Демоны Дома Огня

Антонио прикрыл глаза буквально на секунду, чтобы собраться с мыслями. Мальчишка, суд… – не о том он думает. Вернее, о том, о чем приказал ему думать дон Гильяно, но не это сейчас главное. А главное то, что он лишился друга, единственного друга.

Нет на земле подобного ему;Он сотворен бесстрашным;На все высокое смотрит смело;Он царь над всеми сынами гордости.[1]

И как насмешка, искореженный труп на металлическом столе в комнате-холодильнике. Антонио едва опознал друга. Если этот мальчишка сотворил подобное с Ашером Гильяно, на что он еще способен? И даже страх не мог заглушить одиночество. У Антонио Аменти больше не осталось близких людей на свете. Теперь он один. Совсем один.

Смерть Ашера не предали огласке. Деньги Гильяно затыкали рты самым яростным крикунам. Зачем же семье понадобился громкий процесс над мальчишкой? Чтобы напугать его или всех вокруг? Антонио понимал, что планы Дома Гильяно – не его ума дело, но ему уже давно претило быть пешкой.

Антонио потер виски, открыл глаза и увидел, что перед ним сидит человек в черной одежде – униформе Дома Гильяно. Сначала Антонио принял его за Посланника. Посланники Дома Гильяно – седьмой от центра круг посвящения. Ниже только Служители. Сам Антонио арад Аменти пребывал в пятом круге Защитников, или Псов, как называли их по старинке. Посланники Дома Гильяно носили старомодные пиджаки, скроенные как мундиры, но с одним рядом пуговиц.

– Надеюсь, ты принес приглашение в Дом Гильяно. Знаешь ли, я рассчитываю присутствовать на похоронах. – Пятый круг позволял ему говорить с Посланниками, или Воронами, свысока, но ослушаться передаваемых ими приказов он не мог.

– Ты можешь надеяться сколько угодно, – последовал ответ. – У Дома Гильяно иные планы.

И по бесстрастному тону, и по тому, что ни одна мышца лица собеседника не дрогнула, даже не шевельнулись губы, а звук голоса пролился на голову Антонио, как из чаши, Аменти догадался, что перед ним Смотритель, настоящий Человек в Черном, переодетый в мундир Посланника.

Однажды Человек в Черном предрек молодому сапожнику славу великого мыслителя. И молодой человек ухитрился увидеть в оловянной миске все тайны Вселенной, истинную природу людей и ангелов, имя этого провидца – Якоб Бёме, немецкий христианский мистик, теософ. В другой раз Человек в Черном заказал Вольфгангу Амадею Моцарту реквием, который вскоре исполняли на похоронах самого композитора. Реквием поднимал сознание человека на следующую ступень, заставлял не просто задуматься о смерти, а созерцать величайшую метаморфозу жизни. Так что появление Смотрителя говорило о том, что в данном месте в данное время совершается нечто очень важное не только для Антонио Аменти, но и для Вселенной.

– Значит, на похороны меня не приглашают?

Смотритель покачал головой:

– Мы хороним того, кто получил отцовское проклятие, к чему церемонии? И разве ты не должен быть польщен новым заданием? Тебе доверили защищать лилу, существо, подобных которому на Земле не рождалось уже более тысячи лет. Лилу, которому ничего не стоит испепелить человека взглядом или одним прикосновением. Лилу, для которого все земные расстояния равны одному шагу. Лилу, который рожден поворачивать вспять реки, срывать с неба звезды, как цветы, сталкивать планеты и создавать новые миры.

Но Антонио не тронула высокопарная речь Смотрителя, внезапное появление этого человека не сулило легких путей, оно говорило о скрытой опасности, подводных камнях, таящихся в пучине:

– Зачем ты здесь? Дон сомневается в его природе? Стоит тебе увидеть мальчишку, у тебя пропадут всякие сомнения в том, что он лилу. Или в лилу скрыто то, что может увидеть только Смотритель?

Смотритель ответил, по-прежнему не пошевелив губами и не издав ни одного звука:

– Истинная цель моего визита не может быть раскрыта. Но я буду работать под твоим руководством, поэтому я в одежде Посланника. Сам понимаешь, Дом Гильяно придает большое значение соблюдению формальностей в иерархии.

