Империя сосредотачивается. Книга 3

– Ну и что ты на это сказала? – хмуро спросил я.

– Я согласилась, – ответила она, потупив глазки… анютины сука глазки.

– А ты не забыла, что у нас через три дня вообще-то свадьба? Слушай, пойдем покурим куда-нибудь, – закончил я свою мысль.

– Ты ж не куришь.

– Ради такого случая придется начать.

И мы пошли в коридор, а потом в курительную комнату.

– Анюта, кончай дурить, у нас же с тобой все хорошо было, а будет еще лучше… через три дня вот будет.

– Понимаешь, Сережа, ты уж извини, но ты пока никто, а Видов это Видов, второго такого шанса у меня в жизни может не быть…

Где-то я уже слышал такую фразу, подумал я.

– Аня, со мной ты будешь Анютой Сотниковой и совсем скоро выйдешь в мировые звезды под своим именем, а с ним ты навсегда останешься женой Видова… ну если он тебя возьмет в жены конечно, что не факт.

– Да понимаю я все, но ничего не могу с собой поделать… это как дудочка гаммельнского крысолова у меня перед носом звучит, а за ней значит иду, сложив лапки. Короче прости, родной, но я уезжаю.

– А свадьба?

– Ну придумай что-нибудь, ты же мужчина…

Далее рассусоливать манную кашу по тарелке не имело никакого смысла, вернулись в зал.

– Олег, – тряхнул я головой, отгоняя более тяжелые мысли, – а хочешь я расскажу, когда, где и от чего ты умрешь?

Видов аж побелел, бедняга.

– Откуда ты это можешь знать? – только и спросил он.

– Дар у меня такой есть, будущее видеть, не всегда и не для всех, но временами прорезывается, кучу народу уже спас с его помощью. Ну так как, рассказать?

– Ну расскажи, – с трудом выговорил он.

– Через 20 лет от рака гипофиза в Уэстлейк-Виллидже, штат Калифорния, США. Сейчас еще конечно рано, но через 5-6 лет начинай проверяться на онкологию примерно раз в год, должно помочь.

– И что я там буду делать в этой Калифорнии?

– То же, что и здесь, сниматься в кино… с Микки Рурком и Арнольдом Шварценеггером, если тебе эти имена что-то говорят… и еще выкупишь права на показ советских мультфильмов в Штатах, это много денег принесет.

– А про Анюту ты что-нибудь скажешь?

– Увы, но нет – про нее мой дар что-то молчит как рыба. Совет вам, дорогие, да любовь, а я пошел.

И я повлекся нога за ногу на Гоголевский бульвар, да. Вот, как говорится, тебе, бабушка и анютины глазки во всю радужку. Перевернута еще одна страница жизни, только сука похоже, что не в ту сторону перевернута… даже можно сказать, что и с корнем вырвана эта страница. Говорят, что история повторяется дважды и второй раз как фарс, но у меня что-то второй раз совсем без смеха проходит. Ладно, попробуем жить дальше, чо…

-–

Я сижу в недрах своей квартиры на Кирова и керосиню второй день подряд. В столице у меня еще хватило сил доехать до Инны с Мишей, забрать свои вещи (Анюта свои пусть сама забирает), отбрехаться, как сумел, от недоуменных инниных расспросов и докатиться по железке до горького города Горького… ехал один в купе СВ, да, проводница, видя мои расстроенные чувства, даже не сделала попытки подселить еще кого-нибудь на свободное место.

