Иные обстоятельства

Юрий Ерошкин

Иные обстоятельства

1

Зубная боль – штука мерзкая. Любая боль мучительна, конечно, но зубная… Она делает человека беспомощным, доводит до отчаяния, изматывает душу.

Изнуряющую боль эту Коптев терпел вот уже вторые сутки, делая всё, чтобы унять её. Запихивал смоченную в валерьянке ватку в дупло разрушившегося зуба, пристраивал кусочек сала на десну, пригоршнями глотал аспирин – всё было тщетно, боль если и утихала на короткие минуты, то потом, как бы в отместку, принималась с новой силой, острой иглой пронзая распухшую щёку, пробивая глаз, впиваясь в мозг.

На третьи сутки поняв, что ничего само по себе не прекратиться, он отправился в стоматологическую поликлинику.

Шёл быстро, шёл кратчайшим путём, дороги не разбирая, едва не попал под машину, сумевшую вовремя затормозить – Коптев попёр на красный свет. Водитель тормознувший в последний момент машины, пульнул ему в спину крепким, забористым словцом. Но это лишь заставил Коптева наддать шагу. Скорее, скорее добраться до поликлиники, там спасение от проклятой боли!

Талончиков на сегодня уже не было, о чём объявила ему сидевшая в регистратуре девушка в белой шапочке, но, увидев перед собой изможденное лицо с полными отчаяния глазами и огромный, во всю щёку флюс, сжалилась, сказала, что с острой болью его, конечно же, примут.

И как только Коптев пристроился в хвост внушительной очереди, состоявшей из таких же страдальцев, как и он, боль будто бы затихла, он даже подумал было, а не вернуться ли ему домой, но мужественно преодолев эту минутную слабость, остался. Да и боль тут же вернулась, и, словно почувствовав, что потеряет вскоре свою власть над несчастным, ещё свирепее ужалила напоследок.

Врач, женщина с изящными тонкими пальцами, пол-лица которой закрывала медицинская маска, слегка ковырнув останки больного зуба, отчего Коптев ойкнул и вжался в кресло, сказала, что зуб можно ещё сохранить, подлечить и надеть коронку. Однако новые походы в поликлинику не прельщали Коптева, он хотел здесь и сейчас положить конец своим страданиям.

– Рвите, – сказал он, не слушая доводы доктора.

Она попыталась отговорить его от этого безрассудного на её взгляд решения, зуб немолочный, другой не вырастит, но Коптев был неумолим:

– Рвите!

Заморозка притупила боль. Конечно, когда её действие пройдёт, станет опять больно. Однако теперь это было не так страшна, он ещё немного потерпит – сколько уже терпел-то! – и к вечеру или пусть даже к утру, она пройдёт окончательно.

В голове всё было перемешано, как перемешивают кашу в кастрюле. Однако если бы кто-то полюбопытствовал, он вполне чётко мог бы сказать о себе, что он судья районного суда Коптев Евгений Дмитриевич, что ему сорок четыре года, что он находится в отпуске, который к несчастью, так плачевно начался.

Стоял роскошный сентябрь, время, когда летняя жара уже отступила, а осенняя непогодь только ещё готовилась перейти в наступление.

Коптев совсем недавно переехал в этот тихий, зелёный район в новый дом, стоявший неподалёку от пруда. Дом не был ещё заселён и на треть и потому он не удивился, увидев на своём этаже молодую незнакомку с заплечным рюкзачком и большой спортивной сумкой в руке. Она усердно давила пальчиком на кнопку звонка одной из двух квартир, расположенных в торце.

Коптев подошёл к своей квартире, вставил ключ в замок.

– Простите, – услышал он. – Вы случайно не видели сегодня вашу соседку из 81-ой Жильцову Татьяну?

Коптев обернулся. Симпатичная светловолосая девушка с зеленовато-серыми глазами, с нежным, почти детским подбородком.

