Беспокойный дивный мир, где за всяким обликом кроется темная история

– Да что тебе нужно от меня? Что ты увязалась за мной? Кыш! Кыш! – пыталась девушка прогнать животное.

Но лошадь не слушалась ее, а в воздухе тем временем над ярмаркой возникали потрясающие ароматы: на вертеле жарился румяный поросёнок; в печи пекли ржаной каравай. У худой скиталицы голова шла кругом от чудесных ароматов, глаза разбегались от разнообразия яств. Живот разболелся после того, как она громко проглотила скупую слюну. И тут возникла гениальная идея. Девушка остановилась и повернулась к старой кляче развратника. Взяв ее за поводья, она развернула телегу и ни с того ни с сего начала бойко торговать: «Покупай! Покупай! Покупай!». Но торговля не ладилась, в то время как по соседству у овощных лавок от покупателей не было отбоя. Только по прошествии долгого времени, когда уже ярмарка шла на спад, у нее появился первый покупатель. Вежливо назвав ее «голубушкой», он пожелал купить три клубня брюквы. Однако, молодая лавочница наотрез отказала ему, обосновывая это тем, что продает только разом всю брюкву вместе с телегой и лошадью.

– На кой мне черт целая телега?! – опешил мужичок.

– Тогда не покупайте.

Покупатель ушел прочь, плюясь, а торговка успокоила сама себя, что продавать по одному клубню – убыточно, точно ничего не заработаешь, так и с голоду можно помереть. Посмотрев завистливо на своих торгашных соседей, она уяснила одну маленькую вещь: новеньких и приезжих никто не любит, следовательно, нужно пользоваться теми преимуществами, что даровала природа; и решила вновь прибегнуть к искусству ведовства. Как только Пиявка и Банный Лист услышали слетевшее с уст хозяйки слово «заклятие», то они зажмурили глаза и заперлись в берестяном туеске до свершения. Незадачливая торговка, сердитая юная ведьма схватила грозную книгу и расположилась позади своей повозки так, что никто не смог ее видеть. Среди гор сложенных корзин и стопок ящиков с овощами она открыла книгу и принялась нетерпеливо искать подходящее заклинание на удачную торговлю. Когда ритуал свершился, то внезапно скрылось солнце, неожиданно спустились сумерки, и в небе возник какой-то непонятный шум. «Неужто опять ливень получился, – досадливо почесала затылок заклинательница. – Ну нет! Не должно же второй раз так быть! Я же совершенно другое произнесла заклятие».

Тень темнее темного накрыла городище и тотчас исчезла. Затем вновь пронеслась. Потом прозвучал звериный, доселе неслыханный, рёв, потрясший весь небосвод. Мощный порыв холодного ветра прорвался за городские стены и поднял целые вихри пыли. Тень снова пронеслась. Будто огромная птица. Алеська всматривалась в небо, но ничего не могла разглядеть, выхватить взглядом то, что там было. Оно словно пряталось, но ровно до тех пор, пока ужас не прочитался в глазах горожан. Дикие истошные крики заложили уши. Зазвенели тревожные медные барабаны. Ярмарка практически опустела – весь люд беспокойно разбегался. Небесный шум сделался сильнее и похож был на то, как непогода терзает крылья ветряной мельницы. Крылья. Крылья! Это была не птица. Это. Это. Это словно из книжек с картинками, где изображался летающий огненный ящер. Наблюдение девушки лишь подтвердилось.

– Огненный ящер!! – закричала разукрашенная женщина у соседнего прилавка.

– Это Адалид, черт бы его побрал! Откуда он взялся, он же должен быть мертвым! – не поверил своим глазам конопатый рыжий дед.

