого-то из родственников жертв, бывших ментов, причастных к расследованию. Включила в текст их прямую речь. Это был ее фирменный журналистский прием – связывать прошлое и настоящее. Вышло что надо – актуально, ярко, остро!

Рассказов отхлебнул кофе, да так, что опустошил половину кружки.

– Чтобы вы знали, Каретная раскрутилась именно на этом материале, – продолжил он. – Из-за нее у нас тогда с правоохранителями вышли трения. Те посчитали, что Светлана выставила следователей в черных красках. Только что тупицами не называла. Недоразумение удалось замять лишь потому, что речь шла о событиях тридцатилетней давности. Но неприятный осадок все равно остался – редакцию попрекали тем, что раскопанная Светкой история бросила тень на систему. Понимаете меня? Необъективное следствие, смертный приговор невиновному, другие подозреваемые, в итоге оказавшиеся непричастными, а настоящий убийца разгуливал на свободе. Любой мог предположить, что такое возможно и сейчас. Именно это и задевало наших критиков в погонах…

– Следствие велось из рук вон плохо, – поддержал редактора Кирилл Борисович. – Маньяк орудовал несколько лет, а зацепок, указывающих на него, так и не нашли. Его задержал сотрудник милиции, возвращавшийся с дежурства. Чистая случайность. Не окажись он в тот момент в нужном месте, Фофанов, возможно, до сих пор оставался бы безнаказанным. Что ж тут обижаться?

– И тем не менее обижались. Все упреки из серии: подрываете авторитет, порочите честь мундира, сеете недоверие среди граждан… Тогда ведь нашелся один сотрудник, заподозривший серийного преступника, но ему не то что не поверили, а чуть ли самого не обвинили в этих убийствах, которые он якобы совершал с целью доказать свою правоту. Воображаете? Бедолагу отстранили от расследования, а потом и вовсе уволили из органов. Каретная в особенности нажимала на данный факт, даже пыталась разыскать этого парня, но так и не нашла. Чему, признаться, я удивился…

– Да, дело такое, что нарочно не придумаешь, – согласился Кирилл Борисович, – сплошь заблуждения и ошибки. Причем все фатальные.

– Вот-вот. Повторюсь, цикл, написанный Светкой о деле Фофанова, читался на ура. Аудитория ей рукоплескала. С тех пор о ней только и говорили. Даже в полиции у нее появились свои читатели. Похоже, там решили, что с такой журналисткой лучше дружить, чем ссориться. Себе дороже…

– По-моему, здравый подход, – поддержал редактора КэБ. – Альберт Николаевич, а что представляла собой Каретная как человек? Выражаясь научно, меня интересуют ее характерологические особенности.

– Характерологические, говорите… – Он задумчиво затушил сигарету. Потом, будто вспомнив, воскликнул: – Ну, конечно, она была страшно скрытной. Я, например, ничего не знаю о ее личной жизни. Притом что я в курсе дел большинства своих подчиненных. Здоровье родителей, рождение детей и все такое… А о Светке ровным счетом ничего не знал, кроме того, что она выпускница нашего журфака, и даты ее рождения. У нас в коллективе принято отмечать днюхи. Она же никогда этого не делала. Отнекивалась, говорила, чему радоваться, когда на год становишься старше. Да и мы свыклись, перестали приставать с расспросами.

– Ее скрытность касалась и рабочих моментов?

– Целиком и полностью. Все держала при себе – клещами не вытянешь. Я спрашиваю, чем занимаешься, какой материал ожидать? А она улыбнется только и скажет: «Будете довольны». Вот такой была наша Света, – на лице Рассказова появилась отрепетированная маска печали.

– Судя по реакции агентства, коллектив не очень-то поверил в озвученную следствием причину смерти? – задал главный вопрос Кирилл Борисович.

