Пути неисповедимых

Алена Реброва

Пути неисповедимых

Отец падших

Искупление – именно так был назван небольшой город, уже несколько веков занимающий свое место на землях Тангея.

Из поколения в поколение его жители передавали легенду, рассказывающую о падшем ангеле, который искупил свою вину именно в этом месте, на границе реки, моря, леса и холмов. Ангел вернулся к своему богу, а место, как говорят, стало святым.

Первыми поселенцами стали паломники, но прошло не так много времени и небольшое село разрослось до деревушки, а после и до города с вымощенной площадью и ратушей. И неудивительно, места оказались доходные, жители не знали нужды, вдоволь было рыбы, зверя и зерна, хватало и работы. С окрестных земель сюда стекались бедняки и разоренные земледельцы, и каждому обделенному в Искуплении находилось место.

Время шло, жизнь текла своим чередом, старые легенды уступили место новым. Уже никто не помнил ни про падшего ангела, ни про его бога: что с ними, где они, были ли вообще когда-нибудь.

Едва солнце на небе показало полдень, над Искуплением разнесся гулкий звон церковных колоколов. Жители, услышав о том, что половина дня уже прошла, приободрились. Многие из них уже сделали большую часть своих дел и с нетерпением ждали момента, когда смогут вернуться домой к семье.

Стоявший на углу одного из домов мальчишка, услышав звон, со всех ног кинулся к главной площади. Лишь одни боги знают, чего такого важного понадобилось там парню, что по пути он чуть не сбил с ног стоящего на обочине дороги человека.

Пошатнувшись, среднего роста мужчина поддержал чуть не упавшего в грязь мальчика. Неуклюже подпрыгнув, парнишка вырвался из его рук и кинулся прочь.

Проводив его взглядом, мужчина усмехнулся. В ладони он сжимал монеты – те, которые парнишка пробовал у него стащить, и немного сверху.

– У вора воровать – нищим век коротать, – пробормотал мужчина.

Проходимец собрался убрать отобранные у воришки монеты в кошель, но тут же выронил их в дорожную грязь: его чуть не сбила телега.

– Чаго стоишь, окаянный, не вишь шо ли, шо я тут еду!? – завопил на него беззубый старик в дырявой шляпе, приподнявшись на козлах. – Ослеп совсем!?

Капюшон слетел с головы едва не попавшего под телегу мужчины.

– Стрась какая, – испуганно пробормотал мужик, поспешно хлыстнув кобылу по тощим мослам.

Одноглазый змей поспешно натянул капюшон обратно, проглатывая эту ситуацию с тем же смирением, что и все остальное.

Три месяца. Сегодня ровно три, как он лишился своей гордости, своего места в гильдии и, наконец, своего лица. Единственное, что удерживало его в мире живых, это надежда когда-нибудь искупить свою страшную ошибку перед Юккой.

Несколько недель назад он получил от нее послание и приехал сюда, в этот богами забытый город, отрезанный от мира морем, лесом и рекой, чтобы в это самое время на этой самой улице ждать ее решения.

Наконец, он заметил повозку, запряженную четырьмя породистыми лошадьми. Она быстро подкатила к месту, где стоял змей, и остановилась всего на несколько секунд, чтобы он мог забраться внутрь.

Сев на предложенное место, Адольф скинул свой капюшон: говорить с Юккой с закрытом лицом было непростительно.

– Что с тобой стало, – проговорила Бессмертная, расположившаяся в обитом бархатом сиденье напротив. – Позор!

Адольф молчал, не смея отвести взгляда от золотых глаз Юкки. Он знал, что последует за ее словами. Зашипев, глава гильдии ударила Адольфа по обезображенному лицу. Змей с трудом сдержал вопль боли и безвольной куклой откинулся на сиденье. Нельзя было кричать от ударов главы гильдии. Юкка ударила его еще раз, а потом еще, пока его лицо не покрылось кровавыми полосами.

Утолив свою ярость, Бессмертная опустилась на бархатное сиденье.

Адольф прижимал к лицу белый платок, на котором тут же проступили пятна лиловой крови. Вопреки слухам, кровь ланков не была холодной.

– Убей меня, – попросил Адольф, когда смог говорить. – Я не достоин жизни.

– Ха! – воскликнула Юкка. – Ты не достоин смерти! Ходить бы тебе под этим небом одноглазым калекой до конца дней…

Убрав платок от уцелевшего глаза, Адольф взглянул на свою госпожу. Он не мог поверить в то, что слышал. Неужели?…

Юкка не проронила больше ни слова, она повернулась к окну и стала наблюдать за пролетающей мимо дорогой. Она любила смотреть в окно во время поездки.

