Адаптер

Беджан с затаенным страхом смотрел, как за окном мелькают стеллажи, нависая сотнями тонн над крошечным фургоном, как несутся с палетами погрузчики, напоминающие злого кальмара. Движение было постоянное, тени мелькали то тут, то там, проходя в опасной близости от медленно двигающегося автомобиля. В полумраке человеческий глаз с трудом понимал, что происходит, роботам же свет был не нужен, как привыкшему к темноте зверю легко ориентироваться в подземных ходах и пещерах, сканируя пространство ультразвуком, нападая и пожирая глупых случайных гостей с жалкими фонарями. Беджан понимал, что погрузчики не тронут их, действуя по строго очерченному маршруту, но страх с каждой минутой усиливался, и ему стало нечем дышать. Он посмотрел на полицейского, тот закрыл глаза и откинулся на подголовник. Казалось он спал, лишь подрагивание век подсказывало о том, что он чувствует каждую встречу с механическим кальмаром, сжимает кулаки, готовясь к невозможному и неизбежному удару. Рациональная часть мозга успокаивала, говорила о вершине технологий, а животный ум дрожал и готовился к бою, к бегству, заставляя напрягаться все мышцы, видя в непроглядной и упорядоченной тьме опасность, притаившуюся на повороте, в самом темном месте. И Беджан заставил себя закрыть глаза, всматриваться в черные шевелящиеся нагромождения впереди не было сил, но приходилось подавлять себя, не разрешая открывать глаза, когда фургон вновь слегка качнет после встречи с гигантским кальмаром.

Фургон въехал в ремзону, и ворота, ужасно скрипя, грохнули о пол. В этом мерзком скрипе и грохоте было столько настоящего, столько жизни, говорившей о том, что это была территория человека, что Беджан невольно рассмеялся.

– Приехали, – сказал полицейский, усиленно массируя виски.

– Жуткое место, – шепотом произнес Беджан.

– Это еще малый склад, – усмехнулся полицейский. По правилам нас здесь быть не должно, а нас тут и нет.

Он щелкнул пальцем по потемневшему от старости объективу камеры. Беджан кивнул, что понял. В ремзоне было гораздо светлее, и глаза неохотно привыкали к желтому свету. К ним шли четыре человека, одного из которых он знал – это был его двойник, которого он нашел для себя много лет назад в четвертом круге. Каждый высокий чин имел в запасе двух-трех двойников и одного тайного,,

о котором система не знала. Их обычно находили в третьем или четвертом круге, держа на обеспечении. Мало кто успевал ими воспользоваться, попадая в камеру, а оттуда был только один выход на площадь Правды. В каждом круге была такая площадь, основные казни проводились в третьем и четвертом круге, где население было более подготовленным к подобным зрелищам. Но Беджан знал, что его ждет столб на площади Правды первого круга, такого преступника не вывезут в Москвабад на потеху черни, а будут добивать сами. От этих мыслей Беджану стало совсем дурно, и это был не страх, просто его воротило от традиционных ценностей, определявших публичные наказания для опасных преступников и госпредателей.

– Вы опоздали! – резко сказал невысокий коренастый мужчина, лицо было скрыто черной полумаской, а на глазах блестели интерактивные очки. Судя по движению зрачков, он параллельно что-то искал. – У нас мало времени. Объекты готовы?

– Насколько это может быть возможным, – улыбнулся ему в ответ Беджан.

– Сначала расчет, потом все остальное, – мужчина в маске тряхнул головой в сторону контейнера, окруженного стальной клеткой.

Двойник весело кивнул Беджану, удивительно, как они были похожи, двойник был немногим плотнее, но это мог заметить не каждый. Две женщины, копии друг друга, с интересом разглядывали Беджана, шепча и хихикая на ухо. Он выглядел рядом с ними как подросток, не каждый мужчина мог похвастаться такими широкими плечами и крепким корпусом, как у этих женщин. Несмотря на всю схожесть, было сразу понятно, что они не были сестрами, но халат, шапочка и безразмерные брюки старались нивелировать их различия. Беджан различал их по носам и глазам: у одной был приплюснутый и узкие черные глаза, вторая смотрела большими синими глазами, вздергивая прямой крупный нос. Беджан подумал, что они пришли в сказочный лес, каким его рисовали в детских сказках, а это его жители, любопытные, но готовые сменить свой интерес и растерзать пришельцев в клочья.

