Мельница времени

– Ты – лук наизготовку! Остальные – за мной!

И они с удвоенной силой ринулись в направлении девочки.

Но не успели преследователи сделать и дюжины шагов, как сверху на них обрушился мощный вихревой поток, до краев наполненный пылью и мелкими острыми камешками. К тому же он был горячий, как в раскаленной парной. Песьеголовцев мигом сдуло вниз. Пока они ошарашенные от неожиданности отплевывались и протирали запорошенные глаза, откуда-то из-за Катиной спины раздался скрипучий, будто высушенный голос:

– Совсем страх потеряли, окаянные?! В чужих владениях промышлять вздумали?! Все, что в горах – мое! Ну-ка, марш отсюда, пока не изжарил!

Клык, едва шевеля трясущимися от страха губами, чуть слышно пролепетал:

– Бо-сор-кун …

И тут же, осмыслив сказанное, подскочил, как ужаленный, и опрометью ринулся к подножию, увлекая за собой остальных.

– Босоркун! Босоркун! Спасайся, кто может! – истошно вопил он.

От этих нестерпимых криков кони шарахнулись и помчались в степь, не дожидаясь седоков. За ними следом, ничем не уступая в скорости, неслись насмерть перепуганные Песьеголовцы.

Катя чуть втянула голову в плечи и сокрушенно подумала:

«Вот этого мне сейчас только не хватало! Что ж так не везет-то?!».

– Чего съежилась? Холодно, что ль? – с насмешкой спросил тот же голос.

Катя обернулась. Несколько выше на склоне стоял высокий и худой, как жердь, старик в выцветших дырявых одеждах. Тот, которого она уже видела перед побегом. Одно из длинных крыльев за его спиной было упруго расправлено. Наверное, именно им он и взмахнул, разом сдув Катиных преследователей. Другое же бессильно повисло и волочилось по земле. В его середине зияла воспаленная рана, оставленная стрелой Ягинь.

– Что молчишь? Тепла, спрашиваю, прибавить? – с легкой издевкой произнес он.

– Не надо, – отрицательно замотала головой девочка. – И без того жара несусветная.

– А что тогда надо? – снова последовал вопрос.

– Ничего не надо, – ответила Катя.

– Как это ничего? – удивился старик. – Всякому всегда что-нибудь да нужно. В этом и есть смысл жизни. А тут, на тебе, ничего. Совсем?

– Ну-у, не совсем, – протянула Катя. – Мне на площадку надо попасть, во-он на ту.

– А зачем?

– Ну, просто надо и все.

Босоркун нахмурился и недовольным тоном произнес:

– Ты давай не хитри, не увиливай. Без моего позволения вообще шагу не сделаешь. Ясно?

Девочка обескуражено молчала. Говорить или не говорить? Не сказать, никуда не пустит. Сказать, значит тайну раскрыть. А он вдруг возьмет и свредничает. Тогда еще хуже получится. Но делать нечего, она решила сказать. Была, не была!

– Мне там надо постоять немного, звуки послушать.

– Это, какие такие звуки? – подозрительно сощурился старик. – Здесь все звуки – мои. Что это ты взялась чужие звуки слушать?

«Вот ведь неугомонный какой, – сокрушенно подумала Катя. – Натерпелся, наверное, тут в одиночестве. Теперь вопросами замучает».

Но другого выхода не было: сказала «а», говори «б». И она пояснила:

– Мне журчание одно распознать нужно.

– Журчание?!! – Босоркун аж затрясся. – Воды?!!

И тут же ощерил длинные желтые зубы, как рвущийся с цепи пес.

– Я понял! – грозно прокричал он. – Тебя подослали, чтобы меня извести! Все, тебе конец!

– Да вы тут сговорились, что ли?! – выпалила в ответ девочка. – То Ягини, к которым в плен попала, шпионкой обозвали! Теперь вы еще!

– Ты у Ягинь в плену была?! – выпучил глаза старик. – Они тебе враги, что ли?!

– Ну, не друзья, во всяком случае, – хмуро произнесла Катя. – Муравьям меня хотели скормить.