Не смея дышать, Адольф подождал, пока кровь остановится и только тогда убрал платок, осторожно, чтобы ни в коем случае не запачкать бархат сидений. Змей не спал уже несколько дней, закрыв единственный глаз, он окунулся в спасительную от боли дрему. Он не видел обеспокоенный взгляд, который бросила на него Юкка Бессмертная.

Она знала обо всем, что с ним произошло. Знала, что подчиненные бросили его в горевшем здании, что он чудом спасся и несколько месяцев боролся за жизнь, попрошайничая на дорогах. Его прекрасная серебристая чешуя слезла, пустую глазницу и половину лица покрывал уродливый бугристый шрам. На обеих руках не больше шести пальцев.

Тощий, облезлый, едва живой от ран и унижения, ее приемный сын представлял собой жалкое зрелище. Как глава падших, Юкка должна была убить его, но вместо этого предпочла скрыть от остальных то, что он выжил в пожаре, и помочь.

Давно, несколько сотен лет назад, Юкка получила бессмертие. Ей тогда, кажется, было только восемнадцать, и с тех пор ни одна чешуйка на ее бронзовом теле не изменилась. Вечная молодость, огромная власть, любимое дело и даже настоящая любовь – все это у нее было, и каждый свой день Бессмертная встречала с той жаждой жизни, какая присуща разве что детям. Она упивалась каждым утром, как дорогим вином. Единственная неисполненная мечта – собственный ребенок.

Адольф был самой страшной тайной Юкки: даже сам Снежный Змей не знал, что мысленно глава гильдии называла его сыном. До сегодняшнего дня он не знал, как сильно она его любит.

Бессмертная смотрела в окно и думала.

Дейкстр Донан, проклятый предатель… она бы с радостью намотала его кишки на колеса своей лучшей кареты и проехалась бы так по всему Тангею. Все, чем она дорожила в жизни, сама ее жизнь теперь была под угрозой из-за него. Это из-за него Адольф стал таким жалким, это из-за него сама Юкка вынуждена идти на унижение!

Змея поежилась, представив, что ей придется вынести через несколько часов, когда карета остановится. У Юкки не было никаких оправданий: ее оплошность будет стоить слишком дорого. Бессмертная встанет на колени и будет молить о прощении.

Адольф проснулся от легкого толчка: карета остановилась. Выглянув в окно, змей обнаружил, что глава гильдии привезла его к трактиру посреди большого тракта. Змей хотел поинтересоваться, что им понадобилось в этой дыре, но, взглянув на Юкку, решил придержать язык за зубами. С самого детства он безошибочно определял настроение своей госпожи по одному только блеску ее чешуи. Сейчас ее прекрасное лицо было матовым от волнения.

Они зашли внутрь, слуга, видимо, узнавший Юкку, отвел их в закрытую комнату, в которой был приготовлен стол и три стула.

– Сядь, – велела Юкка, указывая Адольфу на стул у стены.

– Мы ждем кого-то? – удивленно спросил змей, послушно садясь на свое место. Он по-прежнему не понимал, что происходит. В душе он надеялся, что госпожа убьет его или, в самом лучшем случае, укажет на след Донана, чтобы змей мог закончить свое дело.

– Да, – ответила Бессмертная, внимательно осматривая помещение.

Вдруг она взяла свободный третий стул и, внимательно изучив его, вынесла вон из комнаты.

– Принесите табуретку! – крикнула она слуге, чем в конец озадачила Адольфа.

– Что происходит? – спросил он, не выдержав. – Как разница, стул или табуретка?

– Когда он придет, сядь прямо и ничего не говори, пока я не позволю, – сказала Юкка, пропустив вопрос мимо ушей. – Я не хочу слышать даже твое дыхание, ты понял меня?

Адольф кивнул. На самом деле он ничего не понимал.

Главным достоинством Юкки было то, что она всегда говорила прямо. Ни разу в жизни ни одному убийце не пришлось ее переспрашивать, в этом отчасти и заключался успех ее гильдии. Впервые Адольф видел, чтобы Бессмертная не решалась называть цель их прихода сюда.

Вскоре слуга принес табуретку вместо стула. Спросив, не нужно ли чего еще, он получил отрицательный ответ и удалился, закрыв за собой дверь.