Алеська слышала в детстве это имя – Адалид – он считался древним крылатым огненным ящером, главным оружием которого выступало огненное пламя, выпускаемое из зубастой пасти. Он мог запросто за один разворот сжечь целое поселение или посевы пшеницы. Питался, соответственно, поджаренными человеческими и животными жертвами. По форме это чудовище напоминало птицу, если обнаружить его высоко-высоко в небе. Его размеры поражали: два крыла с широким размахом, что могут пол-городища накрыть. Имел он длинную шею, хребет с шипами и длинный хвост с кончиком в виде копья. Но Алеська видела на картинках немного другого огненного ящера – живого с бронзовой чешуей, а этот, зависший над городищем, – какой-то живой не жилец, его можно было даже просматривать насквозь. Он словно скроен из золотых огоньков, частиц черно-серо-белого пепла и тлеющих угольков – все они неплотно прилегали друг к другу, поэтому между ними виднелись сквозные отверстия. Морда свирепая с ноздрями, такими же большими, как глаза его, что горели ярко красными углями. Народ беспокойно судачил, что этот огненный ящер прибыл из мира усопших, из так называемой Нави, обители всего темного, потустороннего и скверного. Непонятно только, каким образом, благодаря какой неведомой силе, он попал из мира усопших в мир живых людей – в Явь. Эти миры никак не должны пересекаться, иначе будет хаос, первым признаком которого могло считаться появление всякого рода скверных сущностей по типу Адалида или еще хуже кого. Поэтому горожане свято верили, что прилёт ящера – не что иное, как случайность, во всяком случае хотели в это верить. Летающий ящер тем временем стал широко раскрывать ноздри, надувать брюхо и выпускать из поганой пасти желто-красный огонь. Заполыхало всё разом – дворы, избы, солома – всё быстро разгоралось. Небывалый пахнул жар с запахом горящей древесины и мяса.

Молодая ведьма спряталась под телегу и старалась отрицать всё происходящее, свести на непримиримое «нет», на простое совпадение, ну или хотя бы на то, что всё могло привидеться ей, слишком уж зловещей казалась правда. Ну никак не могло это быть ее рук дела; волновало только одно – скорее убраться из охваченного пожаром городишка.

Часть горожан набирала воду в бадьи и тушила избы, другая часть хваталась за оружие – метали копья и стрелы из лука в огненного ящера, третья часть во главе со старцем бросилась на жертвенное капище перед деревянным божественным идолом потрошить кур для вымаливания прощения у богов, чтобы вернули они ящера обратно в мир усопших. Старец швырнул в сторону свой посох, сбросил одежду и даже скинул очелье с волос, оставшись полностью нагим; вымазался жертвенной кровью и стал плясать обряд.

У ведьмочки промелькнула мысль, что она смогла бы вызвать ливень, чтобы потушить пожары, но потом передумала – как бы хуже не стало. Тогда она решила на время оставить питомцев, включая лошадь, и побежала к торговым лавкам.

– Где же ты? Где же? Вот ты где! – она схватила того самого ароматного жареного поросёнка, несколько ржаных караваев, пару головок лука – завернула всё добро в платок и вернулась к своим. Город уже к этому времени прилично заполонило непроглядным дымом. Искательница безрассудных приключений убедилась, что питомцы в своем укромном месте, освободила лошадь от телеги и ускакала из охваченного огнем и паникой городища. Позади осталось мерцающее алое зарево, и на этом фоне выделялось лишь единственное уцелевшее – деревянный исполин, представитель божества на лихой людской земле.

Так уж сложилось, что ведовство, передавшееся по наследству, не совсем ладно спорилось. Девушка понимала, что трудности на пути происходили не без ее лихого участия, но не желала в это верить – отрицала – больше всего на свете ей хотелось: наесться досыта, отоспаться вдоволь, попасть на столичные смотрины и подарить свое сердце княжичу.

Глава 4 Хоть клетки, перекрестки – вереница

В то время, пока скиталица нашла место для перекуса и сна, огненный ящер Адалид спалил еще одно городище и несколько полей льна, но прямого участия девушки в этом лютом бардаке не было – никаких «бойкой» торговли и заклятий – просто летающее чудовище преследовало беглянку по непонятной причине. По городам и весям поползли слухи, что пришел конец всему людскому миру. Последний раз огненных ящеров видели лет сто назад и еще ровно столько же зим назад. Однако, пока народ пребывал в панике, в определенный момент ящер просто взял и испарился точно также внезапно, как и появился тогда в городище с высоким бревенчатым частоколом. Девушка же продолжала опасаться летающее непрошеное чудовище и старалась находить такие места, где бы ее точно никто не нашел.

