Мельница времени

«Да что же это такое?! – мысленно возмутилась девочка. – Хоть и темно, но утро же! А эти разбегались, будто сейчас самая полночь! Хорошо, что бабушка за водой в другую сторону пошла».

В этот момент за ее спиной раздалось что-то очень напоминающее капель. Только какую-то обеспокоенную. Или встревоженную. Катя обернулась и посмотрела на потолок. Несмотря на неяркое освещение, проникающее из кухни, его поверхность была хорошо различима: совершенно чистая, без потеков. Да и откуда им взяться-то. Не разгар же весны, да и не ливень летний, чтобы через крышу, если бы она дырявой была протечь. Девочка перевела взгляд на часы. Казалось, звуки доносились именно оттуда. Она подошла к ним, задержала дыхание и замерла. И тут возникло … едва уловимое журчание!

«Быть не может! – внутренне запротестовала Катя. – Едва успела притчу услышать, как уже чудиться начало! Будто я избранная какая!».

Из короба, от задней его стенки сквозь застекленную дверцу забрезжило светом небольшое пятнышко. Настороженно оглядевшись по сторонам, девочка потянула массивную раму часов и нерешительно заглянула внутрь. В лицо тут же пахнуло луговыми травами, щедро прогретыми солнечным теплом и обласканными птичьим щебетанием. Все это втекало через отверстие в задней стенке, которое обычно оставляет в доске вывалившийся сучок. Снедаемая любопытством, Катя сделала шаг вперед и припала к нему глазом.

Ее восхищенному взору предстал, пронизанный яркими лучами, летний день. В бездонной голубизне неба легкими клочками ваты застыли редкие облачка. Под ними необъятной ширью стелился бескрайний луг. Теплый ветерок нежно колыхал пышное разнотравье, которое расходилось волнами до самого горизонта. Девочка повернула голову и постаралась заглянуть влево. Там вдалеке в вибрирующих струях воздуха подрагивали и перетекали едва уловимые очертания лесков и рощиц. Справа виднелся ровный ряд ветел, по которым можно было угадать русло неширокой реки. Стараясь рассмотреть, как можно больше, Катя плотнее прижалась к отверстию. Это помогло. Обзор существенно расширился, словно края дырочки подались в стороны. Даже будто пропали совсем. Не успела она опомниться, как …обнаружила себя среди этого всеобщего благоухания!

Девочка вздрогнула и в замешательстве оглянулась назад. За ее спиной непоколебимо высилась обратная сторона задней стенки часов с отверстием-глазком в центре. Это несколько успокоило. Если она только что вышла оттуда, то сможет так же беспрепятственно и вернуться. Чуть впереди на поверхности, вросшего в землю, валуна заманчиво переливалось нечто подобное червонному золоту.

«Сейчас только пару шажков сделаю, разгляжу, что это и сразу обратно», – мысленно уговаривала себя девочка.

Когда она приблизилась, сверкающий предмет шевельнулся, скользнул в траву по другую сторону камня и там затаился.

«Ящерка что ли такая необычная? Никогда подобных не видела!» – размышляла Катя, на цыпочках огибая валун.

Только она обошла его, как продолговатое существо, проворно перебирая лапками, прошмыгнуло дальше и снова затихло. Соблазн последовать за ним был очень велик, уж больно невиданной была у него расцветка. Рассмотреть бы, понять, кто это. Девочка опять обернулась. Короб часов оставался на месте. Полагая, что он никуда не денется, она двинулась дальше. Золотистая полоска, подпустив ее ближе, тут же сорвалась с места.

«Все, хватит! – решила для себя Катя. – Эти прятки бесконечно могут длиться! Ему делать нечего, вот оно и бегает! А мне домой пора!».

Она развернулась и зашагала, было, обратно, как за ее спиной послышался глухой негромкий свист. Будто некто, его издавший, настойчиво позвал за собой.

«А я, кажется, знаю, кто так свистит, – подумала девочка. – Тритоны. Они еще скрипеть и пищать умеют».

И действительно недалеко от нее из травы показалась спинка с пышным гребнем. И он, и тельце земноводного сверкало на солнце чистым золотом, а еще отблескивало переливчатыми, словно алмазными, искорками. Катя обомлела. Перед ней застыл настоящий золотой тритон! Обычно-то они темно-коричневыми бывают. Затем, будто стесняясь, медленно поднялась голова и уставилась на девочку преисполненным мольбой взглядом.

