Рай рядом

Батюшка повернул к ней голову все с той же легкой, удивительно милой улыбкой. Блеснули добрые голубые глаза на маленьком, очень старом морщинистом лице. Что-то он негромко, участливо так спросил у Ларисы, что-то стал рассказывать о монастыре, потом замолчал. Его речь не отличалась образованностью, была совсем проста, но ей вдруг почудилось, что у отца Василия, так звали старичка, и нет надобности что-то говорить. Такое тепло от всей его худенькой фигуры повеяло на Ларису! Всех-то он точно жалеет и привечает, человеков всех, всяких, красных, черных, серо-буро-малиновых, и молча, без слов взывает к человечности. Вот, кажется, только и нужно, чтобы сидел рядом, щурился на солнце тихо сияющими, детскими глазами, покашливал, бросал хлебные крошки прилетевшим к его ногам голубям… Которые – ох, глупые птицы, а еще символ мира, считается! – совсем не прониклись, как Лариса, этой радостной успокоенностью, умиротворением… Клевали азартно, шумно, драчливо. И мы, люди, такие же?! Неужели такие? Но ведь «не хлебом единым»?!

Все это, однако, пришло на ум потом, когда узнала об отце Василии много хорошего и чудесного: помогает, болящих исцеляет добрым словом. А тогда Лариса просто сидела с ощущением тихой, нежной радости… Полчаса полнейшего мира и христианской любви в душе! Благодать.

Да, но речь-то о крестинах, об отце Флавиане. Оказалось, импозантный, приятный молодой человек, возможно, неплохой. Не то, что один лоснящийся стопудовый иерей, который скоростным методом отпевал горожан в похоронном заведении. Но его, Лариса слышала, все-таки турнули: повадился под занавес требовать от скорбящих родственников сумму больше, чем назначил! Якобы «для певчих». Нет, отец Флавиан на крестинах…

Но по порядку.

Конечно, не одни они с Тимохой – семь-восемь малышей с немалым числом сопровождающих с утра заполонили церковный двор. Один минус… даже два: весь он уже был залит кусачим южным солнцем! А скамеечек, коротеньких, несерьезных, всего несколько. Но ничего, сейчас пригласят в храм, можно чуть-чуть потерпеть.

И вот терпят уже полчаса, час… детки пищат, ноют, плачут, взрослые сдержанно, потом и несдержанно возмущаются, а из церкви никаких вестей! Двери наглухо закрыты. Да что же это такое?!

Наверно, только очень самоуверенный массовик-затейник не сбежал бы тогда от этой накаленной нарядной толпы из полусотни человек, да еще разных возрастов – от семивосьми недель до семидесяти-восьмидесяти лет! Взялся бы развлекать-увеселять на нещадном солнце в субтропическую жару-парилку! При температуре воздуха тридцать с лишним градусов! В течении полутора часов!

Ибо только в половине двенадцатого растворились заветные двери и совершенно умученный ожиданием народ был наконец был допущен в храм.

Оживленный, улыбающийся отец Флавиан, двинувшись из гулкой, ярко освещенной прохладной тишины навстречу людям, сразу начал с объяснений:

– К сожалению, к большому сожалению, вам пришлось подождать! Но донатор нашего храма, очень уважаемый человек, прибыл сегодня для участия в таинстве крещения. Памятуя его щедрое благотворение, мы, конечно же, не могли отказать. А теперь и ваша очередь настала, добро пожаловать!

Ага, большая шишка крестила дочку-сыночка, внука-внучку-жучку… Первобытная злоба черным вихрем накатила на Ларису, никогда не отличавшуюся христианским смирением. Она сделала шаг вперед и… сейчас, сейчас… Хлесткие слова саднили горло, шершаво рвались на волю. Но ее опередил рослый мужчина лет тридцати с девчушкой на руках:

– И это все, что вы можете сказать? На десять часов крещение назначено! А вместо этого маленькие дети и родители ждут все утро на жаре, покуда ваш донатор… Замучились все! Даже присесть нормально у вас негде! Извиниться за это безобразие не хотите? ИЗВИНИТЬТСЯ!

