bannerbanner
Попроси меня. Матриархат. Путь восхождения. Низость и вершина природы ступенчатости и ступень как аксиома существования царства свободы. Книга 4
Попроси меня. Матриархат. Путь восхождения. Низость и вершина природы ступенчатости и ступень как аксиома существования царства свободы. Книга 4

Полная версия

Попроси меня. Матриархат. Путь восхождения. Низость и вершина природы ступенчатости и ступень как аксиома существования царства свободы. Книга 4

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
10 из 15

Столичная Москва была хорошим местом и символом для аборигенов Руси по поддержанию своим невежеством мистических связей с небесными силами. Но ее территориальная удаленность от настоящей древней Руси, от главного места расположения мистических сил и их воздействия все же делали ее главенствующее положение временным. Мистическая Русь тянуло смещение политического центра страны дальше на север.

Побывав за границей и воочию увидев мир Запада, технический, культурный, порой диковинный, Пётр I задался целью сотворить у себя в стране нечто подобное, построить особенный город, который вобрал бы в себя все диковинные стороны видимых им городов Западной Европы, а именно, из Венеции и Амстердама – нахождение на воде, а также строение столиц Европы, берущие свое начало в античной архитектуре величественного Рима. Место для петровской задумки, как нельзя лучше, подошло и стало устье Невы: обилие воды, острова, весеннее половодье с затоплением части суши вызывали восторг у Петра; удобное месторасположение в плане сообщения и, следовательно, сближения с передовыми европейскими державами (тогда как ориентироваться на южное направление значило политически искать вчерашний день). Самый удобный на тот период времени водный путь через Балтику Россию соединял со Швецией, которая на тот момент стала чуть ли не империей, сделав Балтику своим внутренним морем, а также с более культурной Польшей, германскими землями, с новаторскими передовыми взглядами ее населения, Англия, Франция – это те европейские гиганты, с которыми Пётр хотел иметь, как минимум, торговые сообщения, и кроме которых в Европе было много других государств, заслуживающих внимания русского царя, а вместе с тем, и не без демонстрации всей Европе своей силы возведением города диковинного и в то же время величественного образа, сразу как столицы государства, на территории только что находившейся под властью Швеции. Все это, несомненно, те политические плюсы, которые Петром I реализовались при основании северной столицы, но этим, однако, не исчерпывается ее роль в государстве Россия, роль, которую даже не осознавал сам ее «строитель».

Даже в настоящее время в монашеской среде сохраняется благоговение перед севером, передающееся из поколения в поколение. Так, например, патриарх Никон повелел высечь для себя гробницу и установить ее в соборе Воскресенского монастыря в Новом Иерусалиме из камня, найденного на Белом море. Пётр I по своим делам дважды посещал Соловецкую обитель, в 1694 г. и 1702 г. На берегу близ пристани рядом с монастырем он поставил часовню, а на соседнем Большом Заяцком острове, где нет ни единой человеческой души, но находится самый большой лабиринт, повелел соорудить деревянный храм. Сделано это было царем для того, чтобы принять личное участие в освящении этих древних мест истории человечества. Представлял ли Пётр ту масштабность, которая кроется за этими лабиринтами, и до каких территорий доходят их владения мистической древности, как и масштабность духовной роли города, возведенного им в центре земель древней мистической Руси, на берегах Невы, завершив длительное историческое движение политического центра Руси, с юга на север, – прикавказская (казацкая) Русь, крещенная апостолом Андреем, затем Киевская, Владимирская, Литовская, Московская и, наконец, Санкт-Петербургская – и что эти два фактора последней столицы, мистицизм и христианство, в последующей истории выступят антагонистами друг друга.