Смотрители, или Орлы, принадлежали ко второму кругу от центра. И вряд ли в истории Дома случалось так, чтобы Смотритель работал под началом Защитника. Смотрители обладают особыми способностями: могут заглянуть в душу человека, увидеть его прошлое и будущее. Вот только у лилу нет человеческой души…

На следующее свидание с подозреваемым Антонио Аменти пришел со своим помощником. Смотритель сидел очень прямо и очень тихо, рассматривая лилу, который, казалось, не обращал на нового человека никакого внимания. Ян терпеливо и подробно отвечал на вопросы Антонио Аменти. Он мало что смог добавить к своему вчерашнему рассказу, вспомнил лишь о кольце с бриллиантом, которое отобрали у него полицейские. Откуда взялось кольцо, Ян не знал. На вопросы о детстве, о лечебницах, о монастыре мальчишка отвечал неохотно, едва-едва выцеживая сведения, приходилось выжимать их по капле, возводя до небес важность и необходимость этой информации для скорого и праведного суда.

– Ну? – победоносно обратился Антонио к Смотрителю, когда подозреваемого увели. – Что скажешь? Настоящий лилу?

Смотритель с расстановкой отвечал немного невпопад:

– Ни у кого до сих пор не возникло вопросов относительно его личности лишь потому, что лилу все время смотрит себе под ноги. Но в зале суда ему придется взглянуть в лицо людям. Я сделаю так, что никто не заметит всей силы его необычных глаз. Полностью затмить зрение публики я не сумею, но затуманить смогу.

– Спасибо за помощь, – едко улыбнулся Антонио. – Видимо, у тебя есть разрешение дона Гильяно на прямое воздействие извне.

– Не сомневайся.

– А что будет, когда мальчишку освободят? Ты сопроводишь его в Дом Гильяно? Или явится Ворон с приглашением для него?

– Лилу не нужно приглашение, чтобы войти в Дом Гильяно. Но ни я, ни ты не покажем ему дорогу. После того как лилу получит свободу, он будет волен идти в любую из четырех сторон или на все четыре стороны одновременно – ему и это под силу.

– Мы отпустим его?

– Разумеется. Он должен сам найти дорогу к Дому Гильяно. В его нынешнем состоянии это очень важно.

* * *

Юлия Сакович курила, раздраженно стряхивая пепел на стол. В гостиничном номере было душно, воняло сигаретным дымом и рыбными консервами, пустую банку из-под тунца она хотела было использовать как пепельницу, но по задумчивости промахнулась один раз, второй и решила – не судьба.

Ноутбук заглядывал в лицо мутным, захватанным пальцами прямоугольным глазом. Сакович не написала ни строчки. Она злилась на себя – надо же, быть в шаге от разгадки, говорить с доктором Хински и «не дожать» его. «Кто же знал, что он станет следующей жертвой?» – пел в голове тоненький голосок, который Юлия ненавидела. Этот голос всегда пытался оправдать ее в своих же глазах, тогда как сама-то Сакович знала – она идиотка и тупица, не заслуживающая права называться журналисткой, если пропускает элементарные вещи, если у нее нет чутья…

«Ладно, к черту!» – разозлилась Юлия и решительно придвинула ноут. Ныть и ругать себя можно сколько угодно, этим положение не поправишь. Ее ждет взбучка от главного редактора, но хотя бы одну часть работы она сделает как следует.

Сакович промучилась час, набирая и снова стирая написанное. Закурила. Слова не шли. Из головы не выходил ловкий адвокатишка Аменти, который, точно фокусник, жонглировал в суде фактами, доставал, как яркие платки из рукава, новые сведения из многочисленных папок, и подсудимый на глазах публики становился похож не на кровавого убийцу, а на белого пушистого кролика, только-только высунувшего невинную мордочку из черной шляпы.

Конечно, мальчишка не может быть причастен к нераскрытым убийствам, которые происходят в окрестностях Флоренции с 1961 года. Если рассуждать здраво. Но итальянская полиция давно поняла, что здравый смысл не помогает расследовать дело, а лишь запутывает его и ведет по ложному следу. А вот если принять на веру тот факт, что парень – адепт тайной кровожадной секты, то вполне возможно наконец-то объяснить гражданам, что происходит. И юноша не из простых. Вот, к примеру, зачем он торчал в непальском монастыре? А на месте преступления Юлия сама видела полустертые круги и надписи, которые полицейские сами же и затерли, как только сфотографировали, чтобы избежать людской паники. Юлия была уверена, что и в остальных убийствах присутствовали элементы ритуала, тщательно скрытые следствием.