Вот такой тоже левую щеку не подставит, революционер! Физиономия у мужика было «с красным знаменем цвета одного», с той розой, что чаровала отца Василия. Так и пылала негодованием! Девочка, сущий ангелок в белом сарафанчике, испуганно гладила это взволнованное полыхание ладошками: «Папа, папа…»

Весь праздничный крестильный табор вмиг смолк, затоптался на месте, даже грудничков не стало слышно. Лариса тут уж не могла смолчать, подхватила: «Да, извиниться! ОБЯЗАТЕЛЬНО!» Прекрасная акустика вознесла ее громогласную лепту к самому куполу, и речь красного бойца-революционера украсилась достойным восклицательным знаком.

К чести отца Флавиана, он не тянул ни минуты. Тут же извинился. Пару раз с приятной улыбкой повторил скороговоркой: «Простите, простите…» Но революционер этот так и стоял, не шелохнувшись, в каждой черточке простого потного лица – возмущение, укоризна, решимость. Только почему «революционер»? Праведник! Правды, правдивого покаяния провинившегося перед людьми батюшки взыскует! Уже кое-кто, обтекая его, проходил вперед, к купели, но основная масса тоже не двигалась, закаменела… И тогда отец Флавиан наконец громко и внятно объявил, что просит, сердечно просит у всех присутствующих прощения. За причиненное неудобство «вследствие внезапно возникших непредвиденных обстоятельств».

– Вследствие подхалимажа! – негромко сказал кто-то из молодых за спиной Ларисы.

Но, однако, народ зашевелился, примирительно загалдел, какой-то совсем умаявшийся ребятенок истошно закричал, и отец Флавиан приступил к таинству крещения.

О да, тихое, святое, священное таинство… Но деткам-то сие было неведомо! Перепугались: большущая такая чаша-купель с плещущей водицей, сладкие голоса певчих, незнакомые крепкие мужские руки… И опять малыши, включая Ларисиного Тимошку, большого проказника, сопели, кряхтели, плакали, пищали… Но, в общем, терпели. Помимо божественной благодати определенно получили в то утро двойной заряд терпения! Полезное в жизни качество, между прочим.

Правда, отец Флавиан обращался даже с грудничками вполне умело и даже изящно, сверхнормативного стресса не добавлял. А как смотрелся! Эффектно откинутая голова, благожелательная, прямо-таки лучезарная полуулыбка – обаятельный светский человек, даром что священник. А святой ли… Да сколько их, отмеченных свыше, чистых и благодатных? Один на миллион? Но, как говорится, не стоит село, да и страна, конечно, без праведника, вот их на Руси немало. И в нескончаемой людской суетливой, несправедливой толчее, отнюдь не голубиной толкотне без них точно никак!

После окончания небыстрого обряда Ларисе удалось заполучить внучка себе на руки. Какой же он стал тяжеленький, когда только успел подрасти? Напереживался, бедный, тёр глаза кулачками, почти засыпал. Но все-таки утомленно, чуть капризно улыбнулся бабушке. С самого рождения такой улыбчивый ребятенок, в отличие от папы, большого буки в его возрасте…

Детки-детки, счастья вам, дорогие. Улыбайтесь, несмотря ни на что, не унывайте никогда! Вон, где-то за границей, Лариса вычитала, в табеле учеников начальной школы есть даже графа: чувство юмора. Как и терпение, полезная штука в мире, где со справедливостью плоховато.

Женитьба принцессы

Да… даже не верится, что всё… Всё! Да и раньше можно было закончить, если бы… Матушка умница, молчит, шелестит, как мышка, дома спокойненько, как в санатории… а что Элька вытворяла?! Ну, спасибо, мамуль!