Прошло около четверти часа, слуга вернулся и сказал Юкке, что один из посетителей уверяет его, будто знаком с ней и для него уже заказана выпивка.

Глаза Юкки, две ровные лужицы расплавленного золота, засияли. Встав с места, она едва ли не бегом вышла за слугой. Змей остался на месте, тренируясь дышать бесшумно: похоже, встреча предстояла непростая.

Дверь в комнату вновь открылась, глава гильдии вошла внутрь, пытаясь отцепить от себя руки незнакомого Адольфу мужчины. При этом она заливалась веселым смехом, совсем как влюбленная школьница, к которой приставал старшеклассник.

Мать падших, саму Бессмертную, бесцеремонно лапал высокий оборванец. Спутанные волосы ярко-красного цвета торчали во все стороны, руки и ступни замотаны в грязные бинты, плащ… это было три полосы ткани, кое-как сшитые между собой. Поверх этого плаща был еще один, кажется, из свалявшегося грязного меха, некогда белого. Наверняка последний служил бродяге единственной постелью в холодные ночи.

И как смеет это отребье касаться Бессмертной? Адольф, не отдавая себе отчета в этом, нахмурился. Он бы лично перерезал ему горло!

– Прекрати! Прекрати немедленно! – смущенно зашипела Юкка, поймав на себе пораженный взгляд Адольфа.

– Юки, мы, кажется, ошиблись комнатой… – промурлыкал оборванец, взглянув на искалеченного змея. – Тут уже занято!

На заросшем красной щетиной лице играла озорная улыбка, глаза незнакомца напоминали две бездны с веселыми огоньками внутри.

– Нет, мы не ошиблись, – прошипела Юкка, пытаясь выпутаться из проворных рук мужчины. Никогда в жизни она не чувствовала себя настолько неловко, как теперь, под взглядом Адольфа. – Он со мной.

– С тобой? – нахмурился мужчина. – Я думал, мы договорились. Дела гильдии, ее люди – меня это не касается.

Огоньки в его глазах поблекли. Присмотревшись, Адольф с изумлением обнаружил, что это не игра света. Вместо зрачков у мужчины действительно были две яркие расплывчатые точки.

– Я все объясню тебе. Пожалуйста, – Юкка подняла голову, чтобы посмотреть оборванцу в лицо. Взгляд Бессмертной выражал мольбу.

– Хорошо… ты ведь уже заказала что-нибудь? Я голодный, как собака! – сказал оборванец, усаживаясь на табуретку. Когда он сел, что-то тяжелое стукнулось о пол.

– Я не знала, что ты захочешь, – неуверенно проговорила Юкка. – Ты, вроде, пытаешься бросить пить и теперь сидишь на здоровом питании…

– Отстань, ты же не мой брат! – фыркнул бродяга. – Пока его нет рядом, я могу есть и пить все, что захочу! Так что давай сюда алкоголя и жирного мяса! Эм… у тебя ведь есть деньги?

– Разумеется, – кивнула Юкка.

– Как хорошо, когда у тебя богатая подружка! – улыбнулся оборванец, обратившись к Адольфу. Змей не шелохнулся. – Юк, он глухой?

– Адольф, ты можешь ответить.

– Я не глухой, – послушно ответил змей, с трудом удерживая дыхание ровным. Да что здесь происходит?…

Пришел слуга, оборванец стал перечислять, чего он хочет.

– И этого несчастного тоже покорми! – сказал бродяга, обращаясь к Юкке.

– Что ты хочешь, Адольф? – спросила она, повернувшись к змею.

Змей не посмел заговорить. Конечно, он мечтал поесть, одни мысли о жаренном мясе сводили его с ума, но сейчас питаться за счет главы гильдии он был не достоин, так он считал.

– Скромный какой, – хмыкнул мужчина, посмотрев на изуродованного змея. – Я по его глазу вижу, что он голоден, как уличный пес. Как ты могла довести своего гильдийца до такого состояния? Неужели вы там настолько обнищали?

– Он не гильдиец. Больше нет, – коротко объяснила Юкка. Она заказала Адольфу похлебку и попросила слугу положить туда побольше мяса.

Когда слуга выслушал пожелания и удалился, оборванец снова обратился к змею.

– Ну что, как тебя зовут? – спросил он.

– Адольф Снежный Змей.

– Что с тобой случилось?

– Огонь.

– А ты немногословен, как я посмотрю, – заметил он. – Боишься? Юкка, он боится меня?

