КаМаЗ и Ч.М.О.

– Иди-ка, всё-таки, спи, Маруся. Не хватало мне еще метить училку своего сына чем попало, – положив ладони на ее узкие плечи, развернул Олеговну в сторону выхода из гостиной.

– Вы не понимаете! – снова взбрыкнула она. – Это ведь природа! Здесь всё очевидно: если Витя учует на мне запах другого самца, то в нем пробудится инстинкт собственника. Он сразу захочет вернуть меня себе в нашу съемную квартиру.

– Да хоть в хомячью клетку, – фыркнул я. – Я тебя точно метить ничем не собираюсь. Мой метчик на тебя не среагирует, даже если ты голая передо мной спляшешь.

Возможно, мои слова слишком резки и обидны для любой другой трезвой женщины, находящейся в своём уме, но Марусю они нисколько не оскорбили и не остановили.

– Я вам никогда этого не говорила, Михаил Захарович, но от вас всегда очень вкусно пахнет. Даже запах сигарет не портит вашего особого запаха.

– Ты подкатываешь ко мне, что ли? – вскинул я изумленно брови. – Неплохая попытка, Маруся, но нет.

– Вам жалко дать мне свою футболку? – вцепилась в мои плечи Олеговна. – Буквально на часок. Я пропитаюсь вашим запахом и постараюсь сохранить его до встречи с Витей.

– Так тебе футболка моя нужна? – дошло до меня, наконец. С легкой улыбкой закатил глаза, кажется, радуясь тому, что смог избежать изнасилования училкой.

– Да! – закивала Олеговна быстро. – Всего на часок. Я верну ее. Честно-честно.

– Не вернешь сама – стяну силой. И не заблюй, – закинул руки за голову и за ворот стянул с себя футболку. – Держи.

Футболка в моей вытянутой руке оказалась невостребованной. Олеговна зависла на моем торсе и с каждым, разглядываемым ею сантиметре моей кожи, её глаза становились всё шире и шире.

– Маруся, запах самца, – пощёлкал пальцами перед её лицом. – Бери, пока дают.

– Это у вас от чего? – спросила она, коснувшись подушечками пальцев старого уродливого шрама на моих ребрах справа.

Непроизвольно вздрогнул и слегка отпрянул.

– Это, Маруся, не твоё дело.

– А это? – коснулась она другого шрама значительно меньше с левой стороны живота.

– А это пуля, Маруся.

– В вас стреляли? – вскинула она на меня испуганный взгляд. В серых глаза внезапно образовались озёра слёз.

Твою-то мать! Опять сейчас реветь будет…

– Нет. Я просто упал на пулю.

– Больно было? – спросила Олеговна, кончиком указательного пальца, очерчивая края шрама.

– Щекотно, – отнял ее руку от своего торса и вложил в ладонь футболку. – Надевай, пока не передумал.

– Мне только на часок, – напомнила она зачем-то.

И, вместо того, чтобы уйти в свою комнату или еще куда-нибудь, чтобы спрятаться и переодеться, Маруся повернулась ко мне спиной, положила футболку на спинку дивана и сняла с себя халат, оставшись абсолютно голой.

Глядя несколько секунд на ее проступающие через тонкую светлую кожу позвонки, ждал, что она одумается, взвизгнет как поросенок и умчится в комнату, но этого не произошло. Кажется, она настолько была в угаре от действия алкоголя, что даже не сообразила, что осталась без одежды в квартире с, по сути, посторонним и неизвестным ей мужчиной.

Ветка сакуры, блин, – тощая, пьяная и совершенно без башки.

Пришлось отвернуться самому, пока Маруся искала вход в мою футболку.

Снова наполнил себе стакан водой. В этот раз до половины – пить особо не хотелось, как, впрочем, и пялиться на недокормленную Марусю.