Ну, спасибо, сынуль, отлип от компьютера своего… Сегодня воскресенье… с пятницы не видела! Сидит уже сколько на кухне, о чем-то думает. Высказывается иногда. Например:

– А еще бы тарелочку борща, мамчик?

Жует медленно, вдумчиво, задумчиво, прямо как географ Петр Максимович в школьной столовой, приверженец здорового питания, многолетний ухажер… Да что же там у него в башке, чересчур умной башке, спрашивается?!

Но спрашивать-то как раз нельзя. Спросишь – он будто очнется, насупится, станет все кидать в рот без разбора… Буркнет «спасибо» или «да работаю, работаю я…» и убежит в свою комнату. Работать якобы – в собственный отпуск! Закроется на ключ – и все. Когда еще надумает выползти. Станет ночью – раз было и такое! – куски таскать, пить-есть ледяное из холодильника… Деда дорогого, правда, пускает со стаканом чая, но ненадолго. Дед-то хозяин квартиры, просторной золотой сталинки еще его родителей, мог бы повлиять, кулаком стукнуть! Но давно только вялой ладошкой машет, сдал все позиции.

Ладно, пусть хоть молча посидит, у Галины тут красиво, уютно. Запахи опять же борщово-кофейные, успокаивающие, солнышко весеннее сквозь импортную дырчатую занавеску… Рисует забавные кружочки на любимом, красивом… самом, самом любимом и красивом лице! Смешливое «ку» режиссера Данелии – не от кухни ли российской, где жизнь семьи ярче всего кашеварится, клубится… от слова «клуб», что ли? Только теперь с Алексеем никакой задушевной каши не сваришь, это матери понятно.

Вздохнув, Галина обращает скорбный взор на курлыча-щий телик. Вовремя! Немолодой, очень приятный такой народный артист доверительно сообщает: «После женитьбы принцесса Ольденбургская занялась благотворительностью…» Ну, тут уж она не выдерживает: прыскает, кричит чересчур, может быть, громко:

– Ты смотри, что канал «Культура» вытворяет! «Женитьба принцессы»… Это уже не в какие ворота!

Да, чересчур громко… И слишком близко к больной теме, наверно?! Алексей хмурится, глаз от тарелки не поднимает, молчит. Не понял в чем юмор?! Вот только и гадать, расшифровывать собственного сына…

– А, ну это у вас в порядке вещей! Такие слова, как «золовка», «шурин» уже не знаете, «женитьбу» с «замужеством» путаете…

– Там что, про голубых, что ли?!

У Галины так и рот открылся – оттого, что он вдруг открылся у Лешки. И как?! Это он хочет сказать, что… Вот уж гадость! Конечно, еще не старая, да несовременная, сын-то, как теперь говорится, продвинутый, вся молодежь сейчас такая… Но подал голос! Теперь бы с ним так осторожно, потихоньку…

Но пока мать спешно взнуздывала свои правильные учительские мозги, Алексей, чмокнув ее в щеку, уже вскочил из-за стола. Цапнул из вазы большое яблоко, подкинул в руке пару раз… Хлопнула дверь кухни. Хлопнула дверь его комнаты… Все!

Уверяет, что-то интересное на компьютере придумывает… Может, и правда? Как узнать, как помочь сыночку? Что, что сделать?! Он вообще увлекающийся очень. И самостоятельный с детства – отец копеечными алиментами отделывался, жук такой, и Галина, педагог начальных классов, всю жизнь на две ставки! А сын с ключом от дома на шее… Всегда его так и тянуло в разные стороны: то математику взахлеб обожал-осваивал, то физкультуру-спорт: футбол, волейбол. То рыбачил с дедом, отчимом Галины, до ночи с буны не стащить, то занялись с ним ловлей птиц, дед решил – выгодное дельце.