В сорокафутовом контейнере была оборудована операционная. Двойник ушел с одной из женщин за ширму и стал раздеваться. Беджан достал из кармана небольшой мешочек с монетами и передал мужчине в маске. Тот с сомнением взвесил мешок и положил его на металлическую плиту с тонким экраном внизу, так похожую на лабораторные весы из прошлого. Экран замигал и выдал сумму. Мужчина с сомнением достал одну из монет и долго ее разглядывал.

Это была металлическая монета с гербом и ликом пророка. Как бы ее не подкидывали, она всегда падала ликом Пророка вверх. Внутри каждой монеты находился энергонезависимый накопитель с индивидуальной аппаратной защитой. Монеты остались с прошлого века, став незаменимым средством теневой экономики, по сути заменив отсутствующие вот уже больше ста лет фиатные деньги. Беджан видел деньги прошлого, даже сумел подержать их в руках, ощутив непонятное волнение и желание обладать ими. Пускай это были полимерные бумажки, яркие, с малым номиналом и странными картинками, но это были живые деньги, сохранившие тепло и грязь человеческих рук и желаний.

Внутри монеты установили безразмерный криптокошелек, и узнать номинал можно было только на специальном считывателе. Такие терминалы мог собрать любой школьник старших классов на семинаре по технологии. Государство могло раз и навсегда пресечь хождение этих монет, отследить каждую, провести сотни и тысячи операций и облав на теневые биржи, но не делала этого, само часто пользуясь этим денежным инструментом. Как бы ни был велик Пророк, как бы ни была могущественна система контроля, государству требовались неучтенные деньги, без которых многие вопросы не решались. Любая система требовала канализации напряжений, иначе жесткая идеальная конструкция разрушит сама себя.

– Идите, мы теряем время, – мужчина в маске кивнул на ширму.

Беджан зашел за ширму и стал раздеваться. Его двойник уже лежал на операционном столе, рядом стоял точно такой же стол, у которого ожидала Беджана женщина со сплющенным носом, не двусмысленно перебирая и раскладывая хирургические инструменты в лотке.

– Не надо бояться, – неожиданно ласково сказала она, голос совершенно не вязался с ее внешностью.

– Я буду стараться, – ответил Беджан и лег на стол. Лежать голым перед ней было неловко, стол жесткий и холодный. Он вскрикнул от неожиданности, когда женщина в халате без предупреждения сделала ему укол в левую ногу. Боль прожгла его до кончиков волос на голове, а потом он перестал чувствовать ноги.

– Будет немного больно, вот здесь, – женщина ткнула Беджана в левый бок и ниже, железным пальцем ударив по тазовой кости, – может на время отняться левая рука, но это пройдет. Не надо бояться.

– Постараюсь, – Беджан закрыл глаза, двойник на соседнем столе страдальчески охнул.

Операция длилась больше часа. Сложность была не в том, чтобы сканером найти место установки личного чипа в нижней части левого бедра, это было делом пары минут, а в том, чтобы сохранить больше крови. Сканер точно указал место установки чипа, их ставили детям в семь лет под общим наркозом. Чип вгрызался одной частью в мышечную ткань, другая его часть присасывалась к артерии, пропуская часть потока сквозь себя. В отличие от надежд и прогнозов людей прошлого, чип был массивным и уродливым, после операции оставался еле заметный шрам, а сама операция проводилась роботом хирургом. Самостоятельная выемка чипа грозила неизбежной смертью от потери крови. Если человек терял ногу, то его чипировали в оставшиеся части тела, редко чипировали мозг, артериальный чип был значительно дешевле и надежнее мозговых имплантов.

Беджан не смотрел, что с ним делают. Он чувствовал, как его ногу разрезали, как выдернули чип, но это была не боль, а какое-то странное и мерзкое ощущение, что внутри тебя кто-то есть, и этот кто-то скребется, жрет тебя. Он потерял много крови, двойник оказался удачливее, его чип выдернули легче.

Чипы промыли и отдали мужчине в маске. Он положил их на программаторы, меняя биометрические данные, прописывая общие маркеры ДНК нового владельца. На заре добровольной, но быстро и незаметно ставшей принудительной, чипизации населения по всему миру, идеологи и футуристы думали о встраивании в чипы секвенатора, чтобы быстрее и проще диагностировать болезни, а на деле точнее контролировать перемещение населения. От этой идеи отказались, подсчитав стоимость таких чипов, но главная проблема была в неизбежной перегрузке всевидящего ока бесполезными данными. Беджан про себя проговаривал всю историю внедрения чипов, загружая мозг до предела, стараясь не думать и не чувствовать то, что с ним делают.