А дома отзвонился матери и декану, сказал им примерно одно и то же, что мол в связи со срочным форс-мажором меня не будет два дня… может даже три, на вопрос же матери, что там со свадьбой, ответил, что через два дня все видно будет, а пока не видно ничего, потому что не рассвело. А сам пошел в ближайший гастроном на Краснодонцев, закупил там водки (сука Ветлужскую ведь продали, из сучков выгнанную, ну да это не особенно и важно сейчас), взял какой-то закуски, консервы что ли какие плюс хлеб и ливерная колбаса, отключил проводной телефон, вытащил батарейку из мобильного и отсоединил провода от дверного звонка, обрубил короче все внешние связи, замкнул их, так сказать, на себя и начал керосинить по-черному, да…

И закурил тоже – вот в предыдущей жизни последний раз курил лет в 20, а тут сорвался… Беломора прикупил, усманского, ядреного, с картой одноименного канала на этикетке… гадость изрядная, но от нехороших мыслей отвлекает.

В дверь стучали несколько раз, один раз весьма даже сильно, я не открывал – ну что они мне сказать могут, эти стучащие? И что я им сказать могу? Пустое все это, а лучше я сорву-ка козырек с еще одной бутылочки, на этот раз арзамасского розлива. И с вещами анютиными надо ведь что-то делать, вон их сколько в шкафу… и в другом шкафу… и на вешалке в прихожей… и в ванной тоже есть… а, подумаю об этом завтра.

На исходе первых суток моего плоского штопора ко мне пришел ангел и сел за стол напротив… ну то есть я его так назвал, а на самом деле хер его знает, кто он там по профессии и образу жизни, да это и неважно – в костюмчике… нет, не черном, а коричневом, с красненькой искрой, и в ярко-красном галстуке и начищенных до блеска ботиночках, напомнив мне безвременно ушедшего от нас Сергей-Викторыча.

– Что, Сергуня, тяжело тебе? – спросил ангел.

– Выпьешь? – вместо ответа сказал я.

– Что там у тебя? Ааа, арзамасская… ну налей на два пальца, – и он пододвинул мне второй стакан. – За что пить будем?

– Чтоб не последняя, – буркнул я сквозь зубы. – Курить будешь? – и я протянул ему уполовиненную пачку Беломора. – Курить он отказался.

– Ты как сюда попал-то? И зовут тебя как? И что тебе вообще от меня надо?

Товарищ в галстуке лихо вылил содержимое стакана в рот, от закуски в виде кильки в томате отказался и ответил мне следующее:

– Видишь ли, Сережа, я это и есть ты, только немного альтернативный. Ты же здесь, насколько я понимаю, пытаешься выстроить альтернативную историю, да?

– Ну как бы хотелось бы…

– Вот, а я, получается, Сергуня Сорокалет из той ветки, которую ты похерил.

– Че ты гонишь, чепушило? – окончательно перешел я на блатной жаргон. – Ты ж старше меня нынешнего лет на 20 и рожа у тебя не моя, в зеркало вон хотя бы посмотри, найдите, как говорится 10 различий, в смысле сходств.

Встал ведь товарищ и пошел в ванную смотреться в зеркало. Потом вернулся и сказал:

– Да, рожа подгуляла, согласен, можешь конечно не верить, но все равно я это ты и наоборот.

– Ну ладно, допустим на минутку, и дальше что? – отвечал я, разливая по стаканам остатки из бутылки.

– А дальше, Сергуня, то, что надо стойко держать удары судьбы, а ты тут раскис как баба, у которой козел капусту на огороде съел. Сам же говорил не раз – кому сейчас легко?

– Ладно, проехали, – ответил я, – лучше расскажи, как там у вас в реальной альтернативности… или как уж там.

– Да все так же, как и в учебниках по новейшей истории, учил ведь поди в школе-то? А вот у тебя тут в альтернативщине что-то не очень, заигрался ты, Сергуня, со своими женщинами, а надо ведь кому-то и дела делать.

– Слушай, альтернативный я, иди нахер, я ж понимаю, что ты эманация моего воспаленного сознания.

