Полная версия
Страдаю, но остаюсь. Книга о том, как победить созависимость и вернуться к себе
А двигательные зеркальные нейроны дают возможность обучаться двигательным действиям у соплеменников. Котята ловят мышей как кошка-мама, щенки охраняют дом вместе со старшими собаками, а ваш пятилетний сосед Павлик кивает и здоровается с вами точь-в-точь как его отец. В совокупности система зеркальных нейронов помогает выживанию вида. Младшие особи учатся жить у старших, и вся стая пугается и бежит наутек, если один ее представитель испугался и побежал: повторять за большинством иногда важно для сохранения жизни.
Именно потому, что работа зеркальных нейронов происходит вне нашего сознания, в воспитании они помогают нам лишь отчасти. Дети редко просто делают то, что им говорят делать родители. Дети повторяют за родителями действия и слова параллельно, то есть повторяют слова за словами, а дела за делами, не вникая (иногда всю жизнь), насколько это порой абсурдно. И впервые замечают, что слова расходятся с делами, только в кабинете психолога. Еще до открытия зеркальных нейронов об этом шутил американский психолог Эрик Берн (цитирую по памяти):
У Мэри было одиннадцать детей, и она всегда повторяла, что одиннадцать детей слишком много, что достаточно девяти. Угадайте, сколько детей было у ее старшей дочери Сью? Девять? Нет, у Сью было одиннадцать детей, и она всегда повторяла, что одиннадцать детей слишком много, что достаточно девяти.
Чем это важно для нас в контексте разговора о созависимом поведении?
Во-первых, полезно помнить: мы склонны реагировать друг на друга комплиментарно. Находясь с другими людьми, нужно учитывать, что их эмоциональное состояние влияет на наше и наоборот. Помните типичную ситуацию «все побежали, и я побежал»? Если сейчас в ваши планы не входит синхронизация с толпой, необходимо прилагать волевые усилия к сохранению собственной линии поведения. В особенности мы склонны перенимать поведение тех, чье расположение нам не хотелось бы потерять, поэтому в сплоченных семьях порой бывает очень трудно оставаться собой.
Во-вторых, некоторые люди склонны быть удобными и услужливыми более других[5]. Иными словами, люди, имевшие в детстве опыт обслуживания взрослого, который должен был бы заботиться о них, но по каким-то причинам не мог или не справлялся, и пережившие множественные ситуации смены ролей (когда ребенок выступает родителем для своего родителя), во взрослой жизни чаще создают созависимые отношения. По понятным причинам таким людям привычнее и проще быть удобными и заботливыми, чем нуждающимися и принимающими заботу. Такие люди быстрее и внимательнее замечают, что в их помощи нуждаются. Они более чем в среднем способны на опережающее внимание, на чуткость и склонны подстраиваться и обслуживать. Собственные потребности никуда не деваются, но остаются незамеченными.
И, к сожалению, именно поэтому созависимые люди склонны к аутоагрессии, пассивной агрессии и манипулированию окружающими. По понятным причинам в детстве иных способов получить хоть какой-то кусочек желанного и нужного у них не было. Позже, в главе «Простые чувства: злость» будет очень подробно про агрессию, в том числе про пассивную агрессию.
Зеркальные нейроны незаменимы в социальном взаимодействии. Они дают начало любому замечанию другого человека.
История моего знакомства с университетской подругой Таней Медведовской (она еще будет упоминаться в книге) насчитывает сейчас тридцать лет и начиналась так. Толпа нервных абитуриентов изнывала в тесном дворе московского психфака жарким (наверное) летом 1992 года в ожидании результатов вступительного экзамена по математике. От этой оценки зависело поступление, поэтому вид у толпы был максимально драматичный. Вчерашние школьники с прозрачными от параметрических уравнений лицами стояли неестественно тихо, сбившись в небольшие статичные группы. Согласитесь, очень нетипичное поведение для толпы подростков. Я сидела на бордюре (у питерцев это был бы поребрик). Таня стояла в толпе одна и ела маленькую круглую белую булку за две копейки. Кто помнит эти булки, согласится, что они имели такой глубокий «паз» посередине, будто были созданы для разламывания пополам.
