Полная версия
Дочь герцогини. Человек без имени. Романы
– Я ничего не хочу, Мари. Спасибо.
– Маркиза… – осторожно позвала ее Шарлотт.
При звуках ее голоса хозяйка дома резко встала, всем своим видом выказывая удивление. Она хотела что-то сказать, но слова не приходили на ум, и молодая женщина лишь шевелила губами.
– Да, это действительно я, – печально улыбнулась гостья. – К несчастью, я поздно узнала о случившемся, и не смогла быть с вами в день похорон. Ах, если бы я умела помочь!
Маркиза улыбнулась, по-прежнему пребывая в замешательстве:
– Я не ожидала, что ты захочешь вернуться, – прошептала она.
– Я должна была! – твердо сказала Шарлотт. – Вы ведь понимаете, что я хочу сказать, маркиза. Я слишком благодарна вам за все, что вы для меня сделали, чтобы вот так… бросить… в таком ужасном горе. Я ведь знаю, ваш супруг не имел вредных привычек и был еще молод! Как подобное могло произойти?! Почему?
Молодая вдова медленно отошла к окну, словно намереваясь отодвинуть штору, затем вдруг обернулась:
– Через неделю Филиппу было бы тридцать лет… – печально произнесла она.
Шарлотт хотела подойти к ней, но, передумав, вдруг села на маленький стульчик для ног, стоявший возле пустующего кожаного кресла.
– Маркиза, если вы хотите поговорить, если вам нужен слушатель – вы знаете, я всегда с вами! Если бы я могла что-то сделать в этой ужасной ситуации… Газеты не написали, что случилось с его сиятельством, поэтому я в какой-то момент даже начала сердиться на вас за то, что вы не изыскали возможность написать мне о положении вещей.
– Ах! У тебя сейчас совсем другая жизнь! Я бы ни за что… – маркиза не договорила и отвернулась, пряча эмоции.
– Нет же! – мотнула головой девушка и встала. – Я всегда с вами. Абсолютно всему, что у меня есть сейчас, я обязана именно вам, и я не могу просто сделать вид, что мне все равно, – твердо сказала она и печально прибавила: – Как бы я хотела облегчить вашу боль! Я знаю, что вы любили супруга…
Маркиза внезапно начала ходить по кабинету, шелестя платьем и заламывая пальцы.
– У Филиппа случился сердечный приступ, – пробормотала она и вдруг остановилась. – Боже! Нет, я не могу врать и тебе! Я должна хоть с кем-то обсудить этот ужас, иначе сойду с ума!
– Маркиза, вы начинаете меня пугать, – прошептала Шарлотт, чувствуя, как сжимается все внутри от тяжелого предчувствия. В гнетущей тишине просторного кабинета особенно громко тикали настенные часы с фамильным гербом.
– Дело в том, что… – молодая вдова на мгновение закрыла лицо ладонями. – Шарлотт, на самом деле, мой муж… Его… Он был убит!
Эти слова рухнули на плечи юной девушки, словно гранитная плита. Она вздрогнула всем телом и всмотрелась в лицо маркизы, словно силясь понять, осознает ли та всю глубину ею произнесенного.
– Ах, нет! – горько усмехнулась маркиза, поняв причину ответного молчания. – Я раздавлена потерей, но в уме и памяти, и знаю, что говорю… Именно я убедила семейного врача объявить, что причиной смерти Филиппа стал сердечный приступ, потому что не хочу спугнуть убийцу!
Теперь уже Шарлотт ощутила, как откуда-то изнутри на неё наползает парализующая волна страха, и сжала платье на груди.
– Вы подозреваете кого-нибудь? – тихо спросила она, проглотив ком в горле.
– Да, – твердо ответила маркиза и в ее серых глазах промелькнули искры гнева…
– Письмо о нашем возвращении опередило нас всего на полдня, – сказала герцогиня де Трельяр, когда увидела вошедшую в дом дочь. – Поэтому здесь не полностью готово, но твоя комната… Шарлотт? – испугалась она, заметив неестественно бледное лицо девушки. – Что произошло?
– Все хорошо, – выдавила та, с трудом сдерживая слезы. – Я просто устала…
Едва договорив, она бросилась к лестнице, ведущей на второй этаж, путаясь в собственном платье, и едва не сбила с ног пожилую служанку. Задыхаясь от желания кричать, она вбежала в спальню и всем телом навалилась на дверь, чувствуя как силы покидают ее. Прижимаясь лицом к прохладной древесине, несколько секунд Шарлотт еще боролась с собой, затем медленно сползла на пол и заплакала. Горькие, словно полынь, слезы текли по ее щекам и подбородку, сопровождаясь всхлипываниями. Хрупкие плечи дрожали, ногти бессильно воткнулись в стену. В один день ее сердце взлетело вверх и упало вниз, разбившись на сотни осколков.