Товарищ поморгал несколько раз и испарился без слов, однако уровень водки в бутылке остался прежним – явно я столько не выпил… долго размышлял над этим удивительным фактом, потом взял баян в руки и заиграл на нем, подбирая ноты к самым тоскливым песням, кои мне вспоминались в пьяном своем угаре. Потом в дверь забарабанили особенно сильно. Я поначалу собрался игнорировать это дело, ну постучат и уйдут, не будут же они замок выламывать в самом деле, но вдруг понял, что стучание складывается в определенный такой и очень знакомый мне ритм… да, точняк это оно, «Одиночество сволочь». Ну хорошо, ребята, вы меня уговорили, иду открывать, ну кто там это еще ломится.

Замок подался с большим трудом, дверь распахнулась, а на пороге, значит, двери… вот если б мне сказали написать список из ста возможных посетителей меня в текущих обстоятельствах, то человек на пороге в этот топ-100 точно не вошел бы, да…

Анют так много на земле…

А стояла там Анечка Пак, которая дочь хирурга из 40-й больницы и знаток восточных боевых искусств, вся из себя тихая и спокойная, как глубокая бухта в бурную погоду.

– Привет, – с места в карьер начала она, – как жизнь, как семья, как здоровье?

– Жизнь сплошное спортлото, – автоматически вылетело у меня.

– В смысле?

– Где ни поставишь крестик, все не то, – продолжил я, – ну заходи, раз пришла.

Аня зашла, озираясь по сторонам, я помог ей снять куртку, повесил на вешалку, нашел какие-то тапочки, от Усиковых по-моему остались.

– Ну пойдем, если не боишься, – и мы зашли в мою комнату.

– Мда… – протянула она, – давно квасишь-то?

– Второй день заканчивается, – ответил я, – послушай вот, что я тут сочинил в ходе этого увлекательного процесса.

И я вытянул из-под стула баян. Сначала проиграл «Гранитный камушек»:

– Ну как? – спросил я, закончив.

– Волшебно, – ответила она, – не останавливайся, давай жги дальше.

Ну ОК, дальше, значит дальше. Забабахал, не останавливаясь, Ляписа-Трубецкого:

– Еще лучше, – немного подумав, сказала Аня. – А кроме этого что-нибудь есть?

– А то как же, у меня еще много чего есть, – ответил я и продолжил песенкой Ингрид под названием «Будь ты проклят, гад», пришлось, правда, немного ее адаптировать к российским реалиям:

Ты обещал мне рай на земле и любовь в небесах,

Но я осталась просто ни с чем и в дырявых трусах,

Ты говорил, что я буду принцессой твоей,

Но мне досталась лишь стирка носков и варка щей.

Да будь ты про-про-про-клят, гнида,

Да будь ты про-про-про-клят, гад.

– Идеально, не забудь слова с нотами записать, – ответила Аня, изучая завалы бутылок под столом. – Давно она тебя кинула-то?

– Да вот позавчера, – автоматом вырвалось у меня. – А ты откуда знаешь?

– Нетрудно догадаться. В общем так, дорогой Сергуня, ты щас встанешь и пойдешь в ванную отмокать и трезветь, а я пока все тут уберу, согласен?

– А чего это ты тут раскомандовалась? Командирша нашлась, – сказал я, еле ворочая языком.

– А того я тут раскомандовалась, дорогуша, что тебя все ищут и на ушах стоят, дела не делаются, время идет, а он сидит тут, обливаясь горючими слезами и водку лопает. Экая ж невидаль – баба его бросила! Не ты первый, не ты последний, с кем это случилось, баб на земле много еще осталось. А ну быстро собрался, тряпка, а то сидит тут, нюни распустил, и шагом марш в ванную! Еще водка есть? – спросила она в итоге своего спича, взяв в руки недопитую бутылку арзамасской.

– Нет, эта последняя.

– Я ее щас в раковину вылью, а ты дуй в ванную.