Я заметила Таню и булку. Видимо, в моем взгляде (несмотря на то, что я старалась выглядеть как приличная девушка, поступающая в МГУ) как-то считывалось, что я не завтракала. Таня прошла сквозь толпу прямо ко мне и сказала: «Будешь?». Я мгновенно согласилась, и Таня разломила булку и отдала мне половину.
Слияние и научение
ВСЕ УЖЕ ЗНАКОМЫЕ НАМ СЛИЯТЕЛЬНЫЕ МЕХАНИЗМЫ мы видим на примере любого процесса научения чему-либо. Чтобы перенять чье-то знание или навык, не говоря уж о какой-то целостной системе или идеологии, нужно отдать на время свою границу (а за ней – и всю свою идентичность) в уплату за то, чтобы позволить новому знанию повлиять на себя. Нужно либо поверить учителю, либо уже верить ему заранее. Разумеется, именно поэтому лучше учатся (при прочих равных) те, кто хорошо относится к учителю/наставнику/преподавателю/тренеру. В таком случае новая информация воспринимается естественно, а не враждебно, и входит в нас как нож в масло – без препятствий.
Слияние, напоминаю, в огромной степени – физиологический, химический, природный, изначальный механизм. А уже затем – психологический. Именно в силу животной природы слиянию мало что можно противопоставить кроме его, слияния, осознавания. Мы рождены, чтобы продолжать рождать, только и всего. С этой точки зрения все, что способствует продолжению рода, – хорошо. И подражание – первое, что нам в этом поможет.
Видели знаменитую фотографию, где как бы усталой походкой удаляется вбок от зрителя австрийский зоолог Конрад Лоренц, а за ним – именно что гуськом – следуют один за другим маленькие гуси?
Лоренц открыл и изучал явление импринтинга (от англ. imprint – оставлять след). Он выяснил, что у многих животных и птиц есть короткий сензитивный период, во время которого формируется реакция следования: птенцы или детеныши двигаются за тем объектом, который успели увидеть во время этого периода. Природа полагает, что с высокой долей вероятности это будет мама, но гусята, которым во время сензитивного периода намеренно попался на глаза Лоренц, далее следовали вовсе не за мамой-гусыней, а за Лоренцом.
Импринтинг шире, чем реакция следования. Это – в целом – механизм, позволяющий животным усваивать и повторять жизненно важные навыки и цепочки действий за родителями. Так, например, котята вслед за мамой учатся гоняться за мышкой и верно находить туалет.
Думаете, люди устроены гораздо сложнее? Тогда вспомните себя в составе какой-нибудь экскурсии. Замечали, как экскурсанты, добровольно войдя в слияние с группой и экскурсоводом, немедленно отдают этому самому экскурсоводу свою «взрослую часть»? Они чаще, чем обычно, спотыкаются, стараются держаться строго друг за другом, как гусята Конрада Лоренца, а самое потрясающее – даже на самом простом маршруте (чья-нибудь городская усадьба, а вовсе не опасный горный ледник) вовлеченные в процесс люди теряются и забывают выход обратно! На самом деле ничего удивительного. Слияние и есть психический механизм, позволяющий нам как бы сказать другому: «Вот тебе моя воля и вера в тебя, а в ответ отдавай мне свои знания, ты сейчас главный, и я согласен на все. Веди меня!»
Опытные экскурсоводы интуитивно знают об этом эффекте и обязательно заботятся о группе на длинных маршрутах: ждут потеряшек, объясняют, когда и где будет остановка и как найти группу, если сошел с маршрута. Так недавно случилось и со мной во время экскурсии по Северному Чертанову (я увлекаюсь городским модернизмом). Ведущая экскурсии, стоя на холме с прекрасным обозрением (можно было красиво махнуть рукой в любую сторону, обозначив основные направления), завершила вылазку в мой любимый район словами: «Кто боится заблудиться, идите со мной, я как раз направляюсь к метро!»
Чем это важно для нас в контексте разговора о созависимом поведении?
Нужно понимать, что психика устроена достаточно архаично. Ради безопасности, защиты, выживания и приобретения знаний она склонна подталкивать нас отказываться от собственных мнений, рискованных инициатив и даже личной свободы. Эта дихотомия внутри нашей психики обычно звучит довольно ультимативно: «Хочешь учиться у Н.? Слушай, что тебе говорит Н. Забудь на время, что ты сам думаешь. Просто повторяй и не перечь».