Убивал не один человек, убивала организация – это и требовалось написать в статье. Но в эту ночь Юлия не случайно тщательно проверила замок на двери, затворила и зашторила окна: ощущение злой силы, выпущенной на свободу, витало в пространстве. Ритуал был завершен, нечто, что призывали, проникло в мир. Что собой представляет это нечто, и что оно будет делать в мире? Какова его цель? Сакович невольно вспомнила цепочку убийств в Петербурге, чем-то похожих на убийство Роберта Хински, – тогда ей даже повезло поговорить с женой одного из потерпевших, которая видела убийцу, но то ли от шока, то ли еще по какой причине ничего не могла толком вспомнить.

Если бы пять лет назад Юлии Сакович сказали, что она всерьез будет писать о ритуальных убийствах, о Книгах Судеб, о зловещих масонских знаках, она бы расхохоталась предсказателю в лицо. Тогда Юлия Сакович бредила серьезной журналистикой: политика, экономика… Она хотела писать о том, что влияет на судьбы людей, о том, что действительно важно и жизненно необходимо. Но главный редактор, выслушав ее пламенное выступление о тайной расстановке сил на политической арене, прищурился и сказал:

– А вы неплохо видите скрытое, Юлия. Будете писать о мистике.

Первые дела, о которых ей поручали писать, она могла объяснить чем угодно: помешательством участников, стечением обстоятельств, злыми розыгрышами, стихийными бедствиями. Но иногда ее рациональные рассуждения давали трещину, простой логики и очевидных причин оказывалось недостаточно. Впрочем, никто не принуждал ее верить в то, что чудеса случаются. Достаточно было писать так, чтобы читатели дрожали от страха, чтобы казалось, будто перед ними раскрывается дверь в неведомое. Хотя, конечно, если эта дверь существовала, то одно время она оставалась плотно закрытой для рационалистки Юлии Сакович. Но после того, что случилось в Петербурге, Юлия начала иначе относиться к своей работе.

У геймера Виталия Сушкова было перерезано горло, в грудной клетке зияла дыра, а тело выгнулось назад так, что пятки упирались в щеки. Рот широко открыт, глаза в ужасе зажмурены. Конструкция покоилась на стеклянном круглом столе. Тело, стол и пол вокруг были покрыты тончайшим белым порошком с тонким приятным запахом. А по краю стола рука убийцы начертила непонятные знаки. Крови не было. Ни малейшего следа, ни капли. Будто могучая вселенская корова слизала ее гигантским шершавым языком. Таинственный порошок при тщательном анализе оказался лепестками роз, особым способом высушенными и измельченными. Все это Юлия узнала от судмедэксперта, с которым дружила, а иногда и спала, когда возвращалась в город из командировок.

Но главной ее добычей стало интервью с женой погибшего, к ней Юлия пробралась, представившись антикризисным психологом, которого якобы послал к ней следователь. Журналисту без вранья не обойтись. Не многие потерпевшие захотят общаться с прессой, а вот с психологами, сотрудниками кризисных центров, социальными работниками – в общем, с теми, кто их пожалеет, поддержит, – пожалуйста.

У Сушкова остался двухлетний сын, который в момент убийства тоже находился в квартире.

– Вы просто расскажите мне то, что помните. Кто заходил в квартиру? – почти ласково начала Юлия, видя перед собой бледную, трясущуюся женщину.

– Никто не заходил. Виталик вышел в аптеку. А я осталась с Сеней. Он заболел, знаете ли. Обычно я отвожу его к маме, чтобы не мешать Виталику спать, а сама бегу на работу… Но сын заболел… – Лидия Сушкова, маленькая кудрявая женщина с припухшими от слез глазами, то разворачивала, то складывала по сгибам кухонное полотенце с огненным петухом. – Да вы проходите. В гостиную. Правда, там не прибрано. – И она обреченно махнула полотенцем.

Гостиная и была местом преступления. Юлия Сакович жадно огляделась по сторонам. Стеклянный стол был задвинут в угол.

– Просила унести с глаз, но разве с ними договоришься. – Лидия показала на стол и перекинула полотенце через плечо. – Ой, у меня молоко на плите!

Оставшись одна, Юлия прошлась по комнате, рассматривая вещи, потрогала поверхность стола, выискивая хоть крупинку таинственного порошка, но, конечно, ничего не нашла. Эксперты вымели все дочиста.

– Мы пили кофе, – вдруг произнесла Лидия, появляясь в дверном проеме с алюминиевым ковшиком в руке.

– С кем вы пили кофе? С мужем?