Собрался и пошел, чо… через полчаса она пришла проверить, что там у меня и как. Я сказал, что вообще-то я как бы голый тут сижу, на что она ответила в том смысле, что она голых мужиков что ли не видела (интересно, где это, подумал я, в свои 17 лет она много голых мужиков-то видела, но вслух ничего не выдал), так что давай спину что ли тебе помылю, горе ты мое.

А потом она битый час поила меня какими-то своими национальными отварами, на вкус омерзительные они были, но действие на организм оказали ураганное, все перед глазами встало на свои места, перестав крутиться, как каруселька в осеннем парке, и похмелье мигом куда-то испарилось.

А еще потом она привела меня в комнату, уложила на диван и сказала, что сделает мне восточный массаж. И сделала, вполне профессионально причем.

– Слушай, а ты петь умеешь? – неожиданно спросил я ее.

– Да вроде как да, а ты с какой целью это спрашиваешь-то?

Я достал свой баян из-под стула и заиграл «Ромашки спрятались».

– Спой пожалуйста, а я послушаю.

Ну не оперный конечно голос, но очень приличный.

– А теперь «Одиночество сволочь»… откуда ты кстати знаешь эту песню-то?

– Сорока на хвосте принесла.

Одиночество у нее совсем на ура пошло, ну надо же…

– Что еще будет угодно моему господину? – спросила она, сложив ладошки на груди.

– Ну что ты несешь-то, какие у нас нахрен господа на шестидесятом году советской власти… если уж так приперло, можешь называть меня «мой товарищ».

– Хорошо, – покладисто согласилась она, – что еще будет угодно моему товарищу?

– Хм… – задумался я, что ж мне еще надо-то в самом деле? – Слушай, а тебе восемнадцать лет уже есть?

– В прошлом месяце исполнилось, а что?

Ну надо ж, у нас и дни рожденья рядом. Подошел к шкафу, вытащил комплект белья белого цвета.

– Примерь пожалуйста, – протянул я этот пакет Ане.

Она внимательно изучила его содержимое и спросила:

– Зачем?

– Ну считай это дружеской просьбой твоего госп… товарища то есть.

Она повернулась и пошла в ванную, через пять минут вернулась в белье…

– Пройди пожалуйста направо, потом налево… нет, не так, как манекенщицы ходят, видела наверно?… да, так лучше.

Тут наверно надо бы описать Анечку, а то я про всех что-то говорил, а про нее кажется еще нет… так вот – фильм «Морозко» видели? Настеньку в роли падчерицы помните? Ну значит и Аню Пак тогда можете представить… с небольшими ориентальными отклонениями конечно, разрез глаз немного не тот, скулы чуть побольше и не такая безответная, ответку может включить, да так, что мало не покажется. Фигура точеная, осанка правильная, ноги ровные и длинные, грудь второй номер, … ну может полтора… полукровки они почти все такие, хорошо получаются, что тебе еще надо-то, хороняка? – спросил я у себя.

– Все, можешь переодеваться обратно.

– Ой, а можно я это на себе оставлю?

– Что, понравилось? Оставляй конечно, какие вопросы.

Аня опять вышла, вернулась через некоторое время одетая.

– Еще что-нибудь? – спросила она с некоторым вызовом.

– Да, один мелкий вопросик остался – пойдешь за меня замуж?

Она села на стул и молчала не меньше минуты…

– Это ты назло ей что ли?

Тут я немного призадумался…

– Если и да, то совсем немного, – и я показал большим и указательным пальцем, сколько именно этого немного.

– Когда?

– Завтра в 15.00 в Автозаводском дворце бракосочетаний.

– Что-то очень быстро… ты ж меня не знаешь почти? Ошибиться не боишься?

– Я свое уже отбоялся.

– Ну тогда хоть комплимент какой сказал бы что ли, а то уж очень все дежурно у нас выходит.

– Да легко, – ответил я, лихорадочно собирая остатки мыслей в голове. – Ты в этом белье была как ветка сакуры в начале мая в предгорьях Амисан, освещенная лучами восходящего солнца, ага.

