Агентурное дело

«Форд» был на месте. Один из омоновцев не спускал глаз с поставленных к стенке людей, второй проводил досмотр. На капот «форда» сыпалось все подряд: деньги, сигареты, зажигалки, косметички. Из сумки одной из девчушек – круглолицей смуглянки – вместе с тенями и губной помадой выпала серебристая пачка презервативов.

– Молодчина, – прокомментировал сей факт высокий омоновец, – береженого Бог бережет.

Бесцеремонность «черных беретов» выводила из себя задержанных.

– Если у вас другой работы нет, пошли бы лучше на пляж загорать, – сказал тот, что в спортивном костюме.

– Им еще надо нам под юбку заглянуть, – поддержала смуглолицая.

– Что, кстати, мы, возможно, и сделаем, поскольку все вы подозреваетесь в причастности к убийству, – спокойно прореагировал омоновец.

– Чего-чего? Убийству? – девица потянулась к лежащей на капоте пачке «Уинстона». – Может, вы нам еще изнасилование ваших доблестных коллег припишите?

Подошел второй омоновец, он только что обыскал машину. В руках у него были два газовых баллончика и целлофановый пакет. Его содержимое тоже оказалось на раскаленном от солнца капоте.

– А вот и господин Вашингтон, – с оттенком самодовольства произнес омоновец, имея в виду доллары, которые он нашел в машине. – Считать будем?

– Там четыре с половиной тысячи… во всяком случае столько было, – ответил блондин. – И можете не утруждать зря свои извилины, вся валюта законная.

Реплика омоновца разозлила.

– У вас, лавочников, все всегда законное, а копнешь поглубже, выясняется…

– И выясняется, – перебила все та же круглолицая смуглянка, – что когда имеешь дело с дебилами, лучше всего быть глухонемым.

Костя, глядя на всю эту бессмыслицу, приуныл. И впрямь – пойти бы на пляж и искупаться. Самым сильным впечатлением странного дня был тот факт, что «черные береты», облаченные в полную боевую экипировку, до сих пор еще не превратились в «домашнее жаркое»… Что будет дальше, он прекрасно знал – придет милицейский «уазик», четверку задержанных отвезут в отдел, в изолятор временного содержания. Три дня будут выяснять – кто есть кто… А может, и сразу отпустят – в зависимости от расклада.

Ни слова не говоря, Эмерс повернулся и направился в сторону от моря. В кроссовки тут же набрался песок. Не терпелось поскорее переобуться. Его окликнули:

– Эй, корреспондент, ты куда?

– Я вам чем-нибудь обязан? – спросил на ходу Костя.

– Ты главный свидетель, а нам надо составить протокол досмотра…

– Это ваши проблемы. Я никогда не выступаю свидетелем. Что-то его грызло. Возможно, давал о себе знать внутренний протест против методов работы омоновцев, а может, страх и жалость, связанная с убийством пусть и незнакомого человека. Как легко, оказывается, перекочевать на тот свет…

Дома встретило гробовое молчание. В такие минуты двухкомнатная квартира превращалась в музей восковых фигур – молчаливых и потусторонне отчужденных.

Иногда, правда, тишина вдруг взрывалась и начиналось вавилонское столпотворение.

– Кто-нибудь звонил? – поинтересовался Костя у своей жены со странным именем Нора.

– Я тебе не секретутка, – ответствовала та и Костя почувствовал – «третий тип погоды». Он хотел проигнорировать выпад, но не тут-то было.

– Все как молоденький гоняешь по взморью. Сорок лет, а ума не нажил…

Внутри начала понемногу раскаляться какая-то спираль. Сдержавшись, он отправился к себе в комнату. Сделав несколько приседаний, вытащил из ниши секретера машинку и поставил на свой крохотный стол.

Открылась дверь и в комнату вошла Нора.

– Ты, наверное, забыл, что я женщина, – она замешкалась, подыскивая более весомый аргумент, – и нуждаюсь в нормальных человеческих отношениях. Я хочу, чтобы муж был рядом со мной…

– И желательно на поводке, – перебил Костя.

– С тобой только дерьмо кушать, норовишь всегда быть первым… Разве многого я хочу – погулять раз в неделю по пляжу, в кино сходить. Я же всегда у тебя словно милостыню выпрашиваю… Будь ты проклят, скотина…

Он уже заложил в машинку чистый лист бумаги и изготовился печатать. Однако лекция на тему «брак и семья» продолжалась на той же патетической ноте.

