Все свои

Ольга Артеменко

Все свои

Все свои

Вместо предисловия

Давайте знакомиться? Кто такая я: многодетная мама 4-х самодельных сыновей и одной замечательной приемной девочки – подарка судьбы; пенсионерка, понаехавшая из Сибири на ПМЖ в Краснодарский край и вышивающая вечерами крестиком; молодая бабушка пятилетней внучки; начинающий блогер; любительница домашней птицы.

Данный сборник состоит из серии отдельных коротких рассказов, которые являются законченными самостоятельными историями, не связанными друг с другом ни временем, ни смыслом.

Читателю предлагаются серьезные и смешные сюжетные повороты, они различны по содержащимся в них эмоциям и глубине чувств, практически все истории взяты из реальной жизни и могли произойти с любым знакомым читателя, жителями его двора, соседями по площадке или даже с ним самим. В каждом рассказе главный герой сталкивается с проблемой, которая меняет либо его отношение к данному событию, либо меняет жизнь героя полностью.

Жизнь вокруг нас не останавливается и вокруг все свои.

Приятного прочтения!

Дед

Дело было в далекой сибирской деревеньке, которая одним боком прижалась к густому вековому кедрачу, в котором от хвойного смолистого аромата у новичков при первых вдохах кружилась голова, а другим боком прислонилась к берегу речки с коротким названием Томь. Деревенька была не большой, все жители хорошо знали друг друга, и чужаки там редко появлялись. Сибирский климат суровый не простой, а вот народ в противовес природе там живет душевный и открытый, готовый прийти на помощь по первому зову.

В такой деревне, как в сказке бы сказали, жили-были старик со старухой, но произошло это не в сказке, а по настоящему, поэтому и скажем, что жили в той деревне дед с бабкой по фамилии.., да, какая разница, что за фамилия у них была. Её и старожилы-то с трудом помнили, ведь у деда того была привычка при всяком случае говорить: "Грех Батюшка", и уже в деревне никто его по фамилии не называл, а все говорили – "Грех Батюшка", и было сразу понятно, о ком идёт речь.

Дед был низкого росточка и такой весь худенький, что со спины его можно было бы за подростка принять, но никто его за подростка не принимал, ведь он всегда носил душегрейку на меху. Все в деревне знали эту душегрейку. Душегрейка та уже и не понятно, какого цвета была, так сильно выцвела ткань с годами. Конечно, зимой дед носил овчинный тулуп, ну в Сибири без тулупа ни как, но носил его поверх своей душегрейки.

Дед по деревне не ходил, а как будто перебегал от одного места до другого.

– Грех Батюшка, чаВо душегрейку-то меховую натянул, вон как солнце печет и жара нынче стоит на улице, – кричали деревенские мужики, завидев деда.

– Да, вы сами вперед меня взопреете, на меня глядючи, а моим стареньким косточкам тепло нужно, – отвечал, улыбаясь дед, хитро сверкнув глазами, и бежал дальше.

И был у деда с бабой сынок. Выкормили они его, вырастили-выучили и в армию его, отгуляв ночь и пройдя с гармошкой по деревне, как и положено, отправили. Все чтоб не хуже других.

Уж очень сынку тому в советской армии понравилось, вот он и решил там остался после двух лет службы на сверхсрочную (это служба такая, как в современном мире скажут – служит по контракту). Пошел сын учиться в школу прапорщиков, вскоре это звание и получил да служить спокойно дальше стал. Жену себе нашел – девушку славную спокойную, свадебку сыграли, дитё вскорости у них родилось.

К родителям сын с семьей сначала приезжал раз в год: повидаться да подрастающего внучка показать, ну и помочь, как водится, подлатать в родительском доме то одно, то другое. Потом приезжать стал раз в три года. Потом его всё служба, да дела срочные одолевали, поездки опять же на отдых, на моря, тоже ведь надо, не железный же… Последние годы сынок всё реже и реже в родительский дом заглядывать стал, потом и вовсе перестал.

Смотрит дед, как бабка его скучает-убивается по сынку да по внучку и решил ситуацию эту исправить. Думал, думал и придумал. Вот однажды пришёл он на почту, решил телеграмму сыну своему отправить. А почтальонка, девушка молодая, робкая, розовощекая, принимая телеграмму, тогда её читать даже не стала, просто посчитала слова, взяла с деда денежку сколько положено и отложила бланк с текстом в сторону к другим телеграммам. Дед вздохнул и довольный спокойненько домой перебежками отправился.

