Лучшая девочка на свете. Сказки для взрослых

– Это не он, это она, – заявила мне Зои, слегка нахмурив бровки.

– Откуда ты знаешь? – спросила я, удивившись.

– Знаю и все! – немного рассердилась Зои.

– А как бы ты ее назвала?

– Катапуся! – уверенно сказала Зои.

Я подумала, что наверняка она слышала, как кто-то из иностранцев произнес «октопусс» и переиначила это слово на свой манер. Но позже я убедилась, что Зои была мастерица придумывать названия всем незнакомым вещам. Отсутствие взрослых вокруг нее, которые бы все ей объясняли, дало толчок недюжинной фантазии. Нашей (немного неловко признаваться, что в первую очередь моей) любимой игрой на ближайшие дни стало прогуливаться по палубам лайнера в поисках диковинных предметов, которым мы с Зои придумывали собственные названия.

Например, в детской игровой зоне: батут – летун или прыгун, скалодром – стена с ушами, мини-гольф – поляна с норами.

С одной стороны, мне было неловко, что я ничему не учу Зои. Но при этом меня не покидало чувство, что я учусь у нее. Что я познаю мир заново. Заново мне открывается и суть вещей, названия которым придумывала Зои. В какой-то момент я все же спросила:

– Зои, а хочешь поиграть? Попрыгать на прыгуне, залезть на стену с ушами или погонять мячи по поляне с норами?

Зои примолкла, не сразу согласилась. Посмотрела на меня неуверенно и спросила:

– А ты меня научишь?

Грустно мне стало, что никто до меня не только не потрудился привести сюда Зои поиграть, но и не сказал даже названий этих популярных у детей забав. Я ответила ей насколько смогла весело:

– Да, конечно, научу. Пойдем!

Это был необычный день для нас обеих. Мне из-за возраста Зои велели быть вместе с ней на всех аттракционах. Зои пробовала новые забавы с осторожностью. У нее неплохо получалось, особенно хорошо она играла в гольф. Однако полностью расслабиться и забыть обо всем на свете, «уйти в отрыв», как часто бывает с детьми, она не могла. Не удавалось полностью расслабиться и мне. Я ведь, как и Зои, не умею веселиться. Не мое это. Тем не менее, когда день закончился, Зои подошла ко мне, взяла меня за руку и спросила:

– А мы можем завтра снова прийти сюда?

– Тебе понравилось? – поинтересовалась я, слегка запыхавшись от прыжков на батуте.

– Да, понравилось… – потом, помедлив, добавила: – Особенно гольф!

Я от души вдруг сказала:

– Спасибо тебе, Зои, я давно так не веселилась! – я хотела, чтобы Зои почувствовала себя значимой.

И это было в каком-то смысле правдой. Да, на аттракционах я веселиться не умею, но я получила огромное удовольствие от компании Зои. Вот уж не думала, что найду себе друга в лице маленькой девочки!

Наше совместное путешествие продолжалось – ежедневно мы исследовали лайнер от кормы до носа на каждой палубе. А было их ни много ни мало двенадцать!

Встречались и расставались мы всегда в одном месте – на палубе номер три с аквариумом. Перед расставанием Зои всегда говорила мне: «Завтра встречаемся у Катапуси!» Мне казалось, что постепенно она стала веселее и увереннее. Даже подросла немножко.

Однажды, когда мы забрели на палубу номер семь, где располагались многочисленные кафе и рестораны, Зои затормозила у одного из баров. Я остановилась вслед за ней и посмотрела туда, куда был устремлен взгляд девочки. За барной стойкой я увидела средних лет мужчину плотного телосложения в очках и при усах, уже прилично набравшегося к полудню. Похоже, он сидел здесь не первый час. А скорее всего, и не первый день. Ему явно не хватало компании для задушевных разговоров – он разговаривал сам с собой, что-то бурча себе под нос. Завидев нас, мужчина уперся взглядом сначала в девочку, потом в меня. Зои при этом непроизвольно взяла меня за руку.

– Чего это ты здесь делаешь? – строго спросил мужчина у Зои, но при этом в голосе его слышалась игривая нотка. Зои вся напряглась. Похоже, что от ее ответа зависело настроение мужчины.

– Мы здесь гуляем, – с робкой улыбкой ответила она, потом добавила: – Вместе с Керри, – и посмотрела на меня.