Рассказов моментально среагировал:

– Откровенно говоря, нет. – Судите сами: на здоровье Света не жаловалась, нервы – железные, если не стальные, выглядела прекрасно. Не знаю, была ли она «зожница», но не курила точно. Алкоголь почти не употребляла. Сам не раз видел: на мероприятиях подержит бокал в руке, чуть пригубит да и поставит обратно на стол. Да и не любила она посиделки. Но все это слова, а у следствия, понимаете ли, на руках заключение экспертизы. И хоть кол им на голове теши! Между прочим, в деле Фофанова были десятки заключений, да только все оказались ошибочными.

– Вы не одиноки, – уверенно проговорил Кирилл Борисович, – мы с Максимом тоже сомневаемся. Но у нас помимо эмоций появились факты, указывающие на то, что со Светланой происходило что-то непонятное. Она, к примеру, нежданно-негаданно ушла с журфака. Вы не в курсе?

– Ни сном ни духом. То, что она сотрудничала с университетом, я знаю – просто забыл сказать об этом. Но про увольнение слышу впервые. Странно, что мне оттуда не маякнули, – я там многих ребят знаю.

– Дело в том, что причиной ухода Каретной стало состояние здоровья. Во всяком случае, она так объявила, – вклинился Максим.

– Тогда не понимаю. Может, студенты допекли? Они кого хочешь доведут. Но у нас она работала в удовольствие и на самочувствие не жаловалась. Отвечаю.

– Альберт Николаевич, можете показать кабинет Каретной? – попросил КэБ.

– Почему нет. Я так понимаю – мы единомышленники. Поэтому готов оказать любое содействие. Ключ от ее кабинета у меня. – Рассказов выдвинул ящик стола. – Пойдемте.

Он двинулся первым, за ним Хабаров, чуть замешкавшийся Максим замыкал шествие. Оказавшись в стеклянном коридоре, редактор как бы между прочим сказал:

– Дымов приходил сюда, но, в отличие от вас, особенностями характера Светланы не интересовался. Задавал дежурные вопросы: чем занималась, были ли у нее враги?

– А и вправду, что насчет недоброжелателей? – уточнил профессор.

– Не в этих стенах точно… Здесь у Каретной не было соперников.

– А Шершень другого мнения…

Главред с досадой махнул рукой:

– Слушайте вы его. Он и не такое наплетет, чтобы заманить зрителей…

– Тогда, может быть, завистники?

– Мне кажется, из зависти не убивают.

– Ну как же? А Моцарт и Сальери? – нашелся Максим.

– Так ведь это все выдумки… Доказано же, Сальери не травил Моцарта.

Кирилл Борисович, осведомленный о подноготной «дела Сальери», знал, что в 1997 году суд Милана оправдал опороченного ложными слухами композитора «за отсутствием состава преступления».

Ведомые Рассказовым, они свернули направо и попали в тупик.

– Странный выбор места для кабинета. Глухой угол с единственной дверью. – Кирилл Борисович обвел рукой окружающее их пространство.

– Сама его выпросила. У нас тут раньше подсобка была, но Светке я пошел навстречу. Она убедила меня, что это идеальное место для творчества: тишина, никто и ничто не отвлекает, опять же подальше от начальства. – Рассказов сверкнул золотой серьгой в свете коридорной лампы. – Каретная к тому моменту настолько увеличила аудиторию наших читателей, что я готов был согласиться с любой ее прихотью. Лишь бы работала…

Главред открыл ключом дверь и пригласил гостей войти. Первое, что бросилось в глаза, – стерильный порядок. Минимум мебели, чистый стол, не считая сиротливо стоявшего на нем компьютера, шкаф для бумаг с аккуратно расставленными папками. Кирилл Борисович вспомнил дымовское описание квартиры Каретной. Аналогия полная. Единственной, с позволения сказать, вольностью была рамка, висевшая на противоположной от стола стене, с набранными крупным шрифтом словами «Мы видим преступление везде».

– Серьезная заявка, – прокомментировал журналистский девиз КэБ, – интересно, он авторский или Каретная его позаимствовала? – Он обернулся к Рассказову: – Альберт Николаевич, а следователь сюда заходил?

– Даже не подумал.

– В таком случае, не возражаете, если мы заглянем в компьютер Светланы. – Профессор вопросительно посмотрел на Рассказова.

– Валяйте!

