Черная сирень

– Ну что я, по-твоему, придумываю?!

– Слушай, я вот что тебе скажу: братец твой – просто обгадившийся в углу мальчик! Ему лечиться! От импотенции души и тела!

– Ах! Вот оно что… Значит, я так понимаю, все случилось? – усмехнулась Вера. Лиля покрылась пунцовыми пятнами. – Смешно… Лиль, может, тебе, вместо того чтобы про бытие святых по ночам читать, в самом деле туфли из леопарда купить и крем для оргазма?

– Дура! Какая же ты дура, Вера! – из обычной серой мышки Лиля уже успела превратиться в злую крыску. Она резко встала и бросила на стол пятисотрублевую бумажку. – Хорошего тебе дня! Сначала вырастят ни на что не пригодных, кроме культивации собственных страданий, инфантилов, а потом еще и издеваются!

– Лиля, я его не растила, он старше меня на три года, ты забыла?

– Тем более. Пусть и дальше живет с мамой. И советую тебе, дорогая, с приличными женщинами его больше не знакомить!

Сцена привлекла внимание не одной Самоваровой, Валерий Павлович сидел напротив и наблюдал за женщинами с таким сосредоточенным видом, будто размышлял, какой диагноз им поставить.

– А я тоже много лет жил с мамой, – неожиданно признался он, когда раскрасневшаяся Лиля уже выбегала из кафе.

После имени-отчества, места работы и наличия взрослого сына это было четвертым пунктом, который узнала о своем нелепом ухажере Самоварова, прекрасно отдававшая себе отчет в том, что они вряд ли еще увидятся. Она бросила взгляд на наручные часы: минут десять посидеть придется, уйти сразу после еды было бы верхом неприличия.

– А с женой?

– Нет жены.

Самоварова подумала и решила не задавать следующий вопрос – ну какое ей, в конце концов, до этого дело?

– А я с дочерью живу.

– Все правильно. Человек не должен жить один.

– Да нет. Человек не может жить один. Или питать ему кого-то надо, или самому питаться.

– Что, так все плохо, думаете?

– Ну почему плохо? Это законы. А уже как к ним относиться – исключительно дело выбора каждого.

И тут внутри Варвары Сергеевны торопливо, как вор с мешком, пробежало ощущение, которое она поймала вчера рядом с полковником, когда он держал ее руку.

Питаться полковником она не смогла, слишком любила. Так беззаветно, как, должно быть, те, кто верует, любят своего Бога, непонятного и недоступного.

В то время, пока Никитин составлял существенную часть ее жизни, она даже не пыталась анализировать, почему безо всякой борьбы отдавала его другим.

А после, годами глядя в ночную темноту, все-таки поняла почему.

Она всегда горела. Горела рядом с ним, горела в ожидании его, горела вместо него.

А он был тем, кто подбрасывал дрова в ее костер, лизавший и его лицо и руки, но не разжигавший в нем пожар.

А та догадывалась и допускала. Не только ее – были же и другие, звонкие и случайные, как стихи. Но та терпеливо ждала, отжимала и полоскала белье, даже не пытаясь найти какой-то особый смысл – просто заполняла все свободное пространство своими хлопотами, просьбами и доступностью теплого тела.

– Ну что вы замолчали? Сказали, в общем-то, банальность и оборвали тему.

– Сколько ни повторяй банальность, от нее не убудет, да и смысла она не потеряет.

– Возможно.

Хм… А что-то в нем все-таки было, в этом Валерии Павловиче…

Простой славянский тип внешности, за годы работы с людьми она таких множество встречала – и тут же забывала, но у этого будто звездочка невидимая на лбу нарисована…

Следующий его вопрос был столь неожиданным по отношению к внешнему и столь точным по отношению к внутреннему ее состоянию, что заставил Варвару Сергеевну растеряться.

– Скажите, а сильно вы его любили?

– Гм… А вы ее? – попыталась она отразить удар.

– Думал, что любил… А оказалось – только питался.

Любопытство все-таки взяло верх:

– Она ушла к другому?

– К другой.

– Ух… Неожиданно! Действительно неожиданно…

– Давайте сразу начистоту! Я уже когда-то так часто повторял все это разным сочувствующим, что это перестало быть для меня оправданием. Со мной все хорошо. После того как это произошло, у меня были женщины… и в достаточном количестве, – с нервом в голосе уточнил он. – И все они оставались довольны, по крайней мере в этом плане…

– Итак, ваша женщина ушла к другой?