После операции он едва не провалился в глубокий обморок. Двигался он с трудом, женщина помогла ему одеться и передала полицейскому. Двойник двигался сам. Он был очень бледен, но в его глазах горел огонь.

– Ты не боишься? – спросил его Беджан перед выходом из контейнера.

– Нет, а ты?

– Боюсь, но не своей смерти. Ты же знаешь, что тебя ждет?

– Знаю, и я готов, – двойник широко открыл рот и показал на имплант вместо зуба на верхней левой шестерке. – Когда придет время, я буду уже перед Пророком.

Он громко рассмеялся, пошатываясь от слабости. Беджану вдруг стало жаль этого парня. Он знал его дело, почему и для кого он заключил с Беджаном договор полного использования, незарегистрированный, скрепленный кровью. Наверное, так раньше подписывали важные документы, протыкая палец и скрепляя свое слово кровью. На деле же все было гораздо проще, и каждый владелец договора, при желании, мог потребовать подтверждения данного слова, скрепить его кровью. Обычно это было кольцо или небольшой амулет, какие тысячами лежали на прилавках в храмах. Эти устройства полностью копировали религиозный мерч, с той лишь разницей, что это не были камни и стекляшки, пролежавшие на святом камне полгода, а хитрое устройство, записывающее голос и имеющее кровосборник с нанопорным секвенатором. Две стороны проговаривали договор, и каждая, в знак согласия, прокалывала палец, и капелька крови уходила в амулет, где распознавался ДНК и фиксировалась подпись кровью. Такие амулеты можно было передавать в суд, если одна из сторон отказывалась выполнять уговор, но так делали редко, суд мог привлечь истца за незаконные действия. К таким устройствам прибегали в крайних случаях, их продавали отдельные фирмы, при необходимости за треть суммы, выбивая долги, и от этого не смог бы защититься даже министр, нередко сам заключавший подобные сделки.

– Держи, теперь он больше не нужен, – двойник снял с шеи амулет в виде бледно-голубого камня с изречением Пророка: «Мы не отдадим нашей земли!»

– Как тебя зовут? – Беджан взвесил на ладони амулет и отдал его полицейскому.

– Беджан, – ухмыльнулся двойник, – прощай, Рустам. Я бы сделал это и без твоих денег.

– Почему?

– Они не знают, там, наверху, но мы все ждем, когда система рухнет, когда они все сдохнут! – в глазах двойника вспыхнула ярость.

– Они знают об этом, – ответил Беджан. – И часть из них тоже хочет этого. Но система сама не рухнет, и вы, те, кто жаждите ее краха, первые не дадите ей разрушиться.

– Не путай меня. Я умру с мыслью, что все сделал правильно, что не зря! А еще поживу, как настоящий человек! – двойник протянул руку, Беджан пожал крепко, насколько смог.

– Не зря, ты прав. Мой счет в твоем распоряжении, инструкции найдешь в машине. Прощай, но Пророка ты не увидишь.

– Да и шайтан с ним, – улыбнулся двойник. Он потянулся почесать зудящую после операцию ногу, но женщина с большим носом ощутимо дала ему по руке.

– Не трогай, пока клей не схватиться полностью, – пробасила она. – Через пару дней забудешь, что я в тебе ковырялась.

– Я буду помнить об этом всю оставшуюся жизнь, милая, – масляно улыбнулся двойник.

– Хватит болтать. Уходите! – скомандовал мужчина в маске, открывая клетку Фарадея.

Полицейский подошел к ряду станков и положил амулет под пресс. Плита глухо ударила, и от договора не осталось ничего, кроме серой пыли. Возле машины стояли Лиз и Ю-ли, уже переодетые в дорожные костюмы. Из дальнего угла вышел высокий тощий человек в поношенном дорожном костюме, в таких робах работали вахтовики на дальних рубежах страны, где еще сохранились карьеры и шахты, из которых роботы выскребали последние богатства планеты.