Катя вздохнула, всплеснула руками и промолвила:

– Тебе-то что от меня нужно? Мне уже дома пора быть. Бабушка вот-вот с непочатой водой вернется, время праздничный пирог замешивать.

Тритон жалобно пискнул и устремился в сторону ветел.

«Эх, была, не была! – мысленно махнула рукой девочка. – Тут недалеко. Мигом туда, обратно обернусь. Может, и впрямь, ему помощь нужна?».

И побежала следом.

Деревья приблизились так стремительно, точно сами с нетерпением ждали, чтобы броситься навстречу. Стволы, покрытые темно-серой с продольными глубокими трещинами корой, были мощные, кряжистые, толщиной в метр и более. Пышные кроны серебрились узкой листвой, унизанной желтыми соцветиями, собранными в длинные сережки. Вокруг них с радостным трудолюбивым гудением роились пчелы.

За ветлами проступило русло реки. Плотное песчаное дно с разбросанными кое-где гладкими камнями виднелось так хорошо, будто над ним текла не вода, а кристально чистый воздух. Катя всмотрелась внимательнее и ахнула. Между берегами действительно что-то струилось. Даже издавало журчание сродни тому, которое звучало в комнате. Но это была не вода. Девочка невольно проследовала взглядом за течением. Оно плавным изгибом подходило к часовому коробу и там … пропадало!

В этот момент тритон оттолкнулся от берега и, высоко взлетев – что обычные тритоны никак не делают, – с шумом плюхнулся в середину потока. Поднятый им сноп брызг был так велик, точно в реку низвергли неимоверных размеров глыбу. Только брызги те были необычными. Они переливались всеми цветами радуги и окутывали все окрест прозрачным туманом. Сквозь него стал угадываться мужской силуэт в светлых ниспадающих одеяниях, который возник как раз в том месте, куда нырнул тритон. Фигура, устремляясь в небеса, поднималась все выше и выше. Последними в радужных капельках проступили сафьяновые сапоги, изукрашенные золотыми нитями из солнечных лучей и серебряными строчками из лунного сияния. Каблуки сапог были подбиты алмазными подковками звездной россыпи. Лишь только они исчезли в вышине, туман рассеялся.

Перед Катей неспешными водами текла невеликих размеров речушка, каких в наших краях тысячи. Вдоль берегов, хоронясь от солнечного зноя в тени раскидистых ив в набегающих струях упруго колыхались желтые кубышки кувшинок и стебли остролиста. Невдалеке русло делало плавный изгиб и уходило за горизонт. Короба часов … будто и в помине не было! От неожиданности начала кружиться голова, в висках громко застучали встревоженные пульсы. А …, а …, а как же теперь домой возвратиться?!

В этот момент из облаков высунулся огромный загнутый клюв, который, распахнувшись, подобно грому торжественно пророкотал:

– Совет избрал тебя! Ты – единственная, кто способен сердцем чуять то главное, что недоступно другим! Только запомни накрепко: лишь достигнешь Истока, обязательно к нему прикоснись!

После чего он сразу же растворился в небесной синеве.

– Ну, дают! – пробормотала девочка. – Хоть стой, хоть падай! Просто попросить нельзя было? Объяснить сначала, что, к чему? Вот пойду я вверх по течению. И прямо до Истока дойду? Уж больно просто получится. Наверняка не так. Или, например, доберусь до него, прикоснусь. Дальше-то, что делать? Как оберегать? Раньше хоть с кем-то вместе была. Посоветоваться могла, на помощь рассчитывать. А тут, словом перемолвиться не с кем.

Она обернулась в одну сторону, в другую, будто ожидала, что сейчас кто-то нужный как раз и явится. Но кругом лишь расстилался все тот же бескрайний луг. Да ветлы так же шелестели листвой. И та же речушка тихо катила свои воды.

Катя еще немного постояла, потом вздохнула и двинулась вдоль берега.

«Интересно, сколько идти придется? – мысленно размышляла она. – Вот Коломенка наша поуже этой речки будет, а тянется пятьдесят один километр. А Осетр – аж двести двадцать восемь!».

Да, перспектива тащиться в такую даль была абсолютно безрадостной. Знакомых крылатых существ: Халы и Семаргла, которые могли доставить ее к нужному месту, – рядом не было. Сколько же тогда времени на путь потребуется? И это притом, что в дороге ничего непредвиденного не произойдет. А если отклоняться придется, вообще ужас!