– Там, по-моему, ещё никто не живёт.

– Ну что вы! Уже два месяца, как она тут живёт.

– Возможно. Не видел. Не знаю. Извините, – Коптеву было тяжело говорить.

– А что с вами? – участливо спросила девушка, глядя на всё ещё распухшую щеку Коптева.

– Зубы.

– Сочувствую.

Он кивнул и, открыв двери, вошёл в квартиру, чуть ли не насквозь пропахшую валерьянкой. На кухонном столе валялись засохшие кусочки ваты тёмно-коричневого цвета, стояли опорожнённые пузырьки валерьяновых капель, маленький сугроб соды возвышался на разделочной доске. Убирать всё это он не собирался, сил не было, всё потом, завтра. Сейчас было одно желание: лечь спать, три почти бессонных ночи давали о себе знать.

Выплюнув пропитанный кровью ватный тампон, он прополоскал рот холодной водой и улёгся в постель.

Проснулся он вдруг, проснулся от зубной боли. И испугался. Неужели опять? Он осторожно ощупал языком больной место. Зуба не было. Да и не могло быть, что он выдумывает-то? Просто прекратилось действие наркоза, и вернулась эта проклятая боль. Сколько же ещё ждать, пока она окончательно пройдёт? Неужели опять бессонная ночь впереди?

Коптев поднялся с постели, пригладил пятернёй взлохмаченные волосы, поплёлся на кухню. Голова гудела, в висках стучало. Опять наглотаться аспирина? Но его почти не осталось. Да и не поможет он. Кажется, у него был коньяк… Однако коньяка осталось совсем мало, и на полрюмки не набралось. Но мысль о том, что боль нужно заглушить именно спиртным показалась дельной. Принять стаканчик на голодный желудок и завалиться спать, авось к утру всё и пройдёт.

У лифтов он опять наткнулся на давешнюю незнакомку. Она сидела на своей большой спортивной сумке, симпатичное личико её было грустным. Увидев Коптева, встала.

– Извините.

– Так и не дождались подруги?

Девушка покачала головой.

– Так позвоните ей.

– Телефон разрядился.

– Я сейчас вернусь и заряжу ваш аппарат.

– У меня нет с собой зарядки.

– А какой у вас телефон.

Незнакомка вытянула из кармана плотно облегающих её бёдра джинсов телефон, показала Копетву.

– Не помогу вам. У меня другой аппарат. Но можете позвонить по моему.

– Я номер не помню.

– Тридцать три несчастья прямо. Ну, более ничем помочь не могу.

Подошёл лифт, Коптев уехал.

Вернувшись, он вновь застал девушку на прежнем месте у лифтов, сидевшую на своей большой спортивной сумке.

– Так и будете всю ночь ждать?

– Так и буду, – буркнула девушка, как бы говоря: а тебе-то какое дело?

– А если ваша подруга и вовсе не вернётся сегодня?

Незнакомка пожала плечами.

– Возвращайтесь домой, зарядите телефон и позвоните ей, – дал непрошенный совет Коптев.

– Я живу в Калининграде, а в Москве кроме Татьяны у меня никого нет.

– Да, ситуация, – Коптев немого помолчал. – Раз такое дело идёмте ко мне что ли, переночуете. Не в подъезде же вам в самом-то деле торчать всю ночь.

– Ну вы и придумали, господин хороший, – нервно усмехнулась девушка. – Я пойду в дом незнакомого мужчины! Быстро вы соображаете. Вон у вас с собой бутылка, зайду, предложите выпить, а потом в постель потащите. Знаем мы таких!

– Я между прочим, народный судья и в постель никого тащить не собираюсь, – оскорбился Коптев.

– А что судьи у нас уже и не мужики, что ли?

– Дура ты дура! – в сердцах бросил он. – Да ночуй ты, где хочешь, хоть в мусорном баке! – и, повернувшись, пошёл прочь, на ходу доставая ключи.