– Виталик не любил кофе. Только чай, китайский зеленый чай.

«С убийцей?» – чуть было не сорвалось с губ.

– Вы пили кофе с тем, кто приходил? – уточнила Юлия.

– Нет, никто не приходил, – ответила Лидия. – Но мы пили кофе, – задумчиво повторила она. – И ему понравилось. – При этом она почему-то широко улыбнулась, будто и впрямь была страшно рада, что кому-то неведомому понравился ее кофе.

– Как же так?

– Не знаю.

– А вы сядьте. Успокойтесь. И вспомните все по порядку.

– Они вас прислали, чтобы я вспомнила? Они не верят мне? – заволновалась Лидия.

– Ну что вы. Конечно, вам верят. Просто от стресса люди забывают многие детали. Постарайтесь сконцентрироваться.

– Хорошо. Я только покормлю ребенка, – проговорила женщина, но никуда не ушла. – Мы хотели уехать к маме. Но они сказали, что мы должны пока оставаться здесь, потому что будут приходить и задавать вопросы. Зачем эта пытка? – Ее плечи недоуменно подскочили к ушам и безвольно опали, на этот раз она вышла.

Вернулась. Юлия раскрыла блокнот. Не пугать же несчастную диктофоном.

– Итак, вы были дома с сыном. Муж побежал в аптеку. Раздался звонок? В дверь? В домофон?

– Звонок… Кофе… А не хотите ли кофе?

«Ох уж мне эта стратегия избегания», – подумала Юлия, но кивнула:

– Отлично! Кофе!

Оказалось, что напиток некуда поставить, и Юлия приняла горячую чашку на колени, поверх блокнота. Лидия присела на край дивана, будто это она была гостьей.

– Вы ведь знаете, настаивать на том, что в квартире не было посторонних, глупо. Выходит, что вы сами убили мужа.

– Я не могла.

– Конечно, не могли. Но тогда здесь кто-то был. И поскольку нет следов взлома, этому человеку открыли дверь. Может, ваш муж вернулся не один?

– Не знаю. Он вернулся, отдал мне лекарство, мы немного поговорили, я пошла в детскую, а он – в гостиную. А потом я увидела это… – Она показала в угол, на стеклянный стол.

– Но вот вы сказали: «Мы пили кофе». С кем вы его пили?

Лидия вздрогнула:

– Кофе? Вам нравится?

Когда Юлия гналась за фактами, она не чувствовала ни вкуса, ни запаха. Сделала глоток из чашки:

– Да-да. Спасибо. Но вернемся в тот день. Постарайтесь вспомнить. Если позволите, я погружу вас в легкий транс. Это поможет вам расслабиться. Совершенно безопасно. Я дипломированный гипнотерапевт, – приврала она для верности. И уставилась на Лидию немигающим взглядом.

Лидия охотно повелась на обман – она сложила руки на коленях, тело ее обмякло, как подтаявшая горка мороженого:

– Звонок. Был звонок в дверь. В дверь позвонили, – начала она вещать замогильным голосом, будто на самом деле впала в транс. – Звонят в дверь. Нужно открыть. Вдруг это Виталик? Забыл ключи? Я иду к двери. Смотрю в глазок. На площадке никого нет. Никого нет. Пусто на площадке. Я открываю дверь. За дверью никого нет.

Казалось, говорит не живой человек, а механическая кукла последовательно выдает то, что записано у нее в искусственной памяти.

– Может, вам подсыпали что-нибудь в кофе?

– Кофе, – дернулась женщина. – Я не пила кофе. Я сварила ровно на одну чашку. – Она закрыла лицо руками. – Как темно в комнате. Как темно! Не понимаю, почему они не разрешили нам уехать. Ведь вопросы можно задавать где угодно. Прятаться я не собираюсь, а ключи от квартиры готова отдать. Ценностей здесь никаких. – И Лидия вдруг разрыдалась.

– Ну, слезами горю… – Тут Юлия вспомнила о своем амплуа антикризисного психолога и резко сменила направление беседы: – Впрочем, мы редко даем выход своим эмоциям. Поплачьте, погорюйте. Смерть нужно пережить.

– Он ведь ничего нам не оставил! – всхлипнула женщина. – Кроме долгов. Или оставил? – Она подскочила, слезы дрожали на щеках, а глаза блестели. Она метнулась из гостиной. А вернулась с веером денежных купюр по пятьдесят, по сотне и по пятьсот евро – в целом без малого десять тысяч. – Откуда деньги? Откуда эти деньги? – истерично закричала она. И больше Юлия ничего от нее не добилась.