В то время на почте телеграммы передавали по телефону в район все сразу, вот наберут стопочку заполненных бланков и в конце смены вечером зачитывают. И вот часов около шести, ещё на почте много народу в очереди стоит, почтальонка начинает зачитывать телеграммы. Тут скоро и до дедовой телеграммы дело дошло, звонким голосом на все помещение почтальонка зачитала в трубку: "Срочно приезжай, я помер!".

Народ, что в очереди на почте стоял, начинает смеяться, на том конце провода телефонистка, принимающая телеграммы, тоже захохотала. Громких хохот на все отделение несколько минут продолжался. Тогда почтальонка понимает, что текст такой отправлять ну ни как нельзя. Подумала и громко продиктовала: "Приезжай, очень жду".

Над дедом в деревне долго после этого случая смеялись.

А его сын… А что сын?.. Сын приехал только через несколько лет только тогда, когда дед и, правда, помер.

Тётя Тома

Худая корова, ещё не газель.

(народная мудрость)

В небольшом сибирском провинциальном городке жила она – тётя Тома. Женщина она была крупная: и высокая, и крепкая. При этом её нельзя было назвать толстой. Вот большой – да, а толстой – нет. Ей не было ещё и сорока лет, а её все называли тётя Тома – уважали! Нет, ну на работе, конечно, к ней обращались Тамара Вячеславовна, а вот все остальные: друзья, знакомые, соседи и даже младший брат: звали её – тётя Тома.

С ней никто не спорил и ей никогда не перечили. Её боялись, хотя она никогда не ругалась и не кричала, более того старалась говорить тише, но это плохо получалось. Голос у тёти Томы был громкий и зычный, стоило ей кого из знакомых позвать на улице, так вся улица оборачивалась.

Тётя Тома работала медсестрой в хирургическом кабинете. Волосы у неё были длинные, но никто не знал какой длинны, она их всегда гладко зачесывала и собирала в шишку, на этой шишке держался высокий всегда накрахмаленный медицинский колпак. Если пациент недоверчиво пытался при перевязке отдернуть руку, то тёте Томе достаточно было посмотреть на товарища, и далее он сидел спокойно, уже не шелохнувшись и уходя обязательно благодарил. Ведь свою работу она знала, делала все процедуры быстро и качественно, то есть профессионально.

Жила тётя Тома в пятиэтажном кирпичном доме на третьем этаже в трёхкомнатной «хрущёвке». В то время входные двери днем не закрывали на ключ и соседи ходили друг к другу даже и без стука. На втором этаже под квартирой тёти Томы жила семья с двумя мальчишками. Их мама – Люба, маленькая сухонькая женщина, была чуть ли не по пояс тёте Томе. Семьи дружили. И Люба единственная звала тётю Тому – Томочка, за что в благодарность тётя Тома в ответ называла соседку – Любочка.

И всё-то хорошо было у тёти Томы: муж, высокий и стройный – начальник отдела на заводе, сын – школьник, квартира, мотоцикл и участочек даже садовый, работа и уважение на работе опять же. И только один вопрос всё время изъедал её изнутри, но секрет свой никому не могла рассказать тётя Тома: она считала себя толстой, да не просто толстой, а очень толстой и сильно переживала по этому поводу, но вида не подавала и никто даже не догадывался.

Вот в тайне от всех тётя Тома и прикупила для себя диск "Грация" или тренажер "Здоровье", его по разному называли. И слова на самом тренажере были подбадривающие – "Грация. Бодрость. Здоровье. Ловкость". Тёте Томе больше всего была нужна грация! Вот скинет она несколько ненавистных килограммов и рядом с мужем будет лучше смотреться, и халатик медицинский будет на ней сидеть более элегантно – так мечтала женщина о заветной стройности.

Инструкция к этому тренажеру обещала волшебный исход лишних килограммов, без лишних усилий. Надо было только встать на него, покрутиться туда-сюда, туда-сюда, так несколько денёчков и фигура приобретет желаемые формы.