– Берите выше – моя жена.

– М-да…

Варвара Сергеевна взглянула на часы: Анька вернется сегодня самое раннее к пяти, кошки сыты, окна закрыты.

Она подозвала официантку и заказала себе второй кофе.

– Я зачем приходила-то… У меня две кошки.

– И как их зовут?

– Эспрессо и Капучино.

– Круто! – улыбнулся Валерий Павлович.

– Или, по-простому, Пресли и Капа…

Варвара Сергеевна замолчала, колеблясь, стоит ли продолжать разговор. Но сейчас перед ней сидел обычный человек, с неустроенной личной жизнью, живой, импульсивный, любопытный, бросающий курить и, черт побери, как ни крути, очень симпатичный!

– И вы испытываете чувство вины, когда надолго оставляете их дома.

– Как вы догадались?

– Я еще вчера это понял. Во-первых, вы часто смотрите на часы, во-вторых – у меня прекрасное обоняние.

Самоварова стушевалась.

– Неужели разит?

– Да нет, конечно! Но у меня в самом деле исключительный нос, способный улавливать едва ощутимые запахи! И даже годы табакокурения не смогли свести на нет эту особенность.

– Вам бы в органах служить.

– Думаю, наши профессии очень похожи.

– И что из этого следует?

– Из этого следует то, что вы сами в силах победить свой невроз.

– Так у меня невроз?

– Невроз.

– Просто невроз, да?! А отчего не шизофрения?

– До шизофрении вам о-о-очень далеко. Хотя, по правде говоря, считается, что вялотекущая есть у каждого.

– Неталантливо вы мне сейчас врете, Валерий Павлович!

– Вы мне тоже, Варвара Сергеевна, вот уже второй день как совсем неталантливо врете… Сигареткой, кстати, не угостите?

5

Галина, расфуфыренная, словно для красной ковровой дорожки, толкнула дверь народного кафе «Три пескаря».

Разуваев еще по телефону объяснил, что помимо всеобщей ностальгии по этому месту, где они любили в старших классах распивать свои первые взрослые коктейли – пиво плюс водка, была и еще одна веская причина остановить выбор на этом заведении: оно было недорогим, а далеко не все бывшие одноклассники готовы были расстаться даже с небольшой суммой денег.

Макс Разуваев, организатор, встречал гостей у длинного накрытого стола.

Эх, вот ведь красавец!

Хотя да, уже заметно состарился…

Но порода, порода!

Все тот же рисунок чувственных губ, все тот же орлиный профиль!

И стать, и фигура!

Это не пропьешь…

– Галочка, у-у-у… какая ты…

Галина кокетливо придержала своими руками руки Макса, готового заключить ее в объятия, и откинула голову назад:

– Ну, какая?

– Не могу найти слов!

Разуваев все же изловчился и пристроил на ней свои руки, а затем быстрым, вороватым движением огладил ее рукой пониже спины.

Галина позволила себе не заметить этого жеста и, поддерживая заданную с ходу тональность, продолжала флиртовать:

– Ну… несравненный мой, а где же все?

– Так… Покурить вышли, кое-кто опаздывает – и вот! – он махнул рукой в самый дальний угол стола.

О господи…

За столом, оказывается, уже жались друг к дружке несколько бывших одноклассников, которых Галина поначалу и не заметила.

Ее охватило искреннее недоумение.

Вот этот бесформенный толстяк, готовый под прицелом ее глаз провалиться сквозь землю, – это кто? Неужели Мышинский?!

Ну да, он всегда был неприметным ботаном, но чтобы вырасти в такое существо!

А тетка с внешностью кассирши из дешевого гастронома, неужели это красотка Бойко?!

А ведь именно Жанна Бойко и была той девочкой, которую в выпускном классе предпочел Галине Разуваев…

Галина почувствовала себя неловко: в самом деле, она же знала заранее, куда идет, но зачем-то решила одеться так, словно собиралась посетить первоклассный ресторан.

Как глупо вышло…

Но тут внезапно стало жарко, вокруг Галины и Разуваева затоптались, на все лады вереща, все новые и новые подходящие, в общем и целом теперь уже совершенно незнакомые люди.

