Грань безумия

– Хитро. О таком я не слышал.

– Так и я не слышал. Я, может быть, один такой на весь народ.

– Пойдём мимо, покажешь своё убежище.

– Чего ж не показать… Только там нет ничего. Подвал каменный или погреб. Теперь уже не разобрать.

* * *

Больше всего убежище Стана напоминало землянку, но основой вкопанных стен служили не брёвна, а старинная каменная кладка. Свод тоже был выполнен из плитняка.

– Внутри темно, да и нет там ничего интересного.

Тем не менее Раллих засветил ночной кристалл и шагнул в проход.

Потолок в убежище оказался неожиданно высоким, верней, пол был сильно заглублен, так что даже Раллих мог стоять, выпрямившись во весь свой немалый рост. Плиты потолка опирались на толстую балку, с которой свисала верёвка с петлёй на конце.

– Это зачем?

– Мешок подвешивать, чтобы крысы не добрались. Крысы здесь водятся. Опять же мясо коптить. – Стан провёл по стене и показал Раллиху чёрные пальцы. – В прошлый раз, когда я тут был, оборотни, причём в человечьем обличии, оленуху в западню загнали, а я у них отнял. Подвесил пол-туши к потолку, снизу костерок затеплил, вход завалил плитой. Так через сутки у меня такая ветчина была, не чета тому, чем сейчас питаемся. Зато, как луна в должную фазу вошла, эти поганцы форменную осаду устроили. Хорошо я заранее успел воды натаскать, а то бы пропал.

– Интересно получается, – заметил Раллих. – Пока оборотень в человеческом обличии, проку от него никакого. Когда он в зверином виде, его не то чтобы взять, дай бог спастись от его зубов. Когда прикажешь охотиться?

Стан скинул с плеча походный мешок, уселся на него, и Раллих обратил внимание, что больше в тесной укромине сидеть не на чем.

– Хорошо, – сказал Стан, разглядывая пустые руки. – Расскажу. Вы мне не конкурент и другим разглашать мои секреты не станете. Значит, так… на охоту я выхожу, когда луна в третьей четверти. Вервольфы в это время по землянкам сидят тише воды, ниже травы. А то, что мы вой слышали, так это они не поют, а сообщают друг другу, что я появился, да ещё и не один. Был бы я один, шёл бы сторожко, они бы меня и не заметили. Я бы напал неожиданно, выискал бы логово. Детёнышей я не трогаю, от них прока нет, волчунью тоже отпускаю, разве что она совсем бешено на меня бросаться начинает. А самца скручу и волоку живьём в эту мою ухоронку. Думаете, петля под потолком у меня так просто? Мешок подвешивать и оленину коптить можно и без удавки. Я пленнику лапы, пока они ещё руки, за спину заверну и к потолку его подвешу. Суставы не выламываю, зачем лишку мучить? И без того, как луна в последнюю четверть входит, начинает болезного корёжить. Вот уж где вою, да крику, да хрипу, да плачу!.. А потом, глядь, там, где только что был задрипанный мужичонка, висит в петле матёрый волчина. Тут надо первым делом распялку в пасть и затем кузнечными клещами драть зубы. Другие охотники клыки выдирают, сперва зверюгу убив. Такие клыки еле светятся, и силы в них немного. А у меня – сияют, потому как выдраны у живого оборотня. Затем берусь за ножницы и начинаю вервольфа стричь. Он уже и не бьётся, понимает, что жизнь покончена. Конкуренты, опять же, волколачью шерсть с трупа остригают, а иные не стесняются к ней простой волчьей шерсти добавить. У меня такого не водится, поэтому, как на ярмарке в Изгольне слух проходит, что я из Вымерта с добычей возвращаюсь, перекупщики меня на полпути встречают, и каждый старается перед другими цену задрать.

– Да, жестокая у тебя работа. А стриженого оборотня куда деваешь? Отпускаешь новую шерсть наращивать?