– Идите гуляйте где-нибудь в другом месте! – пытаясь напустить на себя серьезность велел нам мужчина. – Нечего вам тут околачиваться!

На мгновение мне показалось, что он испытывал неловкость перед маленькой девочкой за сложившуюся ситуацию – он в баре, пьяный… Но тут мужчина отвернулся и, поворачиваясь, махнул на Зои рукой. И в эту отмашку он вложил столько пренебрежения и разочарования, что даже мне стало не по себе.

– Кто это? – спросила я у Зои, когда мы отошли от бара подальше.

– Это мой папа, – ответила Зои. Потом подняла на меня свое личико и сказала: – Пойдем на корму? Капитан сказал, что оттуда можно увидеть дельфинов.

– Пойдем! – сказала я наигранно весело. И мы пошли, не разжимая рук.

Остаток дня прошел без особо интересных событий. Разве что капитан объявил о стае летучих рыб справа по борту. Мне удалось на них посмотреть, а вот подсадить Зои, чтобы и она их увидела, не получилось. Я боялась поднять ее слишком высоко, чтобы, не дай бог, не уронить. В этот момент я поняла, как дорога мне стала эта маленькая девочка.

После того, как мы расстались у Катапуси, я побрела к себе в каюту. Уже стемнело, и там, где участки палубы не были хорошо освещены, было довольно неуютно. В одном из таких темных закоулков я наткнулась на Зоиного папу. Он, шатаясь и периодически хватаясь рукой за борт судна для равновесия, возвращался к себе в каюту после дня, проведенного в баре. Видимо, пил он давно, и пить он умел.

Нескольких секунд в непосредственной близости к нему мне хватило, чтобы заразиться от него чувством безнадежности и бесполезности всего, происходящего на этой земле.

– Вечер добрый! – поздоровался он слегка бравадно.

– И вам тоже добрый вечер! – вежливо сказала я, стараясь держаться как можно более непринужденно, хотя, помня Зоин страх перед этим человеком, далось мне это нелегко.

– Вы проводите время с моей дочкой, – констатировал он и, помедлив, добавил: – Спасибо!

Мне показалось, что внутри у этого человека будто много разных персоналий, и ему требуется масса усилий, чтобы решить, кого именно выпустить при разговоре. Чувствовалось, что человек он непредсказуемый, импульсивный, и с ним надо быть настороже.

Я решила побыстрее откланяться, чтобы уйти восвояси, и сказала ему насколько можно вежливее:

– Что ж, доброй вам ночи!

– Доброй ночи, – ответил мне он, не найдя больше ничего, что сказать.

Я обошла его слева – сам он держался правее, придерживаясь за борт. Снова на секунду оказавшись в поле его ауры, я почувствовала, что этот человек уже далеко ушел от себя, и обратно навряд ли сохранилась хотя бы тропинка.

Мне стало очень грустно. Я, кажется, поняла, чем вызвана Зоина столь ранняя взрослость и наблюдательность. С таким папой не расслабишься!

Эх, а как ведь было бы здорово, если бы этот в целом не такой уж плохой, по моим ощущениям, человек оставил бы свои вредные привычки и посвятил бы время Зои! Тогда бы он узнал, чем можно заполнить пустоту внутри, которую он заполняет в баре, – общением с этим замечательным маленьким человечком по имени Зои, доброй, умненькой, ласковой и бесконечно преданной девочкой.

К сожалению, было очевидно, что этот человек потерян и для семьи, и для общества. А что же мать Зои? Что за история с ней? Может быть, сейчас, когда мы уже поближе познакомились и подружились, Зои сможет поведать мне немного о ней? На следующий день, когда мы сидели на деревянных ступеньках лестницы, ведущей к бассейну, и наслаждались мягким утренним солнышком и клубничным мороженым, я аккуратно спросила малышку:

– Зои, а твоя мама… где она?

Зои по-детски трогательно вздохнула всем тельцем, подняв плечики, и сказала:

– Она есть, но она меня совсем не любит.

– Как это не любит? – задала я дурацкий вопрос, не сдержав растерянности.

Зои снова вздохнула и, подтянув к груди колени, обхватила их ручонками. Потом рассеянно посмотрела на мороженое, поняла, что в такой позе его есть не удобно, и протянула рожок мне.

– Хочешь? – спросила она.

– Ну давай, – согласилась я, хотя мороженым уже объелась. Да и к тому же клубничное не мое любимое. Я люблю шоколадное.

