Поиграй со мной

– Влада, – совершенно бесшумно, словно из воздуха, образовалась мать в комнатке-пенальчике, – в холодильнике борщ на два дня и котлеты. Не смей есть холодные. Обещай.

– Опять уезжаешь?.. Обожаю твои командировки.

– Что делать, Влада, что делать… Картошку сваришь сама. В шкафчике гречка, макароны.

– Ма, я пожарю.

– Нет, доча, нет. Это вредно. Вернусь – натушу с говядиной и лучком. Пальчики оближешь. Потерпи. Красивый… – кивнула мать на платье…

– Да уж, придется теперь. Таскать… – протянув руку, подщелкнула дочка значок на школьном платье, переброшенном через спинку стула.

– И мне подарок, пожалуйста. Не забудь.

«Подарок» – пустое мусорное ведро к возвращению матери и вымытая посуда… Влада кивнула, краснея.

– Ты что? Что? М-м?..

– Так… – уткнулась Влада глазами в покрывало, призванное скрыть диванную старость…

Виктория Семеновна опустила глаза. Все могло быть. Вряд ли это и именно так. Но – могло. Собственно, никто ничего не скрывал… Всё – как на ладони… Ветерок пошел по спине. «Не скрывал»… «На ладони»… Что-то в последних фразах вещавшего с экрана насторожило…

Возвратившись к экрану, она поняла, что, задумавшись, пропустила достаточно много. Отматывать назад или…

– …Жора, Гера, Гарик и даже Юра. И все они, все его имена пришли к одному: Георгий Федорович. Не рано? Нет, не рано. Одноклассники, однокашники, друзья детства, отваливая группами и по одиночке, давно уже пересекали эту дельту из речки в море каждый по своей протоке. В море! Вперед! Туда, где все они, Жоры, Геры, насколько хватает глаза – «Георгии Федоровичи»!

Положив телефонную трубку, записав в книжице продиктованные координаты, Георгий Федорович… хотя, бог с ним, с морем – Георгий… Георгий переместился на кухню, к плите, вызывавшей у него, как у новоиспеченного холостяка, чувство, близкое к религиозному. Плита, как и квартира в целом, была в его жизни предметом новым… неродным… как бы навязывающим себя, свою волю… Квартира старалась не отставать, на каждом шагу демонстрируя, что надо в ней жить, надо жить, в ней, надо… а не слоняться из угла в угол. Конечно, надо. Смена пейзажа обязывает. В старой, трехкомнатной, оставленной бывшей женой и ее сыном… ее… сыном, можно было только медленно дожидаться, когда пойдешь ко дну вместе со всеми тремя комнатами: диван, прислоненный к стене, как к причалу баркас… «пулеметная очередь» дырок от извлеченных крючков, прежде державших настенный ковер над супружеским ложем… бегающие по пустому полу «перекати-поле»… понемногу дичавшая в гроте санузла ругань сливного бачка… и эта иллюзия, что все можно было спасти, несмотря ни на что, даже на этот приступ, в каком ему было объявлено, что сын – не его. Бог с ним, с приступом. Рушить зачем? И он… ничего не сделал. Эти жалкие с его стороны попытки, обращенные больше к себе самому. Кто мог представить, что так быстро уляжется… что они… те… вдвоем, целы и невредимы, окажутся там, на том берегу… на каком всегда (дикость) и были… что объявленное сделается чистой правдой, и что он… он… один обретет свободу. Свободу. В трех комнатах, больше схожих не с жильем, а с… В юности он как-то оказался в отдаленном закоулке калининградского порта: ржавые конструкции… ржавые бока морских грузовых гигантов, отслуживших свое… смотрящее бесчисленными пустыми глазницами то в небо, то в свинцовую воду многоэтажное разбомбленное здание… Трехкомнатная была разменена на двух- и полуторку. С доплатой.

