«Только с русскими!» Воспоминания начальника Генштаба Египта о войне Судного дня

Во-первых, у нас было меньше военных летчиков, чем у нашего противника; а те, что были, имели гораздо меньше опыта. У большинства наших летчиков налет составлял менее 1 000 часов, в то время как у противника большинство летчиков налетало более 2 000 часов. Наши пилоты нуждались в интенсивных тренировках; при этом даже относительным новичкам приходилось выносить на своих плечах бремя ведения «войны на истощение». К 1970 году усталость летного состава привела к тому, что количество аварий во время тренировочных полетов выросло до угрожающих размеров. Мы снизили интенсивность тренировок. Но это только означало, что тренировки займут больше времени.

У противника было еще одно преимущество. Он выбирал место и время воздушного боя. Его самолеты проникали в наше воздушное пространство, а наши пилоты взлетали для перехвата. Мы знали, что противник подготовил около 50 экипажей – лучших из лучших – для участия в этих рейдах проникновения на нашу территорию. У них была заранее разработана тактика ведения боя. Наши летчики вылетали по графику дежурств. В отсутствие времени для согласования планов действий, они быстро взлетали и получали инструктаж во время набора высоты. (А наши авиадиспетчеры, как и служащие всех других служб, имели разные уровни квалификации: одни превосходный, другие откровенно слабый). Неудивительно, что иногда наши пилоты подвергались в воздухе неожиданному нападению или даже, что еще хуже, вовлекались в длительную гонку преследования, в результате чего у них не оставалось топлива для возвращения на базу. Часто наши пилоты клялись, что сбили один или более самолетов противника. Но до октября 1973 года почему-то эти самолеты никогда не падали на землю Египта.

Нельзя сказать, что наши пилоты совсем без оснований винили свои машины. Дело было не в нехватке самолетов: в 1971 году у нас было больше самолетов МиГ-21, чем пилотов, которые могли на них летать. Но их небольшая дальность полета и ограничение полезной нагрузки означали, что они могли нести меньше боевых средств и электроники. Самолеты противника были более совершенными, более поздние модели несли ракеты «воздух-воздух» и «воздух-земля» и были оснащены гораздо более современными электронными приборами. При всей своей отваге наши летчики сталкивались с неимоверными трудностями. Фактически оснащение ВВС противника опережало наше на десять лет.

МиГ-21 в окраске ВВС Египта

Войска противовоздушной обороны: Эффективная противовоздушная оборона должна включать четыре неразрывно связанных элемента: (1) способность с расстояния обнаружить приближение нарушителей воздушного пространства и отслеживать их передвижение; (2) иметь перехватчики, превосходящие противника в дальности действия, скорости и маневренности; (3) сеть ЗРК и (4) электронное оборудование. Самолеты-нарушители несут приборы, подавляющие средства обнаружения обороняющейся стороны и мешающие использованию ее ЗРК и ракет «воздух-воздух». Противовоздушная оборона должна иметь средства радиоэлектронной борьбы.

Без любого из этих элементов противовоздушная оборона становится уязвимой. Но создание такой системы требует огромных затрат, как денежных, так и людских. Будучи начальником Генерального штаба, я обнаружил, что половина инженеров в Египте служили в войсках, причем большинство из них работали над нашими средствами противовоздушной обороны и ее электронными приборами, хотя вовсе не обязательно обслуживали это оборудование. После прибытия советских специалистов началось строительство новых стартовых площадок зенитных ракетных комплексов (ЗРК), как часть реорганизации войск противовоздушной обороны, и к 1970 году эта работа уже далеко продвинулась, но была завершена только в 1971 и 1972 годах.

Тем не менее, когда в середине 1971 года я проводил оценку наших возможностей, уровень нашей системы противовоздушной обороны уже был близок к требуемому. Русские обеспечивали функционирование примерно 30 процентов наших самолетов МиГ-21, 20 процентов ЗРК и большую часть электронных устройств. Тем временем мы использовали их помощь (и передышку от налетов, которую гарантировало их присутствие), чтобы восстановить наш корпус ПВО и провести обучение личного состава. И теперь у нас была более совершенная военная техника.

Во время начального этапа «войны на истощение» наши ЗРК – известные на западе как ЗРК-2 – имели жестко ограниченное действие: на небольшой высоте нарушители воздушного пространства были неуязвимы. ЗРК-3, поставленные Советами в 1970 году позволили расширить наши возможности.