– Это меняет дело, – несколько успокоившись, промолвил Босоркун. – Рассказывай.

«Правда, оказывается, что общая беда сплачивает», – хмыкнула про себя девочка.

И продолжила:

– Никакой водой, которую вы так боитесь, я вас изводить не собираюсь. Мне просто послушать надо и дальше идти. Только не спрашивайте, зачем. А то это до бесконечности длиться будет. Пожалуйста.

Босоркун молчал и подозрительно косился на Катю. Было видно, что его гложут какие-то сомнения. Наконец, он негромко пробормотал:

– Сама и впрямь не Ягиня. Значит, змеиного коварства у нее нет. Да и мала слишком, чтобы так хитрить изощренно. Что тогда?

– Это вы о чем? – искренне поинтересовалась девочка.

– О речах твоих прельстительных, – все еще с прищуром во взгляде сказал Босоркун. – Сколько на свете живу, никто уважительно на «вы» не называл, «пожалуйста» не говорил. Все только клянут.

– Ничего удивительного тут нет, – улыбнулась Катя. – Вы своим жаром дождевые тучи отгоняете, посевы губите. Вот и ругают. А мне вы пока ничего плохого не сделали. Даже наоборот, Песьеголовцев прогнали. За что же я вам грубить буду?

Старик задумчиво крякнул, бережно расправил раненое крыло и сел.

– У меня детство было очень тяжелое. Жили в нищете, впроголодь. Не только мы, все соседи. Выйдешь, бывало, из лачуги, под ложечкой страсть, как сосет. А глянешь вверх, птицы над головой парят. Сразу так хорошо становилось, даже про голод забывал. Вот и появилась у меня мечта заветная, летать научиться. Чтобы в поднебесье парить, людей радовать. Мечтал, мечтал, крылья и выросли. Когда о чем-то бескорыстно мечтаешь, то обязательно сбывается. Ах, с каким упоением я тогда летать начал! Но недолго. Однажды неожиданно туча грозовая налетела, крылья разом насквозь промочила. Будто кто-то нарочно ее наслал, чтобы мечту мою сгубить, других радовать. Ну, и низвергся. Вот здесь как раз, в горах этих. Сколько весь переломанный пролежал, даже не помню. Без пищи, без воды. Аж высох. Но ничего, выжил. Так тут и остался. Только вот страх жуткий перед водой, дождем превозмочь не смог. До сих пор внутри холодеет от одной мысли о влаге. Поэтому сейчас, лишь кости ломить начинает, знаю, дождь надвигается. Срываюсь с места и мчусь его прочь отгонять. А люди не понимают, что лишь себя уберечь стараюсь. Гадости выкрикивают, камнями, палками кидают, всякие ужасы про меня рассказывают. Вот эти, так вообще додумались, стрелой угодили. Болит страшно. Теперь, думаю, летать больше не смогу, потому что рана не заживает, только хуже становится.

Катя подошла и внимательно осмотрела поврежденное место. Оно было сильно воспалено, от осевшей на нем пыли по краям начало выступать нагноение. Хорошо, что кость была не задета, только мягкие ткани.

– Вам бы рану обработать надо, – со знанием дела сказала девочка. – А потом чем-нибудь прикрыть, чтобы грязь не попадала. Все и пройдет.

– Обработать, это как? – не понял старик.

– Водой чистой, по крайней мере, промыть. Перекиси водорода и стрептоцида у вас, думаю, не найдется.

– Во-до-ой?! – затрясся побледневший Босоркун.

– Да не дрожите вы так, – успокаивающе произнесла Катя. – Как ребенок, честное слово. В детстве, вон, и умывались, и в реке плескались, ничего же страшного не произошло. Даже крылья потом выросли. Вода-то у вас где-нибудь здесь есть?