Раз в холодное межсезонье вернулась домой после долгого муторного педсовета и увидела в полутьме скрюченную фигурку сына: свет не включил, форму школьную не снял, не поел даже, как оказалось. Дед у пивной, поди, толокся-ораторствовал, а Лешка каким-то самопальным станочком плел который час сеть: щеглов собрались ловить! Ручонки как ледышки… И во всем он так, на полную катушку выкладывается. И в Элеонору влюбился, видать, без оглядки, как младенец-дичок, как Маугли несмышленый. Только кто из них Маугли?? Не Элька разве? С ее-то парикмахерским образованием?!

Правильно говорят: взрослые дети – надо, значит, «отпустить». Да кто держал, кто вмешивался, интересно? Снимали прекрасную квартиру, сами захотели после свадьбы отдельно. Ну, не вышло у них, вернулся, опять с мамой да с дедом вместе – что плохого?! Молодой, здоровый, видный, все впереди! Но как заставить себя «отпустить», в какие прохладные воды опустить голову, раскаленную тревогой? Галине даже смотреть на сына невмоготу: похудел, глаза в пол-лица, и взгляд какой-то… все мимо, мимо… О чем-то думает безостановочно! Молчит! Дед, у него мозги давно уже набекрень, посмеивается: «Ничего такого с нашим парнем, задумка у него какая-то сверхсурьезная!» «Задумка»…

Элеонора зато, столкнулись на днях у супермакета, «цветет и пахнет»: так и повеяла райским, дорогущим, видать, ароматом! Принцесса Ольденбургская прямо… Кто теперь, интересно, ей всю зарплату, и немаленькую, отдает на парфюмерию, на ерунду всякую?! Что-то такое эта бабочка-стрекоза начала говорить, ресницами махровыми задергала: бяк, бяк, бяк… Глазеночки несчастные состроила… Галина не стала прислушиваться, поздоровалась, да и пошла своей дорогой. Из телефона давно удалила, еще когда парикмахерша вдруг стала названивать, страдалицу из себя корчить: «Алешенька разговаривать у вас вообще умеет? Почему все молчит и молчит?!»

Четверть века назад так же вот от отстранилась, фотки, письма гулевого мужа порвала, на телефонные звонки не откликалась. Вышла до срока на работу, так легче было справиться с постоянной саднящей болью, от которой в любой миг завыть, зареветь хотелось. С маленьким Алешей только о всем плохом забывала, кубарем неслась от чужих детей забирать своего из яселек… А у сына вот нет такого утешения! Но, конечно, слава тебе, Господи, что не сотворили малыша, не успели.

Галина неверными руками собирает со стола посуду, сваливает в мойку… Насчет ребенка, понятно, Элька проследила, опытная мадам, на два года старше сына. Очень выиграла от штампа в паспорте! Налицо доказательство, что пользуется успехом, мол, в ЗАКС позвали, сводили. Значит, можно теперь изображать разочарованную-обиженную, перебирать утешителей и не промахнуться со второй «женитьбой», еще выгоднее! А Лешка, несчастный, с ума сходит, раз в сутки котлету холодную грызет ночью. Поди, ядовитый куст олеандра под окнами готов сгрызть ради этой, этой… борщ весь съел, слава Богу… как раз отдраю сейчас кастрюльку…

Лучшая защита – не нападение. А хоровод! Мудрость прямиком из главной копилки мудрости и мути всех сортов, телевизора. Показали раз такой шевелящийся бублик в тундре: стадо оленей ходят по кругу, оттеснив к центру, подальше от опасности самок и детенышей. Съемка с вертолета, не из космоса, но будто космические сочувствующие силы подсказали! И вот, Галина чуть улыбается, взять бы сына за руки, тоже закружиться, захороводиться! Как в детстве вокруг елки, ближе к ее веселой зелени, дальше, дальше от грусти-печали… Прихватить еще Настю, с которой Лешка дружил в школе, олимпиадные задачки вместе решали… И беленькую Алену-москвичку… отдыхала однажды тут рядом, так уж им интересовалась! Свет клином сошелся, что ли, на его «Эльке-модельке»? Все придумывал ей разные прозвища! Любит, видать… такую вот дурищу и любит, что ты будешь делать… Наваждение какое-то!