Интересно совпадение, далеко не случайное, которое произошло в основании Санкт-Петербурга, а именно то, что петровская история города начиналась с острова Заячий (по предположению, здесь водилось много зайцев), на котором была построена крепость Санкт-Петербург, позже получившая название Петропавловская. Символ и понятие «зайчик» в древнем славянском мире означал обновление-рождение (обновление рода через рождение в течении жизни), т.е. фактически в утверждении целостности мира и его самообновления этот символ стал вровень символам древнего мира солнце-лунно-фаллической направленности. Поэтому, оказавшееся, в центре земель мистицизма, заложенным фундаментом в строительстве города это название стало сильнее притягивать действие мистических сил, внутренне создавая тем трансформацию этого понятия в языческое значение, обновление через контакт сторон равноправия, вследствие чего роль этого места стала мистическим переносом древней родины русов, с Белого моря на берега Невы: невские острова стали мистическим переносом соловецких островов, точно так же как в свое время разбросанные по «арийскому простору» понятие «мокша»: если «Москва» означает «Целостность», то «Заячий» в язычестве несет смысл обновления через «единение противоположностей» – «обновление целостности», т.е. «чисто, когда вычищено», или по другому, «следует прийти к духовной чистоте, очиститься от скверны», т.е., с внутренним смыслом – к древнему через прогресс, к невежеству через знания. Таким образом, если брать языческую составляющую возведенного города, то он стал центром-храмом культуры (-толерантности), науки и различных искусств, – мистического обновления системы «Целостность».

С другой стороны, противоречивостью построенного города, ударом для мистических сил, выразилась в его названии – Санкт-Петербург, т.е. город духовной крепости святого Петра, провозглашения Христа. Этим названием Пётр I заключил духовный союз с Богом-Творцом об особом попечительстве обоих – Бога о городе, города о благовествовании, что собою явилось превращением города в храм Бога-Творца, а вместе с тем и освещением территорий древней Руси и всего государства. Таким образом, построенный на берегах Невы город вобрал в себя две противоположности – мистическое поклонение и приобщение к древней руси, с ее мировоззрениями гармонии бытия, сама себя преобразующая, и идею благовествования о Боге-Творце, неразрывной связи с Ним.

Однако, кроме этого, следует также учесть еще один немаловажный факт. Апостол Пётр был евреем, относился к первой иерусалимской церковной общине, которая имела сильные прокоммунистические взгляды. Таким образом, дух отступничества с красивыми с виду идеями равноправия перенесется на место новой столицы, будет действовать здесь с не меньшим потенциалом, возводя это в ранг высокой культуры и необходимости её достижения. Поэтому угрюмое начало состояния «0» в Санкт-Петербурге будет проявлено в достаточной мере, чтобы конкурировать с духом радости вечного спасения. Распространенная классическая архитектура города стала наглядным знаменателем его связи с древним отступническим мировоззрением. Да и сама прежняя столица, Москва, останется в мировоззрении для всех святым местом, куда на коронацию будут приезжать все российские цари, перенося на себя дух высоко достоинства.