Оказавшись рядом с Разуваевым в центре стола, Галина быстро оценила обстановку и поняла: Макс не врал, по-настоящему неплохо выглядели только две из тринадцати пришедших женщин (именно что неплохо!) и еще один парень, Багинский, ныне майор службы безопасности. Оказалось, это Петька Багинский заранее договорился с заведением и уставил стол бутылками принесенного с собой алкоголя: виски, шампанское, ликеры для девочек.

И эти дорогие, чудесные, а для многих присутствующих диковинные бутылочки быстро разрядили обстановку.

Практически не притронувшись к сомнительного вида еде, большинство собравшихся принялись чокаться и, радостно неся какую-то пафосную ахинею, быстро напиваться.

Галина раскраснелась, и не только от выпитого шампанского…

Вне всяких сомнений, сидя в центре стола рядом с Максом, который в перерывах между поспешными тостами что-то жарко шептал ей на ушко, она оказалась королевой вечера.

Единственное – вопрос о семейном положении, громко заданный захмелевшей с первой же рюмки Бойко, заставил ее смутиться и отвести взгляд. Макс это тотчас заметил.

– У Галочки уже совсем взрослая дочь! – пришел он на помощь.

– А у меня трое!

– А у меня один школу в этом году заканчивает, обормот!

– Ух ты!

– А моя рожать не хочет, мы из детдома возьмем!

– Завтра?

– Не-а… Лет через пять, там же очередь на здоровых!

– Гал, а что с мужем-то? – шепнул ей Разуваев.

– Объелся груш.

– Что, так серьезно?

– У нас разные жизненные приоритеты. Но это ничего не меняет, – тут же всколыхнулась Галина, вспомнив, что ей необходимо «держать лицо» успешной во всех отношениях женщины, у которой, в отличие от большинства собравшихся, все в жизни сложилось.

– Ну ладно-ладно, расслабься, – выдохнул Макс как-то уж слишком ласково. – А пойдем танцевать, королевна?

Галина, вспомнив, что Разуваев в свое время был первоклассным танцором, привстала из-за стола, ослепляя своей улыбкой сборище этих убогих:

– А пойдем!

В соседнем зале, на небольшой площадке, приспособленной для танцев, оглушающе орала похабнейшая попса, было невыносимо душно, какие-то некрасивые, серьезно подвыпившие люди, пытались неловко двигать телами в такт музыке, и… началось!

Они внедрились в самый центр этого безумия и, делая недолгие перерывы только для того, чтобы хлебнуть виски или воды, под задорное улюлюканье остальных принялись отжигать до седьмого пота.

Макс умело вел ее на повороты, лихо крутил во все стороны, а когда она, уже пьяная, начинала терять равновесие – страстно и крепко прижимал к себе. И Галине в какой-то миг показалось, что этот адский, но такой прекрасный балаган будет длиться бесконечно.

Но ведь именно этого она и хотела!

Заведение пыталось наконец закрыться, и официанты в который раз просили бывших одноклассников рассчитаться.

Оказалось, что значительную сумму давно уже внес Петька Багинский, который, будучи изрядно навеселе, тем не менее часа два назад уехал на задание вместе с чеком.

Галина и Разуваев в образовавшейся неразберихе попытались собрать остальные деньги с бывших одноклассников, но к тому моменту уже мало кто из них что-то соображал.

– Макс, вызови мне такси!

– Сейчас, душа моя, подожди, еще шесть тысяч не хватает, кто-то, похоже, не сдал и свалил…

– Я платить не буду! Я свое давно отдала! – выкрикивала, икая, Бойко. Она жадно пила воду прямо из горлышка литровой бутылки, щедро проливая ее себе на платье. – Че за порядки?! Тысячу рублей отвалила, и даже курить здесь нельзя! А я сразу сказала – больше штуки дать не могу!

После того как худо-бедно разобрались со счетом, Галина оказалась на улице вдвоем с Разуваевым. Он настойчиво предлагал ей не ждать такси, а ехать вместе с ним на какую-то квартиру.

– Макс, ну погоди… У меня дочка там, дома… Я домой поеду, погоди…

Вместо освещенной дороги с автобусной остановкой, куда должно было подъехать ее такси, они почему-то переместились за угол заколоченного киоска, соседствовавшего с «Тремя пескарями».

В темноте, на гололеде, Макс прижал ее к стене и, расстегнув несколько пуговиц пальто, уже начал задирать платье, пытаясь сразу же проникнуть в самое сокровенное место. Галина нехотя отбивалась, его губы блуждали по ее лицу, щекотно и грубо касались рта, и в какой-то момент она уже начала сдаваться. Тогда Макс прильнул к ней совсем уже дерзко, лишив возможности не только двигаться, но даже нормально дышать.