Фабьен ле Бре после расставания со своими попутчицами не спешил домой. Он пустил лошадь шагом и медленно двигался рядом, держа ее под уздцы. Париж, окутываемый сумерками, обволакивал молодого человека приятными фантазиями. В упоминании герцогиней де Трельяр – имени которой, впрочем, он не знал – возможного приглашения на ужин он усмотрел позволение ухаживать за Шарлотт, и со стороны девушки не последовало протеста. Ее голубые глаза и звонкий смех стояли в его сознании стеной, загораживающей реальность, и очнулся он от своих мечтаний только, когда услышал рядом с собой густой баритон:
– Добрый вечер, месье Фабьен.
В двух шагах от него стоял пожилой испанец в коричневом костюме с вышивкой, а за его локоть держалась девушка, судя по поразительному сходству – его дочь.
– Дон Игнасио, – молодой человек заметно смутился: – Прошу прощения за мою непочтительную невнимательность, я устал во время пути и задумался… Сеньорита Алисия, – поклонился он молодой леди.
– Хотел поинтересоваться о здоровье вашего брата. Не стало ли ему лучше? Я бы хотел встретиться с ним, если это возможно.
– К сожалению, дон Игнасио, – развел руками Фабьен, – Франсуа даже прислугу вокруг себя ограничил и не разговаривает ни с кем, кроме меня. Уверяю, я передал ему оба ваших письма, а точнее, прочитал их ему вслух, а записку сеньориты Алисии он даже оставил у себя…
– Я подумал, – Хуан Игнасио Гонсалес де Сан-Хосе вальяжно почесал бороду, – если во Франции нет хороших врачей, могущих поставить месье Франсуа на ноги, возможно, я смогу отыскать таковых в Мадриде? Не волнуйтесь за расходы, месье Ле Бре, – быстро прибавил он, заметив, что молодой человек хочет возразить, – их я полностью возьму на себя.
– Я вам очень благодарен, – в легком замешательстве ответил Фабьен, – и я обязательно передам брату ваше предложение, но, боюсь, он попросту не захочет им воспользоваться, так как не верит в свое исцеление. Может быть, стоит дать ему время передумать?
– А вспоминает ли он обо мне? – спросила до этого молчавшая Алисия с некоторой обидой в голосе.
– Ах, сеньорита, – вздохнул молодой человек, – мой брат стал так неразговорчив и часто не желает видеть даже меня. Но, уверяю вас, в те редкие часы, когда он соглашается со мной беседовать, всегда спрашивает о вас.
Обменявшись еще несколькими фразами с испанским грандом и его дочерью, Фабьен попрощался, подозвал к себе уличного мальчишку, поручил ему вернуть лошадь по нужному адресу, и пешком двинулся в сторону своего дома. Однако не сделал он и ста шагов, как его нагнал пожилой мужчина с густыми бакенбардами, продемонстрировавший удивительную скорость для своего веса и возраста.
– Месье Фабьен! – задыхаясь, выпалил он.
– Доктор Жари, – растянул губы в улыбке молодой человек, явно не радуясь этой встрече.
– Не буду спрашивать, откуда вы приехали, мне это неважно. Лучше скажите, вы не изменили решения насчет вашего брата?
– Нет, – сухо отозвался Фабьен, нахмурив темные брови.
– Однако…
– Нет, – повторил он. – Это не поможет Франсуа.
– И сколько вы собираетесь жить с этим враньем?
– До тех пор, пока вы помните, чем обязаны моему отцу, доктор Жари, – довольно сурово заметил он, дернув уголками губ. – Поэтому все останется, как есть. И чем пытаться читать мне мораль, лучше бы постарались помочь.
– Я вам достаточно помог, месье Ле Бре, – не без недовольства ответил толстяк. – В подобном деле мне еще не приходилось принимать участие.
– Если вы думаете, что мне все это по душе, то ошибаетесь… Я не люблю врать, но иногда это необходимо.
– Я видел, что парой минут ранее вы разговаривали с доном Гонсалесом де Сан Хосе. Он спрашивал о вашем брате?