Еще с IV века эта местность заселялась финно-угорскими племенами, оставившими после себя такие названия как охта, лахта, кушелевка, автово, непосредственно нева – означающее топь, болото. Затем эти земли снова отошли северо-восточными славянскими племенами и принадлежали В. Новгороду, который следил за ними при помощи своих посадников. Так, по преданию, еще за два века до прихода сюда Петра I здесь находился новгородский посадник Василий Селезень, имевший на Лосином острове свой двор. Его имя так и закрепилось за местностью и теперь один из самых больших островов Санкт-Петербурга носит название Васильевский. В 1300 г. имея виды на северные новгородские земли на охтинском мысу шведами была построена крепость Ландскрона, разрушенная новгородцами уже на следующий год. В 1478 г. новгородские земли вошли в состав владений вел. кн. Московского, и в 1557 г. в устье Невы была построена порт-крепость. В документе, датируемом 1599—1601 гг., упоминается наличие в городке Невское устье «Государева гостиного двора», корабельной пристани и православного храма, кроме того, говорится, что в городке жили «волостные люди». Известно, что только в 1615 г. сюда приходили 16 судов из Выборга, Авангорода, Ладоги, Нарвы, Новгорода, Норчёлинга, Ревеля, Стокгольма. В 1611 г. на отторгнутых у России землях, на месте русского торгового поселения Невский городок и шведской крепости Ландскрона, при впадении р. Охты шведами была построена крепость Ниеншанц. В 1617 г. по Столбовскому миру Ижорская земля полностью закрепляется за Швецией. В 1632 г. на правом берегу Охты, напротив крепости, ею основывается торговый город Ниен, а в 1642 г. он получает полные городские права, стал столицей Ингерманландии. Ниен был крупнейшим городом Нотеборгского лена, намного превосходивший по размерам и богатству административный центр лена – город Нотеборг: в нем было более 400 податных дворов, из чего следует, что количество домов было еще больше – в число «дворов» не входили казенные здания, дома дворян и духовенства, да и сам «двор» зачастую включал в себя несколько капитальных построек. В городе, население которого к середине XII в. составляло около 2 тыс. человек, жили шведы, немцы, русские и финны, занимавшиеся торговлей, ремеслами, земледелием, рыболовством, судовождением. В центре его располагалась ратуша, две лютеранские кирхи, школа, порт и торговая площадь. На карте 1701 г. в окрестностях города показаны госпиталь, кирпичные заводы и предприятия, связанные с судостроением157. Православное население окормлялось в селе Спасском, располагавшимся в районе современного Смольного монастыря и населенном русскими и ижорцами. Между Ниеншанцом и с. Спасское функционировала паромная переправа. В 1703 г. Пётр I берет Ниеншанц и переименовывает его в Шлотбург (Крепость-замо́к), и подписывает свои письма, как отправленные из Шлотбурга. Это означает, что Пётр вначале не предполагал коренного изменения сложившейся ситуации, иначе и переименовывать крепость было бы не к чему. Но затем у него появляется новая мысль, он переезжает в другое место, располагая свой дом в нескольких километров от крепости. Теперь Пётр начал строительство своего абсолютно нового политического центра-символа, новую крепость на Заячем острове, именуя ее Санкт-Петербург, а старый политический центр, Ниеншанц, постепенно разрушая, низводит на нет. Затем появляется уже городской центр на Троицкой площади, впоследствии перемещенный на Васильевский остров, а позже в Адмиралтейскую часть, и новый строившийся город берет на себя имя Санкт-Петербург.

По легенде 16 (27) мая 1703 г. в день Святой Троицы, т.е. посвящая Спасителю, на небольшом острове Ениссаре (Заячий), расположенный в дельте Невы, Пётр I заложил первый камень будущего города – крепости «Санкт-Петербурх». (Первоначальное Sankt-Piter-Burch было имитацией голландского произношения Sint-Petersburg, в 1720 г. название меняется на Санкт-Петербург, близкое к немецкому Sankt Petersburg). Осматривая остров, Пётр взял у солдата штык, вырезал в земле 2 куска дерна, положил их крестообразно и сказал: «Здесь быть городу», и в этот миг на небе появился парящий над царем орел.

Строительство города с 1704 по 1717 год в основном выполнялась силами «работных людей» (крепостных и государственных крестьян), мобилизованных в рамках натуральной трудовой повинности. Работы велись преимущественно «вахтовым методом» – мобилизованный работник отрабатывал два-три месяца, после чего уходил домой. Труд работника оценивался 1 рубль в месяц, стандартной платой за работу в тот период. После 1717 г. трудовая повинность заменяется денежным налогом, а строительство города ведется силами вольнонаемных рабочих. Исследовавший вопрос строительства Санкт-Петербурга историк П. Н. Петров, сверяя списки работных людей, заметил, что в них из года в год повторяются одни и те же люди, работавших даже ранее по трудовой повинности. Этот факт ставит под сомнение распространенную легенду, вероятно, появившейся на свидетельствах иностранцев, не питавших особых симпатий к России и ее царю-реформатору, о тяжелых условиях работников и их большой смертности. По мнению историка Е. А. Андреевой, смертность среди первых строителей Санкт-Петербурга достигала обычного для того времени значения – в среднем 6—8% в год.