– Сакура это у японцев, у нас тсели… но в принципе неплохо, мне понравилось. Давай еще что-нибудь.

– Тебе говорили, что ты похожа на Настеньку из фильма Морозко?

– Нет, ты первый.

– Так вот, я таким болваном, как Иванушка из того же фильма, не буду.

– Как это?

– Пропустим все стадии превращения в медведей и унижения мачехами – перейдем сразу к свадьбе, а?

– Поцелуй меня, Сережа, – робко попросила она.

Да мне жалко что ли, посадил ее на колени, закрыл губы долгим поцелуем.

– Хорошо, – сказала она после продолжительной паузы, – но ты все-таки объясни, почему я-то? По тебе, если ты не знаешь, половина девчонок нашего факультета сохнет?

– Да ну? – удивился я, – что-то я этого не замечал.

– Так это потому что их всех твоя Анюта построила… кстати дура-девка, такого парня упустила…

– Давай не будем про это… значит почему ты? Объясняю на пальцах – ты красивая, молодая, спортивная, не дура, петь опять же умеешь плюс к этому хорошо выводишь из запоев и звать тебя Анечкой.

– А имя-то тут при чем?

– Потом как-нибудь объясню… да, и самое главное – волосы у тебя собраны в хвост на затылке.

Аня похлопала глазами, но уточнять ничего не решилась.

– Хорошо, я согласна, пошли в этот твой Дворец бракосочетаний… только знаешь что… – притормозила она.

– Что?

– Не люблю я эти свадебные застолья, пьяные рожи в салатике оливье, обряды эти дурацкие, выкупы разные и похищения, может обойдемся без них, а?

Ну надо ж, а я только что это самое хотел ей предложить, мысли что ли она читает?

– Договорились, все будет скромно и тихо, а на сэкономленные деньги съездим на Новый год куда-нибудь.

– В Домбай или в Хибины, всю жизнь хотела на горных лыжах покататься, – захлопала в ладоши она.

– Договорились. А сейчас вставай и поехали.

– Куда?

– Как куда, с родителями знакомиться – завтра ж свадьба, а они не в курсе.

– А как же мы поедем, ты же пьяный?

– Во-первых, ты меня протрезвила, за что тебе поклон до земли, – и я еще раз поцеловал ее, – а во-вторых, что ж я, свою невесту на трамвае что ли повезу? Не-не, поехали.

– А гаишники?

– В это время дня они обычно по своим гаевням сидят, так что не боись, все будет чики-пуки.

Я выгнал из гаража свою незабвенную желтенькую копейку, завел, с большим трудом завел, время-то зимнее, тронулись по Кирова, потом по Краснодонцев. И надо же, на углу с Ильича нас поджидал гаишник с полосатым жезлом – вот сюда давай, показал он мне на обочину. А вот хер тебе, гаишник, а не туда, подумал я и прибавил газа. Он кинулся к своей машине и пустился в погоню.

– А я говорила, – хладнокровно сказала Аня, – надо было на трамвае.

– Ерунда, прорвемся, – не менее хладнокровно ответил ей я, – держись за что-нибудь.

И я резко свернул на Жданова, потом во дворы, потом опять на Краснодонцев, гаишник куда-то пропал.

– Ну надо ж, как в кино, – у Анечки даже щеки раскраснелись от удовольствию.

– Вот кстати, надо бы пару погонь вставить в наше кино.

– Какое ваше кино?

– Потом расскажу, – быстро ответил я, потому что в зеркале заднего вида опять появился гаишник с мигалкой и мне стало не до объяснений.

Ударил по газам, очередное свидание с ментами в мои планы ну никак не вписывалось. Пролетел дорогу без наименования между Парком культуры и Земснарядом, слава богу, тут еще светофоров не наставили, как в нулевые годы. Выскочил на Лескова мимо (гыгы) районного УВД, светофора и тут никакого не было, так что без задева все прошло. А теперь резко направо и к сороковой больнице, я там знал одно место, которое никто больше вроде бы не должен знать.