– Предложил поискать медицинские светила в Мадриде… Видимо, ему и правда крайне досадно, что сорвались ухаживания Франсуа за его дочерью. Но я отказываюсь понимать, почему из всех кавалеров, желающих стать зятем испанского гранда с баснословным состоянием, наиболее благосклонен последний оказался именно к моему брату, который не имеет никаких дворянских корней.
– Возможно потому, что как истинный испанец, этот господин верит только в силу своей собственной родословной. И денег. А состояние вашей семьи не уступит какому-нибудь барону, – заметил доктор Жари и спросил, прищурившись: – Вы думаете, дон Гонсалес де Сан-Хосе что-то знает о том, что случилось на самом деле?
– Ах, нет, – поморщился Фабьен. – В его интересах, чтобы мой брат был жив-здоров и женился на его дочери. Хотя, по-моему, та либо холодна, как рыба, либо умело делает вид, что ей все равно, чьей женой стать… Будь я ее поклонником, меня такое бы крайне насторожило, – по его губам скользнула печальная улыбка. – Мы с Франсуа столь непохожи, сколь могут быть различны люди с одним лицом.
– Позвольте все-таки спросить, чего вы пытаетесь добиться всей этой ложью?
– Правды. Но пока я сделал только первые шаги в нужном направлении, – уклончиво ответил молодой человек и приподнял шляпу, прощаясь.
Два дня герцогиня де Трельяр наблюдала у дочери апатию ко всему и заплаканные глаза, но считала это следствием переживаний за маркизу де Буассель и не задавала вопросов. Но, полагая, что Шарлотт нуждается в помощи, чтобы выйти из этого состояния, она поймала момент во время трапезы и деликатно затронула имя Фабьена Ле Бре, спросив, что думает ее дочь, если пригласить его на ужин в пятницу. Однако, к ее величайшему удивлению, девушка с усилием проглотила кусок, положила вилку и словно вдавилась в спинку своего стула.
– Мама, я могу тебя попросить?
– О, конечно! Все, что пожелаешь.
– Не напоминай мне больше об этом человеке…
Лицо герцогини заметно вытянулось:
– Прости? – уточнила она растерянно. – Мне показалось…
– Это неважно, – пробормотала Шарлотт, опуская глаза. – К сожалению, я ошиблась… Месье Ле Бре – неприятный человек, и я бы не хотела…
Она внезапно замолчала, чувствуя, как застревают в горле слова.
Герцогиня посмотрела на дочь с теплом и жалостью, но ничего не ответила. Выдержав пару минут молчания, она кивнула и добавила с напускным оптимизмом:
– У меня есть предложение после ужина покататься по городу. После сегодняшнего дождя отличный воздух наполняет сады Тюильри.
– Да. Мне надо привыкать к жизни Парижа, – безучастно произнесла Шарлотт.
Фабьен Ле Бре почти неделю напрасно ожидал приглашения от дамы, чьего имени даже не знал. Трижды в день он справлялся в своей конторе, не было ли ему личных писем, и каждый вечер, возвращаясь в большой неуютный дом на улице Святой Анны, где проживал вместе с братом, просматривал почту с надеждой. Всё это время, замечая на улице похожую на Шарлотт женскую фигуру, он замирал от волнения, но это был лишь обман его воображения.
– Месье Бенуа, – обратился он внезапно к своему заместителю, которому после болезни Франсуа передал большую часть дел, – вы ведь многих знаете в Париже?
Пожилой клерк оторвался от бумаг и поправил пенсне на широкой переносице.
– Достаточно многих, месье. Я работал с вашим отцом, когда еще он купил свою первую фабрику…
– А не слышали ли вы, – молодой человек прошелся туда-сюда, – у кого есть дочь по имени Шарлотт? Примерно восемнадцати лет.
Повисло молчание. От глаз к вискам старого служащего поползли лучики морщин:
– Месье Фабьен думает о даме? Как это непохоже на вас… Неужели это связано с вашими вопросами о том, не приходило ли личных писем?
Молодой человек заметно смутился.
– Дело в том, что по дороге в Париж я познакомился с девушкой, которая возвращалась в город со свой матерью. Но, к сожалению, они мне не представились…
– А вам очень нужно отыскать прелестницу, – закончил его мысль Гаспар Бенуа и откинулся на стуле.
– Эта женщина собиралась прислать мне приглашение на ужин, – пробормотал Фабьен, – и вот… Я жду. А ничего нет.