Из бреши обвалившейся крыши хижины, заброшенной в лесу, вился дымок от костра. У выгоревшей от солнца (и времени) и почерневшей от сырости деревянной стены возле входной двери, болтающейся на одной петле, стояла и отдыхала откормленная лошадь. Внутри хижины у костра расположились сытые: спящий Банный Лист, неподвижная Пиявка и читающая Алеся из Краснолесья. Она листала бабушкин Палимпсест в целях поиска правильного заклятия, чтобы расколдовать ворону, но ничего подходящего не попадалось. Были забавные заклятия, как например, обратить неугодного человека в покорную зверушку, но это было всё не то. Молодая ведьма злилась. Она так сильно вымоталась за последние дни, что хотелось просто лежать и ничего не делать. К тому же после вкусной свинины с луком и караваем изрядно клонило в сон. Перед ней в полный рост туманной дымкой возникла дева. Какая-то неведомая сила исходила от нее. Ее величественный монотонный звучавший эхом голос усмирял языки пламени костра, заставлял стихнуть ветер и треск ночных сверчков.

Кот лежал калачиком с одного бока. С другого бока не спала лишь ворона и беспокойно водила глазом. Она понимала, что нужно не дрыхнуть, а двигаться вперед, нельзя было время терять, но никак не могла намекнуть об этом своей хозяйке: ни каркнуть, ни кашлянуть, ни ущипнуть клювом. И глаза хозяйкины, как назло, закрыты, что невозможно заглянуть в самую их глубину и напомнить о том, ради чего они вообще тут очутились и к чему в итоге привели эксперименты с зельями и заклинаниями. На общем фоне под действием «зелья сонного царства», ничего не в силах предпринять, птица погрузилась в сон точно также, как и ее друзья.

– Мы же опаздываем на турнир! – дикий возглас растряс всю ветхую хижину, с потолка которой посыпалась земля с соломой. Алеся стала тормошить своих животных. – Живей-живей! Просыпайтесь! Ну же! – И тотчас вспомнила, что здесь прямо перед ней стояла загадочная дева, но что она говорила, сложно было вспомнить. Лишь обрывки фраз: что-то о том, что заклинание – это не просто обычные строки; что слова должны быть наделены внутренней силой и верой в то, что срывается с уст. Не предав особого значения этим видениям, она собрала домашних питомцев и на лошади верхом покинула Охотничье урочище.

Преодолев Лисью тропу и Ветряные холмы путешественница побывала в нескольких поселениях, где попрактиковалась в области варки приворотных зелий. Всё проходило со спорным успехом: один, кожевенных дел мастер, после того, как отведал приворотного зелья, лишился рассудка и более не смог узнать своей обожательницы, в качестве которой выступала местная заказчица, невзрачная крупная девица; другой, плотник, стал обжираться до беспамятства; а третья, обворожительная дочка воеводы, всегда черствая, никогда до тех пор никого не любившая, вдруг ни с того ни с сего, от переизбытка умопомрачительной любви задушила суженного. Четвертое село вообще взбунтовалось и совесть потеряло – за юной целительницей душ местные жители еще долго бежали с вилами и кричали вслед неприятные вещи. Алеська искренне не понимала, в чем состояла причина такой людской неблагодарности за ее труды: день и нощно варить зелья – это не хухры-мухры. Почему возмущались и грозились расправой заказчики зелий? Ведь они получили то, что хотели. И почему присутствовали странности в поведении объектов заказа? Пока юная скиталица предавалась размышлениям, лошадь несла ее рысцой мимо тура из камней, сложенных аккуратно пирамидкой от большого камня к малому у края главной дороги, где по прямой виднелся широкий дуб с пышной кроной. Яркое солнце представлялось ей огромным жирным блином с пылу с жару, а красные бусинки на шее Пиявки выглядели, как спелая клюква. Потрепанное приключениями платье, пропитавшееся запахом костра, напоминало о вкуснейших жареных лисьих грибах с розовой сметаной и зелеными хрустящими перьями лугового лука.

Оставляя после себя облако пыли, лошадь остановилась на перекрестке дорог: где пути разбегаются; где от сотен тележных колёс и лошадиных копыт просёлки после распутицы в высохшую колею превращаются; где весий столб высотой в три роста человеческих возвышается; и где могучий дуб такой ширины красуется, что потребуется с десяток мужских рук, чтобы обнять его вокруг. Спрыгнув с лошади, путешественница подошла ближе к весьему резному столбу – ее внимание привлекли развернутые на столбе грамоты: одна исключительно с глаголицей; другая с портретом и строками. Знакомый ей предстал портрет, что ранее доводилось наблюдать на водной глади, когда она прихорашивалась и расчесывалась. Это было лицо, в котором она узнала саму себя. Мигом у нее словно забрало упало. Она яростно и неровно сорвала обе грамоты со столба и стала читать, что было написано в них. Первая гласила, что разыскивался поджигатель дворов и городищ, и что за поджог лихому человеку светило изъятие имущества в государственную казну – то бишь поток и разграбление, а вся семья поджигателя подлежала обращению в рабство. Вторая грамота, с портретом, сообщала о конокрадстве, и наказание грозило не хуже того, что в первом случае.