Гаишник мегафон включил, сука, и каркал через него на весь район: «водитель желтой ВАЗ-2101, немедленно остановитесь». Да не волнуйся ты, родной, щас остановлюсь, только доеду, куда мне надо, и немедленно встану, аки лист перед травой. Надеюсь, что у него рации нет, их в 70-е годы по-моему у милиции очень мало имелось, а то ведь если есть, то мало не покажется.А Аня между тем на кресле рядом возбужденно крутила головой и давала мне глупые советы, которые я, впрочем, мимо ушей пропускал. Ага, а вот и то самое место…

На территории 40-й больницы (никаких шлагбаумов и запертых ворот – езжай куда и как хочешь) было как минимум два очень крутых поворота на 90 градусов, а аккуратно между ними неприметный въезд к зданию морга. Да, морга, вы не ослышались, теплое и уютное местечко такое. Вот там мы и пристроимся.

Резко выкрутил руль, подкатил к моргу, завернул за угол, распахнул свою дверь, крикнул Ане тоже вылезать, запер машину ключом, и мы оба влетели во входную дверь морга.

– Посидим здесь некоторое время, ладно? – сказал я Ане.

– А что это вообще такое? – удивленно спросила она.

– Ну у тебя же отец здесь работает, должна бы знать…

– Отец работает, но что это, я не знаю.

– Ну и ладушки, потом как-нибудь узнаешь, а вон местный работник идет, щас нам легенду надо бы сочинить подходящую… и позвонить кое-куда для надежности… ты поддакивай, если что.

Местный работник в зелененьком халате вышел в тамбур, где мы с Анютой на продавленном топчанчике сидели, и удивленно воззрился на нас.

– Чего надо, молодые люди? – спросил он, обращаясь в основном ко мне.

– Позвонили нам полчаса назад, что мол тетю мою сюда привезли, машиной вроде сбило, вот мы и сорвались проверить, может ошибка какая… – начал вдохновенно врать я. В этот момент открылась дверь и вошел тот самый гаишник, прямо вместе с полосатым жезлом.

– Так, – сказал он, обращаясь тоже ко мне, – машина за углом ваша стоит?

– Какая машина, товарищ сержант? Мне 17 лет, никаких машин у меня в принципе быть не может.

– Товарищ… эээ…, – протянул он уже работнику в халате, – что они тут делают?

– Да вот, – ответил тот, – говорят, что тетю ихнюю сюда привезли, проверяем.

– Так точно, – добавил я, – Вера Ивановна Старикова, сестра отца, 48 лет, проживает на Челюскинцев, 8-12.

– А желтая копейка чья?

– Понятия не имею, тщ сержант, видел только, как она недавно подлетела сюда, а водитель вооон в ту сторону ушел, – и я махнул рукой по направлению к приемному покою.

Гаишник почесал жезлом затылок и молча вышел, я же обрадованно повторил товарищу из морга установочные данные на тетю – реальные взял, она там и живет. Товарищ завел нас в следующую комнату, открыл толстенный гроссбух и начал водить пальцем по строчкам. Как и следовало ожидать, никаких Вер Ивановн в ближайшие сутки, да и не в ближайшие тоже, у них отмечено не было.

– Ну нет и слава богу, что нет, значит живая наша Вера Ивановна. Мы пойдем тогда, ладно? – сказал я работнику.

– Валите, – буркнул он сквозь зубы, закрывая гроссбух.

Вышли на улицу, гаишник ходил кругами вокруг копейки и что-то бормотал при этом.

– Ну что, нашли тетю? – спросил он.

– Никак нет, тщ сержант, ошибка наверно какая-то вышла, пойдем к ней домой проверять, что там и как, – ответил я и добавил, набравшись наглости, – может подвезете до ее дома, а то тут идти далеко?