– Всего-то несколько дней, месье. Дамы устали с дороги. Давно не видели своих близких, возможно… А тут вы. Может, про вас и забыли.
Молодой человек слегка побледнел:
– Не должно бы… Не думаю… – снова пробормотал он.
– Э, месье, – всмотрелся в его лицо клерк, – да вы серьёзно влюбились, как я погляжу! Наверное, все время видите во снах голубые глаза.
Фабьен всем телом повернулся в его сторону:
– А откуда вы узнали про голубые глаза?
Бенуа рассмеялся. Да так откровенно, что даже закашлялся:
– Простите мне старческое веселье, месье Фабьен… Прекрасное зрелище – пылкая молодость с ее бурями в сердце. Двадцать пять – удивительный возраст, когда страсть заставляет вас видеть жизнь наперед и представлять старость с той, которую любите… – он выдержал паузу и прибавил: – Я сказал первое, что пришло мне в голову, а вы себя и выдали. Раз запомнили цвет ее глаз, значит, смотрели в них, наверное, чуть не падая с лошади.
Фабьен снова смутился:
– Как же мне теперь ее отыскать, – пробормотал он себе под нос и уточнил: – Вы действительно не знаете, чья она может быть дочь?
– К сожалению, в силу возраста я уже не запоминаю молодых девушек, месье. Нет. Не могу вспомнить ни одну по имени Шарлотт. Вот если бы вы описали ее мать, то, возможно… А если серьезно, то все же, считаю, вам стоит еще подождать.
– Снова, – печально вздохнул Фабьен и пробормотал в отчаянии: – Неужели мне почудилось и она ко мне совсем равнодушна?
Париж. Ситэ. 1759г.
Прачка Софи Каруш возвращалась домой после работы, когда услышала в подворотне детские крики и шум драки. Свернув на шум, она на мгновение растерялась, увидев потасовку мальчика и девочки, но тут же взяла себя в руки и властно топнула ногой.
– Хватит! Какой кошмар! Филипп, как тебе не стыдно! Трогать более слабого!
– Эта слабая? – шмыгнул носом тот, отскакивая в сторону. – Да у подобрашки кулаки не меньше моих! А еще она бешеная!
– И ничего я не бешеная! – огрызнулась бойкая девочка лет семи и показала ему язык. – А зачем ты собачку обижаешь?! Мама говорила, что животных трогать нельзя!
– Да нет у тебя никакой мамы! – Филипп также показал ей язык и отошел еще дальше. – У тебя и имени-то нет! Тебе дали чужое!
– Есть у меня имя! – заныла та. – Меня зовут Клэр! А ты… А ты!
– Хватит, пожалуйста! Филипп, иди домой… – женщина присела перед Клэр. – У тебя царапина на лице… Вот зачем ты дерешься с мальчиками? Что сказала бы твоя мама…
Девочка убрала с лица прядь золотистых волос и громко засопела:
– Я знаю, что она не моя мама, мне все про это говорят… А теперь она умерла, и меня никто не любит.
– Клэр считала тебя дочерью, – не согласилась мадам Софи. – Она не оставила тебя умирать на улице, привела тебя в свой дом, дала тебе свое имя… Хотела тобой гордиться. Так что, не расстраивай ее и не дерись. Она с неба видит всё.
– Филипп первый начал. Он дергал Лекса за хвост, – проворчала Клэр и шмыгнула носом.
– Знаешь как пишут в книгах?..
– Я не умею читать.
– А хочешь я тебя научу? – неожиданно для себя самой предложила женщина.
Голубые глаза девочки стрельнули по сторонам:
– Правда? А у меня получится? И писать научите? Я знаю, что даже не все взрослые умеют писать.
– Я умею. В молодости я недолго работала гувернанткой в Англии.
– А кто такая гувернантка?
– Она занимается воспитанием и обучением детей.
– Ууу, – протянула Клэр и почесала бок. – А потом они вырастают и ездят в красивых каретах?
– Обычно да, – по губам мадам Софи скользнула слабая улыбка. – Так что, подумай насчет моего предложения и приходи.
– Я уже подумала, мадам. Я хочу уметь читать… Вдруг у меня будут роскошное платье и карета!
Выйдя из табачной лавки, Фабьен Ле Бре перешел улицу почти перед самыми копытами лошадей, везущих телегу с бочками, выслушал в свою спину брань возницы, и уже собрался продолжить путь, как вдруг увидел в толпе какую-то удивительно знакомую женщину. Даму, чье имя он не знал, но которая была ему хорошо известна, как мать Шарлотт. Это не обман зрения, это действительно была она! Все также в облегченном трауре, только с дорогой вышивкой и увешанная небольшим количеством драгоценностей. Почувствовав, как кольнуло от волнения в боку, молодой человек ринулся в ряды прохожих.