Еще в школе как-то пришел очень поздно от Насти, Галина вся извелась. Уже ответил на ее звонок, выхожу, мам, еду, а все нет его и нет, и мобильник не отвечает. Хоть неголодный («да поел, поел, накормили!»), родители прекрасные, такие деликатные у девочки… Наконец приходит, рассказывает в двух словах. Долго ждал автобуса, а тут милиция заинтересовалась – еще бы, парень Леша высокий, заметный. «Открывай рюкзак, что там у тебя?» – перед олимпиадой дело было, стражей порядка стало всюду полным-полно.

– Слушай, мам, вот они хмыкали, когда нетбук увидели и два учебника по математике! Пожелали успеха на выпускных, культурно так… А Настя прям не сомневается, что нам места в московских вузах обеспечены!

Так и случилось, даром что ли они чуть ли не до утра перезванивались, все решали задачки, помогали друг другу, в олимпиадах побеждали! Только подружка осталась после учебы в Москве, разладилось почему-то у них с Алексеем на последних курсах. Ну почему?! Разве узнаешь у этого молчуна… А он вот вернулся, попал на хорошую работу – еще бы, компьютерщик с красным престижным дипломом! Многие возвращаются, не могут долго в отрыве от родных субтропиков… Тут-то и оплела, опутала его Элька, лиана, липучка! Мастерица из элитного салона красоты, и красивая очень – это правда. Хотя губки чересчур уж пухлые, под голливудскую звезду, что-то они там в них колют… Ужас! Больно ведь?!

Галина непроизвольно вздрагивает, будто из крана вместо теплой воды вдруг хлынул кипяток. Да, но зато какого парня сумела подцепить, женить на себе! Звонила, приходила настырно, деда с его жуткими мозолями потащила к себе в салон – добренькая! А Лешка-то все рыкал на нее, отмахивался… но это так! Оказывается, просто демонстрировал, кто главный, Галина так и застонала, когда сообразила… Ну да, гордился своей красоткой, но и грубил, обзывал «губошлепчиком»… Дообзывался! Супруга та еще принцесса, хотя голосочек и губешки дрожат теперь… Ой, да притворяется, у географа Петра Максимовича вон, говорят, тоже молодая жена кобенится! Зря, может быть, в конце концов дала ему, нудьге, отворот поворот… Хотя еще как кобенился отчим, из дома даже гнал географа! Это сейчас он дедок шелковый, а когда-то после смерти мамы еще как командовал…

Галина шумно вздыхает.

Что там у сына с Элькой произошло – неизвестно. Никогда Алеша особо про девчонок не рассказывал, вообще откровенностью не отличался. Думай теперь, что хочешь… Галина с тоской трет уже давно лучезарную кастрюльку: слава Богу, хоть борща, курицу хорошо поел, яблочко в комнату себе понес… Заканчивается, заканчивается ведь отпуск, а так и сидит взаперти, глазами компьютер буравит, переживает! И как, чем помочь?! Понятно ведь: не сейчас – потом бы все равно разбежались! Такие совершенно разные люди, абсолютно! Не две половинки яблока, как полагается, а одно здоровое, хорошее яблоко и верткая гусеница, забравшаяся в самую его сердцевинку… Эх, Алешка, дурачок!

…да, еще кое-что уточнить как следует… И – конец! Алексей медленно жует яблоко, не отрывая глаз от экрана компьютера, мысли хороводятся устало и счастливо… Вообще-то это будет бомба, уже давно ясно, давным-давно! Программа получилась – зашибись. Только дома и смог заняться как следует, на квартире все Элька лезла… Достала, надоела, как горькая редька… Да ну ее! Пускай себе по новой женится, принцесса! Или как там… выходит замуж. Жалко ее, дурочку, но… Жутко надоела, всю дорогу разговорчики, разборки, на тусовки всякие вечно тащит… У-уух… Да, точно, все! Неужели все?! Да вроде, проверить вот только еще раз пару моментиков… Нет, суперская программка вышла, точняк! Народ оценит, и даже очень! Настюшка, конечно, в своей Москве узнает – обалдеет.