При упоминании о воде старик снова задрожал, а его учащенное дыхание стало вырываться с шумом. Однако желание излечить крыло было, наверное, сильнее страха, потому что, наконец, он еле слышно прошептал:

– Вот тут в расселинке ключ опять кипеть начал. Они здесь то и дело пробиваются. Раньше пролетишь, обдашь жаром, они вмиг испаряются. А сейчас никак подобраться не могу, щель узкая очень, крыльями не втискиваюсь. Пойди, глянь.

Катя отошла в указанном направлении и невдалеке между двумя отвесными стенами, действительно, обнаружила источник. Он был маленький, совсем еще молоденький, но своими упругими струйками уже пытался клокотать, как настоящий вошедший в силу родник. Кое-как протиснувшись внутрь, девочка погрузила руки в холодную воду, зачерпнула и двинулась обратно. Но как она ни старалась сжимать ладошки, по ее возвращению вода вытекла вся без остатка. Набравшись терпения, она вернулась и предприняла вторую попытку. Затем третью. Результат был тот же.

– Слушайте, – обратилась она к старику, – может, вы все-таки сюда подойдете? А то мы так до скончания века не управимся.

Тот сгорбился от напряжения и, пятясь задом, мелкими шажками двинулся к щели, где и уселся, напоминая взъерошенного воробья. Назад старался не смотреть. Катя начала аккуратно кропить водой рану. То ли влага из подземных глубин и впрямь была чудодейственная, то ли по какой другой причине, но только она с легким шипением зашлась нарзанной пеной и принялась промывать саднящее отверстие.

Девочка проворно развернулась и снова побежала к источнику. С каждым разом рана все больше бледнела и затягивалась.

– Ты долго еще там бегать будешь?! – в отчаянии выкрикнул Босоркун. – Хватит томить! Начинай уже! Сил больше нет ждать!

Катя весело рассмеялась:

– Да я уже все закончила!

– Как это?! – вытаращил глаза старик.

– А вот сами убедитесь! – радостно сказала девочка.

Босоркун стал медленно поворачивать голову, будто боялся увидеть за спиной нечто ужасное. Когда его взгляд упал на распростертое поврежденное крыло, мышцы невольно сократились, и оно плавно поднялось вверх.

– Не болит! – выпалил старик.

Он повел им еще раз и еще. Крыло послушно двигалось, полностью повинуясь его воле.

– Не болит!!! – закричал Босоркун, что было сил.

Эхо с готовностью подхватило этот полный восторга вопль. Оно заметалось между склонами, радостно стучась в каждый и не пропуская ни единого. Пусть знают все: больше не болит!

– Уф! – испустил старик вздох облегчения. – Вот уж не думал, что так обернется!

И взглянул на Катю повеселевшими глазами.

– Проси, что хочешь!

– Да я уже просила, – ответила та. – Мне бы журчание послушать. Вон оттуда, – и указала на выступ.

– Там ты только половину звуков услышишь, – покачал головой Босоркун. – А другую горы скрывают. Давай вот как сделаем. Садись ко мне на закорки. Я взлечу и застыну в плавном парении, чтобы взмахи крыльев не мешали. А ты и послушаешь.

– Давайте! – обрадовалась девочка.

Она взобралась и крепко обхватила старика за шею. Его спина была костлявая и узкая, точно на метле сидишь. Того и гляди переломится. Но впечатление о ее крепости оказалось обманчивым. Босоркун сделал несколько мощных прыжков в сторону обрыва, оттолкнулся от края, расправил крылья, и они полетели. В момент отрыва у Кати даже дух перехватило, боялась, вдруг поврежденное крыло слушаться не будет! Но нет, ничего. Старик уверенно набирал высоту, пока, наконец, не замер. Под ними открылся необъятный простор. Верхового ветра не было, поэтому казалось, что они зависли в одной точке. Царящие вокруг воздушные потоки текли медленно и бесшумно. Так что ничего не мешало девочке вслушиваться. Босоркун неспешно поворачивался из стороны в сторону, давая возможность уловить все восходящие с земли звуки. Их было множество. И птичье пение, и шелест листвы, и шепот трав. Даже муравьиная поступь и та долетала. Только нужного все не было и не было. Катя уже, было, совсем отчаялась и хотела прекратить эту бесполезную затею, как … донеслось! Негромко и чуть уловимо, но донеслось. Из-за леса, что простирался впереди справа. Сомнений не было. Звучало то же переливчатое журчание, которое она слышала прежде.