Однако здесь как раз появляется возможность спросить себя: чему именно я хочу учиться у Н.? Да, она отличный тренер по конкуру и наверняка способна улучшить мою технику прохождения систем (серии препятствий, которые нужно преодолеть во время соревнований определенным образом). Но нужно ли мне теперь курить, если Н. курит?
Как-то раз мы пили кофе (а может быть, ели суп) в Подмосковье, в обеденный перерыв одного профессионального проекта с моей коллегой, психиатром и гештальт-терапевтом Галей Каменецкой. Разговор шел о каких-то бытовых пустяках, которых я и вспомнить не могу. А потом кто-то из наших друзей наливал воду в чайник прямо из-под крана, и другие забеспокоились, что, мол, как же так без фильтра. Галя убедительно заверила:
– В московской воде столько хлорки, что ее можно пить совершенно спокойно даже сырую. Она абсолютно неопасная, просто невкусная.
Разговор забылся. И вспомнился только тогда, когда я заметила, что уже месяц гораздо реже покупаю домой питьевую воду. Чаще пью из-под крана: Галя разрешила, а я ее уважаю. Значит, можно.
* * *Итак, мы можем приобретать новые знания и навыки, только сдавая границы. Там, куда мы собираемся поместить новый опыт, для него должно быть место, свободное от критики. Только потом, когда новое знание, навык или система знаний уложатся в голове и станут моим приобретением, я смогу (если смогу) распоряжаться ими как захочу. В том числе – не использовать.
Эту логику можно продолжать, хотя и не хочется. Однако мы все понимаем, что ради выживания мы часто повторяем за толпой. И не только потому, что боимся отвержения своей группы. Но и просто потому, что мы уже честно поверили в официальную повестку.
В контексте созависимого поведения интересен еще и вот какой момент. В слиянии обучаться легче, это плюс. Но минус в том, что слияние делает нас менее критичными к поступающей информации. Именно это и нужно иметь в виду, думая о созависимости. Мы набираем ментальный материал от тех, с кем связаны. И часто – неразборчиво набираем.
ЭКСПЕРИМЕНТПроверьте себя: насколько вы слиятельный человек?
• Вы замечали, как приобретали дурные привычки от любимых/важных учителей?
• Приходилось ли вам замечать, что вы копируете не только сам навык учителя, но и его манеры?
• Можете ли вы вспомнить, как учились чему-то, не понимая, понадобится ли вам это знание? Остались ли вы довольны качеством своего обучения?
• Было ли так, чтобы вы учились чему-то в состоянии очарованности и предметом, и преподавателем?
Шутки ради тут у вас должно получиться «да, да, нет, да». Но другой вариант тоже нормальный. Просто такими вопросами я помогаю вам заострить внимание на собственной психической реальности. Впрочем, как всегда.
Слияние, окситоцин и агрессия
ПСИХОЛОГИЧЕСКОЕ СЛИЯНИЕ – ПРОДУКТ ФИЗИОЛОГИЧЕСКОГО слияния. Про слияние и телесные границы мы поговорим отдельно, а сейчас я хочу рассказать, что восхищает меня в физиологии слияния на уровне нейромедиаторов. Гормон окситоцин называют гормоном привязанности. Он вырабатывается при грудном вскармливании, сексе, от телесных прикосновений, если они вам приятны, и сообщает чувство доверия, защищенности и покоя. Подробнее про окситоцин будет еще в главе «Физиология радости».
Таким образом, окситоцин на химическом уровне поддерживает нас в слиянии с той группой, к которой мы принадлежим. И это еще не все удивительные факты про окситоцин! Он же, окситоцин, повышает агрессивность к чужим. К представителям соседних племен, к врагам. По сути дела, окситоцин – гормон не только гражданской, но и любой войны. В сочетании с адреналином и тестостероном он обеспечивает агрессию к врагу и сплоченность со своими. Получается, окситоцин и есть гормон слияния.
На психологическом уровне с обратной стороны слияния также много агрессии. Маленькие обезьянки держатся когтями за тело матери, ради них обезьяна-мать способна напасть и убить врагов, котятки нередко травмируют кошку, пока сосут ее молоко, а кошка может съесть слабых котят, чтобы сохранить ресурсы для более жизнеспособных.