– Нет, без клыков он всё равно не жилец. Но если его сразу добить, то он завоняет, а мне с ним в каморке две недели сидеть, пока луна во вторую четверть не уйдёт. Вот и висит, бедолага, мучается. Ну, да они терпеливые.

– Страшные вещи ты рассказываешь.

– Места здесь страшные. Вымерт. Иначе тут никак.

* * *

Городские ворота Пернбура обвалились, обратившись в гору обломков. Мощёная дорога ныряла под эту гору и выныривала с другой стороны уже в городе. Здесь идти было не в пример труднее, чем по тракту. Дорогу то и дело перегораживали завалы, от большинства зданий оставались лишь кучи щебня, хотя некоторые дома устояли во время давней катастрофы.

– Центр города где? – спросил Раллих. – Там, где у нас ратушная площадь и собор?

– Кабы знать… Церквей я тут вовсе не видел, таких, чтобы на наши похожи, а площадей несколько, любая за ратушную сгодится. За день всё не обойдём.

– Ничего. Главное – начать…

– Тогда вон оттуда начнём. Площадь там большая, и что-то волшебное на ней брезжится. А может, и нет. Слаб я такие штуки определять. Я, ежели что почудится, стороной предпочитаю обходить.

Площадь и впрямь оказалась такой, что в современных городах не встречается. Посередине когда-то стоял обелиск, ныне упавший, но по-прежнему поражающий воображение. Справа и слева подбегали улицы, разливавшиеся площадью, а с других сторон были какие-то здания, одно оказалось полностью разрушенным, обломки мраморных колонн выкатились далеко на площадь, другое стояло почти целым.

– Вот там что-то есть, – шёпотом сказал Стан. – Я рисковать не стал, обошёл это место, всё равно прибытка с него никакого.

– Сейчас посмотрим, что там засело, – спокойно произнёс Раллих.

В уцелевшем здании царил относительный порядок. Ряды колонн подпирали потолок, между колонн стояли мраморные болваны, и только хрусткий прах под ногами говорил, что здесь никого не было в течение столетий.

– Что за фигуры? – по-прежнему шёпотом спросил Стан, указывая на статуи.

– Боги. Здешние жители язычниками были и вырезали себе богов из камня. А это их храм, не знаю, главный или нет.

Раллих скинул с плеч мешок, принялся вытаскивать из него кристаллы, намоленные образки, восковые свечи, а под конец – тонкий жезл сандалового дерева с большим сапфиром в навершии – весь арсенал дозволенного белого волшебства.

Стан деликатно отвернулся, не желая мешать.

Было слышно, как Раллих бормочет не то молитвы, не то заклинания. Один из амулетов Стана начал ощутимо покалывать грудь, и Стан отошёл чуть подальше.

Раллих уже в голос выкрикивал свои заклинания, и в ответ под сводами храма раздалось густое гудение, которое всё нарастало.

Стан обернулся и увидел, что разложенные Раллихом талисманы светятся мертвенным иссиним светом, а потолок храма дрожит и ходит волнами, словно живой.

– Назад! – завопил Стан.

Раллих, не обращая внимания, твердил заунывный речитатив. Сапфир в его жезле сиял синим солнцем.

Стан ухватил товарища за одежду, дёрнул на себя и потащил прочь. В следующее мгновение потолок рухнул, похоронив под обломками разложенные предметы.

Раллих продолжал бормотать тайные наговоры, состоящие из бессвязных звуков. Закаченные глаза слепо поблескивали белками.

– Смотреть! – крикнул Стан и хлёстко ударил напарника по щеке: метод старинный, проверенный, но абсолютно недопустимый по отношению к знатному дворянину.

Средство подействовало, лицо приняло осмысленное выражение.

– Какая силища! – выдохнул он наконец. – И главное, я никого там не увидел. Тот, кто был в куполе, сумел закрыться и не выдать себя.

– Там никого не было.