– Мадам! – выпалил он и тут же смутился. – То есть, добрый день, мадам…
И отвесил неловкий полупоклон, вспомнив, что, выходя из конторы, попросту забыл взять с вешалки шляпу.
Женщина растянула губы в вежливой улыбке, испытывая замешательство. Она не знала причины, по которой дочь запретила ей говорить об этом молодом человеке, и потому не имела представления, что стоит отвечать, если Фабьен будет спрашивать про неё. А, судя по его блестящим глазам, именно это он и хотел сделать.
– Ах, месье Ле Бре, – выдохнула герцогиня, раскрывая веер. – Как тесен Париж!
– О да, – он попытался выглядеть безмятежным. – Но к этому привыкаешь. Надеюсь, мадемуазель Шарлотт хорошо себя чувствует в этой жаре?
Герцогиня вдруг испытала жалость к бедняге, который таким неуклюжим способом пытался завести разговор о явно запавшей в сердце девушке, но помочь ничем не могла.
– Да, она в полном порядке, благодарю вас, – ответила она и тут же добавила: – Прошу меня извинить, месье, мне надо идти.
Изящно кивнув, она скрылась в толпе, оставив озадаченного Фабьена обдумывать этот диалог. Когда его в очередной раз толкнули прохожие, он тяжело вздохнул и вдруг, словно ужаленный, метнулся к табачной лавке, из которой вышел несколькими минутами ранее.
– Скажите! – выпалил он в дверях. – Я только что разговаривал с дамой, кто-то видел нас? Вы не знаете, кто эта леди?
Получив отрицательный ответ, он вышел и через минуту потянул на себя соседнюю дверь. То, как он выглядел со стороны, его волновало сейчас меньше всего на свете.
– Простите! – громко сказал он, заметив в галантерейной лавке двоих посетителей. – Я пару минут назад на улице общался с женщиной. Можете мне сказать, кто это?
– Та самая дама, которую вы чуть не начали хватать за руки прямо посреди Парижа? – насмешливо отозвался высокий пожилой господин в дорогом костюме. – А я уж подумал, что вас привлекают пожилые вдовы, молодой человек. Это – недавно вернувшаяся в город герцогиня Соландж де Трельяр.
Повисло молчание. Не ожидавший подобного ответа Фабьен замер и повернулся в сторону окна, словно пытаясь найти там подтверждение услышанного. Открыв рот, чтобы задать еще какой-то вопрос, он услышал у себя за спиной звон колокольчика над входной дверью и понял, что он здесь лишний.
Впрочем, спросить ему было больше нечего.
Выйдя на залитую летним солнцем мостовую, он несколько мгновений смотрел в одну точку, что-то обдумывая, затем решительно направился в ближайшую цветочную лавку.
– Месье Бенуа! – обратился Фабьен к своему заместителю, едва войдя в свою контору. – Вы знаете герцогиню де Трельяр?
– Эк у вас вопросики, милый мой господин, – заулыбался старый клерк. – А то, конечно, на чай ежедневно хожу, – и уже серьезно прибавил: – Это из той знати, что не по праву рождения. Около тридцати лет назад придворный врач за услуги короне получил герцогский патент… А вам зачем?
Фабьен прошелся по кабинету:
– Теперь я знаю, как зовут ее.
– Ее – это покорительницу вашего сердца? Вы получили письмо?
– Нет. Встретил на улице ее мать, герцогиню де Трельяр…
Повисло молчание.
– Мне жаль, – только и смог сказать месье Бенуа.
– Почему? Полагаете, меня не пустят даже на порог без наличия дворянских корней? В таком случае, почему же это не было уточнено сразу при нашем знакомстве, зачем было… – Фабьен вдруг резко замолчал и уставился в окно, затем обернулся:
– Я отправил Шарлотт букет! – выдохнул он и прибавил слегка смущенно: – Надо было как-то напомнить о себе…
– Похвальное упорство, месье.
– Нет же! Должно быть какое-то объяснение! Любое! – замахал руками он. – Я уверен, что Шарлотт была неравнодушна ко мне, а герцогиня первая сказала мне про ужин! Но сегодня эта женщина как-то странно себя вела… Словно я больше никому не интересен! Так бывает? – и он посмотрел на своего клерка с явной просьбой разуверить его тайные мысли, на что тот не нашелся, что ответить и лишь пожал плечами.