– Не знаю, не любит и все. Ругает меня все время, сердится ни за что ни про что. И так сильно сердится, что я даже верю, будто что-то плохое сделала. Хотя на самом деле я ничего такого не делала.

– А где она? – спросила я аккуратно.

– Да здесь где-то, – снова со вздохом сказала Зои. – У нее подружек очень много, она целый день с ними проводит. А когда дома, так целый день с ними по телефону треплется. На меня вообще никакого внимания не обращает.

Мне стало не по себе от одиночества этой маленькой девочки. И от безысходности ситуации, в которой она оказалась. Пьющий отец – еще полбеды. Но нелюбящая, равнодушная мать – это уже полномасштабная катастрофа.

Несколько следующих дней я пребывала в паршивейшем настроении, ведя нон-стоп внутренний диалог с родителями Зои, пытаясь призвать их к ответственности. Но даже мои внутренние попытки о чем-то с ними договориться не привели ни к какому результату. При живых родителях Зои была брошенным ребенком.

Я не показывала Зои виду, что со мной что-то не так, что внутри идет изнуряющая борьба. С ее же стороны я ощущала просто какое-то недоумение и растерянность по поводу положения вещей.

Однажды случился шторм. Приличный шторм, баллов восемь. Капитан раз десять, начиная с раннего утра, всех предупреждал по громкой связи оставаться в своих каютах и быть предельно осторожными при передвижении по лайнеру. «На палубу не выходить, в коридорах держаться за поручни!» – с ноткой озабоченности вещал его голос изо всех динамиков.

В каюте особых развлечений, кроме телевизора, не было. Поэтому, проведя там добрый час после завтрака, мне надоело ощущать мощь стихии в одиночестве. К тому же моя каюта находилась ниже ватерлинии. Вкупе со штормом вид через иллюминатор «под воду» давал ощущение еще большей паники, как будто мы уже тонем.

Держась за стенки, углы стола и ручки двери, я выбралась в коридор. Там, кроме меня, по стенке полз еще один несчастный, явно страдающий от морской болезни, о чем свидетельствовал его бледно-зеленый цвет лица.

«Вот ведь, – подумала я, – всегда найдется кто-то, кому еще хуже, чем мне». И от этих мыслей у меня почему-то появилась досада. Как будто хотелось получить общественное признание, что хуже, чем мне, уже не бывает.

«Нет, бывает, – напомнил внутренний голос. – Вот Зои, например».

«Зои, – подумала я. – Как и где она сейчас?» Смутное ощущение тревоги, даже паники, шевельнулось внутри.

Тут надо остановиться и сказать, что хоть мы и подружились крепко за последнее время, и я искренне полюбила эту девочку за ее простоту, доброту, нежность и какую-то недетскую мудрость, я все же не готова была полностью заменить ей родителей, поэтому оставила себе свободу и независимость. В смысле, общалась я с Зои только тогда, когда мне самой хотелось, и предпочитала не думать, как она и где она, когда мне нужно было побыть одной. Знаете ли, я ведь и сама не слишком счастливый, цельный человек. Часто тону в жалости к себе. И когда волна накатывает, мне, уж поверьте, не до чужих детей.

Но шторм почему-то вымыл на поверхность мои лучшие человеческие качества, и я побрела искать Зои, желая убедиться, что с ней все в порядке. Шатаясь от одной лакированной стенки к другой, я добрела до лифта в лобби. Но на нем висела табличка: «Просьба во время шторма лифтами не пользоваться!» На секунду возникла злость по поводу этого ограничения моих гражданских свобод. Но потом, вспомнив свои ощущения – сжимающихся внутренностей и холодного пота на лбу – в те несколько секунд, когда мы летели на неисправном лифте вниз, я смирилась и воспользовалась лестницей.

В лобби, на удивление, было достаточно людно. Видимо, не только мне в момент страха и трепета перед стихией хотелось быть среди людей, а не переживать все это одной в каюте. За многими было интересно понаблюдать: некоторые делали вид, что им вовсе не страшно, и они деловито общались с другими пассажирами, бодро держа в руках бутылку минеральной воды, а кто-то и бокал шампанского. И только по белым костяшкам на пальцах было понятно, с какой силой они сжимают фужеры и бутылки, стараясь держаться хотя бы за них. Непроизвольно я вспомнила фразу: «Держится за бутылку» – так часто говорят об алкоголиках. Сейчас именно так все и выглядели. Происходило это из чувства страха перед чем-то значительно более сильным, чем ты, а выглядело так, будто если отобрать последнее, «за что держаться», человек совсем потеряется и будет выглядеть и чувствовать себя беспомощным.