– Извините, я не хотела вас обидеть, просто нервы разошлись… – услышал он расстроенный голос девушки. – Не знаю, как эта глупость у меня с языка сорвалась, ей-богу, как базарная баба… Извините.

Коптев, уже открыв двери, тоже покаялся.

– И вы меня простите, я тоже не должен был так говорить…

Повисло неловкое молчание.

– Так всё-таки зайдёте?

– Если можно, – не сразу ответила незнакомка.

Вслед за Коптевым она робко, бочком прошла в прихожую и остановилась у двери, схватив обеими руками свою большую спортивную сумку, всем своим видом как бы показывая, что далее порога он не пойдёт и если что, пулей вылетит из квартиры. Впрочем, намерений таких у неё скорее всего не было, и когда Коптев предложил ей поставить сумку, снять рюкзачок и пройти в комнату она охотно подчинилась.

Коптев извинился за царившей в квартире раздрай, объяснил, что собрался уже заняться уборкой, как разболелся зуб.

– Когда зубы болят это страшно, – сказала девушка, присаживаясь на край тахты. – Мне два года назад зуб мудрости удаляли, ох, я и натерпела-ась… врагу не пожелаешь.

Предаваться светской беседе Коптев желания не имел, у него были иные планы.

– Вы кушать хотите? – спросил.

– Нет, нет, спасибо, у меня с собой было, я перекусила. Вот если бы чаю…

Пока кипел чайник, Коптев отвёл девушку в комнату, достал из шкафа постель и объявил, что если у неё есть какие-то сомнения относительно его поведения, то она может спать спокойно. Двери в комнате запираются изнутри, и посягнуть на её честь он никак не сможет. Она смущённо улыбнулась и виновато посмотрела на него.

Она выпила две чашки чая, Коптев – стакан водки.

Отправляясь спать, спросил:

– А зовут-то вас как?

– Валерия… Лера.

– Я – Евгений, – добавлять отчество в настоящих обстоятельствах Коптев посчитал неуместным.

2

Проснулся он непозволительно поздно даже для отпускника, в третьем часу по полудни. В голове шумело, бунтовали кишки, требующие пищи. Сейчас бы поесть да опять на боковую, помечтал Коптев. А ещё, конечно, принять душ и почистить зубы, во рту помойка какая-то образовалась.

Потянувшись до хруста в суставах, он откинул одеяло, сел, нашарил ногами тапочки, вечно прятавшиеся под кроватью, зевнул сладко, собрался было подниматься и тут же вспомнил, что у него в квартире нынче гости. Точнее – гостья. И так запросто в чём мать родила не походишь.

Он прислушался. Всё было тихо. Спит? А может… Тут же сверкнула мысль коварная – он же судья всё-таки! – что девушка эта, Лера, обычная воровка, пока он спал сном праведника, успела обчистить квартиру и была такова. Коптев быстренько сочинив эту историю, улыбнулся снисходительно. Даже если у неё и были подобные намерения, осуществить их она бы никак не смогла. Замок у него был с секретом, к нему в квартиру не только войти было невозможно, не зная этого секрета, но и выйти из неё тоже.

Ладно, хватит фантазий, решил он, пора вставать и обойти свои владения. Коптев оделся и вышел из комнаты.

Лера сидела на стуле у окна. За окном, обрызганный солнечными лучами горел купол церкви, окружающие её деревья то и дело кланялись ей, словно благодарили за что-то.

Лера обернулась, улыбка чуть тронула её бледные тонкие губы.

– Выспались?

– Какой там! Ещё бы минуточек шестьсот придавил.

– Так ложитесь!

– А ночью что делать стану? Нет, нужно возвращаться к привычному ритму жизни.

– Да, неудачно у вас отпуск начался, – посочувствовала девушка, улыбнувшись, но тотчас улыбка исчезла с её ставшего вдруг строгим лица, будто она сказала то, что никак не должна была говорить.