И тут Галина уловила какое-то движение у него за спиной. Что-то жуткое, черное и дурно пахнущее надвигалось прямо на них.

– Э… ребят, вы это… шо тут делаете? Дайте рублей што… – забормотало существо.

Галина вздрогнула и резко отстранила Макса.

Разуваев, разгоряченный, в расстегнутом пальто и наполовину расстегнутой рубашке, дернулся и повернулся к говорившему. Лицо его исказилось гримасой:

– Пошел вон!

Галина хотела было тотчас бежать из этой черной дыры на дорогу, на свет, но тоненькие шпильки сапожек разъезжались на корке льда под ногами.

– Э… вы это, ребят, помогите не-ша-сному… дайте рублей што, а лучше пятьшот, если шмошете… Любовнишки, да? Я ведь все вишу, все знаю… Николашу не проведешь…

От страха Галину затрясло.

– Что вы несете! Уходите!

Даже своим нетрезвым умом она понимала: кричать нельзя, некоторые одноклассники ушли еще совсем недалеко, и вся эта нелепая сцена может стать всеобщим достоянием.

Но чудовище и не думало отступать.

Здесь была его территория.

– Э, ты это, полегче! Вали отсюда, я сказал! – Разуваев, придерживая одной рукой трясущуюся Галину, свободной рукой яростно отпихнул напиравшего на них бомжа.

– Ребят, да вы што…

Бродяга, потеряв равновесие, упал навзничь и начал конвульсивно дергать ногами.

– Е… не вишу ни хера…

И тут же послышался короткий, страшный, пробирающий до самых внутренностей хрип.

– Макс, что с ним?! Сделай что-нибудь!!!

Галина, из последних сил пытаясь приглушить свой голос, тряслась в истерике.

– Оу… да там… Галя, стой сама, пока так стой… Да стой ты на месте!

Она увидела, как Макс, преодолевая омерзение, наклонился к бомжу, но тотчас с выражением дикого испуга на лице отпрянул.

– Что с ним?!

– Галя, заткнись! Прости, но лучше помолчи пока…

Макс осторожно выглянул из-за угла на улицу.

– Сейчас, переждем, ты стой только и молчи… – повернувшись к ней, задыхающимся голосом приказал Разуваев.

Выждав с полминуты, он грубо схватил ее за рукав пальто, и они со всех ног полетели оттуда прочь.

Не чуя ног, они добежали до дороги.

Ее такси, вероятно, давно уехало.

Дышать было нечем, и, насквозь мокрые от пота, они перешли на быстрый шаг. В надежде как можно скорее поймать попутку, оба принялись отчаянно размахивать руками навстречу несущимся огонькам машин.

* * *

– Макс, не спорь со мной, это – статья!

Галина, бледная, белесая, с утра даже толком не причесавшаяся, помешивала ложкой кофе, который всегда пила без молока и без сахара.

– Да чего ты несешь-то?! За что?

– Непредумышленное убийство. Статья 109 УК РФ. И не смотри так на меня! – вспылила Галина, позволив себе повысить голос гораздо сильнее, чем это допускали приличия. Они с Разуваевым сидели в запредельно дорогой кофейне на крыше модного торгового центра, того самого, где несколько лет назад она случайно встретила Макса.

– Ну уж нет, дорогая… В худшем случае – неоказание помощи.

Разуваев был жалок.

Обглоданный жизнью повеса, который все еще пытался корчить из себя бог весть что.

Господи, где же были позавчера ее глаза!

В сумочке мобильный издал привычное «ку-ку».

Галина схватилась за телефон.

Все правильно. Соломон Аркадьевич напоминал о встрече в клубе через час.

Сегодня ей необходимо было заявить свою твердую позицию: вне зависимости от нынешнего отношения руководства к Родиону она намерена остаться в клубе и продолжать работать. Жена за мужа не в ответе. Тем паче – за такого урода.

За таких уродов…

Она снова посмотрела на Макса.

У него было что-то вроде нервного тика: все эти двадцать минут, в течение которых они пытались обсудить случившееся, он практически беспрерывно постукивал костяшками пальцев правой руки по столу. Похоже, и в школьные годы у него что-то такое наблюдалось, просто она никогда не обращала внимания.