– Может, хватит под руку псалмы петь? – Костя чувствовал, как в нем начинают плавиться какие-то предохранители. – Когда ты пять лет назад уходила со своим Арвидом, я позволил отвести меня в суд и развестись. Конечно, я понимал – кто я, а кто он. Я, по твоей классификации, журналистишка, да и только… А твой Арвид? Восходящая звезда оперетты. А ты сама – звезда демонстрационных подмостков. А ведь я предупреждал: перевалит за тридцать – ни один модельер на тебя не поставит. Им нужны манекенщицы-телки, которых можно и людям показать, и самим между сеансами оприходовать…

Нора сверкнула своими агатово-черными глазами, но под руку ничего не попадалось.

– Прошу, кончай-ка ты эту истерику, – Костя поднялся со стула и занял оборонительную позицию. – Я сегодня такого нагляделся, что и в кошмарном сне не привидится…

– Думаешь, никто не знает, что ты шляешься с молодой девкой? – лицо Норы сморщилось и, казалось, вся ее агрессивность ушла в слезы. Вскоре он услышал, как звякнула на кухне посуда, полилась из крана вода.

«Кажись, профилактика закончилась, – подумал он, – можно спокойно поработать». Однако руки дрожали, мысли разбегались и пришлось перепечатывать целую страницу – слишком много было ошибок.

Но не успел он закончить первый абзац, как зазвонил телефон. Это был Васьвась (Василий Васильевич) – бо-о-лышой защитник социальной справедливости. Коротковолновик-любитель и нештатный корреспондент.

– Ну, что новенького, Васьвась? – Костя чувствовал, что поработать сегодня не суждено.

– На проспекте Межа автобус сбил молодую женщину. Выскочила из притона, перед этим таблеток наглоталась. А знаешь, кто там живет? Сынок нашего первого секретаря. Курортные утехи…

– Ой, Васьвась, дай отдышаться, знаю я об этом. Мне завтра в номер отчет сдавать о соревнованиях.

– Моя половина в санатории «Балтийский янтарь» работает – недавно туда пожаловал сам Тимофей Николаевич Ермак…

– Ну, допустим, Васьвась, что так оно и есть, но я никак не пойму, чего это все вы так с ним носитесь…

– Его же из Политбюро выкинули, а как ты думаешь, плохих оттуда выкидывают? Я на твоем месте взял бы у него интервью.

– Давай, Васьвась, останемся каждый на своем месте. Пока что его подвиги меня не прельщают.

– А напрасно. Приглядись и, возможно, поймешь, что это тот, кто поставит жирный крест на развитом социализме…

– С каких это пор ты стал таким радикалом?

И вдруг телефон замолчал. В комнату снова вошла Нора.

– Ты для всех «скорая помощь», только не для меня.

– Прошу тебя, не заводись, – взмолился Эмерс. – Потом поговорим. И ради Бога, когда мне звонят, не злоупотребляй параллельным аппаратом.

Простенький отчет о теннисе превратился вдруг в неразрешимую проблему. В висках стучало, а сердце билось неровно – то почти замирало, то начинались назойливые толчки. Хроническая синусоидальная аритмия давала о себе знать. Сходил на кухню и принял сорок капель корвалола, запил глотком воды четвертушку анаприлина. Потом долго и бесцельно сидел над машинкой.

Отложив работу на утро, он открыл томик своего любимого Клода Гельвеция: «Нетерпимость превращает в лицемеров, сумасшедших, идиотов всех тех, кто находится в атмосфере ее влияния».

Закрыл книгу, задумался. Случись с ним безвозвратное, что станется с тем же Гельвецием, с его соседями по полке – Львом Толстым, Амброзом Бирсом? Попадут ли к друзьям, или будут пылиться у Норы? А может, их ждет обычная участь всего ненужного – мусорная свалка, это кладбище вещей?

Телефон вновь напомнил о себе. Костя снял трубку. Но на другом конце провода с ответом явно не спешили. Эмерс собрался было уже бросить трубку, когда послышался хорошо артикулированный голос:

– Простите, я говорю с журналистом Эмерсом?

– По-моему, я уже назвался, – не без раздражения ответил Костя.

И снова пауза..

– Видите ли, просто я по поручению одного администратора, администратора-руководителя, разумеется, хотел бы обсудить одну тему.