– Думаю, он не знает, кто ты, – осторожно проговорила глава гильдии, взглянув на приемного сына. Да, он не понимает, иначе не был бы так спокоен.

– Меня зовут Рэмол, – сказал нищий, протянув змею руку.

Адольф протянул четырехпалую кисть, чтобы ответить на дружеский жест. Он уже коснулся пальцев незнакомца, когда тот вдруг сморщил нос и оглушительно чихнул.

Стол затрясся, а меховой плащ оборванца вдруг раскрылся и задвигался. Все, что было на столе и стенах, полетело на пол: их сбили гигантские крылья. Шесть крыльев, в несколько метров каждое.

Адольф вскочил с места и бросился к стене, подальше от этого существа. Единственный глаз был широко открыт. Происходящее было выше его понимания.

– Ты знаешь его под прозвищем Воробей, – спокойно объяснила Юкка Адольфу, наклоняясь к полу, чтобы собрать упавшие предметы. – Отец падших.

Оборванец с шестью крыльями чихнул снова, крылья ударились о потолок и чуть не сбили с ног саму Юкку. Впрочем, в последний момент одно из них притянуло Бессмертные ближе к бродяге.

Точнее, к Рэмолу. Падшему серафиму, чьи белоснежные крылья покрылись пятнами от позора. Легендарному Воробью, основавшему гильдию вместе с Юккой. Предателю, пошедшему против своего бога и закончившему Войну Богов двадцать лет назад.

Адольф вцепился когтями в доски на стене: он не верил своему единственному глазу.

– Сядь на место и успокойся, – велела Юкка.

Змей отцепил руки от стены: пара коготков вошли слишком глубоко в древесину. Он вернулся на свой стул и принялся считать дыхание. Через несколько минут медитации он почувствовал, как сердцебиение выровнялось. Мысли, однако, по-прежнему метались в хаосе. Истощенный змей был близок к обмороку.

– А кто ты такой? – спросил Рэмол у Адольфа, пока глава гильдии поднимала и вешала на место слетевшие на пол картины. Она бы не стала этого делать, если бы у нее не было потребности успокоиться: предстоящий разговор заставлял ее руки дрожать.

– Я никто, – тихо проговорил змей.

– Он мой сын, – сказала Юкка, громко и твердо.

Оба в немом изумлении повернулись к ней.

– Что ты сказала? – спросил серафим, поднимаясь со своего места. Вновь раскрывшиеся крылья Рэмола сбили только что повешенные картины. – Кто он!?

– Я усыновила его, – ответила Юкка, бросая все силы на то, чтобы выстоять под взглядом небесного. – Я вырастила его с младенчества, как родного.

Рэмол вновь посмотрел на Адольфа.

– И поэтому он в таком виде!? – угрожающе спросил он. – Потому что ты его любишь!?

– Я пришла к тебе, чтобы ты помог ему, – проговорила Бессмертная, цепенея от страха под взглядом Рэмола.

– И у тебя хватило совести привести его ко мне с такими словами!? Что ты наделала, Юкка!? Признавайся немедленно!

– Он пострадал, пытаясь вернуть то, что принадлежит тебе. Он едва не умер.

– Что ты хочешь этим сказать? – серафим опустил крылья, перья пригладились. Адольф слышал, что в момент ярости у хищных птиц перья словно прилипают к телу. – Что значит, «то, что принадлежит мне»?

– Один из гильдийцев украл осколок и сбежал. Адольф пытался его вернуть, но не смог.

Серафим молчал. Змей кожей ощущал, как воздух вокруг крылатого начинает звенеть от сил, недоступных ни одному смертному.

Юкка медленно опустилась на колени и склонила голову.

– Я верну его. Верну, как только найду вора, – тихо проговорила она.

Серафим опустился на ближайший стул, но крылья не позволили ему сесть из-за спинки. Чуть не упав, он пересел на табуретку.

– Как ты могла это допустить? – спросил он пустым голосом. – Отрезала от меня кусок и скормила своей гильдии… Я отдал тебе свою душу, а ты продала ее! Сколько тебе заплатили за то дело? Надеюсь, достаточно?

– Я виновата, – Юкка склонила голову, едва не плача. Адольф не мог поверить в то, что видел.

– Это был твой последний проступок, – проговорил серафим. – Ты оставишь эту жизнь и никогда, слышишь? Никогда к ней не вернешься.

Сжав зубы до боли в челюсти, Бессмертная кивнула. Для нее это согласие было равносилен смерти.

Когда она сделала это, Рэмол удовлетворенно кивнул, и перья на его крыльях распушились.