– Вон там! – крикнула девочка и указала рукой.

– Запомни направление! – ответил старик и начал снижаться.

Когда спустились, Катя растерянно спросила:

– Ой, а разве вы меня через лес не перенесете?

Босоркун смутился, потом вздохнул и сказал:

– Честно сказать, боюсь. Вдруг засушливые вихри из меня опять ненароком выплеснутся. Неладно будет, если лес погублю. Я теперь твердо решил, ничего больше палить не буду, просто так летать стану. Только время нужно, чтобы к этому привыкнуть и жар внутри себя окончательно усмирить. Так что не взыщи.

– Да нет, не переживайте! – воскликнула девочка. – Это вы славно придумали! А дождь и в пещере переждать можно и не отгонять его. Вы когда обвыкнете, к людям возвращайтесь. Пусть, глядя на вас, они верят, что любая мечта осуществима. Что даже те, кого изо всех сил пытаются заставить ползать, взлететь могут. Это сил им прибавит и радости.

Старик смотрел на нее потеплевшим взором и согласно кивал. А потом промолвил:

– Ты через лес без опаски иди. Он тихий. Я в нем хищников ни разу не видел.

Катя поблагодарила, развернулась и двинулась вперед. Босоркун, не торопясь улетать, стоял и прощально махал ей вслед.

Глава IV

Опустевший лес, одинокая избушка и путеводный клубок

Остаток пути по полю от того места, где они расстались со стариком девочка преодолела довольно скоро. Еще несколько шагов, и она вошла в лес. Был он самый обыкновенный: ни редкий и ни густой. Где-то листва укрывала землю прозрачной тенью, где-то в разрывах пробивался щедрый солнечный свет. Нетолстые стволы росших там и сям деревьев позволяли просматривать окружающее пространство далеко вперед. Поэтому идти было не страшно. Да и не трудно: невысокий травяной ковер стелился ровно во все стороны без рытвин, ухабов и оврагов. Даже валежины поперек пути не попадались. Шагать по такому лесу было сплошное удовольствие.

Катя шла, машинально поглядывала под ноги, вправо, влево и думала лишь об одном. О том, как еще до заката минует лес и выйдет к долгожданной реке. Потом поднимется вверх по течению и все.

Через некоторое время она почувствовала, что проголодалась.

«Та-ак, – прикинула девочка, – ну и чем здесь можно подкрепиться?».

Она остановилась и принялась осматриваться. Вот кустики земляники, вон – костяника. Чуть дальше – заросли ежевики и лесной малины. Только … почему-то голые, без ягод! Даже ни одной невызревшей видно не было.

«Это кто же все обчистил-то?! – удивилась Катя. – Ничего не вытоптано, следов – никаких. Птицы, что ли?».

И только сейчас до нее дошло, что вокруг стоит полная тишина. Если бы не дневной свет, можно было сказать, что она, эта тишина, абсолютно мертвая. Какая-то настораживающая даже. На всем протяжении пути ни одна птица не прощебетала, не вспорхнула крыльями. Да и веселая суета, привычная для лесной жизни полностью отсутствовала. Ни бабочки в догонялки не играли, ни стрекозы прозрачными крылышками не перемигивались. А про пчел и шмелей с их мелодичным гулом вообще говорить не приходилось: будто и не было их никогда на белом свете. Даже паутина, которая в обычном лесу попадается сплошь и рядом, нигде не встретилась. Значит, ловить ею было некого – кругом ни мошек, ни комаров, ни мух.

Вдруг у самых ее ног резко качнулась высокая травинка. В окружающей замершей тиши это было так неожиданно, что Катя ойкнула и отпрянула назад. На зеленом кончике покачивался маленький кузнечик. Он так растерянно пучил глаза и шевелил усиками, будто был не в состоянии понять, куда направляться дальше. Следом произошло совсем уж невероятное. Вместо того чтобы, как водится, перелететь, он ползком стал пятиться вниз. А достигнув земли, крадучись, то и дело, прячась за стебельками, поспешил в ту сторону, откуда только что пришла девочка, к лесной опушке. Затем вздрогнул и, словно загипнотизированный, понуро поплелся в противоположную.