– Как никого? Кто тогда ударил?

– Остатки древней магии. Я так понимаю, что когда неведомая сила рушила город, она била сверху по тем зданиям, где больше людей. Удар по крыше пришёлся, а выхода колдовской силе не было, вот она там и завязла. Клубилась себе чуть заметно, пока вы её не освободили.

– И остался, можно сказать, безоружным. Всё под завалом погибло. – Раллих уныло осмотрел тросточку с сапфиром, которую продолжал сжимать в кулаке.

– Руки целы, меч при себе, а амулетов новых нажить можно. В болотах, говорят, хрустальная икра встречается. Один я бы туда и соваться не стал, а вдвоём можно попытаться добыть.

– Что за икра? Никогда не слышал.

– О ней никто не слышал, кроме меня. А видеть и мне не доводилось. Но рассказывают, что если взять самый завалящий амулетишко и прокипятить с хрустальной икрой, то в нём обретётся невиданная сила.

– Кто рассказывает?

– Я узнал об этом от гнилого карлика. Понять, что он бормочет, тяжело, он и свистит, и шипит, и всё время норовит ядом плюнуть. Если попадёт, то всё – ты пропал. Опять же в карликовом обличии он ожерелками увешан, и сила в них огромная. Но для человека эти вещицы бесполезны, работать не станут, ничего кроме вреда от них не получишь.

– Когда он перекидывается, куда амулеты деваются?

– Под шкуру уходят. Потому у них шкурка немалой силой обладает.

– Тоже, небось, с живого шкуру сдирал?

– Как же без этого… Поймал, так сдирай с живого.

– Дорого такая шкура на рынке стоит?

– Я их не продаю. На гнилых карликов охотиться… как бы они с тебя шкуру не сняли. Нет уж, одну шкурку для себя добыл – и хватит. Ежели такое на рынок вынести… не знаю, сколько стоить будет. Со всего королевства деньги собирать придётся.

– А что эта шкурка даёт? Если секрет, можешь не отвечать.

– Секрет, но я отвечу. Раз уж мы идём вместе, то тайн у нас друг от друга быть не должно. К тому же я знаю, что вы чужие секреты разносить не станете. Видите, у меня куртка с меховой опушкой. А что за мех?

– Я не скорняк.

– Опытный скорняк скажет, что выдра, но это гнилой карлик. От него я и узнал о хрустальной икре.

– Сдирал с живого кожу и расспрашивал, что творится на болотах?

– Нет. Шкуру я снимал с выдры. В зверином обличии он говорить не может. А пока не перекинулся, он у меня висел вниз башкой, плевался ядом и непрерывно бормотал. А я слушал и на ус мотал.

– Он не наврал, случаем?

– Оборотни не умеют лгать. В этом смысле они лучше людей, обманывают своим обликом, но не речами.

– И что твоя меховая опушка делать умеет?

– Я рассказывал, что, когда я с добычей возвращаюсь, перекупщики меня на дороге встречают… А уж грабить меня пытаются каждый раз, как я к людям выхожу. Не было такого случая, чтобы какой разбойничек счастья не попытал. Но ни один на мне не нажился, а всё благодаря этой шкурке. Биться она не помогает, но об опасности предупреждает заранее. Недобрый человек обо мне ещё думать не начал, а я уже знаю: кто, когда, где и каким образом меня ущучить попытается. Ясно дело, ничего у них не выходит.

– Могучая вещь, – протянул Раллих. – Коронованные особы за такую чего только не отдадут. Ведь тогда все заговоры у них как на ладони будут.

– То-то и оно. А теперь прикиньте: если у заговорщика есть такая же шкурка. Несусветная веселуха получится, сама Белая Дама не разберётся. Нет уж, пусть кацавеечка у одного меня будет. Я, во всяком случае, в политику не лезу.