«Чужих нам не надо. Это правда…» – открыв кухонный шкафчик, Георгий полюбовался мусорным ведром, уютно набитым живописным, никуда не спешившим содержимым, чиркнул спичкой о коробок, загасил спичку под струей воды, кинул ее туда же, на груду мусора и прикрыл дверцу шкафчика. «Чего они все от меня ждут? – оглядываясь на развешенную по стенкам кухонную мебель, спросил он себя. – Не обеда же… Хотя… еда – понятие скользкое. Когда жилец съеден, чем-то же все это питается… “Питание”… философская категория, просвечивающая Ответом на Последний Вопрос»…

Вытащив упиравшееся ведро с побелевшим то ли на свету, то ли в мрачном предчувствии содержимым, Георгий, сменив в предбаннике тапочки на дожидавшиеся и дождавшиеся наконец своего часа стоптанные прошлогодние штиблеты, вставил в замочную скважину солидный, увесистый, желтого металла, фигуристый ключ и, провернув тот, добился глухого выдоха плотно прижатой с вечера двери. Длинный общий коридор с четверкой выходящих в него квартир подсвечивался тусклым естественным светом, лившимся поперек, по центру, из маленького мутного окошка выходной двери, ведущей к лифту и далее, через лабиринт проемов и стенок, – на лестницу. Коридор стоял пуст, тих и, от узкого поперечного, перехватывающего его в талии света, длинен настолько, что дверь в противоположном его торце терялась в сумрачной перспективе. Вместе с торцом. Оставив свою дверь приоткрытой, шаркая штиблетами, Георгий с ключами в одной руке и «богатством» во второй поплыл длинным «подводным тоннелем» на просвет, щелкнул общим замком и, оказавшись на площадке перед лифтом, сумрачной уже не прежним, оставшимся позади, «подводным» сумраком, а скорее – «церковным» полумраком, с предполагавшимися под потолком (ближе к вечеру) четырьмя десятками свечей, облегченно вздохнул, расслабившись и отпустив коридорную дверь, которая тут же сочным выстрелом за его спиной выразила свое предельное неудовольствие. Чем? Всем! «Вот так пойдешь без ключа и… ча-ча-ча… – подумал “путешественник с багажом”, оглядываясь на дверь-неврастеничку. – Не дай бог, еще плиту включенной оставишь… Плита горит, квартира нараспашку… Лихорадочные звонки по соседям… Если кто еще есть»… Он усмехнулся, вспомнив, как только что пытался по старой памяти зажечь электроплиту от спички…

7

Усатая мордочка, нависшая над краем продуктового мешка:

Кошка любила морожко.

Из протянутого котом

Пакета куриная ножка

Выглядывала, потом

Сливки в нем были, сметана,

Дрожжи, мука, валерьяна,

Дальше – овсянка и гречка,

Манка (на пачке сердечко),

Печень (треска на картинке),

В масле маслинном сардинки

И на проталинке дна –

Чья-то слезинка одна.

Виктория Семеновна почти увидела, как усатую, изумрудноглазую мордочку и все, что за мордочкой, затягивает в пакет…

– …А может, и не дипломатической… – подала баба Вера голос с кровати… – линии… Так говорили. А там кто его знает… Я, Виктория, что подумала… Теперь, вроде бы, можно заказывать не отдельную нишу, а целый… блок, что ли… так, кажется… У него больше, вроде бы, никого. А мы бы были вместе.

– Хорошо, мама. Я завтра схожу. Еще три места в колумбарии.

– Почему три?

– Ты, я и… Ника.

Баба Вера, резко и глубоко вздохнув, обиженно отвернулась к стенке.

– Мама, мне сорок восемь лет.

– Я же не к тому! – возвратилась баба в прежнее положение. – Сегодня это может копейки стоить, а завтра…

– Мама, я знаю… Я знаю, к чему ты. Если это случится, ты все равно будешь с нами. Не знаю, как у других, а у нас друг без друга… не получается… И потом, тебе еще долго-долго можно вообще ни о чем не думать. Слышишь: забудь.

– Забудешь… То одно, то другое…

– У меня просто нервы. Обыкновенные нервы.

– Мне так странно привиделось. Тогда, в комнате. Я только говорить не хотела. Такое впечатление: лежит и не то что не дышит, а вот прямо старается человек не дышать… Постою, постою, посмотрю кругом: одна я такая… что вижу?.. Что это может значить, Виктория? Когда так.