Так прошло какое-то время. Вокруг все было по-прежнему, ничего не менялось. Казалось, даже солнце застыло на месте, особо не торопясь пройти свой дневной путь и отправиться на покой.

«Эх, – подумала девочка, – встретить бы кого, расспросить. Далеко ли речка тянется, сильно ли петляет, нельзя ли путь сократить, где-то вброд перебраться?».

Будто в ответ мыслям вдали у самой линии горизонта возникло пыльное облачко. Оно перемещалось поперек ее движения и неуклонно приближалось. Постепенно в замершем, разомлевшем от тепла воздухе с той стороны стал доноситься топот копыт. К берегу на рысях шла группа верховых. Еще издалека были хорошо видны мохнатые меховые шапки, которые, несмотря на жару, венчали головы всадников. Кони под наездниками были необычными, под стать шапкам: густо заросшие взлохмаченной, будто волчьей или собачьей шерстью.

«Нет, – заключила про себя Катя, – у этих лучше не спрашивать. Странные какие-то. Да и по-нашему могут не понимать».

И она почла за благо спрятаться за стволом одной из ив.

Размеренная дробь рыси становилась все ближе. Через некоторое время она поравнялась с тем местом, где затаилась девочка, а потом начала удаляться. Посчитав, что звуки оттекли на достаточное расстояние, и она теперь находится за спиной всадников, девочка поднялась и вышла из укрытия. Лучше бы она выждала еще немного!

В нескольких шагах от нее на замершем, как изваяние, коне сидел наездник. Он крутил носом из стороны в сторону и жадно принюхивался. Голова у него была … песья! Вот что она издалека приняла за шапку!

Не успела девочка до конца осознать происходящее, как всадник резко пришпорил коня. Тот стремительно скакнул по направлению к ней, и через миг ее железной хваткой подхватила мощная рука. В мгновение ока все тело опутала прочная веревка из конского волоса. Водрузив добычу перед собой поперек лошадиной холки, наездник с победными, похожими на лай гортанными криками бросился догонять остальных.

– Усоньша, Усоньша! Я изловил молодую Усоньшу! – во все горло вопил он.

Соплеменники, не сбавляя скорости, оборачивались, скалили свои песьи морды и приветствовали его громкими радостными возгласами.

«Чего так вопят-то?! – морщась от тряски, думала Катя. – Сладили с одной беззащитной девчонкой, а гордятся, будто целое вражеское войско разбили. Да, еще словом каким-то непонятным обозвали».

Неизвестно, сколько бы продолжалось всеобщее ликование, если бы скакавший во главе здоровенный детина сурово не рявкнул:

– Ну-ка молчать! Беду накликать хотите?! До привала – ни звука!

И настороженно повел глазами по сторонам. Все разом стихли. Даже копыта коней, как показалось, стали стучать мягче и приглушеннее. Когорта свернула и стала удаляться от русла. За время пути они еще несколько раз меняли направление, следуя ведомыми только им тропами. Девочка уже давно перестала понимать, где осталась река и склонившиеся над ней ветлы.

Так безостановочно скакали до вечера. Когда от солнца над поверхностью земли осталась лишь тонкая багряная полоска, старший вскинул руку и махнул ею в сторону. Остальные с готовностью последовали, куда было указано. Вскоре по тому, как кони начали притормаживать передними ногами, Катя поняла, что начался пологий спуск.

Наконец, они достигли дна небольшой балки, густо заросшей кустарником и молодыми деревцами. Спешившись, все шестеро уселись в кружок, достали дорожные сумки и принялись их развязывать, готовясь к вечерней трапезе. Пальцы, которыми они ловко распутывали ременные петли, были, как у людей. Да и все остальное тоже. Короткие походные кафтаны, широкие, заправленные в сапоги порты, оружие. Лишь головы с приоткрытыми пастями, слегка высунутыми языками и учащенным, как у собак, дыханием говорили о не вполне человеческой природе этих существ.

Пленивший девочку воин подгреб ближе к себе сухой мох и тонкие веточки. В его руках появились два продолговатых камня, которыми он резко ударил друг о друга. Наверное, хотел высечь искру и запалить костер.

– Огонь не разводить! – тут же прорычал главный. – Есть холодным!

Тот, кому был адресован этот окрик, нахмурился, опустил голову и что-то недовольно пробурчал. Вожак измерил его суровым взглядом, ощерился и хрипло пролаял:

– Ты, Клык, норов-то поубавь, целее будешь! Пока здесь командую я! Иль силой со мной помериться хочешь?!