Костёр, разведённый прямо на площади, быстро прогорел, редкие кусты, обжившие развалины, не позволили набрать достаточно хвороста. Воды в округе тоже не нашлось, прежние источники, видимо, пересохли, колодцы обвалились. На первое время доставало воды во флягах, но с утра предстояло искать родник.

Прежде чем укладываться на покой, Раллих спросил:

– Какие планы на будущее?

– Сначала – вода, а там можно двояко поступить. Идти к Сторожу, поговорить, глянуть издали на особняк и возвращаться восвояси. Или можно развернуться к болотам. Схрумкают нас гнилые карлики, так и дело с концом. А разживёмся хрустальной икрой, то посмотрим, какая в ней сила, и поступим, смотря по обстоятельствам. Возможно, Сторож и его невеста нам не интересны станут. Как говорится: кто выживет, тот узнает.

* * *

На следующее утро, покинув развалины Пернбора, они направились к болотам, обжитым гнилыми карликами. По дороге Стан собирал травы, о которых Раллих и не слыхивал, копал корешки, рвал грибы.

Высокоучёные столичные маги травознатцев презирали, так что Раллих, зря тративший время и деньги в магической академии, чувствовал себя полным профаном.

– Это же поганки, зачем они тебе?

– Чтобы запах отбить. Гнилые карлики слеповаты, видят плохо, а нюх имеют замечательный.

– Не пойму, мы за карликами идём или за хрустальной икрой?

– За чем бы ни шли, карликов нам не миновать. Это их вотчина.

На последней стоянке Стан устроил адскую кухню, наварил полный котелок густой субстанции самого скверного вида.

– Одежды у нас защитной нет, да и запасной тоже. Придётся мазать единственную смену, а потом как-то отмываться.

– Для чего такие предосторожности?

– Гнилые карлики плюются ядом. Здорово плюются, далеко, особенно если через тростинку. Попадёт на открытую кожу – смерть, неторопливая и очень мучительная.

– Тебе и об этом рассказывали?

– Я это видел сам. Я же не всегда ходил один, когда-то был у меня хозяин, и он меня сюда водил, не спрашивая, хочу я или нет. В самые гиблые места посылал и сам тоже рисковал, за моей спиной не отсиживался. Учил всему, а когда у меня что-то не получалось, лупил нещадно.

– И ты бежать не пытался?

– От него не сбежишь. Он был могучим чародеем. Может быть, вы слышали его имя: Местор.

– Ещё бы! – воскликнул Раллих. – Это самый страшный некромант, какого знало магическое сообщество. Он исчез лет тридцать назад, но мудрецы опасаются, что он жив и втайне готовит нечто ужасное. Инквизиция неустанно ищет его.

– Пусть ищет, дело полезное. Не то разленятся и начнут простых людей хватать. Но на самом деле Местора давно нет в живых. А погиб он из-за пустого плевка. Что-то ему захотелось внимательно рассмотреть, и он маску с лица сдвинул. Тут ему один из карликов и попал прямо в глаз. Я его вытащил, не оставил на пожрание. Карлики гнаться пытались, но я их всех пожёг искряком, хозяина на сухое вытащил, только он всё равно через день помер. А уж натерпелся за это время – я и не знал, что такая боль бывает.

– Откуда тебе знать, какая там боль?

– Учитель колдуном был. Он излечиться пытался, свою боль на меня перекидывал: я по земле катался, визжал недорезанной свиньёй, а когда в чувство пришёл, учитель холодный лежал. Раздуло его, и почернел весь. Я его сжёг и пепел развеял, а то, говорят, некромант из могилы встать может.

– Хороший, однако, у тебя учитель был.

– Да уж какой есть. Я его не выбирал. Но научил меня многому, в том числе как от яда беречься.

На следующее утро Стан принялся готовить себя и Раллиха к путешествию по болотам. Одежду подобрал так, чтобы нигде не виднелось ни единого клочка незащищённой кожи. Головы замотали платками, а глаза прикрыли лоскутами змеиной кожи, до прозрачности натёртой жиром. Поверх всего Стан густо нанёс слой мази, застывшей в котелке. Говорить да и слушать в защитном костюме стало почти невозможно, но на выручку должна была прийти система условных знаков. Успех предприятия зависел от того, кто первым заметит противника.