Баден-Баден (повесть)

Любовь рождается в одно мгновенье —И долго развивается потом.С ней борется лукавое сомненье;Она растёт и крепнет, но с трудом…И лишь тогда последнее значеньеЕё вполне мы наконец поймём,Когда в себе безжалостно погубимУпрямый эгоизм… или разлюбим.И.С. Тургенев1

– Кое-что, смотрю, надо бы подредактировать, Василий Васильевич!

С подчёркнутым вниманием Алина перебирает снеговой белизны, отличного качества листы из папки начинающего поэта Белянкина:

Конечно, вишня уж сошла,Но я отправлюсь в милые края,Туда, где меня муза в первый раз нашла,Я чую, чую – снова ждет меня!

– Не понимаю, что здесь может быть не то? Это мои… да, эмоции перед поездкой в родной город – Ростов-на-Дону! Домиков с прекрасными садами когда-то много было, да… По-другому все было… Вам, молодым, трудно понять!

Белянкин вдруг становится сентиментален – и официален. Не «Алиночка» – «Алина Юрьевна», критику переносит туго. Сражается за каждую свою стихотворную загогулину, дескать, я так «чую». Санаторный управленец вздумал управлять Пегасом, а поэтический конек брыкается, насмехается… Берегись, наездничек!

Заветную папку, как всегда, самолично завез Алине в офис. Вместе с коробкой заграничных конфет… ммм… молодец! Любезничал, выпил чашку её лучшего чая, коробку запретил открывать – опять молодец! Отцу на юбилей пойдёт… Однако дорогому автору нужно ведь редакторское «просвещённое мнение»? Без взгляда со стороны никак нельзя! Хотя сегодня этот алинин взгляд будет… не слишком уж фальшивеньким? Кажется, раньше Василий Васильевич баловал ее более гладкими опусами:

– Ну вот, начиная с первой строчки! Вслушайтесь, пожалуйста: «Конечно, вишня уж сошла»! «Конечно, вишня уж сошла»! Будто скороговорка какая-то, вроде: «Шла Саша по шоссе и сосала сушку».

Не смогла, ох, не смогла строгая Алина Юрьевна ни выговорить как следует известную скороговорку про Сашу, ни удержаться от смешочка.

– Что за… хулиганские, да, хулиганские ассоциации! – внезапно сузившиеся за очками глаза Белянкина вот, сейчас, так и прожгут их, а там и Алину… – Никак не ожидал от вас услышать такое! Но если не нравится, я направлю… да, направлю мои произведения в другое место! Дайте-ка, я заберу мои., мои…

Ага, попробуйте! Алина захлопывает, тянет к себе бежевую тонкую папочку с решимостью… а, кто там у Толстого в «Войне и мире» выхватывал друг у друга «спорную вещь», портфель с завещанием?! Ох, «язык мой – враг мой, прежде ума рыщет, беду ищет» – недавно узнала окончание поговорки. Уж такой правильной! Да, правила, правила надо соблюдать!! И из них главное у главного редактора газеты «Курортный курьер» Алины Григоровой – никаких конфликтов со спонсорами. Уже пару лет во всех корпусах, на всех этажах санатория Белянкина – свежий номер, а где и подшивки ее «Курьера»! И стихотворные перлы главврача блистают в них не так уж часто, в сущности…

Алина качает головой, всплескивает тонкими руками в дизайнерских серебряных кольцах:

– Боже мой, Василий Васильевич! Где я и где хулиганство! Какие вы, поэты, ранимые, вот уж самая настоящая правда! Ну извините, хотя не пойму, в чем виновата, серьезно. Кстати, пора вам подумать о книге, сборнике вашей поэзии. Давно, очень давно хотела вам сказать! Как вы сами чувствуете? («чуете»…)