Клык понурился еще больше, но ничего не ответил. Однако его крепко сжатые челюсти красноречиво говорили о том, что терпит уничижительные слова из последних сил.

– Охолонись, говорю! – продолжил старший. – Давно вижу, на мое место метишь. Может, и настанет такое время. А пока рано. Молод еще и неопытен. Ты сначала не только в вылазках, в боях себя прояви. Узнай, как вражьи стрелы да сабли над головой свищут, как недруги под твоими ударами валятся. Когда боевыми шрамами себя украсишь, как я, тогда и претендуй. А беззащитную Змейку пленить – не велика важность!

Тут он перевел взгляд на лежащую невдалеке девочку и добавил:

– Тихая, какая попалась. Не шипит, ядом не плюется. Ты ей поесть дай. А то до дома не довезем. Обидно будет без благодарности князя остаться. Он потом за нее от Усоньшей выкуп богатый получит. И тебе зачтется. Глядишь, быстрее в начальники выбьешься, – и негромко с издевкой хохотнул.

Молодой воин извлек что-то из сумки, с усилием надорвал или отделил, поднялся и подошел к Кате. Распутав ей руки, он оставил перед ней небольшой кусок мяса. Видя, что явной враждебности к ней не испытывают, девочка, было, открыла рот, чтобы объясниться. Но не тут-то было. Ее сразу же прервал суровый окрик:

– Молчать! Сказки будешь рассказывать в княжеском тереме! До того – ни слова, если жить хочешь!

Он вернулся к соплеменникам и хмыкнул:

– Ишь, ты! Маленькая, а туда же! Только волю дай, тут же зубы заговорит! Наврет с три короба, чтобы разжалобить и улизнуть потом! Ух, и хитрющая у них порода!

Катя абсолютно ничего не понимала. Но было необыкновенно обидно. Тем более что не дали никакой возможности вступить в разумный разговор. Поэтому она решила в знак молчаливого протеста к ужину не притрагиваться. Пусть знают наших! Но приготовленное к походу копченое на пряных травах мясо пахло так зазывно, что пальцы сами собой стали отделять от него тоненькие волокна и отправлять в рот. Тот же вместо того, чтобы гордо стиснуть зубы, слабовольно допускал в себя все, что ни предлагали руки.

Воины тоже принялись трапезничать. Девочка вскинула глаза и обомлела. В руках у них были кости с остатками мяса, которые они глодали и грызли, урча от удовольствия.

«Хорошо, что не сырятину едят, – подумала она. – Хотя в походе ее на солнце не сохранишь, стухнет, – и перевела взгляд на схожих с лохматыми псами коней. – Эти-то чудища, чем кормиться будут?».

К ее облегчению те, как и надлежит лошадям, мирно щипали траву.

Насытившись, вожак распорядился:

– Всем отдыхать! Сторожить в очередь, меняться каждый час! В дозоре не дремать! Слушать, чуять и смотреть в оба!

Определив порядок, кто за кем, он первым заступил на охрану. Остальные повалились спать.

Глава II

Разгневанные воительницы, неожиданный побег и песнь жаворонка

Стояла теплая летняя ночь. Воздух был наполнен запахами трав и негромкими звуками, которые обычно сопровождают ночную жизнь. То кто-то травой едва слышно прошуршит, то прошелестит невидимыми крыльями. Подросший до половины луны месяц освещал все окружающее ровным серебристым сиянием. Девочка спала тревожно, то и дело, приоткрывая веки. Наверное, сказалось все вместе: и потрясение от пленения, и утомительная дорога на загривке коня, и стягивающие тело путы.

Ближе к утру в том месте, где расположились воины, стал собираться туман. Достигнув середины усеявших дно нечастых кустарников, он потек в обе стороны по руслу балки. Постепенно расширяя свои владения, неспешно проглатывал деревце за деревцем, поросль за порослью.

Катя пробудилась в очередной раз и глянула по сторонам. Невдалеке стоял заступивший в охранение Клык. Он обхватил уткнутое древком в землю копье. Голова его была опущена и упиралась подбородком в грудь. Было видно, что воин находился в глубокой дреме. Да, не всякому по силам одолеть такого изощренного противника, как сладкий предутренний сон. Не каждый бывалый рубака с этим справится. Что уж о молодом-то говорить!