А статья вышла сочная: про убийцу-невидимку, который оставляет женам своих жертв деньги в обмен на душу погибшего. «Отчего дьявол так дешево ценит наши души?» – призывала автор задуматься читателей. Хотя Юлия сомневалась, что к Сушковым заявился сам дьявол, слишком мелкими пташками они были.

Порошок из роз. И на месте убийства доктора Хински тоже цвели розы. Юлия большим пальцем прижала окурок к краю стола, вытерпев жало боли. Помогает не заснуть и держать ум на пике напряжения. Наши мысли ведь всего-навсего электрические импульсы, которым время от времени требуется встряска. А еще будут утверждать, что орден Красной Розы всплыл в расследовании случайно. Нет, провидица знает, о чем говорит.

И крови почти не было, даже на земле, лишь у мальчишки вся рубашка была пропитана ею, но, как выяснили эксперты, группа не совпадала с группой Роберта Хински. Адвокат Антонио Аменти тут же обратил внимание суда на этот факт, но, вместо того чтобы предположить, что мальчишка убил еще кого-то, представил дело так, будто малец вылил на себя по неосторожности содержимое склянок из лаборатории Хински, которая располагалась тут же на вилле, в гостевом домике. К несчастью, в лаборатории действительно находились образцы крови, но все пробирки были разбиты, содержимое их перемешалось…

Порошок из роз. Юлия тогда, как безумная, ухватилась за эту ниточку и тянула за нее, пока та не оборвалась. Сакович перебрала все продукты, в которых использовались розы, хоть капля розовой воды или розового масла. Она беседовала с балканским табачным магнатом, фабрика которого выпускала сигариллы с добавлением лепестков роз, с главным парфюмером французской марки «Герлен», использовавшим настоящую розовую эссенцию, а не ее искусственный заменитель в своих духах, с производителями косметики на основе розовой воды, даже с теми, кто варит варенье из роз, и тому подобными. И всюду Юлия тщательно вникала в процесс производства, чтобы понять, не входит ли в состав особым образом обработанный тончайший белый порошок из роз. Безрезультатно.

Беседуя с одним английским селекционером, Юлия Сакович услышала имя – Гильяно. «Самые прекрасные розы выращивают в поместье Гильяно, – сказал селекционер. – Правда, сам я не видел, – добавил он, – но счастливчики рассказывали». Больше с ним не удалось поговорить, его нашли на следующий день в спальне захлебнувшегося собственной кровью. Несчастный случай – у бедняги внезапно пошла горлом кровь, и он не успел позвать на помощь.

Она захлопнула крышку ноутбука. Не пишется, хоть плачь. Но не лить же слезы… Лучше залить в себя что покрепче. На первом этаже есть бар – это Юлия отметила, когда заселялась в отель.

Она подсела к стойке и первые две стопки текилы выпила, не отрывая взгляда от бармена. Темноволосый итальянец с глазами, полными влажного блеска. Перекинутое через плечо полотенце, к концу смены ставшее из белого серым. Ловкие руки, которые проворачивают десяток дел сразу: протирают бокалы, наливают выпивку, выставляют ее перед клиентом, подсчитывают деньги и жестикулируют, подкрепляя свои слова в разговоре. Достаточно ловкие руки, чтобы отвлечь ее от неудачи со статьей этой ночью. Но с третьей рюмкой она повернулась спиной к стойке и оглядела бар – может, есть еще кто-нибудь подходящий? И заметила в углу Антонио Аменти. Он корпел над бумагами, подливая в бокал вино из бутылки, и тут же выпивал его до дна большими глотками, как воду. Юлия хмыкнула – уж такую удачу она не упустит. Она заказала бутылку кьянти. Взяла бокал и направилась к столику Антонио.

– Привет! – Она плюхнулась на диванчик, и сережки-кольца подпрыгнули у нее в ушах.

Антонио поднял на нее глаза, истерзанные мелким шрифтом документов. Увидев, что перед ним женщина, он привычно улыбнулся и взял любезный тон:

– Мы знакомы?

– Возможно, вы меня не помните, хотя мне трудно в это поверить. Я журналист. Пишу о процессе над Яном Каминским. А вы его адвокат.

– А… припоминаю… вы разыскиваете адептов ордена Красной Розы. В каждом несчастном видите либо монстра, либо демона.

– Ну вот, оказывается, вы меня знаете. Юлия Сакович. – И она протянула руку через стол.