На несколько минут в комнате повисло молчание. Вошел слуга и принес первые блюда. Не обратив никакого внимания на Бессмертную, стоящую на коленях, и на крылья одного из гостей, он пожелал всем приятного аппетита и вышел. «Лошадиная Косынка» славилась самыми учтивыми слугами. К тому же, Рэмол был здесь частым гостем: у него даже имелась своя кружка, оставшаяся еще с тех пор, как он пару сотен лет назад, разбитый о землю изгнанник с оторванными крыльями, мыл здесь полы за миску похлебки. Его молитвами «Лошадиная Косынка» стояла как новенькая вот уже триста лет.

Заметив свою кружку на столе, серафим почти инстинктивно взял ее и сделал большой глоток.

– Ну и дел ты натворила, Юкка, – проговорил он, утирая красную щетину рукавом. – Встань и сядь за стол.

Юкка села на свое место, не смея поднять глаза на серафима.

Адольф старался слиться со стеной: он не дышал уже больше минуты.

– Зачем твоему гильдийцу понадобился осколок? Он знает, что это?

– Никто, кроме меня, не знал, – ответила глава гильдии.

– Это обнадеживает.

Сказав это, серафим обратил внимание на еду. Его живот громко заурчал, и он пододвинул к себе тарелку.

– Я зол на тебя, Юкка. Но я помогу этому бедолаге. Давайте есть, – сказал он, засовывая в рот огромный ломоть хлеба.

Вскоре на столе появились три зажаренных цыпленка, зеленый салатик, жареная картошка и огромный кувшин с холодным элем.

Воробей сложил себе в тарелку всего столько, сколько в ней поместилось, налил эля в кружку до самых краев и принялся за еду, хватая куски голыми руками.

Юкка разложила на коленях белоснежную салфетку, опустила в свою тарелку ножку цыпленка и немного гарнира. Взяв вилку и нож, она тоже приступила к обеду.

Адольф не мог заставить себя пошевелиться еще несколько минут. Только когда Рэмол заботливо пододвинул к нему миску с похлебкой и налил эля – только тогда Адольф осмелился поесть. В его желудке стоял ком, кусок не лез в горло, но он не мог отказаться от еды, предложенной самим Воробьем. Ему налило выпивку могущественнейшее существо в этом мире.

Последний раз змей испытывал подобные чувства в шестнадцать лет, когда Юкка впервые вывела их с Донаном в свет и возле них сидел сам Император.

Наевшись, Рэмол заказал еще эля для себя и вина для Юкки. Адольф попросил воды.

– Давай ближе сюда! – добродушно попросил серафим, обратившись к змею. Рэмол вытер жирные руки о драные штаны, словно готовясь к чему-то. – Кое-что сейчас, остальное позже…

Адольф сел ближе, и тогда Рэмол стал ощупывать пальцами его изуродованное лицо.

– Какой ты хочешь глаз? Бирюзовый? А волосы? Кажется, когда-то они были белые. И чешуя. Какого цвета ты хочешь чешую?

– Мне все равно, – только и смог проговорить Адольф. Он не посмел требовать.

– Ну, раз все равно, то потом чур не жалуйся!…

Огоньки на дне зрачков серафима разгорелись, пылающие белоснежным пламенем пальцы коснулись пустой глазницы.

Адольф закричал.

Полукровка

Новое путешествие

*Бэйр*

Мы доехали до Генсенгта за пять дней.

Леопольд, вырвавшись на свежий воздух, был спокоен только первые два дня. Наверное, это были последствия затяжного шока после произошедших событий. Он весело скакал по дорогам, болтал с нами у костра, познавал новый мир.

Однако, когда этот шок прошел, все изменилось. У оборотня началась боязнь открытого пространства, он сходил с ума от бесконечного неба над головой, его приводила в ужас мысль о том, что вокруг нет стен, что повсюду светло и витают разные запахи. Будучи зверем, он постоянно скулил или выл от тоски, зарывался в норы, из которых его приходилось едва ли не выкапывать. Если он превращался в птицу, то не мог летать, только падал на землю, распластав крылья. Дороти пришлось ехать верхом вместе с Арландом, так как Леопольд больше не мог ее везти. Но это еще не самое плохое. Когда оборотень был человеком, он впадал в апатию. Ничего не говорил, ни на что не реагировал, а иногда, сидя у костра, обхватывал руками колени и начинал нервно покачиваться взад-вперед. Однажды он ушел в лес на долгое время. Когда я отправилась его искать, то нашла под деревом почти без сознания. Бедняга упал на землю и, не в силах остановиться, рыдал от страха и отчаяния до полного изнеможения.

