Пятьдесят грамм мудрости. Притчи

– Не знаю. Никогда не видел ни снега, ни дождя. Меня обычно хозяйка надевает в такую жару, что дышать нечем. У меня повышается температура, я становлюсь горячим, как после утюга, – возразил сарафан.

– А я люблю гулять в вечерней прохладе. На клумбе пахнет ночная фиалка. Трещат цикады. Звезды выстраиваются в созвездия, – мечтательно пропел кардиган и обнял себя рукавами.

Только бордовое платье ничего не сказало. Оно пыхтело от злости, понимая, что теперь у нее появилась конкурентка. Милли уже и не знала, радоваться ли ей, что ее купили. Снег, дождь, жара. Она не была готова к такому. С того самого момента, когда Милли появилась на свет, она знала, чувствовала, что рождена для чего – то большего чем быть просто вещью. Она должна была блистать каждой своей петелькой люрекса.

Однажды дверь шкафа отворилась, и рука хозяйки потянулась к вешалке. Милли испуганно шарахнулась вглубь шкафа, вспомнив рассказы соседей, а бордовое платье наоборот, вылезло вперед. Хозяйка достала Милли, хоть та и пыталась зацепиться то за костюм, то за плащ.

В комнате было светло, в углу стояла наряженная елка. На ней висели огромные шары: золотые и красные. А на самой макушке красовалась звезда. Она почти касалась потолка. Хозяйка надела платье и подошла к большому зеркалу во весь рост. Она долго смотрела на себя, любуясь. Милли тоже не могла оторвать взор от зеркала. «До чего же я красива», – думала она.

Вскоре комната наполнилась людьми: женщинами, мужчинами, детьми. Все они были нарядно одеты и веселы. Играла музыка. Хозяйку пригласили на танец. Милли никогда в жизни не видела брюк. Она застеснялась и прилипла к ногам хозяйки. Брюки были галантны. Держались на почтительном расстоянии и молча любовались ею. К концу танца Милли уже не стеснялась и даже прикоснулась пару раз к брюкам, оставив им на память о себе несколько блесток.

Весь вечер хозяйке делали комплименты и, платье понимало, что большая их часть относится к ней.

Почти под утро Милли вернулась обратно в шкаф счастливая и влюбленная. Она возбужденно рассказывала соседям про то, что видела. Про елку с золотыми шарами, мигающие гирлянды, звонкие фужеры и про брюки. Сарафан с костюмом несколько раз многозначительно переглянулись и указали Милли на бардовое платье. Оно рыдало, мелко подрагивая плечами.

Милли замолчала. Ну да. Конечно. Бардовое платье, скорее всего тоже было знакомо с брюками.

Пару раз белая песцовая шубка и костюм исчезали ненадолго из шкафа, а потом возвращались холодные и, пахло от них морозной свежестью. Юбка рассказывала взахлеб о том, сколько много снега на улице, а шубка радовалась, что погода стоит солнечная и тихая, хоть и морозная.

Вскоре хозяйка надела Милли и поехала в театр. На улице платье увидело снег. Он искрился на солнце, точь – в – точь как люрекс на ее рукавах. В театре шел спектакль, но Милли хоть смотрела на сцену, ничего не видела. Рядом сидели Брюки. Это было так волнительно – соприкасаться в темноте и делать вид, будто произошедшее случайность. Любовь. Любовь.

Прошло несколько недель и, никто не открывал дверки шкафа. Его жители грустили в темноте, мечтая выйти в свет. Стоило скрипнуть петлям на дверце, проникнуть солнечному лучику, как они оживились и ринулись к выходу, отталкивая друг друга. Посчастливилось шубке. Только ее одну хозяйка сняла с вешалки и унесла.

Не прошло и часа, как двери шкафа отворились и, шуба вернулась на прежнее место. От нее пахло чем-то резким и неприятным. Соседи отодвинулись от нее.

– Ты где была? – спросила у нее Милли.

– Не знаю. Вокруг все было белое и блестящее, но не снег. Сверху ярко светило, но не солнце. Люди вокруг бледные и грустные. А еще этот запах. От меня сильно воняет?