– Это точно, – согласился Коптев, не заметив этой внезапной перемены в девушке. Даже скорее не придав ей никакого значения. Хотя немногим позже, когда Лера отправилась проверить, не вернулась ли домой её подруга, а он пошёл умыться и принять душ, подумал с некоторым удивлением: когда это он ей о своём отпуске успел сказать? Вчера на лестничной площадке? Нет, тогда и речи об этом идти не могло. Они поцапались, потом помирились. Потом, уже оказавшись в его квартире, она говорила что-то о зубе мудрости, потом пила чай. После водки? Он почти сразу отправился спать, напоследок узнав её имя. Он всё хорошо помнил. Когда же он успел обмолвиться об отпуске?

Нет, в этом не было никакого секрета, неприятно резануло лишь то, что он напрочь забыл, что сказал это. Он вроде бы никогда не жаловался на память, помнил даже мелкие детали из рассмотренных им уголовных дел и пяти- и десятилетней давности. И вдруг забыл, что говорил вчера? Первый звоночек о приближавшейся старости? Не рановато ли?

Лера вернулась разочарованная, о её подруге никто и слыхом не слыхивал. Она побегала по этажам, решив, что неправильно записала номер квартиры – всё зря. Коптев предположил, что может быть адрес записан не верно? Лера показала ему клочок бумаги с адресом. Нет, всё верно, даже корпус был указан правильно.

– Может, с ней что-то случилось? – нахмурилась девушка

– Если хотите, могу в полицию обратиться.

– Нет, нет, что вы, – замахала руками Лера. – Она особа порывистая, могла сняться с места, забыв обо всех договорённостях.

– Ну раз так, давайте что-нибудь поедим, я страшно голоден. А за едой потолкуем, как разыскать вашу порывистую подругу.

Впрочем, ломать голову долго не пришлось, требовалось лишь купить новое зарядное устройство к телефону Леры и позвонить неуловимой Тане.

Коптев вызвался показать, где находится соответствующий салон связи, но Лера сказала, что ему не стоит беспокоиться. Когда она вчера искала их дом, идя от метро, видела такой салон и отлично запомнила дорогу.

– Я сама, я быстро. Вот только сумку у вас оставлю пока, можно?

– И рюкзачок тоже можете, за сохранность ручаюсь.

– Нет, там у меня документы и деньги.

Вернулась Лера действительно скоро, Коптев едва успел немного прибраться на кухне.

Зарядное устройство выглядело как-то странно.

– Вы его точно в салоне покупали? – спросил Коптев, осмотрев его.

– Да. А что?

– Оно же не новое, это и невооружённым глазом видно.

– Правда? А я и не заметила. Оно ведь подошло, мы проверяли.

– А упаковка где, чек?

– А зачем они? Выбросила.

– Если оно завтра перестанет работать, как вы докажете, что покупали его в салоне? Вам его никто менять не станет. Платили вы наличными или по карте?

– Наличными.

– Ловко вас обработали. Это же чистейшей воды мошенничество! Пойдёмте в салон, я сейчас с ними разберусь, – предложил Коптев.

– А… – беспечно заявила Лера. – Главное телефон сейчас заряжу, а больше оно мне и не пригодится. У меня дома всё есть.

Оживший через некоторое время телефон не помог Лере, даже напротив, шокировал её. Не сам телефон, конечно, а та смс-ка, пришедшая через некоторое время от её подруги, упорно не отвечавшей на звонки. «Я в Анталии, так вышло, извини»

– А вы говорите в полицию обратиться… – вздохнула Лера.

Она присела на стул, положила руки на колени, опустила голову. Расстроилась. На вопрос Коптева, что она теперь намеривается делать, только плечами пожала, впрочем, почти тут же ответила, вздохнув, что наверно вернётся домой.