Но я пришел к выводу, что, хотя наша система ПВО становилась более адекватной, она имела в основном оборонительный характер. Это кажется очевидным. Я хочу сказать, что наши ЗРК не были мобильными – они не были установлены на грузовиках или гусеничных машинах. Их громоздкие радарные установки и электронное оборудование становились легкой добычей для авиаударов противника, если он мог засечь их во время перевозки по местности. Они были в безопасности только в подземных укрытиях. Они вполне соответствовали целям позиционной обороны (хотя у нас еще не было достаточного количества зенитных батарей для защиты всех целей), но во время наступательной операции они не могли обеспечить прикрытие от налетов, особенно на открытой местности на Синайском полуострове.

Сухопутные войска: У нас под ружьем стояло 800 000 солдат. И все же вопреки упорной пропаганде, которую Израиль вел в международных средствах массовой информации, у нас не было реального преимущества в войсках первого эшелона. Полевые части составляли менее 50 процентов нашей огромной армии.

Превосходство противника в воздухе было главной причиной такого дисбаланса. Нам надо было предусмотреть, что во время будущего конфликта вновь будет применена тактика «войны на истощение», включая высадку десантов с вертолетов в глубине Египта. Это создавало большие трудности в деле защиты объектов: сотен мостов, переброшенных через Нил и его притоки, сложной и уязвимой системы орошения, от которой зависит наше сельское хозяйство, раскинувшейся по пустыне на сотни километров сети водоснабжения и телефонных линий, нефтепроводов плюс обычных стратегических объектов, таких как железные дороги, шоссе, электростанции, правительственные здания и т. п.

Для обслуживания самых минимальных средств защиты этих объектов и нашей береговой линии Красного моря требовались сотни тысяч людей. (Еще больше людских ресурсов требовалось для увеличения численности нашей армии. Наши военные училища и учебные центры работали сверхурочно. Их надо было укомплектовать дополнительным количеством офицеров и рядовых, причем, квалифицированных). Фактически, то количество сухопутных войск, которое мы могли выделить для операции форсирования канала, могло обеспечить нам лишь равенство сил с противником. У нас было небольшое преимущество в артиллерии, но противник будет находиться в укрытиях под слоями земли и бетона в недосягаемости наших снарядов. Кроме того, сам Суэцкий канал и те укрепления, которые израильтяне возвели на его берегах, по мнению большинства экспертов, представляли собой непреодолимое препятствие.

Продвинувшись в пустыню на другой стороне канала, наши войска столкнутся еще с одной угрозой. Большая часть личного состава будет передвигаться на легкобронированных грузовиках, а не на бронемашинах, большинство из которых не имеет нужной проходимости. Конфликты 1956 и 1967 годов показали, что при действиях в пустыне против противника, обладающего превосходством в воздухе, это создает огромную угрозу. Грузовики вынуждены передвигаться по шоссе или по грунтовым дорогам. Если хоть один из них подбит, выведенная из строя машина не только блокирует движение – позади нее на много километров образуется затор, что создаст достаточно серьезную проблему, даже не говоря о неизбежных авиаударах противника.

Военно-морские силы: Наши военно-морские силы превосходили флот противника. Но наша слабость в воздухе сводила это преимущество на нет.

Наши ВМС меньше всего пострадали во время войны 1967 года, и моральный дух и репутация личного состава сильно возросли, когда, всего через четыре месяца, удалось потопить израильский эсминец «Эйлат», который патрулировал в водах к востоку от Порт-Саида, время от времени приближаясь к порту на расстояние до шести с половиной миль. Наконец, Генеральный штаб отдал приказ соединению наших ракетных катеров КОМАР, построенных в СССР, потопить «Эйлат», когда в очередной раз он нарушит границу нашей 12-мильной зоны. Тогда впервые в истории в боевых условиях была выпущена ракета класса «корабль-корабль». Затем еще одна. «Эйлат» быстро затонул.