Повезло людям, ведь именно они шли на охоту, а карлики мнили себя в полной безопасности.

Стан резко остановился, предостерегающе поднял руку. Раллих почти ничего не видел через полупрозрачную кожу, но тоже остановился и изготовил к стрельбе лук. Стан сторожко двинулся вперёд, где он что-то заметил. Раллих, вопреки строгому запрету, сдвинул в сторону самодельные очки и различил две фигуры, копошащиеся среди жирной болотной травы. Что-то они собирали или рыли, короче, предавались неаппетитному, но мирному занятию.

Сливающийся с травой Стан рванулся на добычу, один из карликов забился в петле, и в то же мгновение свистнула стрела, насквозь просадившая второго уродца. Стан вскочил. Теперь было видно, что в руке у него толстая палка, на конце которой навязана петля. Это нехитрое приспособление позволяло держать пленника на отлёте. Свободной рукой Стан ухватил стрелу, на которой был насажен второй карлик, и торопливо заковылял прочь. Раллих, не дожидаясь напоминания, побежал на сухое, где был подготовлен костёр. Сожалея о растраченном искряке, торопливо застучал кресалом, а когда растопка загорелась, придвинул поближе кучу заранее наготовленного смердючего плауна. Повалил густой, тошнотворный дым. Он был способен замаскировать любой запах и отпугнуть всякое существо.

Припозднившийся Стан бросил на землю убитого карлика и занялся пленником. Петлю зацепил за ветку ели, в пастишку карлику вбил маленькую распялку, выстроганную накануне. Руки стянул, загнув вокруг дерева, а всю нижнюю часть тела обмотал плохо выделанным куском шкуры и тоже закрепил на еловом стволе.

– Зачем это? – прогудел из-под маски Раллих, стараясь найти заветренное место, где бы не так мучил смрад.

– Если он бзданёт жидким калом? Моча у него, кстати, тоже ядовитая. Пусть повисит, поостынет малость, а мы пока его приятелем займёмся. Нечего трупы по лесу разбрасывать.

Стан выдернул стрелу, осмотрел.

– Хорошая стрелка, но её уже не отмоешь. Только в костёр.

Раллих кивнул согласно. Потом склонился над трупиком.

– Я же стрелял наугад. Думал, что по живому, а он издох уже две недели как. А быть может, и больше.

– Не забывайте, что это гнилой карлик. Они разлагаются мгновенно, а минуту назад он был живёхонек.

– А как мы с пленником говорить будем? У него же распялка в пасти.

– Придёт время – разговорится. А пока…

Стан вытащил нож и одним движением вспорол раздувшееся брюхо мертвеца. Раздался треск, в стороны брызнула жижа. Клещами, не иначе как теми, которыми драл клыки вервольфам, Стан выдернул на свет сморщенный чёрный мешочек.

– Вот она, желчь. Осторожней, может брызнуть.

Угли, на которые попала желчь, затрещали, полыхнуло и опало зелёное пламя. Стан ухватил клещами распотрошённого карлика и отправил в костёр следом за желчным пузырём. Затем, поигрывая ножом, подошёл к пленнику, указал на костёр, где дымился его подельник.

– Хочешь так? Правильно, что не хочешь. Тогда слушай внимательно и отвечай. Про хрустальную икру знаешь?

– Про неё все знают, – ответил карлик. Вернее, он вообще ничего не сказал, из глотки вырывалось неясное сипение, но непонятным образом складывалось в слова.

– Ты можешь пойти и взять целую кладку хрустальной икры?

– Хрустальную икру могут есть только самые могучие воины.

– Я спросил: ты можешь это делать? – голос Стана доносился из-под повязок глухо и неразборчиво, но карлик, очевидно, прекрасно понимал сказанное.