Дождавшись отпуска, как-то утром тётя Тома проводила мужа на работу, а сына в школу. Похлопотала по домашним делам и решила, что время настало – пора! Достала припрятанный тренажер, поставила на пол и осторожно встала на него. Сразу крутиться было очень страшно. Тётя Тома решила придерживаться за кресло. Робко покрутилась туда-сюда, туда-сюда, потом чуть смелее – туда-сюда, туда-сюда. Решила, что для первого раза достаточно. На следующий день повторила свои занятия и снова покрутилась туда-сюда, туда-сюда, держась за кресло.

На третий день тренировок тётя Тома для начала взялась за кресло и покрутилась туда-сюда, туда-сюда. Потом подумала, что уже подготовительных тренировок достаточно и она готова заниматься в полной программе. Встала на диск, выпрямилась и, что было силы, оттолкнулась…

… тётя Тома очнулась, открыла глаза: она лежит на полу, диск – в одной стороне, кресло – в другой… В этот момент открылась входная дверь и вбежала испуганная Любочка: "Томочка, у вас что – шкаф упал?" – спросила она лежащую на полу тётю Тому…

С тех пор тётя Тома перестала бороться со своими лишними килограммами при помощи хитроумных устройств, но тот злополучный диск она не выбросила, хотя сначала хотела. Скоро в магазинах в продаже появились небольшие цветные японские телевизоры. Вот такой телевизор для тёти Томы и поставил муж на полку на кухне на этот диск, так телевизор было удобно в разные стороны поворачивать.

Витька-партизан

Шёл третий год без войны. Страна восстанавливала мирную жизнь. Родители Витьки работали и на все лето отправляли его вместе с двоюродными братьями и сестрами в деревню к бабушке и дедушке. Маленького Витю оставляли там на все лето. Правда, Витя сам себя маленьким не считал, ему было уже целых восемь лет и он перешел во второй класс. Помимо Вити ещё пятеро внуков гостили в доме у деда, а на улице так тьма тьмущая босоногих пацанов бегали.

Утром, если не шли с дедом на рыбалку, эта ватага собиралась у дороги и носились целый день: играли в казаков-разбойников, салки, прятки, но любимой игрой всех пацанов была игра-войнушка, девчонок старались не брать, ну разве самых самых – быть медсестрами.

Для игры в войнушку надо было разделиться на две команды – русских и немцев. За немцев никто играть не хотел, все хотели играть на стороне победителей, но так ведь игры не получится, если все за русских солдат играть будут, приходилось тянуть жребий и очень переживать, кем ты на этот раз будешь.

В тот раз Витька вытянул жребий быть на стороне русских партизан. Он очень этим гордился. Игроки разошлись в разные стороны и игра началась. Отряд Витьки собрался вместе, придумали военную тайну и пароль, после чего все побежали выполнять свои задания.

Витька-партизан побежал за дедов дом, тут-то на немцев и напоролся, его они и схватили. Притащили под навес во двор к деду и стали выпытывать военную тайну, при этом громко крича немецкие слова: "Ахтунг, ахтунг! Рузкий партизанын здавайся!" – больше слов немецких пацаны деревенскиие не знали, поэтому выкрикивали по очереди одно и тоже. Витька, как настоящий партизан, молчал и тайну военную не выдал, а гордо подняв голову, крикнул: "Гитлер капут!"

Этими словами Витька очень разозлил главного немца – на самом деле рыжего пацана с соседней улицы, и пацан тот рыжий – главный немец – сказал, что тогда Витьку казнят, коли тайну военную из него выпытать не могут и предложил подумать. Витька только ещё раз презрительно процедил сквозь зубы: "Гитлер капут!" и плюнул прямо в главного немца, чем разозлил его ещё больше (Витька в кино такое видел).

Пацаны, которые были немцы, Витьке связали за спиной руки. Тут же нашли ещё одну веревку, перекинули её через шест под навесом, сделали петлю, поставили Витьку на круглое березовое полено, надели петлю на шею. Спросили Витьку снова про тайну, маленький партизан только крепче зубы стиснул, тогда рыжий ухмыльнувшись выбил палено из-под Витькиных ног. Витька повис…

В это время на крыльцо покурить вышел Витькин дед, крутя в пальцах самокрутку из обрывка газеты. Дед был у Витьки старый, даже очень, ему уже, наверное, шестьдесят два стукнуло. Он вернулся с войны вначале 44-го после тяжелого ранения в ногу и с той поры сильно хромал, но всегда поговаривал, что рад, что ногу оставили, а то ведь оттяпать хотели. Брови у деда были густые и косматые, от этого дед всегда казался грозным и сердитым, Витька его поэтому чуть-чуть побаивался.