Сейчас она видела Разуваева так, словно на него направили операционный светильник: не первой молодости неудачник, инфантил и гордец, который, вместо того чтобы когда-то благодаря оставшимся от отца связям начать строить карьеру, просто присосался к какой-то конторе. Логист! Зато с десяти до шести, и на бабенок недорогих хватает…

Все. Пришла пора распрощаться с Максом и бежать на работу.

– Галь, ты чего так резко-то? Сильно торопишься?

Галина встала и принялась наматывать на шею шарф.

– Да.

Она открыла сумочку и достала кошелек.

– Ладно, я заплачу, – неуверенно выдавил из себя Макс.

– Спасибо, я сама.

Галина положила на стол 500-рублевую купюру. Ее кофе стоил 490.

– Галь, знаешь… Ты это… Если что, ведь соучастницей пойдешь!

6

– Мама, вставай! С тобой все в порядке?

Аня, голубка, встревоженно ворковала в самое ухо.

Заботливая…

– Погоди, родная, я сейчас.

Прямо над ней, близко-близко, мелькнула теплая щека, которую почему-то захотелось поцеловать, но Анька уже отстранилась и теперь выжидающе стояла возле кровати.

– Мам, все у тебя нормально?

– Да. Иди, Анюта, уже встаю.

Самоварова не хотела отпускать свой сон. Чепуха какая-то ведь приснилась, но как же отчаянно не хотелось расставаться с этой чепухой!

Были там, во сне, каменные катакомбы, за каждым поворотом – низкие сводчатые залы, и в них люди, много людей. Она ищет кого-то, но, как это часто бывает во сне, не знает, кого конкретно…

Некой компании, состоящей из знакомых вроде бы лиц, удается увлечь ее разговором, но вдруг появляется тот, кого она так смутно, но верно ждала. Мужчина берет ее за руку и ведет танцевать. И она, легкая как пушинка, кружится вместе с ним в потоке золотистого, чудом проникшего в подземелье света, и ощущения, которые она испытывает во сне, можно сравнить со счастливым освобождением – вот только неясно, от чего.

– Уф! – Самоварова нехотя сунула ноги в тапочки.

В таком бы сне и помереть.

Несмотря на взаимную откровенность, простилась она с Валерием Павловичем сдержанно.

Ее коротенький список контактов мобильного телефона теперь пополнился новым – «Валерий Палыч». В дополнение к имени абонента, уже перед сном, сама не зная зачем, она сделала пометку: «Двойное убийство – психиатр».

Самоварова достала из-под подушки телефон, покрутила в руках, подумала, стерла дополнения и оставила просто «Валерий Палыч».

Подумала еще и поправила на «Павлович».

И тотчас почувствовала сильное, но приятное смущение, такое же неконтролируемое, как вчера, когда они, стоя на выходе из кафе и совсем не желая расставаться, давили из себя какие-то общие фразы, словно пытаясь наспех прикрыть внезапную искренность.

Ах! Точно! Как же это могло вылететь из головы…

Он же вчера пригласил ее к себе домой!

Ну то есть как пригласил…

Не вдаваясь в подробности, она посетовала на то, что временно не имеет доступа в интернет, и он любезно предложил ей воспользоваться своим домашним компьютером, мол, на службу он ходит три раза в неделю, а во все остальные дни сидит дома и к компьютеру даже не подходит. Так что, торопливо убеждал он, она его совсем не стеснит. Когда же она спросила, не боится ли он так запросто приглашать в дом чужого человека, плоско отшутился, напомнив, что в базе данных поликлиники имеется ее карточка с адресом и паспортными данными.

Совершенно не понимая, что ей со всем этим делать, Варвара Сергеевна открыла в телефоне меню сообщений и быстро настучала «привет».

Липучка Пресли, восседая рядом на кровати, напряженно следил за тем, что она будет делать дальше.

Варвара Сергеевна тщетно пыталась придумать следующую, спасительную фразу, но что бы ни приходило в голову, все казалось ей глупым или вульгарным.

– Мам! – послышалось с кухни. – Мама, ну где ты? Капа достала меня, иди уже разбирайся с их жрачкой! Мне сосредоточиться надо!