Вдруг в шаге от девочки из тумана по пояс бесшумно вынырнул женский силуэт в боевом облачении. Голову венчал небольшой легкий шлем мисюрка. Тело закрывала набранная из мелких колец темного металла кольчуга, отливавшая в свете луны, как змеиная кожа. Воительница бросила взгляд на Катю и приложила палец к губам: молчи, мол. Затем пригнулась, прячась за пеленой, и буквально через миг возникла в другом месте. Было впечатление, что она не перебежала, а стремительно и бесшумно скользнула. Внимательно обозрев спящих воинов, она издала легкий короткий свист, напоминающий шипение. В ответ на него с другой стороны замаячила еще одна похожая фигура. И тут же ночной покой разорвал резкий крик:

– Бей Песьеголовцев! Рази!

Выпушенное умелой рукой короткое метательное копье чиркнуло воздух и вонзилось в плечо Клыка. Тот охнул и завалился на бок. Нападавшие с пронзительным визгом ринулись в центр становища. Опытный вожак вскочил первым, выхватил кривую саблю и бросился в бой, давая другим возможность прийти в себя и подняться. Он умело отражал сыпавшиеся на него удары, увертывался и атаковал сам. Сделав обманный выпад, он замахнулся, чтобы нанести сокрушительный удар. Но предполагаемая жертва, слегка разомкнув губы, неожиданно выпустила ему в глаза тоненькую упругую струйку. Тот мгновенно выронил оружие и схватился руками за лицо.

– Проклятые Ягини! – вскричал он. – Бейтесь честно, без коварства!

Но его призыв никто не слушал. Воительницы принялись за остальных. Они, то пропадали в тумане, то появлялись вновь. И каждый раз в другом месте, совершенно неожиданном для метавшихся из стороны в сторону Песьеголовцев. Казалось, что их было никак не меньше дюжины. Хотя вначале Катя увидела всего двух. Под натиском обороняющиеся воины, подхватив раненого Клыка и старшего, отчаянно отбиваясь, стали отступать.

– Коней! Живо! Уходим! – скомандовала та, которую Катя увидела первой.

Тут же появились кони. Легкие, длинноногие, грациозные они, казалось, были покрыты не привычной лошадиной шкурой, а чем-то более напоминающим гладкую кожу пресмыкающихся. Воительница склонилась над Катей и попыталась ослабить стягивающие ее путы. Но узлы оказались уж больно мудрено завязанными, да и в тумане приходилось действовать почти на ощупь. Поэтому женщина через короткое время подхватила Катю и водрузила на своего скакуна. Затем вскочила сама и расположилась таким же образом, что и девочка, боком.

– Потерпи до становища, – шепнула она. – Тут недалеко.

И причмокнув губами, скомандовала:

– Н-но, пошел, пошел!

Кони без усилий вынесли их вверх по склону и помчались вперед. Было впечатление, что они не скакали, а стелились над травой стремительно и бесшумно. Рядом с Катиной спасительницей мчались соплеменница в таких же доспехах и при оружии. Она лишь слегка щурилась от набегающего потока воздуха, лицо же оставалось суровым и непроницаемым. Периодически та скашивала глаза и бросала взгляд на стянутые веревками ноги девочки. При этом всякий раз ее зрачки как-то подозрительно недобро сужались. Охваченная надежной рукой всадницы Катя ощутила облегчение и прикорнула. Вскоре она почувствовала, что кони перешли с галопа на рысь, а затем на шаг.

Девочка открыла глаза. Было еще довольно темно. Вокруг царили предрассветные сумерки, поэтому разглядеть что-либо детально оказалось непросто. Виделось только, что они двигались через какое-то бескрайнее пространство, изредка перемежавшееся недолгими пологими спусками и такими же подъемами. Ничего другого не угадывалось. Хотя по тому, что лошадей пустили шагом, чтобы остыли после скачки, можно было предполагать приближение становища. Но света в оконцах видно не было, запах печного дымка не витал, лай собак не доносился. Вокруг было голо и пустынно.

Видя, что девочка пробудилась, та наездница, что до того посматривала на Катю, чуть выделяя шипящие, спросила:

– Ты, чьих будешь? Какого роду, племени?

Катя догадалась, что вопрос касается ее семьи и ненадолго задумалась. Чью фамилию назвать, мамину или папину? Или кого-то из бабушек, дедушек? Интересно, зачем это ей? Та же, расценив, очевидно, заминку как результат полученных переживаний, уточнила:

– Предков-то как звали, величали?