В строящемся городе Пётр попытался воплотить различные европейские городские причудливые особенности. Так, например, по его замыслу Васильевский остров должен был стать Амстердамом или Венецией. Там вместо дорог прорывались каналы; Пётр запрещал строить мосты и предписывал передвигать только в лодках (при Екатерине II большая часть каналов была зарыта). Противоположный Васильевскому острову берег Большой Невы принял вид версальской лучевой системы, где от главного здания, Адмиралтейства, в разные стороны исходят лучи – дороги, «першпективы». Это, современные Галерная улица, Вознесенский проспект, Гороховая улица, Невский проспект и Миллионная улица. Особенно повторяет Версаль так называемый «трезубец» – Вознесенский, Гороховая, Невский. Положение исходящих лучей от одного места символизирует центр этого общества, его сознания, основу его движения и, в данном случае, Адмиралтейство стало символом познания мира, символом науки (в Версале иначе: здесь лучи идут от дворца монарха и символизируют монархическую систему, которая воплощает чаяния различных слоев общества. В практичном значении дороги исходят в главные пункты местопребывания короля: средняя дорога ведет в Париж, две других – в королевские дворцы Сен-Клу и Со). После прорытия, для нужд судостроителей, двух каналов, Крюкова и Адмиралтейского, образовался остров правильной треугольной формы. Петру понравилось такое совпадение и он переносит сюда склады корабельного леса с «Голландии», находившейся возле Адмиралтейства, и называет новое место «Новой Голландией». На острове по указанию царя был построен деревянный домик – дворец, в котором отдыхал Пётр при посещении располагающегося рядом Галерного двора. Вокруг дворца высажены плодовые деревья, выкопали небольшой пруд. По указу 21 сентября 1721г. Новая Голландия обрела официальный статус, одновременно она стала первым военным портом России. Своеобразным дивным местом, вобравшим в себя особенности Версаля и Рима, стал Летний сад, разместившийся напротив первого домика Петра, с другой стороны Невы. Один из современников Петра так описывал достопримечательности сада: «Здесь множество замечательных вещей, беседок, галлерей, насосов и удивительно красивых деревьев. Со стороны реки около сада подведена каменная стена; к реке ведут галлереи (ganki), где можно сесть на ботик, галеру, яхту или буер, чтобы ехать на море или гулять по каналам и большой и широкой реке»158. В Птичнике Летнего сада жили не только птицы: черный аист, орлы, журавли, лебеди, голуби, пеликаны, но и редкие животные, такие как дикобраз, синяя лисица. Деревья и кустарники сада аккуратно постригали в форму куба, шара или пирамиды, а в одной из его галерей находилась мраморная статуя богини Венеры. Эту скульптуру подарил Петру I папа Климент IX. По указанию царя Венеру охранял часовой, дабы ее никто не повредил. Венера стала первым публичным изображением обнаженного женского тела.

На территории Летнего сада был устроен лабиринт – сложная система дорожек, окруженная высокими стенами из кустов. В этом лабиринте разместили более трех десятков фонтанов, украшенных скульптурными персонажами басен Эзопа. У входа находилась скульптура самого баснописца. Дорожки к лабиринту проложили по мостам. Здесь были оборудованы фонтаны – шутихи, струи которых часто обрызгивали проходивших людей. Всего на территории Летнего сада находилось более 50 фонтанов. Первоначально водоподъемный механизм работал на конной тяге. В 1718 г. она была заменена первой России паровой машиной конструкции французского инженера Дезагулье. Вода для этой машины бралась из Безымянного Ерика, который с тех пор стали именовать Фонтанкой. В 1721 г. на берегу этой речки был построен Грот – садовый павильон с колоннами и высоким куполом. Этот павильон был разделен на 3 помещения, в каждом из которых находился фонтан. При их работе звучала органная музыка. Орган же приводился в действие струями фонтанов. В оранжереях Летнего сада высаживали южные растения, среди них – тропические молочаи, апельсины, лимоны, тюльпаны и ливанские кедры. Летом эти растения выставлялись на аллеи сада. По замыслу Петра I Летний сад был украшен аллегорическими скульптурами. Все скульптуры подбирались на 4 темы: природа мироздания, коллизии из «Метаморфоз» Овидия, идеальная модель земного мира и реальное его воплощение. Для осуществления данного плана в Италию были посланы специальные агенты, которые закупали там как античные скульптуры, так и произведения конца XVII – начала XVIII века. Многие скульптуры были изготовлены на заказ. К 1725 г. в Летнем саде были установлены более ста бюстов и статуй, к 1776 г. их было уже более двухсот. Летний сад стал царской резиденцией. Это был богатый и красивый комплекс, в котором проводились различные торжественные мероприятия, празднования придворной знати и приемы в честь иностранных послов.