Как тут не вспомнить взрослеющих детей? В поддержании слияния между взрослыми, но не желающими взрослеть детьми и родителями, которые не хотят их отпускать, также очень много агрессии. Подростки бунтуют, делая себе татуировки, но не хотят ни самостоятельно зарабатывать, ни даже убрать за собой на кухне. Родители, не готовые отпустить их, конфликтуют, манипулируют, обесценивают достижения детей и недооценивают при этом их способность всерьез сепарироваться. Многие родители «готовятся» к этой войне за вечное слияние с самого начала своего родительства. Моя любимая зарисовка на эту тему – бабушка, завязывающая внуку шнурки и приговаривающая: «Ничего-то без меня не можешь, какой же ты несамостоятельный».
Не могу не упомянуть здесь людей, использующих свою болезнь для поддержания слияния с теми, кто заботится о них. «Я не могу работать, и только такие жестокие люди, как вы, могут этого не понимать», – заявляет ваш родственник, который целыми днями сидит дома в интернете. В более пугающей модификации можно наблюдать агрессию слияния на примере так называемого делегированного синдрома Мюнхгаузена – заболевания, встречающегося довольно редко и чаще всего в медицинских сериалах. Когда мать намеренно создает ребенку болезнь, чтобы инвалидизировать его и навеки оставаться для него незаменимой.
Слияние в биологическом смысле защищает вид от исчезновения. А в философском смысле слияние противостоит сепарации и индивидуации отдельной личности. В уплату за защиту и принадлежность к группе необходимо принести индивидуальность, собственные желания и несогласие с мнением большинства. А за свободу и независимость – заплатить разрывом некоторых связей, теплом, защитой и отказаться от такого приятного, но немного отупляющего коллективного МЫ-чувства, как его называют социальные психологи. МЫ-чувство и есть переживание слияния с группой. Это когда мы уверены, что МЫ лучше ИХ, а наши жизненные правила правильнее. Это когда НАШИ НАС не бросят, и, значит, я не один. В этом смысле, конечно, слияние символически противопоставляется личной смерти. Ведь если нет отдельного меня, я и умереть не могу. Другое дело, что, вечно оставаясь в слиянии, я как личность и не рождался.
Слияние не очень осознанно используют так называемые пикаперы – молодые люди, соблазняющие женщин ради хобби. Они намеренно быстро проходят в личное пространство девушки (подробнее читайте в главе про пространственные и телесные границы), прикасаются, работают с ее возражениями, просто отметая их, в результате сразу попадают (если повезет) в зону слияния. От прикосновения кожи к коже сразу выделяется окситоцин, повышающий доверие, и, если на этом этапе девушка не остановила взаимодействие, дальше ей будет несколько сложнее, ведь она уже получила послание: «Я близко – значит, я свой. А раз уж я свой, мне можно все, что можно своим».
Чем это важно для нас в контексте разговора о созависимом поведении?
Важно помнить, что каждый из нас – продукт четырех миллиардов лет эволюции. Само это число не помещается в сознании, так оно велико. Все, что мы считаем разумным в себе, и то, при помощи чего я сейчас пишу эти слова, а вы их читаете, – это лишь тонкая пленка на поверхности малоуправляемых зоологических механизмов нашего поведения (я имею в виду кору больших полушарий). Они мало, но управляемы. И для этого важно знать об их существовании и не пытаться их игнорировать.
Слияние и эгоцентризм
БЫТЬ ЭГОЦЕНТРИЧНЫМ – НОРМАЛЬНО. В ЭТОМ НЕТ НИЧЕГО плохого, хотя само слово часто используют с укоризной. Если вам от двух до двенадцати лет, вы просто обязаны быть эгоцентричным. В той или иной степени эгоцентризм свойственен абсолютно всем и в любом возрасте. Это всего лишь переживание собственной исключительности, предпочтительности собственных чувств, мыслей и своей точки зрения. Каждый человек предпочитает свою точку зрения чужой, свои чувства руководят им больше, чем чужие (своя рубашка ближе к телу), и вообще каждый для себя исключителен, поскольку только к себе имеет прямой доступ. Я узнаю мир при помощи себя, то есть собой. Остальные способы познания вторичны и более сложны.