Из всех девочка знала лишь фамилию того, кто в конце восемнадцатого века построил дом, в котором сейчас жила бабушка. Поэтому тут же ответила:

– Из Сурановых я.

– Сура-ановы? – протянула всадница. – Что-то не слышала о таких. Вот мы – Ягини. Есть родственные нам Виевны. Еще – Усоньши. Я думала, ты – из них. Уж больно внешностью схожа, такая же светловолосая да голубоглазая. А ты, стало быть, Сурановна.

Та всадница, на чьем коне расположилась девочка, обратилась к товарке и спокойно, но хмуро промолвила:

– Не гоже, Серпента, наши законы нарушать. Надо сначала до места добраться, напоить, накормить, спать уложить. А уж потом с расспросами подступать.

– А я ни с чем и не подступаю, Яжа, – ответила та. – Пока. Просто любопытствую.

И снова спросила:

– И где же земли ваши лежат?

Ее глаза опять сузились.

– Вон там, – неопределенно махнула рукой Катя куда-то в сторону.

– Севернее отсюда, значит, – заключила женщина. – То-то, смотрю, с Усоньшами на одно лицо. Они там же живут, по соседству. Не встречала разве?

Честно говоря, эти непонятные расспросы начали порядком беспокоить. Не успела девочка ответить, как в разговор вклинилась Яжа.

– Ну, все, хватит! – решительно заключила она. – Пока не достигнем становища, больше ни слова!

Серпена презрительно хмыкнула, передернула плечами и демонстративно отвернулась. Так в молчании они ехали еще какое-то время. Постепенно начало светать. Впереди показался очередной взгорок с широким основанием и пологими склонами. Всю его поверхность покрывали странные, будто ощетинившиеся нагромождения. Приглядевшись, Катя поняла, что это – пни огромных деревьев, набросанные вверх корнями. Каждый из них был тщательно затесан, так что вовне торчали сотни заостренных жал. Кое-где меж ними для верности были заткнуты колючие сухие ветки лесной малины и ежевики. Все без исключения заточенные окончания корней и иглы кустарников покрывал ядовито-желтый налет то ли пыльцы, то ли плесени. Почва вокруг холма бороздилась морщинами обезвоженной поверхности с редкими пучками пожухлой травы. Невдалеке в предрассветной дымке стал проступать пасущийся табун. Конь Яжи задрал голову, радостно заржал и, почуяв дом, ускорил шаг.

Тут же меж корней, словно явившись из-под земли, возникли человеческие фигуры. Причем, сплошь женские, внешностью и одеждой схожие с Катиными сопровождающими. Ловко лавируя в спутанном частоколе, они легко и бесшумно спустились вниз и сгрудились недалеко от подножия.

Яжа спешилась и приветственно вскинула руку. А затем принялась внимательно рассматривать узлы на путах девочки. Через короткое время воительница кивнула, будто дала понять, что принцип их затягивания ей ясен. И действительно, она сделала несколько сноровистых движений, и веревка длинной бессильной струйкой потекла вниз. Женщина ловко подхватила ее и начала неспешно сматывать.

– Единственно дельное, что есть у этих треклятых Песьеголовцев, так это веревки, – словно поясняя Кате, сказала она. – Мастерски плетут, ничего не скажешь. Легкие, прочные, долговечные. Жалко такую ножом кромсать, еще не раз сгодится.

И добавила:

– Вот и все, плен твой закончился. Давай, соскальзывай!

И с этими словами она со спутницей двинулась в сторону сородичей. Катя спрыгнула с коня и принялась разминать затекшие руки и ноги. По толпе прокатился сдавленный ропот. Серпента резко обернулась. Ее зрачки снова сузились в вертикальную, как у змеи, щелочку. Рот скривился и через разомкнувшиеся губы грозным шипением раздалось:

– Э-это что-о?!

Катя, не понимая причины раздражения, удивленно воззрилась на нее.

– Это что за безобразие, я спрашиваю?!! – взорвалась Серпента и ткнула оправленной в металл боевой рукавицей в ноги девочки.

– Это? – недоуменно переспросила та. – Это – ноги. А что? – и растерянно повела глазами.

И тут внутри все похолодело! Окружающие ее Ягини, плавно покачиваясь корпусом, стояли на змеиных хвостах, начинавшихся у них вместо ног от пояса!