Именно благодаря белобоким сорокам вести доносились стремительно от рубежей к сторожевым башням, от крепостей до поселений, от городищ до столицы. На перекрестках объявления о розыске лихого люда бывали чаще обычного, чтобы путников вольных предостеречь от всякого рода опасностей. Алеське стало ясно, что она в розыске. И если за поджог ее могли не подозревать, то за коня она схлопотала бы по полной. Портрет был составлен со слов очевидцев, а тот, кому он принадлежал, точнее, лик его был предметом розыска урядниками княжества, которые занимались расследованием и преданием княжескому суду воров, бандитов, поджигателей и других преступных мастей, что делали жизнь законопослушного человека невыносимой.

Лихая конокрадка выбросила грамоту с глаголицей в придорожный пыльный куст, а портрет свернула в трубочку и положила в туесок рядом с портретом княжича. К слову, на портрете угольным писалом точь-в-точь узнавался лик девушки. И волосы точно такие же, и глаза, и щеки, и шея. Теперь в туеске два портрета находились вместе, рядом друг с другом. Недостойная преступница и благородный государь. Она полностью осмотрела себя – унылое зрелище. Руки расправила в стороны, как чучело. Ноги чернее черного. Копоть на коже. Грязь под ногтями. Рваное платье. Всё тело чесалось. Неумытая, неряшливая девка, оборванка с Голодного Края.

– Проклятье! – громко завопила она. Так громко, что грачи сорвались с высоких крон векового дуба. Вдруг откуда-то сверху прогремел издевательский надменный гогот.

– Ха-ха-ха-ха!!

Она подняла голову и тотчас машинально отпрыгнула в сторону, чтобы ничего ненароком не свалилось. Глазам предстало то, что не было доступно взору раньше. На мощных дубовых ветках слегка покачивались три большие клетки. Каждая клетка по форме напоминала соловьиную, вот только отличалась намного большим размером, позволявшим запросто помещать одного человека, но особо рослым конечно не совсем удобно было бы. В таких местах, на распутье дорог, запирали самых отъявленных преступников. Их запирали и подвешивали в клетках высоко над землей, словно безвольных птиц, чтобы те потом расплачивались за свои злодеяния, умирали долго и мучительно. Здесь они гнили заживо: под палящими лучами солнца, под проливными дождями, в лютые зимние морозы без еды и питья. Такова доля лихая.

В одной из клеток на молодую путешественницу смотрел с ухмылкой разбойничьего вида мужик, с кривым глазом и со шрамом на лице, оставленным вероятнее всего буйным клинком. Во второй клетке, на соседней ветке, кокетливо накручивала длинный волос на указательный палец красивая русалка, самого настоящего человеческого облика, со стройными и бесстыдно голыми ногами. В третьей же клетке лежал и испускал смрад высохший труп неопределенной наружности. «Жаль, что я с собой не прихватила одного полоумного выродка, вот как раз место для него освободилось, – подумала Алеся».

– Ну что ты уставилась на нас, простодыра? – заговорил разбойничьего вида здоровенный детина. – Не хошь махнуться местами?

– С какой это стати? – возмутилась Алеся.

– Да с такой, что в розыске ты, красавица, – подключилась русалка, – и одёжа на тебе нищенская, и личико твое, как на портрете цацном. Выручим друг дружку, а? Я те свою жилеточку кожаную и рубаху суконную, а ты выпустишь меня отсюда. Ну как, годится? – сделала заманчивое предложение русалка. Если не считать отсутствие штанов, то вид русалки был вполне неплох. Зеленая длинная рубаха с пояском закрывала срамные места, но не была достаточно длинной, как платье к примеру, и при любом порыве ветра могла обнажить всё сокровенное. Жилетка сидела на ней безупречно и подчеркивала стройность фигуры. Вот если бы добавить к образу узкие штаны, то внешне русалка похожа была бы на лучниц из племён ольховичей, что обитали на Холодных торфяниках. Алеське нравился такой наряд: и на коне удобно скакать, и по лесу бежать, и через забор прыгать – но, только, если к этому виду добавить штаны.