Машинально открыл холодильник и проверил его содержимое. Холодильник наполнен богаче, чем мой. А еще говорят, что у учителей зарплата маленькая. Только почему при таком многообразии и обилии продуктов, она тощая как её безголовый Кондратий? Булимия, наверное. В унитаз она выворачивалась отменно.

– Мм, как вкусно пахнет! – протянула блаженная за моей спиной. – Витя точно с ума сойдёт.

Слегка повернул голову, чтобы краем глаза разглядеть, оделась ли она.

К счастью, моя футболка закрыла ей всё почти до коленей.

– Угу, – повел я бровью и захлопнул холодильник. – Особенно, когда узнает, что под этой футболкой ты без трусов.

– Вы подглядывали?! – выпучила Маруся возмущенно глаза. – Как вам не стыдно?! Вы же взрослый человек!

– Это не я тут перед тобой светанул тощей копилкой. Так что засунь свои возмущения обратно туда, откуда они вылетели.

– Вы всё видели, да? – значительно успокоилась Маруся и, будто бы, постыдилась даже.

– Я не смотрел.

– Я вам не нравлюсь, да? Совсем?

Не диалог, а пляски на минном поле.

– Скажем так, Маруся, ты не в моем вкусе. Я предпочитаю женщин попышнее, помясистей, а ты… – бегло оглядел ее с босых ног до головы с влажными после душа волосами. – … Не моё. У меня большие руки, и если я захочу взять тебя за сиську, то у меня может сработать рефлекс сцарапывания прыщей. Вряд ли ты это оценишь.

– Вы сцарапываете у себя прыщи? – брезгливо поморщилась Маруся, кажется, вообще, не поняв, что я ей только что сказал. Потому что, если бы поняла, то точно обиделась. – Фу! А знаете, что я еще не люблю в мужчинах?

– Страшно представить, – бросил я равнодушно. Посмотрел на наручные часы, чтобы засечь час, после которого мне можно будет сдернуть с нее свою футболку и уехать домой.

– Ненавижу, когда мужчина грызёт свои ногти. И знаете, делает это так… – перебрала она тонкими пальцами, как щупальцами в воздухе, явно подбирая слова. – … с аппетитом. Аж ноготь на свету блестит оттого, какой он обсосанный.

– И что в этом плохого? – криво ухмыльнулся я. Внутренний пацан так и хотел засунуть палец в рот и хорошенько наслюнявить. До блеска на свету. – Зато сразу понятно, что палец чистый.

– Но это мерзко! Меня один раз даже вырвало, когда водитель автобуса всю дорогу мусолил большой палец своей грязной руки, а потом этим же пальцем отсчитывал мне сдачу.

– И куда тебя стошнило? Прямо на водилу? – оказывается, с ней может быть интересно разговаривать, когда она не кричит на меня за то, какой я плохой отец или не ноет из-за своего пресвятого Витюши.

– Нет, конечно! – возмутилась Маруся. – В лоточек с мелочью.

– Какая прелесть, – допил остаток воды и поставил стакан на столешницу.

– А давайте потанцуем, – снова засияло веснушчатое лицо.

– Маруся, – вздохнул я, качнув головой. – Что насчет того, чтобы прижать свой зад на ближайший час и никуда не рыпаться?

– Но я не хочу прижимать свой зад. Говорят, если много сидеть, то может появиться геморрой.

– М. Так вот, что я насидел себе в том баре. Ну, давай, танцуй.

– Я одна не умею. Я с вами хочу.

Резко рванув ко мне, Маруся так махнула руками, что сшибла со столешницы стакан, который вдребезги разбился у наших ног.

– Куда, блять?! – до того, как Олеговна сделала еще шаг, подхватил ее на руки и понёс к дивану, переступая через осколки. Уложил на диван, укрыл пледом почти до самых ушей и строго приказал. – Лежи здесь, и больше никаких танцев.

– Но мне скучно.

– В пупке поковыряйся, скатай себе друга из того, что там найдешь. В общем, делай всё, что хочешь, но ближайший час с дивана ни ногой, иначе точно голову свою бестолковую расхерачишь.