Деревянное строительство в Санкт-Петербурге было запрещено в 1712 г., однако камень оставался дорогим и редким материалом, а технология производства обожженного кирпича была несовершенной. Поэтому, чтобы ускорить в новой столице каменное строительство и уберечь ее от пожаров, Пётр в 1714 г. издает указ о повсеместном (кроме Санкт-Петербурга) запрете каменного строительства. Только в 1721 г. было сделано некоторое послабление этого указа и окончательно отменено в 1741 г.

Камень был необходим и для мощения дорог, поэтому в 1714 г. Пётр издает указ, по которому каждый житель города должен был доставить на общие нужды 100 камней, домовладельцы – мостить дороги вдоль своих участков, на каждую въезжавшую в город подводу возлагался налог в 3 камня, на каждое пребывающее судно – от 10 до 30 камней (указ действовал более 60 лет). Тем не менее, Петру не удалось сделать Санкт-Петербург полностью каменным городом. Выполнить эту грандиозную задачу за такой короткий срок в ту эпоху было невозможно.

Для постройки красивых зданий Пётр и его приемники нанимали заграничных мастеров: Д. А. Трезини, Ф. Б. Растрелли, К. И. Росси, О. Монферран, Д. Кваренги и др. Вскоре земля здесь стала настолько дорогой, что здания начинают строить вплотную друг к другу, превращаясь в своеобразные длинные комплексы, появляются дворы-колодцы. Основа Санкт-Петербурга, Петропавловская крепость, со времени своего строительства, никогда не использовалась по прямому назначению. Она стала первой тюрьмой, впоследствии политическим застенком, и в крепостном храме прибежищем останков Романовской династии. P.S.: Символически – тюрьма стала обителью на вечность, т.е. что олицетворяли, то и получали.

В недалеком острове от Санкт-Петербурга была основана крепость Кронштадт (коронный город), для охраны морских путей новой столицы от неприятеля. В Кронштадте Пётр построил инженерное чудо своего времени – док для ремонта сразу нескольких судов. Чтобы блеснуть перед королями Европы царь обосновал свою летнюю резиденцию на берегу Финского залива с красивым садом, скульптурами и многочисленными фонтанами, используя технологию перепада естественных высот. Что бы иметь европейский не только город, но и пригород, Пётр стал раздавать участки земель дворянам, с требованием постройки на них усадеб. После чего дорогу в летнею резиденцию Петра приезжие иностранцы сравнивали уже с королевской дорогой из Парижа в Версаль.

Несмотря на всю свою возвышенную цель, построенный в землях древней мистической руси город небесной славы не внес какого-либо изменения в сознание людей, как и всегда, и везде проповедованием Христа никто не занимался, исключением не стал и православный Санкт-Петербург, поэтому образовавшаяся здесь система стала мало чем отличатся от московской: если в Москве неприкрыто цвела алчная жажда превосходства, то в принявшем эстафету мистицизма Санкт-Петербурге укоренилась «высокая» цель удержания древнего традиционного для русских царей «благочестивого» высокомерия. Вместе с тем, действие мистерии по дискредитации Христа (творчества) здесь проявится сильнее, чем в иных землях, и намного хитрее, изощреннее, используя культурный потенциал этого города. И если раньше в России Христа не знали или отвергали смешиванием с мистицизмом, откровенным язычеством, то теперь в самом городе провозглашения Христа все больше и больше станет проявляться тенденция откровенного высмеивания, начнет раскручиваться кампания Его научно-культурного «низложения»: взяв волшебную палочку целостности от невежественной Москвы, научный Санкт-Петербург будет алхимизировать в себе высший мистицизм с научной концепцией взаимоотражающего устройства бытия.