Он пожал ее:

– Антонио Аменти. – И прикрыл папку с документами от ее любопытных глаз. Юлия разлила вино по бокалам:

– Я наводила о вас справки, синьор Аменти…

– Тони.

– Тони… Ни одного проигранного дела. Прямо настоящий адвокат дьявола.

– Или простое везение, – возразил он. – Курите? – И достал из кармана коробочку с сигариллами. Тисненая золотая роза на крышке… – Те самые балканские, с добавлением лепестков роз. Он прикурил сигариллу и передал ее Юлии, она осторожно приняла ее из пальцев Антонио. Вдохнула душистый дым и, хоть не собиралась задавать главный вопрос так быстро, неожиданно даже для самой себя спросила:

– Знаете, где находится поместье Гильяно? – Потому что сама так и не смогла его найти.

«Она сказала „поместье“, а не „Дом“. Значит, ничего толком не знает о семье Гильяно», – оценил ситуацию Антонио, прищуриваясь сквозь дым, и покачал головой. Этот жест можно было расценить как «не знаю», «пока не скажу» или «что я получу, если скажу?». Юлия выбрала последний вариант.

В номере наверху она скакала на нем до изнеможения и, прежде чем рухнуть во взбитые, как сливки, простыни, пробормотала, вцепившись ногтями ему в грудь:

– Устроишь мне приглашение к Гильяно?

Антонио скривился от боли и промычал что-то нечленораздельное. Даже на пике блаженства он не мог бы пообещать ей то, что она просила. Но теперь он обязан был передать ее просьбу дону Гильяно.

Глава 3. Приемная бога

Марк Вайнер любил Петербург за каменную кожу и холодную душу. Но ему, астматику с детства, не подходил местный климат. Лишь неподалеку от курортного Зеленогорска, в усадьбе на краю соснового леса, он мог дышать свободно.

Лес подступал к дому с трех сторон. Собственно, дом сам был частью леса: сосновые ступени, отполированные перила, стены из долгих бревен, дощатые струганые полы. За панорамными окнами лениво колыхался Финский залив.

Каждое утро Марк гулял по пляжу: ступая с крыльца на песок, оказывался в ином мире, мире зыбкости, неуверенности, сыпучести. И, как песчаные замки оседают под дыханием волн, так и в нем сглаживались ночные видения, неприятные сны и кошмары, стоило ему пройтись по берегу.

Нервный молодой человек… Его успокаивал непобедимый ритм воды. Моря, океаны, заливы он ценил за постоянство. Всегда хотел жить на берегу и мог себе позволить жить там, где хочет. Детскую астму он перерос, до сих пор с ужасом вспоминал, как задыхался от малейшего волнения, стихи в детском саду прочесть не мог, и в школе не выступал на всяких там мероприятиях, да что там – даже ответ у доски выводил его из зыбкого душевного равновесия. Иногда приступ накатывал, как волна, без видимой причины. Но одиночные приступы врачи за болезнь не считали: «Нервы лечите, молодой человек. Лечите нервы», – говорили ему доктора. Он лечил нервы, устраивал свою жизнь так, чтобы не было ни малейшего неудобства, ни одного повода для волнения. Но все равно, бывало, просыпался с рассветом, как будто выныривая из помойной ямы, в трясучке, с противным привкусом во рту, непонятные, расплывчатые картины висели перед глазами, он чувствовал запах застарелой крови, и страх разливался по телу.

Марк следил, как сходит лед с залива, с нетерпением дожидался белых ночей и никогда не пропускал начало зимы, первый снег в городе. Но стоило ему вернуться в Петербург, в отцовскую квартиру на Большой Конюшенной, как снова его одолевали плохие сны, и он начинал задыхаться.

В Арабских Эмиратах его здоровье ухудшилось. Казалось бы, сухой климат, пустыня… Но чтобы из гостиничного холла нырнуть в спасительно ледяной салон автомобиля, приходилось перейти вброд океан кипяченого молока. Воздух душным пластырем облеплял тело и лицо. Мучил, не давал вздохнуть. Жуткая страна. Царство Снежной королевы на раскаленной докрасна сковородке. Питерский дождь им бы тут определенно не помешал.

В Шарджу, культурную столицу Арабских Эмиратов, Марк привез коллекцию картин Томаса Кинкейда, американского художника, работы которого он собирал с двенадцати лет. Его друг, хранитель ценностей Национального художественного музея в Шардже, давно уговаривал его устроить выставку.