– Да. Есть немножко, – деликатно ответил плащ.

– Белое – это кафель. Светят лампы. Пахнут медикаменты. Это – больница. Наша хозяйка заболела, – тихо проговорил костюм.

Жители шкафа загрустили, а больше всех Милли. Она скучала по Брюкам.

Прошел месяц, второй, третий. Шкаф никто не открывал. Его жители превратились в унылые, обветшалые тряпки.

И вот однажды дверцы шкафа широко распахнулись, в него ворвался солнечный свет и свежий воздух. Жители всколыхнулись от неожиданности. Перед ними стояла неизвестная женщина. Она протянула руку к вешалке с бардовым платьем, но Милли заметив это, выпорхнула вперед, прикрыв собой соседку.

– Какое красивое платье! – воскликнула женщина и сняла Милли с вешалки, – возьму лучше его.

Платье победно повело подолом и обернулось к жителям шкафа. Бордовое платье плакало, как всегда мелко вздрагивая плечами. Меховая шубка недовольно хмыкнула. Сарафан отвернулся.

«Ну и ладно», – подумала она, предвкушая встречу с брюками.

Милли не узнала хозяйку. Та очень сильно похудела и, от нее пахло медикаментами, а еще она была холодная и неподвижная. Вокруг было много цветов. Хозяйку вместе с Милли накрыли белой простыней и, платье стало возмущаться, что теперь его никто не видит. Оно всячески старалось выбраться на свет, то краешком рукава, то кусочком подола. Брюки стояли рядом. Милли их видела, выглядывая из-под простыни. Она их звала, но они не слышали, потому что люди вокруг плакали. Милли не могла дождаться, когда же это все закончится, чтобы встретиться с любимыми брюками и не расставаться уже никогда.

Неожиданно стало темно, как будто закрыли наглухо двери шкафа. Послышался стук молотка. Потом какой-то непонятный шум и тишина. Навсегда.

СЕКРЕТНАЯ МИССИЯ

Вы думаете легко прикидываться простачком – комодом с тремя ящиками? На самом деле я был хранителем денежных сбережений семьи Петровых. Ирина Петрова прятала заначку в тщательно выглаженную цветастую наволочку и, складывала ее вместе с другим многочисленным постельным бельем в мой средний ящик. Мне, конечно, льстило такое доверие. Иногда распирало от желания, похвастаться перед друзьями: торшером и креслом – качалкой, но я не мог. Такова доля секретного агента – быть в тени.

По вечерам, когда гас свет в спальне Петровых, оживали все предметы. Они, как и люди с нетерпением ждали праздник. Холодильник распахивал настежь дверцу и хвастался набитыми доверху полками. Стол и четыре табуретки приплясывали в ожидании веселого застолья. Шифоньер, скрипуче приоткрыв одну дверцу, показал всем новое платье хозяйки из сверкающего люрекса.

Тяжелая хрустальная шкатулка весело дзынькала, обращая тем самым всеобщее внимание на себя и, хвасталась новыми золотыми сережками и колечком. Я скромно открывал верхний ящик и показывал краешек праздничной накрахмаленной скатерти. Совсем ничем не похвастаться я не мог, иначе вызвал бы этим подозрение.

Почему я рассказываю об этом сейчас? Да потому что я на пенсии и меня отправили доживать свой век в гараж. Саша Петров набил мои ящики всякими мазутными железками, от чего мне тяжело дышать и разговаривать. А что еще он прячет в нижнем ящике за коробкой с шуруповёртом, я вам не скажу. Это – военная тайна.

ПАКЕТ

В конце марта весна, наконец, осмелилась вступить в свои права. Солнышко робко выглянуло из-за туч. Серые городские сугробы обмякли и заплакали тоненькими ручейками по обочинам дорог. В парке культуры и отдыха им. А. И. Рубца обнажились кучи прошлогодних бурых листьев вперемешку с мусором. Бродячие собаки рылись в них, надеясь найти что-нибудь съедобное. Одна небольшая каштановая собачонка откопала плотный полиэтиленовый пакет из-под молока, лизнула его пару раз и побежала догонять свору. Пакет, зимовавший под огромной кучей листьев в кромешной темноте, теперь оказавшись на солнышке, смешно щурился и озирался по сторонам.