– Спасибо за приют, извините ещё раз, коль что не так, – сказала, вставая словно теперь же и собиралась уходить.

– Куда же вы на ночь-то глядя? – остановил её Коптев. – Останьтесь хоть до утра, утром и поедете, – ему сделалось жаль девушку, с которой так предательски поступила подруга.

– А я вас не стесню? – каким-то вдруг жалобным голосом спросила Лера.

– Да перестаньте вы! Пойдёмте лучше поедим что-нибудь, я опять проголодался.

За едой разговорились. Оказалось, что гостья Коптева окончила Суриковский институт, в который поступила с первого раза. А вот во ВГИК и Щепкинское она пыталась пробиться целых три года подряд – ничего не получилось.

– Не разглядели во мне актрису, – улыбнулась девушка. – А вот друзья все сплошь да рядом утверждали, что я умею изображать что угодно и кого угодно.

– Не расстраивайтесь. Насколько я могу судить артист – профессия зависимая, – возразил Коптев. – Сиди и дожидайся, пока тебя какой-нибудь режиссёр соизволит выбрать, как раба на невольничьем рынке. А художник – сам себе голова. Нет?

– Отчасти верно, да я и не жалею уже, что не стала актрисой. Играть можно и в жизни, так даже интересней, – зеленовато-серые глаза её смеялись. О неблаговидном поступке подруги она, кажется, и думать забыла. Или только вид сделал? Актриса ведь, хотя и не состоявшаяся.

– А вы часом не авангард проповедуете?

– Не любите авангард? – вопросом на вопрос ответила Лера.

– Скажу более дипломатично: не понимаю. Вот есть у Поленова картина – «В парке». Сюжет прост. У входа в старый парк привязаны две лошади чёрной и белой масти. И всё. Глядя на них, тут же начинает работать воображение. Кто приехал в это уединённое место, молодые Ромео и Джульетта потихоньку от грозных родителей? Или встретившиеся через много лет бывшие любовники, ныне обремёнённые семьями, чья страсть вспыхнула с новой силой?

А «Заглохший пруд» Левитана? Смотришь эту печальную картину, но печаль твоя светла, очень хочется самому оказаться на бережку этого умирающего пруда, посидеть в уединении, подумать…

А взять, например, пресловутый «Чёрный квадрат», то, как выразился мой давний друг Витя Хлебосолов, смотришь на него и хочется пойти и выпить, даже в лоскуты надраться.

Лера засмеялась.

– Впрочем, признаю, я дилетант, и наверно, все мои рассуждения ничего кроме смеха вызвать не могут.

– Отнюдь нет, – поспешно возразила Лера. – Меня рассмешило высказывание вашего друга по поводу «Чёрного квадрата» – надраться в лоскуты. Ха-ха-ха! – отсмеявшись, она спросила: – А как вы относитесь к Дали?

– Честно говоря, не составил себе определённого мнения. Но скорее нет, чем да.

– А я в последнее время очень увлеклась им. У него, если так можно сказать, подсознательная живопись, причём преобладает в ней именно тёмная сторона нашего подсознания. Но она нам также близка, как и светлая, хотя мы не всегда в этом признаёмся даже сами себе. Дали, на мой скромный взгляд, как никто другой умеет показать страшное с неожиданной стороны. Именно так, как это и происходит в нашем подсознании.

Лера говорила с воодушевлением, чувствовалось, что она оседлала любимого конька.

– Вспомните наши сны, – продолжала она, обретя в лице Коптева внимательного слушателя, – как в них порой нелепо, фантасмагорично сочетаются разные не сочетаемые, казалось бы, события. Может, этот своеобразный язык снов более естественен для глубинной сущности человека? – спросила она, но не Коптева, а скорее саму себя. И сама же ответила: – Лично меня не устраивает объяснение, что какая-то часть нашего мозга во сне почему-то не заторможена и поэтому, дескать, возникают хаотические видения. По-моему сны, это некий канал в наше подсознание, канал в другой мир. Как и живопись Дали. Вообще у снов разные функции. Это и как бы подсознательное восприятие действительности, и связь с судьбой, и может быть передача информации в другой мир…

Лера перевела дух, отхлебнула давно уже остывший чай.