– Я могу есть икру, сколько захочу, – родилось из натужного сипения.

– Ты пойдёшь, принесёшь целую кладку хрустальной икры, а я за это не стану тебя убивать.

– Я убью тебя и сожру твою печень!

– Тогда я убью тебя и сожгу на этом костре. Хочешь?

– Не хочу.

– Дай слово, что немедленно принесёшь целую кладку хрустальной икры и отдашь её мне так, что я смогу её взять. А я даю слово, что, получив икру, не стану ни убивать тебя, ни бросать в костёр, ни вырывать твою печень, ни протыкать стрелой. Я обещаю отпустить тебя целым и невредимым. Теперь решай. Только быстро.

– Согласен, – горлом просипел гнилой карлик. – Я принесу и отдам тебе хрустальную икру, всё равно она невкусная. Обещаю. Но потом я обязательно убью тебя и сожру твою печень.

– Договорились, – прогудел из-под повязок Стан. – Идём, я отнесу тебя туда, где поймал, и там выпущу.

Обратный путь к краю топи занял пять минут. Карлик смирно висел и не пытался ни дёргаться, ни плеваться. Стан опустил карлика на землю, снял с шеи петлю, развязал руки.

– Дальше выпутаешься сам, а я буду ждать тебя возле вон того дерева.

Карлик не ответил, выдирая изо рта деревянную распялку. Через минуту он был свободен и метнулся к топи. Вопреки ожиданиям он не нырнул в тину, а, извиваясь по-змеиному, пополз по тонкому ковру переплётшихся трав, казалось бы, неспособному выдержать и куличка. Через полминуты его было не различить даже без мутных змеиных очков.

Стан отошёл немного назад, присел рядом с Раллихом.

– Сделали, что могли. Теперь остаётся ждать, а получив икру, суметь унести ноги.

– Думаешь, принесёт?

– Раз обещал, то принесёт. Я же говорил, врать они не умеют. Нам тоже трогать его нельзя, незачем обучать их лжи.

Раллих вздохнул и ничего не ответил. Лишь немного погодя спросил:

– Не пойму, как уродец разговаривал с распяленным ртом? Чревовещатель, что ли?

– Может, и так. Но мне кажется, что это просто звучат их мысли. Потому они и врать не могут: самого себя не обманешь.

– Но это телепатия! В столице телепатией владеют только самые знатные маги!

– Здесь не столица. В Вымерте телепатия доступна оборотням и гнилым карликам. Возможно, и ещё кому-нибудь. Но это так, размышлизмы. Из них для нас ничего не следует. Сейчас главное – икру получить. Я пойду поближе к трясине, а вы с луком тут будьте. Если что – прикроете меня. Но в нашего посланника не стрелять ни в коем случае.

– Ещё бы отличить его от остальных и прочих.

– Придётся постараться.

Ждать пришлось около получаса. Карлик возник словно из ниоткуда. В лапках он держал зеленоватую пирамидку, напоминающую небольшую виноградную гроздь.

– Вот икра.

Стан поставил на землю открытую берестяную кубышку, отступил на шаг.

– Положи туда.

Карлик переложил свою ношу в кубышку, проворно отпрыгнул. Стан приблизился, закрыл и поднял кубышку.

– Ты взял? – просипел карлик. Голос его ничуть не отличался от того, что был, когда рот его распирала деревяшка.

– Взял. Ты свободен, можешь идти.

На этот раз карлик не отползал, а головой вперёд нырнул в топь. Гладь не возмутилась, лишь из глубины поднялось несколько пузырей. И в то же мгновение воздух наполнился глухим фырканьем и харкотными звуками плевков. Когда гнилые карлики сумели подкрасться и засесть среди осоки, не определил бы самый опытный следопыт.