– И в крематории?

– Что «в крематории»?

– Тоже казалось?

– Не-е-ет!.. В крематории – не-е-ет…

– Ну, вот видишь.

– В крематории – не-е-ет… – передернув плечами, баба Вера повернулась на бок и, что-то договорив про себя, затихла…

– …Всласть погрохотав ведром в освещенном ярким солнцем закутке у мусоропровода, вернувшись в «церковный» полумрак к лифту, Георгий какое-то время еще раздумывал, не спуститься ли к почтовым ящикам… В конце концов решил не гонять понапрасну кабинку: и так той скоро достанется (по ощущению, надвигался после-рабочий час-пик). Где-то, то ли звонко внизу, то ли приглушенно и рядом, что-то хлопнуло-звякнуло… Должно быть, на лестнице… Отперев невзрачным сереньким ключиком, ни в какое сравнение не идущим с его квартирным фигуристым красавцем… отперев капризную, норовившую сразу же ускользнуть из рук коридорную дверь, наткнувшись на прежний «подводный» сумрак (ближе к ночи лампочки в коридорах зажигались автоматически… там, где они были), Георгий с облегчением разглядел проникавший в этот длинный угрюмый грот и пугливо падавший на торцевую стену слабый серенький отсвет, выбивавшийся из его приоткрытой двери.

Заперев изнутри дверь ключом, Георгий опустил тот в карман кожаной куртки, висевшей в прихожей. Проходя мимо записной книжки, валявшейся на полке у телефона, подняв, глянул на сделанную недавно запись: среда (завтра), одиннадцать, ноль-ноль… Хмыкнув на пустое наконец ведро, электроплита, судя по ощущению зависшей над конфоркой ладони, ожила… Вскоре на сковородке зашкворчало. А в прихожей что-то грохнуло. Как был, со сковородкой в руке, высунувшись из кухни, хозяин ничего подозрительного в предбаннике не обнаружил. «Кто-нибудь оступился и рухнул там, в темноте, за дверью, – заключил Георгий, – ну не рухнул… Все равно безобразие… х-ха, сало какое из морозилки, просто лед… через десять лет – жить при коммунизме… как по лысому, по крайней мере, было… ух-х-х, какое жгучее… а… ай-яй-яй… а электрификации страны в отдельно взятом коридоре не имеем. Факт».

В приподнятом расположении духа хозяин занялся натюрмортом в комнате на столе: яичница с салом, фигурно заполненная «украинским» хлебница, селедочница, украшенная крупно порубленной сельдью и ее же цельной икрой и… это самое. Готово…

Какое-то время в комнате раздавалось лишь звяканье вилки и ножика о тарелку. Несколько раз прозвучало стекло.

Спустя полчаса, потерявший интерес к наполовину развороченному натюрморту, Георгий сидел перед беззвучно работавшим телевизором. От воодушевления не осталось и следа.

– …Небо и землю… – услыхал удивленно замолчавший в телевизоре комментатор, и без того немой… – создает для каждого… для каждого в отдельности…

Трапеза, худо-бедно, возобновилась.

– Моя внутренняя жизнь, – какое-то время спустя снова вслух сообщил Георгий ведущему программы «Время», – единственное, что у меня есть. Ничего больше. Как просто!.. Никуда не попадаю, после, потом, никуда не исчезаю… Сознание вторично? Оно единственно!..

Ведущий поспешил уступить экран ровно, как по линейке, сколько хватало глаза, до горизонта – вздымавшей в чистом поле облачки пыли, шедшей уступом эскадре гусеничных тракторов. Высунувшийся из кабины переднего чубатый (чуб светился на солнце) победно воздел кулак к небу.

– Да ведь мы в каждый миг решаем, – встречно отсалютовав чубатому рюмкой, подал Георгий голос в пустой квартире: – правда – нет?.. верю – не верю?.. Откуда я знаю? – кто-то сказал… одна бабка сказала… В каждую секунду решаем, в каждое мгновение: верим – не верим… – он выпил… подцепил селедку на вилку… – А говорим: вера… Да 99% сведений – вера!..