18. Выход

Лиз проснулась, не в силах больше терпеть непонятное движение тела, раскачивавшееся из стороны в сторону по воле кого-то другого, непонятного, но и нестрашного. Во сне она лежала в лодке, которую раскачивала недовольная волна, колкими брызгами забираясь внутрь лодки, что-то ухая и ворча, откатываясь назад для нового толчка. Волна постепенно приобретала облик, отдаленно напоминавший человека. В густой дымке раннего утра, когда солнце не спеша поднимается с той стороны Вселенной, проступало недовольное лицо, размытое и очень знакомое. Лиз видела себя посреди озера, почему-то она была одна в лодке. Она была здесь и не раз, но тогда это была не лодка, а яхта, и на ней не было ни единого места, где можно было бы спрятаться и не столкнуться с отцом или надоедливым братом, следившим за ней, поджидавшим в темных углах, желая напугать.

«Вставай же! Ты же меня слышишь!» – возмущенно прошипела волна, и Лиз открыла глаза. Пелена рассеялась, над ней висела недовольная Ю-ли, уже выбравшаяся из спальника. Лиз улыбнулась, столько было тревоги и недовольства на лице Ю-ли. Девушка не умела сдерживать эмоции, и все, о чем она думает, можно было прочесть во взгляде, изгибе губ или по складкам морщин между бровями, когда Ю-ли сильно хмурилась.

Раздался требовательный стук. Лиз вспомнила, что так стучали весла в уключинах ее лодки. Если бы не тормошение, Лиз бы не проснулась, стук совершенно не волновал ее.

– Я думала, ты отключилась. Помнишь, Беджан предупреждал, что такое может произойти?

Лиз кивнула и села, по-детски растирая глаза кулаками. Она прекрасно выспалась и хотела есть. Стук повторился, и Лиз выбралась из спальника и на четвереньках пробралась к двери фургона. Она отодвинула засов, с удивлением осматривая этот доисторический замок. Она не помнила, чтобы закрывала дверь, она с трудом вспоминала, как выходила из следственного изолятора. В голове был густой туман, от которого мир слегка кружился, но боли не было.

– Переодевайтесь и наденьте браслеты! – без приветствий или объяснений скомандовал высокий худой мужчина, положив в фургон видавшую лучшую жизнь коробку.

Лиз выглянула, не решаясь выйти из фургона в желтоватый полумрак, за которым начиналась непроглядная тьма. Казалось, что они находятся в изолированном пространстве, вокруг которого бесконечность равнодушного космоса. Лиз часто видела подобные сны, когда она бродила по замкнутому пространству, из которого не было выхода потому, что за пределами ее сна ничего не было. И ощущение этого ничего или всепоглощающего ничто давило сильнее любого страха перед чудовищами, готовыми броситься из темноты, как в глупых фильмах и играх. Слева она разглядела силуэты станков, так напоминавших застывших в тяжком сне драконов или подземной нежити, рожденной воспаленным воображением и страхом человека перед непознанным подземным миром, ставшим для человека действительным и реальным.

– Где мы? – с интересом спросила Ю-ли, но наружу не выглянула, спрятавшись за спиной Лиз.

Лиз пожала плечами и принялась разбирать коробку. Внутри лежали четыре браслета с бирками «левая рука» и «правая нога», два потертых, но чистых полукомбинезона и куртка, пакет с простым белым бельем и рабочие ботинки.

– Я это не надену! – возмутилась Ю-ли. Лиз покачала головой и бросила ей пакет с бельем. – Мне не нравится.

Ю-ли хотела еще сказать, но Лиз приложила палец к губам и стала переодеваться. Ю-ли побурчала несколько минут и нехотя разделась. Переодеваться в фургоне было неудобно, Ю-ли постоянно смотрела в открытую дверь, боясь увидеть, что за ними подсматривают. Одевшись, они выбрались из фургона. Несмотря на грубость ткани и ужасный фасон, девушки почувствовали себя свободными, словно кто-то снял с них незримые цепи, отбросил в сторону гири тяжкого послушания, соответствия в высшем обществе. Правила, жесткие требования этикета и поведения до белой кости стирали личность, уравнивая первый круг со вторым и третьим, делая из человека жесткую функцию

– Тяжелые, – Ю-ли взвесила на ладони два браслета. – Интересно, они из какого века?

– Из прошлого, – хрипло ответил высокий мужчина, одетый в похожую робу, только еще более затертую, с черными масляными пятнами, выдержавшими десятки стирок. – Их наделали столько, что утилизировать дороже. Поэтому и используют до сих пор для зеков.

– А мы что, заключенные? – Ю-ли в ужасе округлила глаза, смотря то на мужчину, то на Лиз.