Имя Христа будет дискредитировано. Россия, в постоянном стремлении к своей старине вернется к принципам целостности, перефразируя глубоко древние понятия в новые, культурные формы звучания – «научного познания бытия» с точки зрения самостановления. Само название города в честь Христа, его исторический факт, находящегося в землях северного превосходства, Люцифера будет сильно раздражать, вследствие чего горожане сами первые перестанут называть его Санкт-Петербургом, превращая его вначале в Петербург, а затем город официально сменит имя, взяв курс на мистическое обновление, вследствие чего произойдет дальнейшая попытка полностью стереть его с лица земли внешними силами, ведомые все тем же богом Целостность. Но силы ада не одолеют Божественное благословение города…

Любопытные сведения о природе молодого Санкт-Петербурга оставил писатель А. П. Башуцкий: «Известный Химик, Г. Модель, разложил в 1735 году Невскую воду. Из опытов его, как и из новейших изследований, оказалось, что вода сия, содержащая в себе значительное количество угольной кислоты, вовсе чужда металлических или земляных примесей, исключая весьма малое количество поваренной соли; посему она признана одною из чистейших и здоровейших для питья1… Нева покрывается льдом обыкновенно в Ноябре месяце. С 1718-го года в течении 114 лет, только четырнадцать раз лед на Неве стал между 20-го и 31-го Октября, и один только раз (в 1811-м) 17 Октября. Поздние эпохи замерзания, в течении 114 лет, были замечены шесть раз… Обыкновенно эпохою вскрытия реки можно полагать первую половину Апреля; в течении 114 лет Нева только шестнадцать раз вскрывалась между 20-го и 31-го Марта, позднейшее освобождение оной ото льда было в 1810-м году (30-го Апреля), раннейшее же в 1822-м году, 6-го Марта2…»159

Погоду Санкт-Петербурга (правда, город не уточнен, но вероятнее всего) интересно сравнить со свидетельством Екатерины II: «Зима начинается в конце ноября, и часто в половине декабря останавливаются реки, падает снег, ездят на санях… Чувствуешь, что холод обыкновенно колеблется между 1 и 10 градусами; холод свыше этой нормы считается большим и нет примера, чтобы такой холод продолжался более нескольких часов, и его нагоняет, обыкновенно, северный ветер. Такие морозы наступают в половине января; остальное время, по большей части, сухое, светлое, с ясным солнцем»160.


К концу первой четверти XVIII в. Пётр был уже глубоко больным человеком. Сказывались сверхчеловеческие нагрузки, военные походы, работа над государственными документами, забота о развитии армии, флота, борьба с заговорами, народными мятежами. Казнив своего сына, Алексея, Пётр стал над пропастью, впереди не оказывалось продолжателя его дела. Дети от Екатерины умирали. Оставалась лишь старшая дочь Анна, готовившаяся выйти замуж за герцога Голштинского и уехать из России (существует версия, что Пётр I хотел именно ей передать Российский престол), и Елизавета, которая была еще слишком молода.

В 1722 г. Пётр I издал указ, по которому сам царь должен был определить себе наследника, указ этот допускал совершенно постороннего человека, с улицы. В начале 1724 г. Пётр провел коронацию своей супруги Екатерины Алексеевны. Этим царь как бы определил свой выбор преемственности, хотя официально об этом не заявлялось, никто не думал о близкой кончине царя. Екатерина в течение долгих лет была вместе с Петром, разделяя тревоги и радости. Была в курсе всех дел и начинаний. Рядом с ней стояли сподвижники Петра, опытные государственные деятели. Казалось, все шло к одному. Но неожиданно Пётр узнает о связи Екатерины с ее придворным – Виллимом Монсом, братом его бывшей возлюбленной. Раскрыв это, после допроса, в ноябре 1724 г., Монса казнили по обвинению за взяточничество (что, конечно, имело место быть). Пострадали и другие служители императрицы, так или иначе замеченные в деле Монса.

Вильбуа описывает эти события: «Царь при первых же бесспорных доказательствах неверности его жены хотел учинить над нею суд в Сенате, чтобы устроить ей публичную казнь. Когда же он сказал о своем намерении графам Толстому и Остерману, оба они кинулись к его ногам, чтобы заставить его отказаться от этого. И если это им удалось, то не потому, что они ему доказали, что самое мудрое решение состояло в том, чтобы замять это дело как можно быстрее, иначе оно станет в глазах всего мира первым знаком его бесчестия: это им удалось лишь потому, что они затронули вопрос о его дочерях от этой женщины, к которым он питал большую нежность. В то время шли переговоры об их замужестве с европейскими государями, которые конечно, не захотели бы на них жениться после такого скандала.

На страницу:
10 из 15

Другие книги автора