– Выпусти нас отсюда, голодранка! – вновь заговорил разбойник, но уже не так весело, как в первый раз. Отребье, жизнь которого заключалась в грабежах и разбоях посреди белого дня на дорогах, негодовало и нервничало. Он продолжал выкидывать гневные реплики, а Алеська призадумалась, глядя сначала на его штаны, а затем на жилетку и рубаху русалки, которая, в свою очередь, жестом осадила разбойника. Алеська помнила, что русалки являлись довольно мирными созданиями, но, если русалка попадала в клетку, значит за дело. Такое случалось, что из-за неразделенных чувств русалка могла мстить, без разбору завлекала прелестным голосом зазевавшихся глупых мужиков в свои сети, потом впивалась в них острыми зубами и кровь выпивала всю без остатка. Поэтому договариваться с ней было рискованно, как и пристально смотреть в ее прелестные глаза – разум поначалу мог помутиться, а потом тело становилось уже не твоим. Оно было в ее власти. Алеська смогла найти в себе силы отвести взгляд в сторону, а эти двое взялись пререкаться меж собой. Русалка в счет своей свободы пообещала путнице заодно штаны сдёрнуть с разбойника, а тот, в свою очередь, назвал соседку непристойными словами и грозился расправиться при первой возможности.

Молодая ведьма, тем временем, привязала к весьему столбу лошадь, затем спокойно сняла с плеч туесок, выпустила гулять кота, достала ворону и положила ее аккуратно на примятую траву. Потом достала книгу и стала листать. Ей пришла в голову идея, которая устроила бы всех причастных – свобода для разбойника и русалки, а для путешественницы одежда. Она долго стояла, закрыв глаза, и настраивалась, пока солнце грело спину. Вспомнился сон, что в хижине приснился. Иль вовсе не сон это был? Потом о портрете, где изображен княжич. Всё это сил придало и уверенности. Как только ведьма взялась искать ингредиенты по кустам и у подножия дуба, то заключенные всполошились не на шутку: русалка звала ласковыми словами, а разбойник сыпал проклятиями. Но девушка, молча и не обращая никакого внимания на них, копалась в земле, ползала по траве на карачках, принюхивалась к любому дару природы и озиралась по сторонам, всматривалась в небо, чтобы никакая угроза ей не препятствовала.

Пленники правосудия пронзительно заверещали, когда начался ведовской ритуал. Два камешка: черный и белый – две бездушности. Две лучины, словно ножки прелестницы, и комок засохшей грязи с ветками, словно рожа разбойничья чумазая. Две рваные плоти от свиньи и косточки её же. Всё в центр кольца, выложенного камнями, положено. Пару плевков и хоровод. Ведьма принялась ходить по кольцу. Приговаривала, лопотала складно шепотом. Лишь некоторые редкие словечки доносились до тех, кто участи своей ждал, раскрыв рты. Хождение перешло в энергичный танец. Бесовка крутилась вокруг своей оси, как веретено, в облике которого проглядывались сущности непонятные с козлиными рогами, вороньими крыльями и кошачьими ехидными глазами; руки возносила к небу, хлопала в ладоши. Резко останавливалась, приседала на корточки, широко расставив ноги, и руками проводила по сторонам, словно туман разгоняла. И когда в очередной раз вознесла руки к небу со словами: «Повелеваю. Заклинаю. Больше, обернись ниже, воспрянь в новом теле!», то у разбойника нервно задергался глаз (другой, который не кривой), две клетки покрылись серым дымом, кости загремели, воздух пропах тухлыми куриными яйцами, и всё затихло. Кот закрыл лапкой нос и поморщился. Лошадь фыркала и беспокойно переступала копытами. Лишь ворона не подавала виду.

Когда дым развеялся, ничего не осталось, кроме одежды, в куче которой через некоторое время началось шевеление с писком.

– Кажется, я свободна! – радостно заключил один писклявый голос.

– Я убью вас обеих! – запищал другой голос.

Ритуал свершился. Так уж получилось, что заключенные – разбойник, Гришка Сквернавец с Большой Дороги, и русалка, Убава Дивная Песнь, – превратились в маленьких грызунов.