– С рождения, – хмыкнул мужчина. – Надевайте, я застегну, как положено. Не надо бояться – это ваш пропуск за четвертый круг.

Лиз протянула левую руку, и он ловко застегнул браслет. Холодный металл приятно обжег руку, браслет сжался до толщины руки и замер, уколов в конце небольшим разрядом. Мужчина застегнул браслет на ее ноге, второй удар током был более ощутимым.

– Если захотите вернуться, вас скрутит от боли. Но зачем вам в первый круг? – он хрипло рассмеялся, насмешливо глядя на сомневающуюся Ю-ли, вертевшую браслеты перед лицом.

– А когда мы его снимем?

– Не скоро. Как выберемся, они сами раскроются. А пока вы заключенные, самые свободные люди в нашей стране! – он потряс левой рукой, чтобы Ю-ли смогла лучше разглядеть его потертый браслет. – Ничего, скоро привыкнешь. Он прирастет к тебе, и ты про него забудешь.

Ю-ли фыркнула, но дала застегнуть браслеты. Она недовольно прошлась, они мешались, хотелось их снять, а внутри росла паника. Лиз увидела это в ее глазах и взяла за руку, сильно сжав пальцы. Ю-ли тихо вскрикнула, но вырываться не стала.

– А что там? – Ю-ли показала на темно-коричневый контейнер, уже проржавевший снаружи, из-за чего нельзя было понять, где его настоящий цвет, а где ржавчина. Контейнер был окружен массивной стальной решеткой, от которой неприятно сжимало сердце.

– Вы бы рядом не стояли. Магнитное поле сильное, для сердца вредно, – заметил мужчина, и девушки поспешно отошли. – Это операционная. Ее ни один сканер не видит.

– Как это?

– А вот так. Машины слепы, если знать. Для них это пустое место, незаполненное пространство.

Лиз показала на свой браслет и кивнула на контейнер. Ю-ли пожала плечами, не понимая, что хочет этим сказать Лиз.

– Ты немая что ли?

– У нее обет молчания, – пояснила Ю-ли.

– Хм, идеальная женщина, – усмехнулся мужчина, Лиз улыбнулась, а Ю-ли насупилась. – Браслет тоже делает вас невидимыми, такова система. Я думаю, что они специально оставили этот баг.

– Я ничего не поняла! – возмутилась Ю-ли.

Лиз рассмеялась. Ее забавлял этот мужчина с острым птичьим лицом, и Ю-ли, с вздернутым капризным носом. Ей стоило топнуть ножкой, но в громоздком ботинке это смотрится не так эффектно. Здесь можно было топать, бить, крушить и ломать что угодно, и все равно никто бы ничего не услышал. Лиз ощущала огромное пространство вокруг них, наполненное своей, иной жизнью, в которой человеку не было места. Она снова задумалась, где же может быть ее место, и должно ли оно быть?

Из раздумья ее вырвала Ю-ли, потащив в темный угол вслед за мужчиной. Во мраке Лиз с трудом разглядела металлический стол, на котором стояли кружки, термос и боксы с бутербродами. Мужчина скрылся, не желая мешать им есть.

Ожидание, невыносимое, давящее сердце и отстукивающее молотом в голове ритуальный танец. Ю-ли и Лиз сидели внутри фургона, прислушиваясь в каждому шороху. Фургон сейчас был самым понятным и безопасным местом, вокруг которого клубился черными валунами непроглядный мрак. Глаза привыкли к темноте, и можно было в отблесках дежурного освещения разглядеть вдали огромные молчаливые тени, сменявшие друг друга, как сменяют партнера в коллективном танце, чтобы в конце коды взяться за руки и стать нерушимым кольцом. Худой мужчина скрылся в этом мраке, Ю-ли пыталась позвать его, но голос распался на жалостливые созвучия, она всхлипнула и замолкла. Лиз чувствовала себя очень одинокой, и пускай это чувство было рождено защитной программой, вновь почувствовавшей силу и уверенность подавить ее волю, она не отгоняла от себя дурные мысли и не обращала внимания на гадкую дрожь во всем теле. Одиночество предстало перед ней во всем своем уродстве и великолепии, и где-то рядом, испугано выглядывая из-за угла, на нее смотрела свобода. Лиз вдруг нащупала в голове потайную дверь, какие бывают в сказках, скрытые в шкафу или в подвале, невидимые для большинства, которое и не желает о них знать. Она потянулась к круглой медной ручке, такая же была в том доме, где она провела детство с бабушкой Насрин. Лиз отчетливо увидела эту дверь, ощутила приятный холод от прикосновения к окислившемуся сплаву, светящемуся в лучах утреннего солнца темно-зеленым огнем. В доме бабушки Насрин всегда было солнечно и светло даже ночью, и как Лиз могла об этом забыть.