– Вот и я для всех как катышек пупочный, – опечалилась шальная императрица, снова пустив сопливую слезу. – Все вспоминают обо мне только когда им скучно. Никому я по-настоящему не нужна. Совсем никому.

Миша, познай дзен. Познай этот ебучий дзен и не ляпни чего лишнего! Тут каждое сказанное тобой слово может и будет использовано против тебя.

– Мне нужна, – ляпнул я с небольшим дополнением. – Ты мне нужна сидящая здесь и никуда не рыпающаяся.

– Нужна? Вам? Правда? – из больших серых глаз потекли крупные капли слёз. – Мне так никто и никогда не говорил.

Ебучий дзен меня покинул и пришиб нахрен Марусю, когда она бросилась ко мне на шею, и, честное слово, лучше бы придушила, чем начала целовать.

Еще никогда и ни одна женщина не пыталась засунуть свой язык в мой рот настолько настойчиво и открыто. Помимо обслюнявленной Марусей бороды мокрым у меня был даже нос.

– Маруся, чтоб тебя! – рявкнул я на девушку, отчего она замерла лишь на секунду, а затем предприняла новую попытку забраться мне в рот. – Хватит, я сказал!

Пришлось грубо схватить ее за плечи, оторвать от себя, запихнуть ее же язык обратно в ее дурную башку и усадить задницей на диван.

– Какого хрена ты делаешь? – резким движением руки тыльной стороной ладони отёр свой подбородок.

– Я… – посмотрела на меня Маруся огромными, как её внезапный порыв, глазами. – Я не знаю. Я думала, так правильно.

– Правильно что? Прыгать на каждого, кто тебе доброе слово скажет? У тебя язык при свете дня за зубы, наверное, вообще не возвращается, если ты каждого так вылизываешь?

– Я ни с кем, кроме Вити никогда не целовалась, – ответила Маруся приглушенно, опустила глаза и снова пустила слезу. В этот раз делала она это совершенно беззвучно. Лишь узкие плечи дрожали.

– Дура, – качнул я снисходительно головой. Накинул на ее ноги плед и вернулся в кухонную зону, где кое-как нашёл веник и совок.

Собрав осколки стакана, вернулся к дивану, на котором уже лежала Маруся, но всё так же продолжала тихо плакать, культурно утирая уголком пледа сопли.

– Подержите меня за руку, Михаил Захарович.

– Когда ж ты уже уснёшь-то, а? – буркнул я себе под нос. Обошёл диван и сел напротив Маруси на низкий журнальный столик. Из-под пледа вынырнула ее светлая рука с тонкими пальцами и потянулась ко мне. Закатив глаза, нехотя обхватил ее горячие пальцы своими и заглянул в серые заплаканные глаза. – Дальше что? Поборемся? Или на пальцах поиграем? Что ты еще придумала, Маруся?

– Я устала бороться, Михаил Захарович, – вздохнула она, глядя сквозь меня.

Ясно. Пришла стадия алкогольно-философских разговоров

– И с чем же ты таким боролась, что устала? – мне не было интересно и добровольно я бы никогда ее слушать не стал. Просто эту стадию я знаю отлично. И лучше ее поддержать, так как, чем быстрее она выговориться, тем быстрее уснёт.

– Я всегда борюсь за что-то: за своё счастье, например; за внимание родителей; за то, чтобы меня приняли достойной того, чтобы просто жить, учить детей; за то, что даже некрасивые умеют любить и тоже хотят быть любимыми.

– С чего ты взяла, что ты некрасивая? Да, не модель с обложки, но и не уродина ведь. Просто такая… на любителя.

– Ну, я же не вампир. В зеркале отражаюсь и сама всё прекрасно вижу.

– Не вампир? – улыбнулся я уголком губ. – А бороду ты мне сейчас обсосала так, будто нет-нет да посасываешь что-то у людей.