Сильный порыв ветра подхватил его и, поднимая все выше и выше над землей, понес в сторону Базарной площади. Пакет, поймав поток воздуха, парил. Пролетавший рядом голубь удивленно уставился на него.

– Ты кто? – спросил он.

– Не знаю, – признался пакет, – А ты?

– Я – голубь.

– Может и я голубь? Смотри. Я тоже лечу.

– Нет. У тебя нет крыльев и хвоста. Ты не птица.

И высоко подняв голову, голубь горделиво полетел прочь. Пакет, еще недолго продержавшись в воздухе, потерял равновесие и упал на асфальт. Ветер опять подхватил его и понес по улице Евсеевской. Пакет, уклоняясь от колес, старался двигаться рядом с мчащейся машиной.

– Ты кто? – поинтересовался он.

– Я – автомобиль. А ты?

– Я не знаю. Может я тоже автомобиль?

– Нет. У тебя нет колес.

Громко посигналив и выпустив облако выхлопных газов, машина скрылась за поворотом. Пакет поворачивать не умел, поэтому двигался только вперед. На пешеходном переходе он зацепился за тележку с сумкой, которую катила старушка, и теперь продолжал свой путь вместе с ней. На городской аллее им повстречались две собаки, которых хозяйки вели на поводках.

– Вы кто? – спросил у них пакет.

– Мы – собаки.

– Может и я собака? Смотрите, я, как и вы иду рядом с человеком.

– Нет. У тебя нет клыков и хвоста.

И обогнав своих хозяек, собаки устремились вперед. Старушка подойдя к своему дому, заметила пакет и подняв его, бросила в мусорный бак. Подъехала мусоровозка и, загрузив в себя содержимое бака, поехала на городскую свалку. Там порыв ветра опять подхватил пакет и рабочий свалки попытался поймать его:

– Куда этот пакет из- под молока собрался?

– Пакет из- под молока! Вот кто я! – обрадовался пакет, узнав, наконец, кто он. – Во мне хранилось молоко, которое по утрам добавляли в кофе. А может быть, заботливая мама варила своим детям манную кашу. Или одинокая старушка поила им своего такого же старого как она кота, – рассуждал пакет паря над городской свалкой под завистливые взгляды тех, кто прожив жизнь так и не понял кто он и зачем пришел в этот мир.

СЕСТРУЛЬКИ – НОЖУЛЬКИ

Жили – были две сеструльки – ножульки. Гладкие, да розовые. В общем – красавицы. Звали их: Левая и Правая. Вместе росли, учились делать первые, несмелые шаги, плескались в речке, зарывались в песок. Даже обувались одинаково. Обуют мягкие домашние тапочки, в виде собачек. «Шорк. Шорк» по полу. В тапочках им тепло и уютно по – домашнему. Обуют синие в белый горошек, резиновые сапожки. «Шмяк. Шмяк» по лужам. Брызги в разные стороны. Сухо и весело им в сапожках. А обуют черные замшевые туфли на высоком каблуке. «Цок. Цок» по лакированному паркету. Идут не спеша, торжественно и гордо. Женщины, одним словом.

Вечером улягутся рядом и шушукаются. Так было до той поры, пока Правая не услышала по телевизору, что у нее шире шаг. Возгордилась она. Возомнила себя главной и перестала дружить с Левой. Та очень сильно переживала, даже плакала украдкой и в итоге сломалась.

Врач наложил гипс на всю Левую и велел лежать, не двигаться. Послушно лежала она дни и ночи, недели и месяцы. Ее лечили, ласковыми словами называли, берегли, а она не выздоравливала. Рядом с ней все эти месяцы пролежала Правая и поняла, что без Левой она никуда. И никакая она не главная. Попросила прощения у сестры, погладила ее легонько пальчиком. Левая повеселела и быстро выздоровела.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.