Так вот вышел дед и видит, что пацаны Витьку-внука вешают. "Ах, вы, шельма, едрит твою через коромысло!" – крича ругательства, дед бросился к пацанам, прихватив стоящий у крыльца прут, с которым бабушка корову в стадо утром отгоняла. Витька даже удивился, как так быстро может дед бежать с его-то больной ногой.

Дед добежал до места казни и нет, чтоб Витьку из петли вынимать, давай гонять-хлестать пацанов-немцев: "Вот паскудники, я вам ща казнь устрою, ща покажу, живого места не останется! Чего удумали, паскудники!" Дед то и дело взмахивал прутом, а тот со свистом обрушивался на пацанов без разбору: по рукам, ногам, плечам, спине, куда попадет, а прут на конце тоненький был, от того хлесткие удары были ещё больнее и оставляли на теле детей красные полосочки. Пацаны, крича от боли, кинулись врассыпную.

Тем временем Витька болтался на веревке. Он едва доставал земли кончиками пальцев ног и извивался всем телом. Губы его раскрывались, как рот у карася, которого он вчера поймал с дедом на речке. Витька хотел было крикнуть: "Дед, спасай скорее партизана!", но изо рта вырывались только глухие и не понятные хрипы.

Дед разогнал всех пацанов, и направился к Витьке. Витьку с одной стороны гордость за деда взяла, вон, как много немцев одним махом разогнал, а с другой – обида накатила, чего это он русского партизана не бросился первым спасать.

Тем временем дед рванул веревку и Витька упал на землю. Дед развязал Витькины руки, помог снять петлю с шеи и потом схватил прут и кааак давай Витьку охаживать, приговаривая: "Я с вас дурь-то повыбиваю!" Витька аж оторопел сперва от неожиданности, а потом подскочил и от деда побежал, хорошо, что дед за ним и не гнался.

Витька убежал в конец дедовского огорода и спрятался там в кустах смородины. Тут слёзы накрыли Витьку и он зарыдал, плечи его тряслись, из глаз катились слезы, а всхлипывания долго были слышны из смородины и рыдал Витька не от хлестких и болючих дедовских ударов, а от обиды, от того, что его – Витьку-партизана-победителя, дед вот так прутом отхлестал, так же, как отхлестал и ненавистных немцев…

Больше Витька в войнушку с пацанами не играл, и те пацаны, которых дед тогда отлупил, тоже больше в войнушку не играли. Интересно, что придя домой, ни один из тех пацанов ни мамке, ни папке не пожаловались, знали, что в этом случае и дома ещё получат.

Отец

Любовь отца – исключительна,

она не похожа на любовь матери,

в ней мало слов, но она бесценна.

французский писатель Франсуа де Ларошфуко

Они с Леночкой поженились еще на втором курсе института по большой любви и ни трудности бытовые, ни уговоры родителей молодых подождать не остановили. Он просто обожал свою Леночку. Свадьба была студенческая и шумная. После свадьбы решили повременить с детьми, чтобы доучиться, встать на ноги, пожить для себя. Десять лет пролетели, как один миг: квартира, машина, дача, хороший отдых, работа, его быстрое продвижение по карьерной лестнице, да и она не отставала от него – успешно развивалась в своей сфере деятельности.

Как-то вечерами он стал замечать тоску в глазах любимой женщины. Сначала она отмахивалась, типа устала, а потом призналась, что очень хочет ребенка. Он тогда её поддержал, даже обрадовался, действительно, они хорошо устроены и уже можно было, но время шло, а заветный момент не наступал. Они и обследовались у хороших докторов, и лечились в престижных клиниках. Врачи разводили руками, говорили, что оба здоровы и доктора не понимают причину, результата так и не было.