Эгоцентризм – это смотреть на мир из своего черепа через свои дырки в нем, а не через чужие. Потому что именно из этих дырок (а не из чужих) выглядывают мои собственные, единственные глаза. Здоровый эгоцентризм естественен, если обзавестись в придачу еще одним навыком: навыком осознавания, что раз уж эгоцентризм – здоровое переживание, то он… есть у каждого, а не только у меня одного. Для этого достаточно повести своими прекрасными глазами вокруг себя и увидеть: у других тоже есть глаза. Они вставлены в их прекрасные головы точно так же, как в мою вставлены мои. И они видят вокруг то же, что и я, только не совсем то и немного по-своему. (Однажды я поразилась, поняв, что международное выражение «точка зрения» имеет самый что ни на есть пространственный смысл). Термин «эгоцентризм» принадлежит французскому психологу Жану Пиаже, который изучал мышление детей, а позже возникла так называемая Theory of Mind (теория модели психического) – концепция, объясняющая, как люди понимают, что точка зрения меняется, перемещаясь от человека к человеку.
Парадокс эгоцентризма состоит в том, что мы обычно находимся в слиянии с собственным эгоцентризмом. Если нас что-то сильно волнует, интересует, впечатляет, то факт исключительности для нас этого чувства можно понять, только когда оно пройдет и исключительность поблекнет. Осознать собственную эгоцентричность, заметить фиксированность на своей точке зрения (охваченность ею) и ее активное предпочтение мы можем только тогда, когда уже не будем на ней столь сильно фиксированы. Но тогда это уже не совсем эгоцентризм. А главное – тогда уже поздно!
В 2015 году я впервые оказалась в Париже предоставленной самой себе (прекрасно звучит!). Я участвовала в конференции по научным методам в гештальт-терапии, а в свободное время, в отличие от остальных поездок, много гуляла одна. В тот раз я впервые попала в Галерею Лафайет и надолго погрязла в ней в поисках подарков домашним. Лишь через несколько часов довольно бездарного шопинга я начала замечать кое-что очень странное. Вокруг не было мужских вещей. Вообще. Ни один бутик не являлся исключением: пять этажей женских сумок, женской косметики и обуви, женских платьев, женских очков и платков. Изумившись, я стала обследовать здание и быстро выяснила, что в галерее женские и мужские вещи разнесены по разным корпусам, соединенным переходом. Чтобы найти его, пришлось обратиться за помощью.
Понимаете? Я провела часа три на женском глобусе и не заметила, что из него исключено все мужское! Еще тогда я подумала, что этот случай будет прекрасной иллюстрацией не знаю к чему. Эгоцентризму, так я решила сегодня. И не пытайтесь меня переубедить.
Чем это важно для нас в контексте разговора о созависимом поведении?
Позже мы поговорим о фокусе внимания. Осознавание внешнего фокуса внимания – очень важная тема в разговоре о созависимом поведении. Осознавать внешний фокус внимания и уметь сознательно переводить его во внутренний – навык, который понадобится для развития и улучшения телесной чувствительности. А она понадобится для налаживания границ. А они, в свою очередь, понадобятся нам для улучшения осознавания своих потребностей и обучения многим другим штукам, которые мы будем противопоставлять созависимому поведению.
ЭКСПЕРИМЕНТЯ попрошу вас сделать довольно безумный список:
• Напишите пять вещей, о которых вы никогда, вообще почти никогда не помните, но уверены, что они есть. Например: Вселенная бесконечна (или нет?). Ваш первый язык русский (другой?). Вы брюнетка (нет?). Вы женщина (нет?). Собаки лучше кошек? Вещи, в которых мы уверены, но не замечаем этого, сильнее влияют на нас, чем те, что мы замечаем.
• Опишите (через «Сканер»), как вы на телесном уровне чувствуете уверенность в чем-то: пять телесных симптомов (подбородок идет вниз к груди, голос становится ниже, расширяется грудная клетка, вы начинаете яснее чувствовать свои ступни).
• Как вы на телесном уровне чувствуете неуверенность?
Запишите это в свою тетрадь. Зачем? Как я уже говорила выше, слияние уменьшается через расширение осознавания. И описывать феномены слияния полезно.
Слияние и границы. Маркеры границ
Для сепарации и выхода из слияния необходимо признание своего права на жестокость.