Тоска по дому и подземельям, из которых он не вылезал всю жизнь, рвала его на части. Я готова поклясться, для него уход из родных мест оказался чем-то вроде маленькой смерти.

Каждый пытался по-своему поддержать Лео, но он никого к себе не подпускал. Никого, кроме меня. Я все время таскала его зверенышем за пазухой или в карманах, где он спал, свернувшись пушистым клубком, гладила, когда он вылезал наружу, кормила. Когда он был человеком и ему становилось совсем плохо, обнимала и пыталась объяснить, что все не так паршиво, как может показаться. Заплетала ему косу, заставляла открывать глаза, а не прятать их под челкой, ходить ровно, выпрямлять спину, одергивала, когда он начинал вести себя неадекватно. Он не слушался меня: никогда никого не слушался, кроме матери. Но мои замечания заставляли его вспоминать, зачем он ушел из дома, и тогда он хотя бы пытался взять себя в руки.

Леопольд только начал успокаиваться, как мы приехали в город. В первый же день бедняга отстал и потерялся. Причем потерялся он на рыночной площади, где полно людей, которым только дай обидеть и обокрасть наивного паренька… К тому времени, когда я отыскала оборотня, он уже превратился в зверя, покусал десятерых людей и, забившись в сточную канаву, сидел там и выл так, что уши закладывало. К счастью, он все-таки не свихнулся от страха. Я притащила Леопольда, всего в синяках и ссадинах, в гостиницу, вымыла, привела в человеческий вид и уложила спать. Приехали мы утром, нашла я его в полдень, но оборотень не проснулся даже в пять часов вечера, все спал и спал.

Ему можно только посочувствовать.

Помимо Леопольда была еще одна небольшая проблема: Дороти. За несколько дней пути рыцарь окончательно вскружил ей голову. Уже во время третьего ночного привала она ночевали не с нами. В итоге, когда в Генсенгте Дейк сдал ее на попечение в посольство Ордена, девица так рыдала от горя, что даже рыцарю стало не по себе. Конечно, бедняжка влюбилась в него по уши и когда пришла пора навсегда расстаться с «любовью всей жизни», готова была убиться от тоски. И кто ее успокаивал? Дейкстр, этот подлец, решивший вспомнить свою подружку Марту? Арланд, который не остановил его по неизвестным мне причинам? Разумеется, нет! Я просидела с ней в келье ордена несколько часов, объясняя, что ее жизнь только начинается, а Дейк – та самая нить, которая связывает ее с прошлым. И эту нить нужно оборвать.

Когда Дороти прекратила рыдать, я сдала ее местной сестре милосердия и вернулась на свой пост в комнату Леопольда. Оборотень все еще спал.

– Бэйр? – в приоткрытую дверь заглянул Дейк. – Ты скоро вылезешь отсюда?

– А что тебе нужно? – спросила я, оторвавшись от дневника Маггорта, любезно предоставившего мне легенды этого мира в качестве успокоительного чтива. А успокоиться мне было нужно!

– Мне – ничего, а вот тебе надо поесть. Пойдем, Леопольд, в конце концов, не ребенок!

– Может, я не с ним сижу, а от тебя прячусь, скотина подлая, – проворчала я, закрывая дневник и убирая его на дно сумки. – Ты ведь уже все заказал?

– Уже принесли, – кивнул рыцарь, закрывая за нами дверь. – Как он там вообще?

– Живой, но я боюсь, как бы у него не случился нервный срыв, – с опаской оглядываюсь на лежащего в кровати оборотня.

– Надо что-то делать, а то он так себя доконает, – согласился Дейк. – Порадовать как-нибудь.

Мы спустились вниз в обеденный зал и сели за стол, который уже занял Арланд. На ужин у нас было… очень дорогое, по местным меркам, блюдо. Морепродукты, какие-то водоросли и… я даже не знала, что это! Какая-то глубинная морская креветка размером с кролика.

– Это еще откуда? – спросила я, с удивлением рассматривая нечто. Сплошные ласты и скрюченные ноги… где же здесь мясо?

– Я завтра уезжаю, так что решил устроить нечто вроде прощального ужина, – объяснил инквизитор. – Сегодня я угощаю, можете ни в чем себе не отказывать.

– Не переживай, не будем, – усмехнулся Дейк, с жадностью глядя на креветку.