Не прошло и двух часов, как в конторе появился юноша в одежде служащего и с дичайшим английским акцентом спросил у Фабьена, не он ли месье Ле Бре.
– Слушаю.
– Я из цветочной лавки. Вы сегодня просили передать корзину роз по адресу…
– И?
– Там отказались их принять. Мой хозяин прислал меня узнать, что делать дальше.
Повисла долгая пауза. Фабьен в недоумении смотрел на посыльного, словно сомневаясь в том, что правильно понимает французский язык, затем осведомился:
– Отказалась принять розы?
– Просили передать, что дама даже не пожелала узнать, что за цветы доставили… Что делать? Если вы хотите вернуть деньги, то вам нужно…
Молодой человек поднял руку, перебивая:
– Я не буду просить возврата уплаченной суммы. Делайте, что хотите. Свободны.
– Я не понимаю! Не понимаю! – после ухода служащего Фабьен с размаху сбросил со стола какие-то бумаги и уставился на Гаспара Бенуа с отчаянием раненого зверя. – Вот, значит, как?! Прибыв в Париж, она вспомнила, что в ее жилах течет дворянская кровь, и какой-то буржуа родом из бургундской деревни слишком многое себе позволил?!
– Месье Фабьен, может, вам воды, – старый клерк покосился на дверь, за которой по обыкновению находилось несколько писарей. – Вы всех напугаете… Наверняка были причины…
– Причины? – простонал молодой человек. – А вы еще какие-то причины видите, да?! Я не понимаю только одного: зачем было давать мне надежду?! Ради чего?! Коварные женщины с их изощренными пытками!
Он смахнул со стола еще одну стопку документов и вышел прочь, оттолкнув подвернувшегося по пути младшего клерка.
Поначалу Фабьен хотел направиться домой и бросить все срочные дела, но потом осознал, что отвлечься от мыслей будет легче именно на работе, и в итоге до поздней ночи просидел в конторе. Несколько раз буря в сердце заставляла его начать писать Шарлотт возмущенное письмо, но после пары слов он яростно перечеркивал текст или рвал бумагу. Оказалось, что размышлять о делах у него нет сил: в считанные минуты рухнули все мечты, которыми он вдохновлялся в последние несколько дней, и принесли с собой апатию. В памяти постоянно всплывали глаза и улыбка Шарлотт де Трельяр, и раненое сердце начинало кровоточить с новой силой.
Ночь молодой человек провел отвратительную и явился на работу заметно позже обычного. Бледный, злой, неаккуратно выбритый Фабьен Ле Бре всем своим видом дал понять служащим, что по пустякам его лучше не беспокоить, и засел в своем кабинете, хлопнув дверью так, что она чуть не сошла с петель.
Но в этот день все шло еще хуже, чем накануне. Прочитывая свежие газеты, молодой человек задержался на какой-то заметке и пробежал ее глазами несколько раз, видимо, сомневаясь в том, что видит. Затем отборно выругался, вскочил с места и, схватив шляпу так резко, что чуть не уронил вешалку, выбежал на улицу, где сразу же остановил наемный экипаж.
– Это просто немыслимо, – бормотал он себе под нос. – Куда вообще смотрит эта странная женщина… Так можно кучу людей до банкротства довести!
Спустя менее чем четверть часа, он выпрыгнул из фиакра напротив особняка маркизы де Буассель и решительно направился к парадной, но на середине пути остановился, будто налетев на невидимую преграду: из дома вышла болезненно знакомая женская фигура. Это была молодая девушка в платье, украшенном атласными розами и из-под шляпки по плечам выбивались локоны пшеничного цвета.
Увидев Фабьена, Шарлотт застыла на месте. Повисло тягостное молчание. Их разделяло несколько шагов и воздух в этом болезненном противостоянии, казалось, гудел от напряжения. Лица обоих были растерянными, бледными и на них медленно появлялись фальшивые улыбки.
– Мадемуазель…
– Месье Ле Бре… – выдавила девушка в ответ и вдруг шевельнула бровями, обретая спокойствие:
– Вы ошиблись улицей? – с заметным сарказмом спросила она. – Кажется, вы живете не здесь.
– Мне нужно видеть маркизу.
– Она в трауре. Сомневаюсь, что визит посторонних мужчин допустим в подобной ситуации.