Она повернула ручку и открыла дверь. Поток холода бросился ей в лицо, заполняя все тело, сковывая в неподвижный кокон. Неизвестная сила звала ее к себе, и достаточно было сделать один шаг, чтобы она втянула Лиз к себе, но что-то мешало, толкало назад, било и ругалось, плакало и умоляло не делать этого.

Ю-ли не знала что делать. Она била Лиз по щекам, тут же гладила, орошая лицо крупными слезами. Лиз внезапно рухнула, будто бы кто-то одним хлестким ударом отправил ее в нокаут. Голова Лиз неестественно повернулась вправо, так, если бы удар шел слева, ноги сложились до хруста в коленях, а тело окоченело. Ю-ли стоило огромных трудов выпрямить ее ноги и уложить их на сложенный вчетверо спальник. Кровь медленно возвращалась к лицу, но Лиз не приходила в себя. Ю-ли эти короткие минуты обморока показались вечностью, к тому же она до безумия захотела в туалет, и давление разрывало девушку изнутри, доводя до приглушенного крика.

Вернулся худой мужчина, он услышал странные звуки и решил посмотреть. Поняв в чем дело, он залез внутрь и отодвинул Ю-ли. Девушку трясло, со лба капали крупные капли пота. Он с силой растирал ноги Лиз через ткань, потом принялся за руки.

– С тобой что? – не глядя на Ю-ли, спросил он.

– В туалет хочу, – прошептала она.

– А, я забыл про это. Обойди контейнер слева и иди вдоль стены. Там горит свет, не заблудишься.

– А как же Лиз? – испуганно спросила Ю-ли.

– Ты боишься? – он колко захихикал. – Не надо бояться, ничего я с ней не сделаю. Даже если бы захотел, то не смог бы

Ю-ли с недоверием посмотрела на него, мужчина краем глаза уловил ее взгляд и хмыкнул.

– Ты ничего не знаешь, странно, что вас не предупредили.

– О чем я должна знать? – строго спросила Ю-ли. Сейчас с ее лица почти смылись пороки перерождения, и она была очень красива. Мужчина с интересом посмотрел на нее и покачал головой, словно она была несмышленым ребенком.

– Заключенных выхолащивают. Мужчин в первую очередь. Один укол и все пропадает. Это поначалу обидно, зато потом чувствуешь такую свободу и ясность в голове. Правда кто-то может сдохнуть от токсина, но это тоже не так страшно, не самый плохой исход.

– А какой самый плохой?

– Увидишь. Тут, как говорили древние: «Лучше один раз увидеть, чем сто раз прочесть в коментах».

– Где прочесть? – Ю-ли недоуменно посмотрела на него, до конца не понимая смысл фразы.

– Не знаю, а разве это так уж важно? – Лиз медленно приоткрыла глаза и снова отключилась. Он потер ей виски и ощутимо похлопал по щекам.

– А с женщинами также?

– Да, но они никогда не умирают. Не знаю почему, видимо и так яда много внутри, пара грамм ничего не значат! – он рассмеялся своей шутке, а Ю-ли окончательно запуталась.

– Иди уже, а то обмочишься.

Ю-ли осторожно вылезла. Немного постояв, она пошла к контейнеру и резко взяла влево. Стена оказалась гораздо дальше, чем она думала, и света от контейнера уже почти не было видно. Идти пришлось долго, она побежала, всхлипывая, думая, что он ее обманул, пока не налетела на приоткрытую дверь, из которой с трудом пробивался тусклый свет. «И почему здесь все так темно?» – с раздражением думала Ю-ли, с брезгливостью входя в видавший лучшие годы туалет. Здесь не было грязно и слегка воняло, ее больше смущала неистребимая тысячелетняя разруха, никогда не покидавшая этой земли, как саркома, спящая до срока и незаметно пожирающая скелет общества изнутри. Надо об этом рассказать Беджану, без его рассказов и шуток про болезни общества она бы никогда не додумалась до этой мысли. Как многому он успел ее научить, не вбивая знания и не требуя, не угрожая, а просто рассказывая.