«Как-то это не очень хорошо становится, – зябко поежилась Катя. – Ягоды не растут, птицы не поют, кузнечики ошарашено бродят. И что теперь делать?».

Действительно, что? Возвращаться и лес стороной обходить – зряшное дело, времени уйдет уйма. А прямо идти боязно. Неужели Босоркун обманул? Да нет, не похоже. Он с высоты крупных зверей не увидел, об этом и сказал. А на такую мелочь, как жучки и паучки в своих вихревых потоках и вовсе внимания не обратил.

Сколько бы она еще стояла и продолжала пребывать в сомнениях, неизвестно. Но только четко впереди вдруг раздался переливчатый звук, напоминающий знакомое журчание. Вроде и не совсем то, которое слышалось раньше, но очень похожее. Может, толща деревьев его немного исказила? Но не проверить было нельзя, и девочка решительно двинулась дальше.

Чем больше она углублялась в лес, тем сильнее становилось чувство, что за ней кто-то наблюдает. Пристально и неотвратимо. Некто невидимый и могущественный. Как показалось, в окружающем воздухе даже некая вибрация, передающая его настроение, возникла. Озлобленность, не озлобленность. Ненависть, не ненависть. Скорее, раздражение, которое неуклонно росло по мере ее продвижения вперед. Ощущение было абсолютно неприятное. Но Катя, мужественно сжав зубы, продолжала идти.

Неожиданно путь ей перегородило огромное поваленное дерево. Девочка невольно насторожилась. Оно было первое за все это время! Толстый ствол был покрыт обильными наплывами мхов и лишайников. А на месте излома у корня он выглядел трухлявым, как старая ноздреватая губка. Обойти же его было совершенно невозможно. Лишь только Катя попыталась сделать шаг в сторону, как по краям валежины тут же начал возникать колючий непроходимый кустарник. Ничего другого не оставалось. Она вздохнула и стала перелезать.

Фу! Ладони и нижняя часть брюк моментально намокли от выступившей из мха обильной мутной влаги. Перебравшись на другую сторону девочка, брезгливо морщась, наклонилась и принялась отряхивать колени. Но когда разогнулась, оцепенела. Кругом начала растекаться хмурая мгла, стремительно поглощая и обесцвечивая залитый солнцем пейзаж. Не кромешная тьма, а именно мгла: серая, мрачная, невыразительная, безразличная ко всему и вся. Как тогда в подземных владениях Ящера. Катя обернулась. По ту сторону ствола все было по-прежнему.

«Э-э, нет, так дело не пойдет», – подумала она и собралась вернуться.

Но не тут-то было! Какая-то неодолимая сила потянула девочку назад. Противиться ей не было никакой возможности. Она, сминая и грабастая, требовательно влекла к себе. Отчаянно сопротивляясь, упираясь и негодуя, Катя невольно двинулась вглубь мглы. Под ногами отчаянно хлюпало – везде расстилалась заболоченная почва в изобилии корявых кочек. Из нее кое-где торчали жиденькие стволики с реденькими, лишенными листвы ветками. Что находилось над всем этим, представить было трудно: над прогалиной, где она оказалась, царила та же тоскливая хмарь. По мере продвижения из ее обрывков, как из клочьев тумана, стал проступать деревянный дом. Нет, скорее – изба. Хотя, если уж совсем точно, избушка.

Вся она была какая-то несусветно перекошенная, будто ее несколько раз роняли с высоты. Стены, казалось, давно забыли, как выглядит прямой угол, под которым они должны находиться по отношению друг к другу. Составляющие их бревна местами подгнили и разъехались настолько, что в щели между ними можно было без труда просунуть руку. Замшелая крыша съехала на один бок, как залихватски заломленная шапка. С одной из стен на Катю подслеповато и недружелюбно щурилось крохотное оконце. Находящаяся, по всей видимости, на противоположной стороне дверь, несмотря на полное безветрие то открывалась, то закрывалась, издавая противный, схожий с зубной болью, скрежет, отчего на сердце становилось еще гаже и тоскливее.