И сразу в уютном кабинете-офисе становится теплее на энное число градусов – так засиял Белянкин. Господи, он и в своем начальственном кресле такое дитятко?! Засияли очки, еще шире стала квадратная грудь в дорогом костюме… А широкое лицо с широким носом баснописца Эзопа так и раздалось по бокам от покаянно-праздничной улыбки:

– Да… Что-то я вскипел… Конечно, вы… это, филолог, я в курсе, из учительской семьи, да… вы лучше понимаете! А есть ведь у меня поэма… И довольно большая! Проза есть очень хорошая, очень интересная, писал для себя заметки, но… наберётся на книгу, да! И даже две книги можно опубликовать, да… прозы и поэзии! Разумеется, надо подумать…

– Давайте подумаем вместе, раз вы сегодня нашли время, заглянули ко мне собственной персоной! Чашечку налью еще, да?

А ещё через сколько-то чашечек и часа времени Алина выпроваживает-провожает гостя до двери. Умиротворенного, напоенного сполна чаем с лимоном и лестью. Договорились в общих чертах о совместной работе над книгой, рабочее название – «Избранное». Эх, было бы только, из чего выбирать!

Алина бодро ерошит каштановую модную стрижечку: да нет, Белянкин – неплохой дядька. И в городе пользуется уважением… но вот графоманит, как оказалось, масштабно. Так, может, проза у него и правда интересная, об интересных по крайней мере вещах? Работы, в общем, будет навалом, особенно со стишатами, конечно… «конечно, вишня уж сошла»!! Жесть. Но она не может позволить себе засветиться в книжонке, над которой будут ржать дорогие коллеги, например! Умница Танька, вон её стол слева, первая… Редактуру надо делать качественно, красиво. И не бесплатно ведь!

Еще был приятный моментик в их посиделках с Василием Васильевичем. Позвонила дочка, доложила, что идет делать «домашку» к подруге, с физикой у нее какие-то «непонятки». Седеющие брови Алининого стихотворца-спонсора так и затрепетали, театрально взмыли вверх:

– Удивляюсь, что дочка такая уже большая, физику учит! А вы – просто юная Дюймовочка! Прекрасно помню, да, когда мы с вами знакомились, я принял вас за старшеклассницу! Поверьте на слово!

А Дюймовочке ведь немало… ох, немало лет уже! Даже неохота думать сколько! В общем, неизвестно ещё, кто кому больше лапши на уши повесил.

2

В шаге от офиса на Воробьева вывалился, бессмысленно улыбаясь, массивный, седоватый… а, главврач «Кавказской здравницы», виршеплёт этот! Увидев его, сфокусировал взгляд, что-то бормотнул, затопал по коридору. Сама Алина выглянула из-за двери, в джинсах, в серой, крупной вязки кофте из тех, что именуют старушечьими. А на ней и такое чудо-юдо выглядит мило и молодёжно! Да, неравнодушен он к этой нежноголосой красоточке, командирше очень даже толковой. Лет десять назад здесь, помнится, восседала дама больших габаритов и силы голоса, вот у кого надо было чаями угощаться, старичок! Очень она к Воробьёву благоволила и, главное, по возрасту подходила… И, как известно, окончательно угробила «Черноморские вести», дурища. А вот Алинкин еженедельный «Курьер» держится на плаву, и достойно держится!

Воробьев, одной рукой чуть приобняв Алину, проходит к своему местечку у столика с электрическим самоваром:

– Так прочитала мою рецензию на книгу Географического общества, послал по электронке? Ну и?

– Замечательная, как всегда! Но пойдёт где-то в следующем месяце, не привязана ведь к конкретной дате. Устраивайтесь, Олег Сергеевич! Вон ваша кружка, печенье берите… А я на минутку займусь компьютером, хорошо? Кое-что сейчас надо быстро сделать.