– Кончено, вы можете подумать, что я чокнутая. Как хотите, но мои размышления о снах меня больше устраивают, чем какие-то хилые научные объяснения на это счёт, которые, по сути, так ничего и не объясняют.

Коптев слушал рассуждения девушки с неподдельным интересом, не прерывая её горячий монолог и по ходу его вспомнил об одном странном сне, точнее даже серии снов, объяснить происхождение которых никакими разумными доводами было невозможно. О них он решил рассказать Лере позже, а пока дать ей возможность досыта выговориться. А ей, кажется, этого очень хотелось.

Девушка между тем продолжала.

– Знаете, я иной раз, когда сажусь за мольберт, сама точно не представляю, что хочу написать. Объяснить даже не могу, пишу как бы по наитию, и вдруг узнаю каких-то давно забытых людей, которых видела когда-то. Или пишу незнакомого человека, а потом вдруг неожиданно встречаю его на улице, в автобусе. И совсем не обязательно, что этот человек начнёт играть какую-то роль в моей жизни, как-то менять её, нет. Просто сам факт удивляет, я написала портрет незнакомца, а он – вот он в реальной жизни!

Знаете, я как-то написала картину с деревом жизни. Около дерева лежит лев… Между прочим, в легенде именно лев, а не кот учёный, как у Пушкина… Да, так вот, пишу льва с роскошной гривой и к своему удивлению замечаю, что вместо головы льва у меня почему-то выходит голова… Эйнштейна! Такой получился немножечко лев, немножечко Эйнштейн с туловищем льва и хвостом с кисточкой… Мне это показалось нелепым и кощунственными, я стёрла картину. А потом вдруг обнаружила у себя в рабочем альбоме этот рисунок! И никак не могла вспомнить, когда я его нарисовала? Хотите посмотреть, у меня альбом всегда с собой?

Перешли в комнату, оставив немытую посуду на кухонном столе. Лера достала со дна своей большой спортивной сумки альбом, уселась на диван, пригласив Коптева присесть рядом.

Рисунок Эйнштейна с головой льва был шикарно выполнен. Но производил почему-то жуткое впечатление. Потом они смотрели другие рисунки и наброски, в одном из которых Коптев узнал себя. У него было страдающее лицо и распухшая от флюса щека. Было здорово похоже. И не обидно. Ну, был он такой, да, но теперь всё прошло, флюса больше нет.

В альбоме было много всяко-разного, смотрели, обсуждали. Спорили. И как-то так вышло, что очень тесно прижались друг к другу, как-то само собой получилось, что они обнялись, стали целоваться, да так страстно и неумело, будто подростки.

Коптев крепко обнял её, она простонала в сладостной истоме, что не нужно, не надо… Но всё теснее и теснее прижималась к нему свои молодым горячим телом.

Альбом сполз с её колен на пол, но о нём никто и не вспомнил…

Потом, спустившись на грешную землю, Коптев попытался понять, как это всё так вдруг и так просто произошло? Ещё какой-то час назад он ничего подобного даже в мыслях не держал. Он точно вернулся в студенческие годы, когда вот так же запросто они озоровали со своими сокурсницами, порой даже едва познакомившись.

А ещё, помнится, неподалёку от их студенческого общежития, где жили иногородние ребята и девчата, находилось женское общежитие от какой-то фабрики. Коптев со своим закадычным другом Витькой Хлебосоловым торчали там денно и нощно.

Общежитие это прозвали «Чудильник». Ох, и почудили же там ненасытные студенты! Один раз на пару с Витькой Коптев подцепил «французский насморк», будь он неладен. Это прискорбное событие отрезвило друзей и положило конец набегам в «Чудильник».