Наталия КедроваКОГДА МЫ ДУМАЕМ О ГРАНИЦАХ ИЛИ ФОРМУЛИРУЕМ правила о том, как их поддерживать, охранять и все такое, используются обычно примеры неблагополучного развития событий, острые и чувствительные. Мой любимый пример про нарушение границ: сосед по даче складывает строительный мусор на ваш участок, пока вас нет. Получается, заметить границы можно, только когда они нарушены, то есть по дискомфорту.
Именно с дискомфортом и приходится сталкиваться в консультировании, ведь людей что-то приводит ко мне в кабинет. А можно ли как-то «нащупать» в обычной жизни это невидимое, пока оно не превратилось в сильный дискомфорт, требующий помощи извне? У меня есть идеи на этот счет.
Извинение, просьба и благодарность – маркеры границ в быту. Благодарность – переживание, что кто-то подарил мне что-то. Вышел за свои пределы и что-то отдал, и мне от этого хорошо. У меня что-то прибавилось благодаря кому-то. «Спасибо» – это маркер границы. Как и просьба. «Пожалуйста, не мог бы ты…» – признание, что у кого-то есть что-то, что он не обязан перемещать на мою территорию. Просьба – это когда я признаю, что мне что-то от тебя нужно, но ты не должен давать мне этого. О создающем границу смысле просьб и благодарности подробнее будет в следующей главе «Слияние и авторство». А сейчас несколько слов про извинения.
Извинение – это добровольное признание того, что я выхожу за пределы своей территории и приношу этим вред. Если вам хочется извиниться, вероятно, вы где-то «затоптали чью-то клумбу». С обратной стороны вектора располагается другой ментальный и чувственный маркер границы, а именно переживание, которое мы обозначаем словом «нет». Это могут быть и другие слова вроде «хватит», «достаточно», «я не согласен» и тому подобные. Все они обозначают, что я понимаю: моя граница нарушена и это наносит мне вред. Мы будем очень подробно обсуждать все, что касается границ и переживаний на границах, в соответствующей главе книги.
Мне очень нравится мысль Наталии Бонифатьевны Кедровой, вынесенная в эпиграф: «Для защиты своих границ и выхода из слияния необходимо признание своего права на жестокость». Мое «нет» и «хватит» вполне могут создавать дискомфорт второй стороне. Но это не означает, что я не имею права отказывать.
Извинения и вина – темы, которые мы обсудим в соответствующей главе. Сейчас скажу кратко: здоровая вина должна исчезать после извинений. Если извинений недостаточно, должна помочь компенсация: «Извини, что складывал строительный мусор на твою сторону участка. Я завтра же все вывезу и в знак признания ущерба готов постелить тебе свежий газон». Как-то так.
Слияние и авторство
Когда вы оказываетесь так близко, вы полностью исчезаете как наблюдатель.
Виктор Пелевин, «KGBT+»СЛИЯНИЕ ОБРАТНО СВЯЗАНО С АВТОРСТВОМ. АВТОРСТВО – это ясное переживание себя создателем чего-либо:
• моя идея;
• мое желание;
• мое решение;
• мой проект;
• и, в конце концов, моя жизнь.
Поэтому главный налог всех чересчур слиятельных людей – потеря ощущения авторства. Авторства идей, желаний, решений, а иногда – и жизни.
Поскольку процессы слияния предполагают перемешанность чувств, желаний, идей нескольких людей на границах, ответственность и авторство участников впоследствии невозможно разделить. Отсутствие отдельности целей, собственных инструментов их достижения, своих ресурсов и ответственности – вот главная сладость слиятельных отношений. Нет личных ресурсов – нет личной ответственности. НО: нет ответственности – нет собственных целей. А значит, нет авторства. И нет ценности того, чем владеешь.
Разумеется, бывает сознательное партнерство. Тогда это коллективный проект: это сделали мы. Но когда в парной терапии речь идет о том, кто хочет развестись, а кто сохранить брак, кто хочет еще одного ребенка, а кто сделать аборт, – здесь это «мы» только мешает. Поскольку аборт будет делать только один человек из пары. И неплохо бы, чтобы это ощущали оба. Ситуация, когда аборт хочет один, а делать его другому, – не менее горька, чем когда ребенка хочет один, а рожать должен второй. Не избежать впоследствии взаимных упреков и сложносочиненных обвинений. Как говорил Роберт Резник, основатель школы GATLA (Gestalt Association Trainers Los Angeles): «Иные отношения возникли только потому, что люди в самом начале сильно наврали друг другу».