Стан бежал, прижимая к груди драгоценную берестянку. Раллих, привстав на одно колено, наугад стрелял по нападавшим. И хотя он никого не видел, ни одна стрела не пропала даром. Есть такое умение у лучших выпускников стрелковой школы.

– Отходим! – крикнул Стан.

Охотники бежали от своей недавней добычи. Остался позади пригорок, где чадили останки убитого карлика, пробежали два других подготовленных, но не пригодившихся для стоянки места. Сложенный сушняк ждал, когда его подпалят, но добытчики не остановились, торопясь к третьему, последнему лагерю.

Там их ожидал сюрприз. Место было удобное, сухое, родник бил неподалёку, и кто-то успел воспользоваться чужими трудами. Горел огонь, куча набранного валежника уже прогорела и рассыпалась жарким углем. Возле огня сидел человек. Его лицо было видно вполоборота: обветренное, с неровно постриженной бородой. Суконная куртка и штаны, какие носят крестьяне и охотники, высокие сапоги с раструбами. Тощая котомка валялась на земле.

Всё в путнике было привычно, ничто не резало глаз, но Стан решительно подал напарнику знак: опасность! Следующий знак был также прост и понятен: стреляй!

К стрельбе Раллих был готов, но стрелять по человеку только потому, что он разжёг чужой костёр и греется у огня, казалось невозможным.

«Стреляй!» – обозначил беззвучный приказ Стан.

Издалека донёсся ставший уже привычным зов готовящихся к превращению оборотней. Мужчина, сидящий у костра, внезапно поднял голову и вплёл свой голос в общий хор. Лицо его оставалось безучастным, только жилы на шее напряглись, выдавая наблюдателям, что вой этот не просто развлечение, а вкладывается в него некий сакральный смысл.

Теперь всё стало ясно, сомнений не оставалось. Раллих натянул лук и, дождавшись, когда смолкнет последнее тремоло, спустил тетиву. Стрела вонзилась в шею, сидящий упал лицом в угли.

Стан подскочил, ухватил упавшего за ноги, волоком оттащил от огня.

– Вервольф? – спросил Раллих.

– Да.

– Почему он одет?

– Разговоры потом. Сейчас быстро кипятить воду в этом котелке, а потом самому мыться в ручье. А я потом – если успею. Через час, а может и раньше, луна войдёт в нужную фазу. За это время надо с хрустальной икрой разобраться и подготовиться к драке с оборотнями.

Раллих подхватил котелок и кинулся к роднику, возле которого была обустроена стоянка. Притащил воды, пристроил котелок прямо на угли, побежал заниматься стиркой и мытьём.

Когда он, посиневший от родниковой воды, вернулся к огню, там вовсю кипела работа. Часть углей Стан отгрёб в сторону, и там горел второй костёр, на котором обугливались вещи Стана: головной платок, очки из змеиной кожи, перчатки.

– Проще сжечь, чем отмыть, – пояснил Стан. – Всё ядом заплёвано. Да ещё и колючки. Они колючками через трубку плевались. Хорошо, ни одна куртки не пробила. Но разукрасили меня, что бешеного ёжика.

Оборотень лежал чуть в стороне от костра. Стрела, пробившая горло, торчала в ране. Куртку и сапоги жертвы Стан уже снял, так что тело лежащего можно было разглядеть в подробностях. Ничего звериного в нём не наблюдалось. Раллих обратил внимание, что руки вервольфа завёрнуты за спину и крепко связаны.

– Зачем это?

– Так он ещё дышит. Живучий, чертяка.

– Добить, и дело с концом.

– Не стоит торопиться, особенно там, где уже ничего не переделаешь. Вам доводилось видеть трансформацию вервольфа? Мне – много раз, но этот случай особенный, ведь человеческая ипостась смертельно ранена. Хватит ли сил на превращение, а появившийся зверь будет ли здоровым или полудохлым? Охотнику надо знать все эти вещи. Но пока моя очередь мыться в ручье, а вы следите за кострами; вода скоро закипит.