Да сколько всего было в те вихрем пронёсшиеся годы! И вот теперь он словно вновь вернулся студенческие времена…

– Ты о чём задумался? – перебила его мысли лежавшая рядом Лера.

– Да ни о чём, собственно, – не сразу отозвался Коптев.

– Не правда. Ты думал о чём-то весёлом, у тебя на губах играла улыбочка.

Как она смогла его лицо разглядеть в темноте, удивился Коптев. Ведь, кажется, спала, во всяком случае, лежала с закрытыми глазами. Впрочем, луна нет-нет, да и выглядывала из-за туч.

– Думал о твоих словах, что сны это некий канал в другой мир, – быстро нашёлся Коптев. Не рассказывать же ей повесть о «Чудильнике»!

– Ты не согласен?

– Напротив, очень даже согласен. Вот послушай…

И он принялся рассказывать припасённую к случаю историю, хотя вспоминать её было нелегко.

Был у него брат, старший, человек умный, начитанный, окончивший философский факультет МГУ. В «лихие» девяностые никому философы не требовались. Их и прежде-то не жаловали, если они, конечно, не были апологетами так называемой марксистско-ленинской философии, всю нищету которой понимал даже мало-мальски думающий человек. Словом, работы не было, он брался за любую, чтобы прокормить себя и жену. Жена полунищенское существование вынести не смогла и бросила несчастного философа.

Артём стал пить, чтобы унять боль-тоску, охватившую после расставания с любимой женщиной. Сначала чуть-чуть, чтобы взбодриться, а потом… Ну как это обычно бывает? Перед младшим братом и матерью хорохорился, говорил, что у него всё хорошо, а вскоре будет ещё лучше. Да только всё слова эти так словами и остались. Запил он крепко, допивался порой до чёртиков, лежал не раз в ПНД. И однажды во время очередного запоя, шагнул из окна…

– Вот такая история произошла с моим несчастным братом, – Коптев вздохнул, помолчал немного. – Но это, как говорится, только присказка. Вскоре после похорон Артёма моя мать, царствие ей небесное, увидела его во сне. Будто приходит она в какое-то учреждение и спрашивает у кого-то в окошке: а Коптев Артём у вас? – Здесь, отвечают. Он там, в саду. Мать идёт в сад, сад пышный такой, цветущий, и видит Артёма. Он гуляет с каким-то человеком, одетом во всё белое, который держит его за руку, словно помогает ему идти. Мать говорит: извини, я так долго тебя искала и ничего с собой не принесла. – А мне ничего не нужно, отвечает Артём, у нас тут всё есть… Ты слушаешь, или спишь? – скосил глаза в сторону Леры Коптев

– Слушаю, конечно, слушаю, очень интересно, продолжай, пожалуйста, – Лера повернулась на бок лицом к Коптеву, поставила локоть на подушку и упёрлась рукой в щёку. – А что дальше было?

– Прошло несколько недель, и мать вновь увидела во сне Артёма. Стоит он в каком-то помещении, на нём защитного цвета рубашка на три пуговички и брюки с лампасами, как у генерала. Рядом с ним два человека, но теперь уже в чёрном одеянии, точно монахи. Одни из них и спрашивает у Артёма: – Ну ты вспомнил? – видимо его о чём-то спросили перед тем как появилась мать. Он отрицательно качает головой. – Тогда пойдём в другую комнату, может быть, там вспомнишь. Мать взволнованно спрашивает: вы его бить собираетесь? Не надо, я вас очень прошу! Хотите, я на колени перед вами встану? – Мы же не милиция, отвечает ей какой-то добродушный голос. Вот такой сон был, второй. И почти сразу за ним последовал третий, последний. Артём с поникшим видом сидел на стуле в большой полутёмной комнате и ждал встречи с кем-то, перед кем должен был держать ответ за содеянное им на земле.