– Максим, взгляни, ты у нас мастак по части техники. – Кирилл Борисович слегка подтолкнул аспиранта к столу.

Макс, не тушуясь, уселся и приступил к манипуляциям с компьютером. В это время Кирилл Борисович подошел к шкафу, открыл дверцу и достал одну из папок. Она оказалась пустой. Он потянул за вторую – результат тот же. В следующей папке он обнаружил вырезки из криминальной хроники. Все они были разложены по датам и ровно подшиты. По всей видимости, особо интересные материалы журналистка помечала цветными стикерами. Все, как и рассказывал майор. Педантизм журналистки одинаково распространялся на ее домашний и рабочий быт.

На средней полке Хабаров заметил советских лет «Справочник следователя»: страниц на сто пятьдесят, карманного формата, в твердой обложке кирпичного цвета. На титуле значились выходные данные: «Москва, Госюриздат, 1957 год». На оборотной стороне книжки КэБ увидел наклейку интернет-магазина, датированную ноябрем 2011 года. Недавно приобрела, отметил профессор, значит, понадобился справочник.

– Надо же, – проговорил он, – у меня такого нет. По сегодняшним меркам раритет.

КэБ пролистнул несколько страниц с карандашными рисунками, содержащими описание деталей воровской фомки, ножа-финки, анатомических частей человеческого тела и многого другого. Находка заставила задуматься: «Обстоятельная дама эта Каретная». Он вслух поделился своим наблюдением. Рассказов с удовольствием подхватил:

– Настоящая профи.

Продолжая листать справочник, Кирилл Борисович наткнулся на листок перекидного календаря от 25 декабря прошлого – 2010 года.

На его оборотной стороне обнаружилась сделанная гелевой ручкой надпись: «КДЛ» и далее через запятую: «Марина», «Что дальше?». КэБ покрутил листок в руках и вложил его обратно в книжку, которую вернул на полку.

Максим тыкал в кнопки клавиатуры, скользил взглядом по экрану в поисках любой ниточки, за которую можно было бы потянуть клубок. Кирилл Борисович между тем открыл одежный шкаф-пенал. Кроме трех болтавшихся на поперечной перекладине плечиков под одежду, ничего не нашел.

– Здесь не убирали? – решил он выяснить у Рассказова, присевшего на стул у двери.

– Нет, я распорядился ничего не трогать. Мало ли!

– А вам не кажется, здесь пустовато для рабочего кабинета? Ни личных вещей, ни деловых бумаг… Такое ощущение, что их вынесли…

Редактор помотал головой:

– Похоже на то…

– Но кто это сделал? Сама Каретная? Или кто-то посторонний?

– Не знаю, что и думать…

Максим между тем оставил компьютер в покое.

– Ничего не обнаружил, – доложил он обоим. – По-моему, все основательно подчищено.

– Несуразица какая-то, – Кирилл Борисович повернулся к Рассказову, – ваша Каретная загадала трудный ребус.

Искать больше, в общем, было негде. Кроме… ящиков стола. КэБ попросил разрешения у Рассказова заглянуть внутрь. Тот кивнул:

– Чего уж там, давайте. Ройте по полной.

Максим уступил шефу стул. Кирилл Борисович начал с нижнего ящика. Стопка писчей бумаги. Немного… В среднем нашел нераспечатанный канцелярский набор. Повертев его с разных сторон, положил находку на место и задвинул бесполезный ящик. Оставался последний шанс. Верхний ящик и вовсе оказался пустым, не считая трех ручек. Гелевой среди них не оказалось.

– Кажется, все. Скажу так, Альберт Николаевич. Это кабинет, хозяйка которого собиралась съехать… Из личных вещей обнаружен «Справочник следователя»… Ни гребней, расчесок или заколок, указывающих на то, что здесь до недавнего времени работала женщина. Ровным счетом ничего…

Он разочарованно поглядел на главреда.

– Да, вот еще что. Не подскажете, с кем из сотрудников дружила Каретная?

– Не уверен, что у нее вообще были подружки или друзья… – хмыкнул Рассказов.