В тот год Леночка уехала в санаторий, рекомендованный врачом, без него. Его не пустила работа, да ему и поднадоели уже эти поездки. Он решил, что ей нужнее. Вскоре она вернулась. Через пару месяцев он заметил появившуюся безмятежность и спокойствие в её глазах, плавность в движениях и легкую улыбку на губах. Он понял – свершилось – она ждет ребенка! Разговор откладывать не стал. Леночка не отпиралась, сказала, что на отдыхе случился мимолетный роман, она ни о чем не жалеет и поймет, если он примет решение расстаться.

Он очень был зол на неё. Уехал и неделю жил на даче, там и понял, что не может оставить свою, всё ещё любимую женщину, в такой ситуации, ей была нужна его помощь. Решил, что поможет ей до родов, а там видно будет. Жить переехал в гостевую комнату.

Беременность протекала тяжело. Хорошие больничные палаты, консультации специалистов, доставать нужные лекарства – ему приходилось решать много вопросов. Однажды в его голове мелькнула мысль, что может не надо лекарства доставать и помогать. Тогда Лена ребенка просто не выносит и их жизнь потечет, как и раньше, но он сразу отбросил эту идею, видя, как она переживает и ждет этого ребенка.

Леночку очередной раз положили в больницу под наблюдение и теперь она должна была лежать там до родов, консилиум врачей принял такое решение. Вот ранним утром, когда он ехал на работу, ему позвонила Леночка и уставшим голосом, но радостно сообщила, что родила девочку. Он немного удивился, ещё был не срок. Сам перезвонил врачу, тот подтвердил и сказал, что такое решение было принято экстренно. Он повернул машину в сторону роддома, остановился у цветочного ларька, купил огромный букет и несколько розовых шариков, и помчался поздравлять Леночку с таким радостным событием – она стала мамой.

Когда забежал в фойе больницы и назвал администратору на ресепшене фамилию роженицы, та опустила глаза и попросила подождать. К нему вышел растерянный врач и, уткнув глаза в пол, сообщил, что поздравляет его, с новорожденной девочкой все хорошо, а вот у матери открылось кровотечение, они сделали все, что смогли… и врач приносит свои соболезнования…

Он стоял в растерянности и не понимал, что говорит тот врач, он не хотел слушать, это ошибка, все поплыло вокруг. Как так! Он только 30 минут назад говорил с ней! И всё? Её нет? А где она?…

Время для него остановилось, вокруг все поплыло. Он пришел в себя от резкого запаха, ударившего в нос. Его посадили на лавочку, букет лежал рядом на полу, а розовые шарики летали под потолком. Ему показалось, что сидел он долго, но за него навалившиеся проблемы никто не решит, пришлось взять себя в руки.

Он не плакал, внутри все чувства словно закаменели. Он не мог поверить в происходящее, винил во всем и ненавидел родившегося ребенка и после того, как сделал все распоряжения относительно похорон, отправился в больницу писать отказную, ведь официально отцом являлся именно он. Решил, что сначала откажется, а уже после похорон расскажет все бабушкам, которые от горя сейчас все равно ничего не понимали.

Он зашел в больницу со служебного входа для персонала, в приемной главврача его встретила медсестра. Он назвал фамилию и только хотел сказать для чего он пришел, как медсестра прервала его, дала в руки халат и рукой показала следовать за ней. Они поднялись на лифте на третий этаж, прошли по какому-то длинному переходу и остановились у двери.

Тут медсестра попросила его подождать, а сама зашла внутрь. Не прошло и двух минут, как девушка вышла и подала ему в руки маленький сверток. Он растерялся, хотел было что-то сказать, но девушка быстро пробормотала, что сейчас подойдет, он машинально взял ребенка и не понял, как медсестра исчезла.

Он опешил, потом посмотрел по сторонам и увидел ряд стоящих вдоль стены диванчиков. Делать было нечего, надо дождаться ту девушку, подошел к диванчикам и сел. Вот тут только он и посмотрел внутрь конверта. Все это время оттуда, из конверта, на него внимательно смотрели серьезные синие глаза. Он увидел маленький носик и плотно сжатые губки. И вдруг он почувствовал легкий и слегка уловимый запах жены. Наклонил к ребенку голову, вдохнул глубже. Ребенок не пах ребенком, он чувствовал запах Леночки. Так и замер, склоненный над девочкой.

Минут через пятнадцать к нему подошла медсестра и сказала, что время вышло, но он может прийти ещё. В тот день он уже не пошел писать отказную, решил, что сделает это, когда завершит все дела, связанные с прощанием.