Сержант слегка офигел от моих запросов, но подвозить нас отказался, дела у него тут. Да и не очень-то и хотелось, ушли пешком. Аня тут же завалила меня вопросами, что теперь с машиной будет, да как я выкручиваться буду – да ничего с ней не будет, не век же гаишники вокруг нее круги нарезать станут, когда им надоест, заберу, а эвакуаторов пока не изобрели, отвечал я. Так и дошли незаметно до ее дома, жила она по соседству с Игоревичем, очень удобно кстати, далеко бегать не надо.

– Сначала к твоим или к моим? – спросил я, – ну хорошо, к твоим. Да, и купить бы что-то надо, неудобняк же с пустыми руками идти.

Зашли в гастроном на Лескова, взяли два тортика, хватит для начала.Папа Анечки нас, понятное дело, не ждал и очень удивился, увидев меня с тортиком в руках.

– Здравствуйте, Иван Харитонович, – с порога сказал я (так-то он Чжон Хи, пояснила на лестнице Аня, но в паспортном столе переделали в Харитоновича – а ты кто на самом деле? – а я Тхан, яркая значит в переводе), – хочу просить руки вашей дочери, люблю ее типа больше жизни, жить без нее не могу, завтра регистрация, приходите.

Тот аж дышать на некоторое время перестал, потом позвал за стол.

Сели за стол, начались недоуменные расспросы…

– А почему так скоропостижно?

– Так уж вышло, Иван Харитоныч, жизнь штука непредсказуемая.

– А где вы будете жить?

– В моей квартире, Кирова 18-94, я там один сейчас, а с завтрашнего дня вдвоем значит будем.

– И на что же вы собираетесь жить?

– Вот об этом не беспокойтесь, денег у меня достаточно, а скоро будет совсем много.

– Подробности расскажешь?

– Конечно расскажу – по распоряжению Правительства в нашем политехе создается научно-производственное объединение, НПО сокращенно, я тем же распоряжением назначен его директором, а Аню вот собираюсь в штат взять замом по культуре и связям с общественностью. Правильно, Аня?

Аня удивленно посмотрела на меня, но уточнять ничего не стала, а только кивнула. Достаточно энергично кивнула.

– У меня тоже вопросик имеется, – влез я наконец в поток размышлений Харитоныча, не все же ему одному спрашивать, верно? – Интересуюсь, каким образом кореец смог оказаться в городе Горьком, за 7 тыщ километров от своей родины, да еще и на врача тут выучиться?

– Тебе правда это интересно? – прищурился хирург.

– Правда-правда, – сказал я, честно хлопая глазами, – все, что с Анечкой связано, мне страшно интересно.

– Ну ладно, слушай тогда…

В следующие полчаса он довольно подробно пересказал свою биографию и обстоятельства появления на свет Анечки. Ничего нового он мне собственно не сообщил, ну не считая мелких подробностей конечно – да, 37-й год (ему на тот момент 2 года было), да, депортация корейцев с Дальнего Востока в Среднюю Азию, объясненная властями тем, что тогдашняя Корея входила в состав Японской империи, а значит там могли быть японские шпионы, (конкретно семью Паков в Усть-Каменогорскую область Казахстана отвезли), да, послевоенная оттепель и разрешение уезжать из опостылевшей пустыни куда хочешь, хоть к черту на рога. На рога конечно никто не поехал, как и на Дальний, впрочем, Восток, большинство ломанулось в Центральную Россию, вот и он тоже, выбрал Горький чисто методом тыка, подал документы в горьковский мед, с детства типа имел склонность к врачеванию. Потом маму Анечки встретил, потом и так все понятно.

Про маму я предпочел не уточнять, сами расскажут, если захотят… доели тортик и начали откланиваться. На завтрашнее мероприятие он обещал прибыть, хотя 100% гарантии не дал, если на работе все утрясет, ну и ладно…