Делегация колхознолицых боссов в костюмах и галстуках шагала по развороченной гусеницами земле к скромно потупившемуся у своего трактора чубатому.

– «Если верить Евангелию»… Фраза-ловушка… – Георгий потянулся к бутылке… – Вера – изнанка…

Звонок в дверь!

Виктория Семеновна, остановив кассету, перевела изображение на «Новости»…

– Вика, я…

– Входите, Богдан.

– Я ей говорю: не замыкайся… – выдвинулся из-за плеча гостя Иннокентий.

– Вика, мы… – оглянулся на Иннокентия старший его брат, Богдан. – Одним словом… может, зайдете к нам… к Иннокентию? Посидим…

Что-то в лицах визитеров не позволило ей отказаться с ходу. Не в лицах. В молчании. В паузах… В этом их: «не замыкайся»…

– Как у тебя с работой? – поинтересовалась Наталья, жена Иннокентия, подкладывая Виктории в тарелку капустки. – Своя, прошлогодняя… Кеша говорит: второй такой нет… Так что с работой?

– Я на больничном.

– М-м… – кивнула Наталья. – На даче в подвале до лета дотягивает только так!..

– Я налью?.. – обратился к гостье хозяин и, не получив ответа, занялся ее рюмкой.

– Да погоди ты с водкой своей! – возмутилась хозяйка. – Вика, говори: что со здоровьем?

– Ничего, я выпью… – удивляясь самой себе, сказала Виктория. – Ничего… Богдан, Иннокентий, Наташа, спасибо. За помощь. За участие. Так всё, как снег на голову. То собирались раз в год. А тут третий раз подряд…

– Ну… помянем… – оборвал паузу хозяин.

– Богдан, Вика, накладывайте, не стесняйтесь.

– Я… положу, спасибо.

– Давай-ка, лучше я… – взялась Наталья за дело, подкладывая скульптору из большого блюда (Виктория прикрыла свою тарелку рукой). – Ты там, Богдан, со своими богами глиняными отощал – смотреть больно. Кеша говорил: конную группу лепишь?.. Фасад Большого театра?..

Рассмеявшись, Богдан махнул рукой:

– Оставим Большие сильным мира сего…

– Прямо уже у вас такая конкуренция, – не поверила Наталья.

– Ей-богу, четыре штуки сам насчитал, уменьшенных правда… – подлил масла в огонь Иннокентий.

– Валяются уже, бог знает сколько… ты просто за перегородкой раньше не был, не видел, – закрыл тему Больших театров скульптор. – А насчет конкуренции… Вика, вон, в курсе, как в литературе. А у нас так вообще. Там хоть люди деньги за книжки платят, голосуют рублем… Знаю, знаю, Вика, все знаю… Тем не менее… А у нас, представьте, заказ не получишь – и привет… А кто и как их теперь получает, заказы, предоставляю додумать самим… Я не говорю, что все плохо… – оборвав себя, он замолчал…

– Ну, и что дальше? – спросила Виктория.

Богдан пожал плечами:

– Не загадываю. Перестал. Для души всегда что-то найдется, а так… Есть кое-какая клиентура, с голоду не помру. Таксидермисту вон одному помогал, с памятниками какие-то дела намечаются. Мафия, правда, еще та… с памятниками…

– Тут на днях про слиперов показывали, – попытался Иннокентий увести разговор с грустной темы. – Входят в коллективное бессознательное, подселяются в чужое сознание…

– Так в сознание или бессознательное? – озадачил младшего брата старший.

– Какая разница… Ну, вот… и достают оттуда военные тайны всякие-разные…

– Меня другое поразило недавно, – перебил Богдан.

– Что? – насторожилась Виктория.

– Управляемые сны.

– Что еще за… – поморщился «перебитый» старшим братом Иннокентий.

– Оказывается, с помощью приемов и тренировки можно внутри своего сна в какой-то момент понять, что это – сон… – Богдан снова разлил по рюмкам всей честной компании… – Ах, сон?.. Тогда, раз это не явь, желаю того-то и того-то… И вы летите, но не вынужденно, не навязанно, а по желанию!.. Спариваетесь с кем надо, вытворяете тайное, давнее…

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.