– У вас очень приятный голос, Михаил Захарович, когда вы так тихо разговариваете. Говорите со мной еще, – взгляд ее стал ясным, будто она и не пила вовсе. А еще Маруся мне улыбнулась. Тепло, будто мы с ней закадычные друзья. Протрезвела, что ли? Нет. Трезвая Олеговна мне не улыбается. Никогда. Трезвая Олеговна всем своим видом показывает, как вертела бы меня на вертеле потолще над костром побольше. – А еще у вас очень хороший сын. Хоть и хулиган, совершенно непослушный и своенравный, но он очень хороший. Я никому не рассказывала и он, наверное, тоже, но в прошлом месяце ваш Артём защитил девочку из старшего класса от другого хулигана. Тоже постарше него.

– Так вот откуда у него тогда «фонарь» под глазом взялся?

– Угу. Их было бы два, «фонаря» этих, если бы я не вмешалась. Я тогда так быстро сбежала со школьного крыльца, что даже каблук на сапогах сломала. Мне кажется, Тёме очень нравится эта девочка.

– И в каком классе та девочка учиться? – где-то внутри меня, очень глубоко, заистерил обеспокоенный отец.

– В десятом. Хорошая девочка, отличница. Зариной зовут. Только я вам ничего не говорила, – приложила она указательный палец свободной руки к своим губам и снова спрятала руку под пледом.

Класс. Моему восьмикласснику нравится девчонка из десятого. Приплыли…

– Так, если мой сын хороший, то какого хрена, Маруся, ты вызываешь меня в школу по два раза в неделю?

– Но он ведь хулиган! – уставились на меня возмущенные серые глаза.

– Аргумент, – дёрнул я бровями.

Опустил взгляд на руку, что держал и почувствовал, как в ней пошевелились тонкие пальцы, пощекотав мою ладонь.

– Я ведь умру, да? – спросила вдруг Маруся.

Несколько растеряно поднял на ней взгляд, но она на меня смотрела. Она смотрела на то, как ее пальцы играют с моей ладонью и гладят линии на запястье.

– Все мы когда-нибудь умрем, Маруся.

– Но я точно сегодня. Я еще никогда столько не пила. Мне ужасно стыдно, и я буквально каждой клеточкой себя чувствую, как алкоголь разъедает мои внутренние органы. Внутри всё горит. И до утра я точно не доживу.

– Не знаю, насколько ты живучая сегодня, но утром после такой пьянки ты точно захочешь пару раз сдохнуть.

– Как можно хотеть сдохнуть? – поймала она мой взгляд. – Это ведь жизнь! Она дается только один раз и всего одна. Разве можно от нее отказаться?

– Теперь для меня всё сошлось, Маруся… Тебя не рожали, нет. Ты выпала из какой-то охерительно доброй и наивной сказки, когда старая библиотекарша забыла закрыть детскую книгу. А потом ты, как в «Терминаторе», потребовала её одежду. Отсюда и стиль твой уникальный и восприятие мира сказочное.

– А вам хотелось сдохнуть, Михаил Захарович?

– Давай-ка, Маруся, баиньки.

Запихнув ее руку под плед, я погасил свет в гостиной. Около минуты постоял в темноте и, убедившись, что Маруся свернулась калачиком и больше фестивалить не собирается, побрёл в её комнату, где рухнул на постель поверх покрывала. Устало потер лицо, подложил под голову какую-то плюшевую хрень и прикрыл глаза, надеясь хоть немного вздремнуть. Усталость и дежурство давали о себе знать.

Едва провалившись в сон, снова из него вынырнул, когда в гостиной одинокой волчицей завыла Маруся.

– Твою-то мать…

Глава 5. Маруся

– Ммгмгмг…

Поверить не могу, что эти звуки исходят от меня. Как же мне плохо. Настолько плохо, что страшно открыть глаза – они либо лопнут от боли, что сковала мою голову, либо выпадут, когда я пойму, что проснулась не у себя дома.