Анька все говорила и говорила, и, как показалось Самоваровой, ее голос доносился уже из коридора. Послышался скрип двери, какой-то шорох, Капино пронзительно-просительное мяуканье, шаги то приближались, то удалялись, а мысли путались, предательски дрожала рука, и Самоварова, зажмурив глаза, нажала на клавишу «отправить» и быстро сунула телефон обратно под подушку.

Когда она появилась на кухне, Анька сидела уже в бигуди и, уткнувшись носом в учебник французского, жевала бутерброд с сыром.

Сакраментальные сорок минут, за которые Самоварова успела сварить кошкам кашу, развить легенду о больном зубе и чем-то на автомате подкрепиться, тянулись мучительно долго.

Как только дочь закрыла за собой входную дверь, Варвара Сергеевна бросилась к своей подушке.

В ответ на ее дурацкое «привет» пришло целых два сообщения и информация о неотвеченном вызове.

«Привет! Как поживают Эспрессо и Капучино?»

И следом, через пятнадцать минут:

«Нужен интернет – мое предложение в силе».

А еще через десять минут был звонок, который она не услышала.

– Ладно, кошки, вы же посидите пару-тройку часов одни? Если будете лапочками, я, так и быть, чего-нибудь вкусненького вечером соображу. Нет, я все понимаю… Он, конечно, странный, но все же очень милый… Ну а что я теряю? Вот схожу и посмотрю, что там да как… Любому человеку интересно посмотреть, как живет психиатр, разве нет? В конце концов, я к нему не напрашивалась, и потом, мне давно уже не по возрасту в студенческих кафе углы обивать. А что я могу поделать? Не драться же мне с Анькой, чтобы она мне выход в Сеть вернула.

Минутами ранее на ее короткое и пугливое «ок» тут же прилетело лаконичное сообщение, в котором были только адрес и код домофона.

Сытая Капа, не проявляя интереса к метаниям хозяйки, почесала за красивыми ушами, равнодушно потянулась и разлеглась посреди комнаты. Пресли же с явным неодобрением с книжного шкафа наблюдал, как Варвара Сергеевна хаотично перемещалась по комнате, то разыскивая по ящикам помаду, то прикладывая к темно-синему платью возможные варианты туфель и сумок.

– Обещаю, я буду предельно осторожна! И чтобы без фокусов мне! – нарочито строго сказала Самоварова, добывая со дна флакона последние капельки духов.

Пресли фыркнул и повернулся к ней задом, удочкой свесив со шкафа хвост.

* * *

Пытаясь унять так и не отпустившее волнение, Самоварова позвонила в домофон.

За ее спиной осталась злополучная гостиница, во дворе которой, прежде чем подойти к подъезду Валерия Павловича, она с полчасика погуляла. Не успел еще лифт раскрыть на четвертом этаже свои двери, как Самоварова уже услышала скрежет открывающегося замка.

– Ну что вы в самом деле, артистка! Я и кофе сварил, и в окно все смотрю, жду вас и думаю, чтобы кофе не остыл, а вы во дворе на лавочке сидите, все что-то чертите палкой на асфальте!

Варвара Сергеевна залилась румянцем.

Она и не помнила, чертила ли она что-то, пока размышляла – идти ей или все же не идти.

– Да заходите уже!

Она шагнула в тесную прихожую.

– Сын-то дома?

– Нет, конечно. Работает он.

– А где?

– И как я забыл? Ко мне же пришла Агата Кристи!

– Да прекратите вы паясничать! Я так, исключительно для поддержания разговора… Считайте, что просто из вежливости.

Валерий Павлович добродушно усмехнулся.

– Айтишник он. В хорошей конторе служит.

Они прошли на кухню.

Прежде чем сесть на предложенный стул, Варвара Сергеевна внимательно осмотрелась вокруг.

Чисто, аккуратно, даже дизайн какой-никакой просматривался, не то что их с Анькой убогая кухонька, в которой ремонт уже лет двадцать как не делался, только площадь у них больше раза в два… Но это потому, что они живут в старинном доме, а не в такой вот блочной коробке с низкими потолками.

– А я эклеры с утра сбегал купил… Свежайшие! Угощайтесь!

– Спасибо. Интернет-то у вас хороший?

– Да я еще вчера говорил: отличный. Работайте сколько хотите. – В его голосе промелькнула обида.

Самоварова придвинула к себе тарелку с эклерами.

– Ладно, чудачка… Сейчас кофе с вами выпью, и мне отойти надо будет на часок-другой. Оставлю вас здесь за хозяйку.