Другие пассажиры, воспользовавшись ситуацией, закатывали глаза и строили из себя великомучеников, разрешая при этом «более храбрым» пассажирам себя утешать.

Были и те, кто не скрывал своих истинных переживаний. Такие люди не стеснялись громко общаться с сотрудниками лайнера на рецепции, требуя от них заверений в том, что лайнер прошел надлежащие испытания и способен выдержать подобный шторм. А также требовали показать им метеосводки и назвать время до минуты, когда шторм закончится.

Была там еще одна женщина, которая привлекла мое внимание, да и не только мое. Красивая, еще вполне молодая, слегка полная, пышущая здоровьем и невероятно болтливая. Держась за поручень, идущий вдоль аквариума, окруженная группой других теток примерно ее же возраста и комплекции, она заливисто рассказывала, как кто-то спросил ее, из какого она идет бара, когда та, шатаясь, добиралась по коридору до лобби.

Да, правы были те подростки: взрослые – такие придурки!

Я искала глазами Зои и, к своему все растущему страху, не находила ее. В ситуации опасности мне правила не указ. Покинув лобби, я прошла через примыкающий к нему читальный зал с сигарной комнатой. Я знала, что в сигарной комнате были открывающиеся окна, и надеялась, что запирать их, в отличие от всех выходов на палубу, не будут. Мое предположение оказалось верным, да еще повезло с тем, что в это время и при такой качке желающих курить не нашлось. Я шмыгнула за бархатную портьеру в сигарной комнате и, скрытая ей от посторонних глаз, потихоньку открыла окно. Вылезти из него было несложно – створки распахивались полностью, а прямо под окном проходила прогулочная палуба. Снаружи было не настолько страшно, как я представляла себе. Да, палубы были мокрые от дождя, но на таком уровне волны до них не доставали, лишь обдавали брызгами. Покачивало тем не менее прилично. Следуя интуиции, я направилась в сторону бассейна – где шагом, а где на полусогнутых. Держалась я за внутренний поручень, идущий вдоль стены. Обычно в это время мы с Зои сидели там на ступеньках и уминали мороженое. Потом купались.

Мое сердце подпрыгнуло слишком сильно наверх, а потом рвануло слишком быстро вниз, когда я увидела наконец Зои и то, что она собиралась делать.

Одетая в свой дешевенький поношенный синий купальничек, который местами уже совсем поблек и истерся до телесного цвета, Зои стояла у входа в бассейн спинкой к воде и крепко держалась обеими руками за один поручень. Ее маленькие ножки изо всех сил прижимались к верхней ступеньке. Видимо, она по привычке собралась пойти купаться и недооценила опасность этой затеи. Вода в бассейне летала от борта к борту, практически оголяя дно то справа, то слева. В бассейне тоже был шторм.

Конечно же, я закричала, даже заорала что есть сил: «Зои, Зои, сейчас же вернись! Не смей прыгать! Зои, черт тебя побери!!!» Мысль о безалаберных родителях уже привычной колючей иглой пронеслась через мое сознание. Но я не могла позволить ничему постороннему сейчас отвлечь меня от Зои – ни мысли, ни чувству.

В этот момент, по закону жанра, Зои, конечно же, разжала ручонки, полетела вниз и скрылась, поглощенная пучиной. «Зои, мать твою!!!» – орала я, несясь через мокрющую, обильно поливаемую дождем и ходящую ходуном под ногами палубу. «Несясь» – конечно же, сильно сказано. Полубегом, полуползком, пару раз грохнувшись на колени, обретя ссадины на локтях и ладонях, я добралась до треклятого бассейна. Пока я билась и падала, к болезненно-колючей мысли о безалаберных родителях добавилась не менее болезненная мысль о безалаберных взрослых вообще. Нет, ну не идиоты: выход на палубу закрыли, но ребенок спокойно пробрался, и никто из команды даже глазом не моргнул! Где, черт побери, камеры, дежурные, спасатели?!