Каково же было удивление юной ведьмы, что у нее всё вышло так, как она запланировала. Тем не менее, она с опаской поглядывала на небо, прикрывая глаза ладошкой от слепящего солнца, но никакой угрозы оттуда не исходило. Можно было расслабиться и порадоваться первым заметным успехам. У нее наконец-то получилось понять смысл волшебных строк, укротить внутреннюю силу и, что самое интересное, ей понравилось всё проделанное. Ей понравился процесс. Ей захотелось проделывать нечто подобное вновь и вновь. Жар внутри пылал, уши горели. Подъем сил она ощутила небывалый, но за которым тотчас наступил их упадок и дикий голод.

– Банный Лист, кыс-кыс! Помоги мне одежду достать, пожалуйста!

Кот послушно и ловко вскарабкался по коре дуба, забрался в клетки и зубами поскидывал на землю трофеи. Его глаза загорелись, когда он увидел дерущихся меж собой грызунов. Когда он бросился на них, то они разбежались между прутьев клетки врассыпную по веткам дуба.

Счастливая ведьмочка забралась в кусты и, скинув с себя платье, переоделась. Теперь на ногах присутствовала даже обувка, сапоги. Штаны разбойничьи оказались широченными, поэтому их девушка наспех ушила. Срезала кинжалом волосы, сделав чуть покороче, чтобы с портретом не виднелась схожесть. Подпоясала рубаху поясом с кошелем, денег особо много не было, только стекляшки, но набила его до отказа, напихала в него всё, что могло пригодиться для ритуалов, – костей всяких, какие попадались по дороге, корешков, камней, травы, пух, веточки. Кошель выглядел завидно набухшим. Еле застегивался на ремешок, как у селянина, продавшего коня и выручившего за него кучу денег, что избу можно было бы целую поставить. Благо, что кошель не гремел, но внимание своим видом все-таки привлекал. Умывшись по дороге у небольшого озерца, путница держала путь в стольный град.

Глава 5 Лишь только верь в себя

Блин не клин –

брюха не расколет

Дорога до столичного града не заняла много времени. По прямой лежал большак, вдоль которого попадались маленькие поселения, хозяйственные постройки, сторожевые вышки с каменными основаниями и деревянными двускатными крышами, конные патрульные отряды, и другие путники (как на лошадях, так и пешие). Некоторые путники, неожиданно для искательницы приключений приветствовали ее, кланялись и по-доброму улыбались.

Свежий ветер, трепавший приятно волосы, принес к вратам величественного столичного града Зварог-на-Водье, расположившегося на мысу при впадении одной реки в другую полноводную, широтой своей сливалась с горизонтом, где виднелись многочисленные торговые ладьи с золотыми узорами на алых парусах.

На градских вратах висели щиты с гербом головы бурого медведя. Высокие стены крепости вздымались высотой в десять богатырских ростов, представляя собой детинец в виде неправильного периметра из белого камня с башнями. Повсюду сновало внушительное количество вооруженных лиц, способных встать на защиту города, если что. Это выглядело довольно надежно.

Прежде, чем попасть за ворота, странница оставила лошадь на постой в одном из окрестных поселений, на всякий случай перекрасила ее в другой цвет, подстригла хвост и гриву, чтобы в ней не распознали пропавшую животинку.

Привратная стража не была настроена дружелюбно. Один стражник сложил руки на груди, а другой, широко растопырив локти, упёр кулаки в бока.

– Город закрыт!

– У меня важная информация о появлении летающего огненного ящера на рубежах княжества! – не растерялась путница.

– Проходи!

Огромные, на толстых петлях, двустворчатые дубовые ворота, окованные железом, открылись и девушке представился словно другой мир. Многолюдный и живой. Складывалось такое чувство, что жизни до этого вовсе не было. По главной улице тянулись с двух сторон ряды артелей каменщиков, плотников, гончарных дел мастеров, офеней, барочников, кузнецов и извозчиков. Бросались в глаза яркие и искусно сшитые одежды горожан. Сверкали ожерелья и браслеты. То, что в красных лесах было праздником по случаю урожая два-три раза за сезон, то в столичном городе это было обычным привычным явлением, причем ежедневным. Везде сплошь шла торговля несколькими ярмарками одновременно. Одни прохожие неторопливо разглядывали товары, другие торопились куда-то и толкались. Мужичок в шапке жалился своему приятелю: «Вот воюю с кикиморой своей». У галантерейной лавки девочка, державшая за руку маму, показала пальцем на загадочную пришлую девушку, похожую на боевую лучницу, и попросила маму купить ей точно такую же кожаную жилетку, на что та ответила сердито, что так одеваются только мужики или дикарки.