Еще никогда моя голова не болела настолько, чтобы было больно даже кожу головы, причем только на макушке. Будто меня за волосы кто-то всю ночь усиленно тянул. Как репку дедка.

Боже, хоть бы я была дома. Последнее, что я помню из бара – это вкусный синий коктейль и большую выпуклую бородавку на лице мужчины, который настойчиво хотел, чтобы мы продолжили вечер у него дома.

Хоть бы я была у себя. Плевать, даже если с тем с бородавкой. Хотя, вдвойне лучше было бы, если бы оказалась у себя дома в гордом одиночестве.

Нерешительно приоткрыла один глаз и выдохнула с облегчением, когда увидела свой самодельный камин из коробок, а в нем вместо настоящих углей – гирлянду. Значит я в своей гостиной, на своём диване и рядом со мной совершенно точно никто не лежит, так как купленный по скидке диван настолько узкий и мелкий, что на нем хватает места только мне одной.

Сглотнула слюну пересохшим горлом и поморщилась от болезненных ощущений в нем. Мне в глотку будто биту всю ночь пихали. Неужели я проглотила какой-то из бокалов, когда пыталась пить без рук? Боже… я пыталась пить без рук, будто это умение мне было необходимо. Какой позор, какой позор, Марина Олеговна! А если бы в том баре был кто-нибудь из родителей? Похоже, не зря я училась пить без рук, так как скоро, если слухи дойдут до директрисы, эти руки мне придётся протягивать, чтобы просить милостыню и платить ипотеку, в которую я совсем недавно сдуру влезла с головой.

Кто-то стрижет каре после расставания, а я покупаю квартиру в ипотеку. Каждый начинает новую жизнь по-своему.

Размяв пальцами больное горло, будто это хоть сколько-нибудь уменьшит болезненные ощущение, я поняла, что что-то на мне не то. Одежда какая-то не та. Незнакомая мне. Опустила взгляд и даже без очков поняла, что балахоном на мне надета чья-то футболка. Кого я обманываю? Чья-то?! Она мужская! Мужская! У меня такой точно никогда не было.

От ужаса мои глаза округлились, дыхание перехватило, а все болезненные ощущения отошли на десятый план, когда я, сдернув с себя плед, поняла, что проснулась не просто в незнакомой мне мужской футболке, но еще и без трусов. Абсолютно, совершенно без трусов. Ни одной гребаной нитки, что хоть сколько-нибудь могла сохранить мою честь, на мне не было.

– Что я наделала? – выронила я хрипло. Схватилась за голову и пришла в еще больший ужас, увидев свои разбитые колени, криво замазанные зеленкой. – Что я наделала? Что я наделала?

– У тебя там паничка, что ли? – донесся со спины грубый голос.

От неожиданности я вскрикнула и натянула плед до самого подбородка. Резко развернулась в сторону, откуда исходил звук мужского голоса, и испытала самую сильную в своей жизни смесь из страха, позора и унижения, когда за столом своей кухни увидела Кострова Михаила Захаровича без футболки.

Без футболки, очевидно, потому, что она была на мне. Осталось только надеяться на то, что под столом он не был в моих трусах.

– Вы?! – выронила я, до последнего продолжая не верить своим глазам.

Лучше бы я уехала с тем козлом с бородавкой на лице, чем проснулась сегодня утром в компании человека, который являлся последним человеком на планете, с которым я хотела бы общаться и проводить время добровольно.

– Мы, – кивнул Михаил Захарович сухо и отпил чай из моей кружки, снова вернув внимание к своему телефону.

– Что вы здесь делаете?

Данный вопрос заставил мужчину слегка вскинуть бровь, будто бы он был чему-то удивлен, и улыбнуться уголком губ. Совершенно гадко и неприятно.