Оглянувшись напоследок, не произошло ли чудо, не спешит ли к нам кто-нибудь на помощь, и убедившись, что нет, я повернулась лицом к бушующей стихии. Слава богу, Зои отлично плавала, поэтому пока, хоть и с трудом, но держалась на поверхности. Проблема была в том, что при такой сильной качке она не могла ухватиться за борт, и ее болтало по бассейну, как тряпичную куклу. Не подумав, как следует, что будет со мной, я безо всякой грациозности рухнула в воду. Думать, тем не менее, желательно при любых обстоятельствах… Прыгнула я как раз в тот момент, когда был «отлив». И, ударившись сильно о дно, я испытала полный «кайф», когда меня накрыло с головой «волной» прилива. Но недаром говорят: «Глаза боятся, а руки делают!» Я перестала обращать внимание на боль, еще когда карабкалась по палубе на помощь Зои. Я изо всех сил оттолкнулась ото дна и, сделав пару сильных гребков, оказалась на поверхности. Может быть, в этот момент никто из людей мне и не помог, но точно помогали какие-то потусторонние силы, так как я не только доплыла в эту безумную качку до Зои, но и смогла продолжить движение дальше к борту, перехватив ее под животик одной рукой. Пару раз волна, конечно же, шмякнула меня о борт. А я, как опытный и преданный телохранитель, заслоняла собой от ударов Зои. На третий раз мне удалось схватиться за борт крепко. И пока волна еще не успела отхлынуть, я выпихнула Зои на палубу, оставаясь висеть на двух руках в уже опустевшем от воды за это время углу бассейна. Долго ждать не пришлось, и новый прилив дал мне такого крепкого пинка, что я вылетела на палубу как рыба на берег. Лежа на мокрой лакированной поверхности лицом вниз, я снова испытала прилив счастья, как и тогда, когда удалось спастись самой и спасти Зои из падающего лифта. Девочка полулежала, полусидела рядом и смотрела на меня красными от хлорки и слез глазками. Ни слова не говоря, она подобралась поближе и обвила мою шею ручонками. Так мы и сидели, покачиваясь в такт волнам, которые, кажется, становились меньше. Шторм потихоньку терял силу.

– Эх, Зои, Зои, куда же тебя понесло, милая! – уже начала бурчать я в ее мокрую макушку, от которой еще так сильно пахло детством. Но в это время нас, наконец, заметили. В нашу сторону бодро бежали два работника лайнера. Их лица выражали крайнюю степень серьезности и озабоченности.

Ну что могут сделать эти взрослые, понимая, какая трагедия могла бы разразиться из-за их невнимательности? Конечно, ругать детей на чем свет стоит!

Полилось-посыпалось: «Ты не слышала и не видела объявлений, что на палубу выходить нельзя? Как ты только додумалась в бассейн в такую погоду лезть!» И так далее и тому подобное. Зои виновато опустила голову и еще сильнее прижалась ко мне.

А я… я сидела и офигевала от такой нереальной ситуации, когда ребенок чуть не погиб во время шторма, а эти взрослые люди, вместо того, чтобы успокоить, обогреть и приласкать, в первую очередь думают о том, как прикрыть свою задницу, снять с себя ответственность и переложить ее на ребенка! Мне просто слов не хватало выразить свое негодование.

Дальше – больше. Болтливая тетка в фойе оказалась матерью Зои. Как только мы вошли в фойе, все мокрые и трясущиеся, завернутые в намокшие полотенца, которые ничуть не грели, она сменила выражение лица с веселого на высокомерно-гневное и обрушилась на ребенка с силой той самой волны из бассейна, а может, и чего-то посильнее.

– Кто тебе разрешил из каюты выходить? Будешь наказана на три дня! Будешь сидеть одна и никуда не выйдешь! – она схватила Зои за руку, дернула ее резко и потащила в каюту с такой скоростью, что Зои еле успевала перебирать ножками. У нее даже не получилось обернуться и попрощаться со мной.

Видимо, бедняжка привыкла к такому обращению и понимала, что с мамой лучше не спорить. Чтобы не сделать себе хуже.

Я в растерянности стояла в холле – вода продолжала течь с меня на лакированный пол. Я была странная и некрасивая. Мои мокрые волосы лежали на голове черт-те как. На мои колени было страшно смотреть: кровоточащие царапины, кровоподтеки, синяки. На руках и локтях картина не лучше: содранная кожа начинала саднить, все раны начали ныть одновременно. Люди кругом тоже были растеряны, видимо, не понимая, какую помощь мне предложить. Да и предлагать ли вообще?

«Все-таки взрослые такие придурки», – подумала я, удаляясь к себе в каюту под горячий душ, в чистое белье и мягкую кровать.