Избушка располагалась на невысоком столбе, похожем на лишенный коры ствол дерева. Таком же гладком и белесом. Хотя своей фактурой он чем-то напоминал и кость.

«Ну, это вообще уже!», – содрогнулась девочка.

И принялась шарить глазами по сторонам, точно пыталась углядеть тын с нанизанными на него черепами. Точь-в-точь, как на иллюстрациях Ивана Билибина. Но к своей радости такового не обнаружила. В это время избушка заколыхалась и натужно повернулась оконцем в сторону леса, а дверью – к девочке. Та в очередной раз издала душераздирающий скрип и распахнулась. Вслед за этим изнутри раздался низкий голос, тяжестью своего звучания напоминающий гудение пароходной трубы:

– Что стоишь, как стоеросовая?! Входи, коли пришла! И дверь прикрой! Сыростью тянет!

Было невозможно предположить, кому он принадлежал. Но в нем сквозило крайнее раздражение, это – точно.

Из дверного проема выскользнула корявая лесенка и нижним концом с размаху ткнулась во влажную землю, подняв фонтанчик брызг. При этом девочке показалось, что ее вытолкнула черная, как смоль, кошачья лапа.

«Кто же там обитает-то?», – задалась вопросом Катя.

Фраза еще не закончилась, как девочку мощно повлекло внутрь. Не успела она опомниться, как оказалась в жилище. Сила была так велика, что ей едва удалось сохранить равновесие и не упасть на порядком замусоренный и давно не мытый пол. Около одной из стен в полумраке угадывался колченогий табурет и ветхий стол, заваленный каким-то хламом. Вдоль другой располагались широкие полати. Ближним краем они примыкали к находящейся непосредственно у входа выгородке, напоминающей шкафчик с дверкой, голбцу. На самих же полатях полулежало нечто.

Прежде всего, в глаза бросалось тело, занимавшее добрую половину пространства. Порядком иссохшее от старости, со скрюченной временем спиной, но когда-то, безусловно, могучее. Кость – широкая, плечи – мощные. Его укрывали многочисленные ниспадающие складки какой-то ветоши. Над телом царила непомерно большая голова, увенчанная несуразным конусообразным убором, похожим на шлем. Он пестрел рыжими пятнами то ли проросших лишайников, то ли ржавчины. На изборожденном глубокими морщинами лице выделялся огромный загнутый к низу нос, доходивший почти до раздвоенного подбородка, и выпученные из-под косматых бровей глаза с вертикальными зрачками. Они буравили острым взглядом, недобро с тщанием прощупывали и пронизывали насквозь.

Наконец, ввалившийся кривой рот разверзся и обнажил чудовищные клыки. Вокруг снова раздраженно загудело:

– Ты чего здесь шляешься, от дел отвлекаешь?! Жить надоело?! Другой дороги, что ли нет? – и окатило смрадным дыханием.

Девочка съежилась, пожала плечами и отрицательно замотала головой: нет, мол. По правде говоря, от этого взгляда, нервозного гула и напора ей стало совсем не по себе.

– Хватит мне тут в молчанку играть! – опять завопило с полатей. – Рассказывай!

«Ага, – стараясь справиться с охватившим ее беспокойством, подумала Катя, – сейчас расскажешь, вообще отсюда не выберешься и никуда не попадешь».

Желая потянуть время, она собралась с духом и робко промолвила:

– Вообще-то по обычаю надо сначала накормить, напоить, спать уложить, а потом уж и с расспросами подступаться.

Брови существа моментально сошлись на переносице, а глаза угрожающе сузились.

– Ишь, ты! – зарокотало оно. – Указывать мне тут вздумала! Да знаешь, что я с тобой за это сделаю?! – и начало приподниматься.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.