– И ты это спрашиваешь, Маруся, после того, что между нами было этой ночью? – откинулся на спинку стула и чуть склонив голову набок, насмешливо посмотрел на меня.

– Что? – выдохнула я, до последнего надеясь, что всё совсем не так, как я уже успела представить себе в красках. – Что между нами было?

– Что? Совсем не помнишь, как ты стояла на коленях, я держал тебя за волосы, а потом из твоего рта выходило больше, чем ты, в принципе, могла в себя впихнуть?

В одно мгновение паззл сложился. У меня не осталось вопросов ни к тому, отчего у меня болела кожа головы на макушке, ни к тому, отчего у меня болело горло и теперь можно даже не спрашивать, почему у меня стерты колени. Довольно яркая картинка предстала перед моими глазами и теперь навсегда опечатается на моих веках, как позор всей моей жизни.

Очень короткой и бестолковой жизни.

Мне не суждено дожить до старости. Мне суждено умереть со стыда прямо в эту секунду и прямо на этом диване, купленном по скидке.

– Нет, нет, нет! – затрясла я головой, которую тут же позорно спрятала под пледом. – Этого не может быть. Не может быть… Я не могла так низко пасть.

Или могла?

Откуда мне знать?! Я никогда в своей жизни не пила ничего крепче вина и не больше одного бокала. А о количестве выпитого вчера мной алкоголя можно только догадываться, но даже примерные его подсчёты дают понять, что выпила я очень много. И, очевидно, мозг мой настолько упал на дно, что пришел к мысли о мести Вите. Но как среди того скопища мужчин в баре я откопала именно Кострова? Почему он? Почему не тот тип с бородавкой, чьи намерения попасть ко мне в трусы были более чем прозрачными?

Я решила не просто отомстить Вите за его женитьбу, но еще и себя наказать за что-то, переспав в пьяном угаре с Костровым?

Где ж я так провинилась-то, а?

– Ты опять там ноешь? – раздраженно спросил мужчина.

Судя по громкости его голоса и давления, что на меня оказывалось даже через ткань тонкого пледа, Костров был совсем рядом. Буквально нависал надо мной.

Я не ныла, но очень хотелось. Желательно при этом биться головой о стену.

Ладно. Я взрослый человек и за свои поступки должна отвечать, как взрослый человек.

Медленно стянув с головы плед, я сразу встретилась глазами с недовольным Костровым, который, оперевшись руками о спинку моего крошечного в сравнении с ним диванчика, смотрел на меня сверху вниз.

– У нас с вами всё было, да? – пискнула я робко.

– Что именно «всё»? Конкретизируй.

Разговаривает со мной так, будто преступника допрашивает.

– Ну, всё, – описала я в воздухе рукой круг. – Вообще всё…

– Например? – давил на меня своим авторитетом мужчина.

Не выдержав его прямого взгляда, позорно опустила глаза и уставилась на его обнаженный торс, испещренный шрамами. Наверняка, я коснулась каждого шрамика и задала кучу тупых вопросов из разряда «а в вас стреляли?».

– Ну… секс? – выронила я едва слышно и на секунду снова заглянула в серые глаза, в которых вспыхнула насмешка. – Не секс, да? Я просто сделала вам приятное ртом?

– Своим ртом, Маруся, ты точно ничего приятного мне не сделала, – откровенно смеялся надо мной Костров.

Конечно! Откуда мне, вообще, уметь делать приятное ртом?! Я ведь никогда не практиковалась в этом деле. И почему после всего, что между нами было, я до сих пор с ним на «вы»? Он-то не стесняется, тыкает. Ночью, наверное, тоже не стеснялся и тыкал, куда придется.

– Вам больно было? Поэтому у меня так кожа головы болит?

– Подожди… – нахмурился Костров. – Ты думаешь, что отсосала мне?

– Ну, зачем так грубо? – поморщилась я и снова спряталась под пледом. – Просто… попробовала одну штучку.