– Как вы чувствуете себя? – спросил меня мой психолог.

– По-разному, – ответила я. – Есть радость от того, что я спасла Зои. Я – молодец! Но есть и злость. Злость на всех этих дебильных взрослых вокруг, которые чуть не загубили ребенка, да еще ей же это в вину и поставили.

– А что бы вы могли или хотели бы сказать этим взрослым? – спросил психолог.

– Да о чем с ними говорить? Это же совершенно бесполезно. Они же все придурки!

– Эй, но мы же с вами тоже взрослые. Мы что, тоже придурки? – не унимался он.

– Ну мы нет, мы не такие, – насупившись, пробурчала я.

– А в чем отличие их от нас?

– В том, что и я, и вы совесть имеем и мозги, а они – нет!

– И как это для вас: общаться с людьми без совести и без мозгов?

– Обесточивает… я не понимаю, к чему там можно апеллировать – мозгов нет, души нет, совести тоже…

– А как вы себя чувствуете при этом?

– Как Зои… беспомощной и… остекленевшей.

– А что же ваш подросток? – продолжал копать психолог. – Что бы он ответил?

– Да он что, он и разговаривать с этими полудурками не желает!

– А ваш взрослый? Что же ваш взрослый? Мог бы он защитить и малышку, и подростка?

– А знаете что? – вдруг говорю я. – У меня нет ни малейшего желания взрослеть! Да, ни малейшего! Как только я повзрослею, я тут же превращусь в придурошного взрослого. Я забуду, какой была. Я забуду обо всем том, что причиняло мне боль в детстве и в отрочестве, и буду своим поведением причинять боль своим детям. Вы посмотрите вокруг: это ведь со всеми происходит!

– Ну хорошо, – благодушно соглашается мой психолог, – давайте на этом остановимся. Нам многое удалось сегодня сделать, например, подружить вас с вашим внутренним ребенком. Теперь, по крайней мере, ей там не так одиноко.

Два дня без Зои прошли ни шатко ни валко. Вместо того, чтобы наслаждаться собственным геройством в виде бесстрашного и самоотверженного спасения Зои, я корила себя за то, что безмолвствовала перед взрослыми и никак не заступилась за девочку. Да и мне, собственно, никто спасибо не сказал за героическое спасение ребенка. Неслыханная наглость! Вечер я решила все же не проводить в одиночестве, а надела одно из своих платьев с тропическим рисунком вместо привычных джинсов и отправилась на ужин. Ужинала я обычно за собственным столиком, но в этот вечер на лайнере устроили какое-то особенное представление, и всех рассадили за общими столами по восемь человек. Я оказалась в веселой компании уже слегка подвыпивших англичан и англичанок, которые были настроены на веселье любой ценой. Одна дама обратилась ко мне с вопросом:

– Скажите, это вы спасли маленькую девочку, когда был шторм? – в ее голосе звучало и любопытство, и восхищение. Я почувствовала, как что-то теплое и сладкое разливается по телу. Признание! Как мне его не хватало!

– Это было так храбро с вашей стороны, вы такая молодец! Неизвестно, чем бы это все закончилось, если бы вы не вмешались! – продолжила ее соседка, которая выглядела, как симпатичная экзальтированная курица.

Я пробурчала что-то типа: «Я не могла поступить по-другому», стараясь изо всех сил оставаться в рамках невозмутимой скромности и смиренности, а саму при этом била слишком сильная радость от похвалы.

– Нет, правда, вы – герой! – подхватил англичанин в синем твидовом пиджаке и светло-розовой рубашке.

– За вас! – поднял бокал другой джентльмен с красноватым лицом, одетый в великолепно отглаженную рубашку в сиреневую полоску с расстегнутым воротом. Все сидящие за столом подхватили: «За вас!»

Теплое и сладкое чувство признания и одобрения уже эволюционировало в состояние столь приятное, что его можно было сравнить только с сидением на облаке.

К моему удивлению, мне даже удалось расслабиться и повеселиться самой в этой шумной и бесшабашной компании. Иногда я с удивлением слышала, будто со стороны, как я шучу и, смеюсь. Оказывается, у меня есть чувство юмора!

В какой-то момент я вспомнила о Зои, и мое сердце наполнилось нежностью по отношению к ней. И тихой печалью, что она не здесь, со мной, а одна заперта в каюте, в то время как ее мать снова где-то треплется с подружками, а отец выпивает.