На следующий день были назначены похороны. Он долго не мог уснуть, но потом всё же задремал, и вдруг проснулся. Он почувствовал в комнате запах духов Лены и её неуловимое присутствие. Он открыл глаза и увидел, что на краешке кровати в луче лунного света в белой кружевной сорочке, которую она купила специально для роддома, сидела Леночка, смотрела на него и ласково улыбалась. Он было протянул руку к ней, а она тихо прошептала: "Я верю, что ты всё правильно сделаешь!", тут луч растаял, а с ним исчезла и Леночка…

… Прошло 22 года.

Он сидел чуть поодаль от всей свадебной кутерьмы, как бы в стороне от происходящего веселья и смотрел, нет, не смотрел – любовался – только невестой, кружившейся в танце среди веселых гостей.

Он сидел и вспоминал: сначала свою свадьбу, а следом мысли сами уже потянули всю цепочку жизненных событий. Он вспомнил, как на следующий день после похорон с двумя заплаканными бабушками пришел в роддом и забрал девочку в красивом белом конверте, который приготовила ей мама.

Несмотря на тяжелые недавние события, тогда в его дом вернулась жизнь, постоянные заботы не давали раскиснуть, а бабушки, сменяя друг друга, с удовольствием ему помогали, они ожили и не могли нарадоваться на внучку, очень похожую на маму. Единственное, в чем его упрекали бабушки, так это в том, что он никак не хотел наладить свою жизнь. Он отмахивался от них, и говорил, что его жизнь очень даже хорошо налажена.

И вот он сидит на свадьбе своей дочери, именно своей дочери и никак иначе. Леночка в тот роковой день дала ей жизнь, а он всю эту жизнь был с ней рядом и будет дальше столько, сколько ему отписано, потому что он – ОТЕЦ, потому что это его Леночка. И он теперь от дочки Леночки ждет скорее понянчить своих внуков.

Жизнь продолжается!

Надежда

Тося с мужем возвращались из санатория домой на поезде. Три дня они уже провели под стук колёс. На прошлой станции попрощались со своими соседями – молодой парой, которые ехали из своей первой совместной поездки – свадебного путешествия. В компании с молодыми людьми время пролетело быстро: смеялись, рассказывали истории, в карты играли, покупали на станциях пирожки и потом в купе все вместе пили час с этими пирожками.

Тося, стояла у окна, мимо проплывали сибирские пролески, полянки, маленькие речушки. Уже пятый раз вот так они с Иваном возвращаются домой. Поженились Тося и Иван сразу после техникума. На работу на один завод устроились, жили уже десятый год вместе: дружно жили и хорошо, а деток не получалось. У подружек уже дети подросли и в школу пошли, а некоторые подружки и по второму родили. У Тоси не было ещё и первого, и она очень переживала по этому поводу.

Тося всей душой хотела малыша, не важно кого – мальчика или девочку, но то и дело слышала от врача: "Тосечка, не переживайте, надежда есть!" Дома, как мог её поддерживал Иван, её Ваня. Он успокаивал плачущую Тосю, нежно обнимая за плечи: "Врачам верить надо, раз говорит, что надежда есть, значит она есть!" Вот и съездили они очередной раз по рекомендации врача в санаторий, уже пятый раз съездили!!! И надежда у Тоси таяла с каждым разом все больше и больше.

Тося долго стояла, погрузившись в свои не радостные размышления. Иван вышел из купе и направился в тамбур покурить (тогда ещё разрешалось курить в тамбуре). Вдруг он с озадаченным видом подбежал к Тосе.

– Тося, там ребенок!!!

– Вань, ты чего? Какой ребенок?

– Да пойдем быстрее! Там, в тамбуре!

Тося последовала за Иваном. В углу тамбура, забившись в самый угол сидел чумазый черноволосый ребенок, кутающийся в большую шерстяную кофту, накинутую поверх грязной одежонки. Ребенок смотрел на взрослых большими карими глазами.

Иван взял ребенка и отнес в своё купе. Тося побежала за проводником, та позвала начальника поезда и сопровождающего милиционера. Все собрались в купе, стояли и смотрели на ребенка, а он с жадностью уплетал печенье, которым его угостила Тося. Взрослые смотрели и никто не знал, что делать в этом случае.