Пока Костров тихо смеялся, я сгорала от стыда под пледом.

– Можешь расслабиться, Маруся. Свою… штучку я бы тебе ни за что не доверил на пробу. Учитывая твое вчерашнее состояние, ты бы играла с ним как кошка с дохлой мышью.

– Ничего не было? – резко села и сдернула с головы плед. – Совсем ничего?

– Ты, конечно, знатно пососала мои нервы, но штучку свою я тебе пробовать не давал.

– Фу-ух, – выдохнула я с облегчением. – Подождите, Михаил Захарович! А почему тогда я… ну, на мне… – указала я не себя, намекая на его футболку.

– Почему ты без трусов и в моей футболке? – спросил он в лоб, а я снова захотела спрятаться под пледом. Вместо этого молча и виновато кивнула. – Хрен тебя знает. Витюше какому-то мстила. Фитонциды мои грабила.

– Феромоны, – поправила я на автомате, кажется, начиная понимать, что творилось в моей голове, пока я не контролировала себя. – Простите меня, пожалуйста.

– Это всё охренеть как весело, но отдай мне мою футболку, – протянул Костров руку ладонью вверх.

– Да, конечно! – спохватилась я. Потянулась к краю футболки, намереваясь стянуть ее прямо здесь и сейчас, но вовремя остановилась, вспомнив, что кроме футболки на мне нет ничего. – Я… Мне нужно в ванную.

– Что я там не видел? Можешь и здесь снять.

– Вы видели меня голой?! – округлились мои глаза, а чувство стыда снова накрыло с головой. – И даже после этого вы будете утверждать, что между нами ничего не было?

– Слушай, Маруся, – наклонился ко мне явно раздраженный Костров. Поймал мой взгляд и жестко зафиксировал. – Я уже давно не пацан, чтобы при виде голой девки мой член дергался как карась на льду. Ясно? А теперь отдай мне мою футболку, и я поеду домой и нормально высплюсь без твоего плаксивого присутствия рядом.

– Простите, – снова опустила я стыдливо глаза. – Не знаю, что на меня нашло. Вернее, знаю, но не думала, что всё обернется так.

– Футболку, – сухо потребовал мужчина.

– Сейчас, – кивнула я, боясь поднять на него взгляд. Обернулась пледом, пряча ноги, и встала с дивана. Тут же поймала головокружение и потеряла равновесие. Если бы не рука Кострова, вцепившаяся в мой локоть, то упала бы я лицом прямо на свой самодельный камин. – Спасибо.

– Тебя и трезвую одну оставить нельзя? – хмуро спросил мужчина.

– Можно. Это я случайно чуть не упала.

Я могла бы тоже ему грубо ответить, но не в моем положении строить из себя принцессу.

Пристыженным щенком я скрылась в своей комнате, где по помятой постели поняла, что на ней-то Костров и спал. Быстро переоделась в свою домашнюю одежду, надев предварительно самые целомудренные трусы, что у меня были. А такие у меня были абсолютно все, кроме того комплекта, который я надела вчера.

Собрала волосы в пучок на макушке, ужаснулась своему отражению. Нашла запасные очки и ужаснулась своему отражению еще сильнее. Никогда не думала, что моё лицо может становиться раза в три больше обычного. Как же много жидкости я в себя влила этой ночью!

– Вот, – вышла я из комнаты и отдала Михаилу Захаровичу его футболку.

Пока он одевался, я исподтишка смотрела на его торс и пришла в шок от обилия на нем шрамов самого разного размера. Без очков всё казалось не таким страшным, как с ними. А еще его торс имел рельеф. Красивый, если игнорировать шрамы. У Вити там, где должен быть пресс, было просто ровно и гладко.

– Что увидела, Маруся? – спросил Костров, оправляя на себе футболку.

– Ничего, – улыбнулась я натянуто, всё ещё стыдясь смотреть ему в глаза. – Просто пытаюсь понять, хороший вы воин или плохой.