– В этом смысле у нас предложение превышает спрос. Кто же он, этот администратор?

– Думается, он достаточно интересен для вас.

– А до завтрашнего утра подождать он не может? – Костя вытащил из пачки мятую сигарету.

– К сожалению, завтра я на день уезжаю в Москву, а потом…

– Хорошо, приходите… Вы знаете, где находится ресторан «Юрас перле»? Прекрасно, там есть уютная аллейка, в конце которой растет изогнутое дерево, около него я и буду вас ждать… Только как мы узнаем друг друга?

– Это для нас не проблема, – незнакомец как бы что-то подчеркивал, употребив «нас». – Так когда мы можем встретиться?

Эмерс взглянул на часы – было без двадцати девять.

– В двадцать один плюс минус пять минут, – сказал он и положил трубку.

Он задумался, но долго, впрочем, голову не ломал – такие полуанонимные звонки редкостью не были. Иногда они вносили в его жизнь журналиста новые повороты. И он отправился на встречу.

Ждать долго не довелось. Подошел широкоплечий, коренастый человек, одетый по чиновничьи – в темном костюме, при галстуке, невзирая на жаркий июль. Эмерс узнал его сразу: помощник Ермака, с которым познакомили на кортах.

– Геннадий Семенович Льдистый, – представился незнакомец, и Костя еще раз ощутил железное рукопожатие.

Они вышли к самой кромке воды и, не спеша, направились в сторону устья Лиелупе. Несколько минут шли молча, да и потом разговор оставался отрывистым, как бы ни о чем…

– Прежде у вас не бывал, – сказал Льдистый, – и теперь жалею об этом. Странное море, похоже на застывшую лаву…

– Впечатление не случайное, – отреагировал Эмерс. – Море-то грязное…

И вдруг неожиданный вопрос:

– Скажите, Константин Артурович, ваша газета давно стала такой?

– В каком смысле?

– Боевой что ли… Она выходит раз в неделю?

– По средам. А насчет «боевой» – это кому как. Для одних наш «Курортник» – экстремистский листок, для других – просто макулатура, для третьих – заядлый провинциализм…

– На всех, естественно, не угодишь, – гость шагал широко, заложив руки за спину. – Но представьте себе, вашу газету знают и в Москве, среди подобных изданий она весьма выделяется. И ваше имя тоже достаточно известно…

«Льстит товарищ, – подумал Эмерс, – сейчас, наверное, перейдет к главному – ради чего пожаловал». Но гость заговорил о другом.

– Очевидно, такова судьба всех песчаных пляжей, – Геннадий Семенович кивнул в сторону дюн, основательно подмытых недавним штормом. – Со стихией ничего не поделаешь, верно? И вдруг без перехода спросил:

– А как вы, Константин Артурович, относитесь к Центру?

– Пожалуй, так же, как Центр к республике – наплевательски.

– Откровенно сказано… А кого бы вы хотели проинтервьюировать из тех, кто начал эту… перестройку?

– В основном меня интересуют люди из других сфер – писатели, деятели культуры, науки… У них, по крайней мере, можно вытянуть живую мысль. А что могут сказать политиканы?

– Присядем, – предложил Льдистый и свернул в сторону ярко-оранжевой скамейки.

Они уселись лицом к морю, куда ослепительным диском падало солнце.

– Что вас привело ко мне? – без обиняков спросил Эмерс.

– Скажите, что вам известно о Тимофее Николаевиче Ермаке?

– О вашем шефе, что ли?

– Ермак один…

– Не больше того, что и всем. Бывший комвождь, сброшенный с партийного Олимпа, теперь опальный министр. В целом воспринимаю всерьез – хотя бы за то, что он расплевался с номенклатурщиками. Но все это, думается, с его стороны поверхностное, скорее дань эмоциям, нежели принципам.

– Вы могли бы сделать с ним интервью?

– Отчего же это предлагается мне? – Эмерсу вдруг стало весело. – Разве в Москве не найдется журналиста, который согласился бы?

– Вы чего-то боитесь?

– Кто – я? Если чего-то и боюсь, то разве что своей жены… Дело, как вы понимаете, не в страхе, а, пожалуй, в необычности вашего предложения. Честно говоря, я просто чего-то не улавливаю.

Льдистый отвел взгляд от закатной дорожки.

– Вы, должно быть, знаете, за что его убрали? Мой шеф шел против течения. И не просто убрали – его пытаются превратить в политический труп, с чем мы, естественно, согласиться никак не можем.

– Простите, кто это – мы?

– Рассказывать об этом можно долго. Тимофея Николаевича прочно заблокировали деятели из Политбюро вкупе с молодцами из ЦентрСПБ. Короче, чтобы не задушили окончательно, ему нужна широкая трибуна.

– Это вы с ним так думаете или в стране сложилась такая ситуация, что…

– А как, Константин Артурович, вы считаете сами? В России такого волевого и трезвого политика, политика такого масштаба не появлялось давным-давно, и было бы непростительной ошибкой демократов не сделать ставку на этого человека. Вы ведь сами видите, что творится вокруг.

– Но почему вы выбрали наш скромный «Курортник» и лично меня, хотя даже здесь на кортах слоняется без дела добрый десяток спецкоров центральных изданий?

– Они, может, и взяли бы интервью, да их редакторы не позволят опубликовать. АПН и журнал «Огонек» пытались и что же – молчок… Нашли какие-то неубедительные доводы и не публикуют. Вас же выбрали потому, что гласность вы восприняли так, как и подобает. Пишите вы недурственно, остро. Это первое. Второе: ваша газета с помощью отдыхающих разлетается по всей стране, а именно это нам и нужно.

– И что же мне предстоит? – после некоторого раздумья спросил Костя. – Провести традиционную беседу о том, о сем или изложить некую программу Ермака?

– Ирония понятна. Однако мы полагаемся на ваш опыт и интуицию. Связь будете поддерживать со мной…

Льдистый наклонился и, разгладив ладонью песок, написал спичкой номер телефона.

– Вы сможете завтра, между встречами нашей сборной с Голландией, быть у четвертого корта?

– Вы думаете, там потише, меньше народа?

– Не в этом дело, просто упрощаю задачу. Можете сами назначить место…

– Мне все равно. Думаю о другом: смогу ли выполнить то, о чем вы просите. Учтите, что в политике я невежда, круглый ноль и, честно говоря, от нее меня с души воротит.

Геннадий Семенович сдержанно улыбнулся.

– Ну что ж, придется перед встречей принять таблетку аэрона… Кстати, могу одолжить, – Льдистый перестал улыбаться и в его глазах появился стальной оттенок.

– Ладно, не только в этом дело, – смутился Костя. – Вы должны понять, что ваше предложение для меня то же самое, что для чечеточника станцевать в балете. А я больше всего опасаюсь оказаться не в своей тарелке.

– Это вы бросьте, Константин Артурович, не скромничайте, не умаляйте своих возможностей. – Льдистый успокаивающим жестом положил руку на колено Кости. – Вы в своих статьях пытаетесь докопаться до сути предмета. Все ваши вопросы, заданные собеседникам, как правило, попадают в самую точку. У вас аналитика преобладает над чувствами, хотя иногда вас и заносит. Но это не беда, поскольку основную линию вы выдерживаете. А главное, что вас выгодно отличает от коллег – отсутствие внутреннего цензора.

– Вы мне льстите, Геннадий Семенович, – в голосе Эмерса можно было уловить скрытые нотки удовлетворения.

Они поднялись со скамейки. Наверху, в дюнах, было теплее и меж соснами уже витали вечерние тени. Костя пошел провожать гостя на вокзал в Лиелупе. На подходе к станции Геннадий Семенович прервал молчание неожиданным вопросом:

– Вы случайно не собираетесь разводиться?

Эмерс недоуменно огляделся по сторонам, словно его подловили на чем-то неприличном. Накатило раздражение: он терпеть не мог, когда без спросу лезли в его личную жизнь. И, видимо, собеседник понял это.

– Вы, Костя, пожалуйста, не обижайтесь. Но желательно, чтобы у вас дома не было напряженности. И, кстати, вы зря так откровенно демонстрируете свои отношения с вашей девушкой… – Льдистый остановился и повернулся лицом к Эмерсу. «Ну ни дать ни взять боксер этот Геннадий Семенович», – подумал Костя. – «Нос приплюснут, уши точно раскатанные блины»… – Хорошо, скажу по-другому. Нельзя, чтобы это могли использовать и вы себя чем-нибудь скомпрометировали. Это и вам ни к чему, и в наши планы не входит. Понимаете?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.