Этот случай изучали во всех военно-морских флотах мира, и больше всего в Израиле. Противник пришел к выводу, что впредь его главную ударную силу на море будут составлять быстроходные катера, вооруженные ракетами «корабль-корабль» и торпедами. Он закупил во Франции 12 ракетных катеров класса СААР и на верфях Хайфы начал строить по два в год собственные ракетные катера класса РЕШЕФ. (Первый был спущен на воду 19 февраля 1973 года). Одновременно они разработали еще более легкий катер ДАБУР. И РЕШЕФ, и СААР были вооружены ракетами класса «корабль-корабль», которые производились в Израиле под названием «ГАБРИЭЛЬ». Катера класса РЕШЕФ, водоизмещением 415 тонн, несли семь ракет «ГАБРИЭЛЬ», имели дальность хода 1 500 миль и предельную скорость 32 узла. Экипаж состоял из 45 человек. Напротив, ДАБУР имел водоизмещение всего в 35 тонн и команду из 6 человек. Они могли нести торпедные аппараты или пулеметы, а на тягачах их можно было перебросить из Средиземного моря в Красное. (Мы знали, что к началу «октябрьской войны» противник построил 20 катеров ДАБУР).

Несмотря на такую смену приоритетов, израильтяне понимали, что их ВМС не могут противостоять нашим без поддержки с воздуха. Во время «войны на истощение» их ответ, что вполне логично, заключался в нанесении авиаударов по нашему флоту. Самолеты противника курсировали над Суэцким заливом, бомбя наши транспортные суда, в то время как наши боевые корабли, гораздо более тяжелые, не могли отвечать, не навлекая на себя сокрушительные авиаудары. Наш флот был уязвим даже в портах. Наши ограниченные средства ПВО были приданы войскам на Суэцком фронте и защищали крупные города и заводы. Причалы же на Красном море были открыты для ударов противника.

Не удивительно, что наши ВМС, намного превосходящие военно-морские силы противника, были почти полностью нейтрализованы. Не удивляет и то, что после 1967 года Генеральный штаб отказался от мысли развивать и модернизировать наш флот до тех пор, пока мы не сможем обеспечить ему прикрытие от ударов с воздуха.

* * *

С такими невеселыми мыслями я пришел к своему первому выводу на посту Начальника Генерального штаба. Мы были не в состоянии провести крупномасштабное наступление, чтобы уничтожить силы противника на Синае или заставить его уйти с Синая и из сектора Газы. Наши возможности позволяли нам провести лишь ограниченную операцию. Мы могли ставить цель форсировать канал, уничтожить линию Бар-Лева и затем занять оборонительную позицию. Для проведения любых дальнейших наступательных действий нам требовалась более совершенная военная техника, более высокий уровень подготовки личного состава и более длительные подготовительные работы.

К такому выводу меня подвели четыре фактора. Первым была слабость наших ВВС – слабость настолько принципиальная, что в процессе планирования я старался исключить возможность прямого столкновения в воздухе нашей авиации с авиацией противника. С самого начала я следовал двум принципам. Во-первых, избегать случайных столкновений в воздухе. Во-вторых, использовать наши военно-воздушные силы для нанесения внезапных авиаударов в тех местах, где у противника, скорее всего, отсутствует воздушное прикрытие. Прежде всего, я хотел, чтобы сухопутные войска и цели противника на себе испытали психологическое воздействие от ударов наших ВВС, и в то же самое время уберечь наших от ведения воздушного боя. Я был убежден, что если мы не будем осторожно и расчетливо применять авиацию, мы просто потеряем ее в третий раз, на этот раз в воздухе.

Второй фактор, который привел меня к тому выводу, что возможна лишь ограниченная операция, заключался в ограниченности наступательных характеристик наших ЗРК. На последних этапах «войны на истощение» наши стационарные ЗРК действовали эффективно. Израильские летчики изо всех сил старались избегать их. Когда их самолеты входили в зону действия ЗРК, их уничтожали. Я был убежден, что даже чтобы отразить нашу атаку, пилоты противника буду стараться не попадать в зону действия наших ЗРК, а если это случится, они за это расплатятся. Мы только должны помнить, что наши ЗРК не мобильны.

Горькие уроки 1956 и 1967 годов состояли в том, что без эффективной защиты от авиаударов сухопутные части могут быть разгромлены. Уроки «войны на истощение», напротив, показали, насколько неэффективны авианалеты на хорошо укрепленные траншейные позиции. С точки зрения логики, любое наступление наших войск к востоку от канала нуждалось в поддержке средств ПВО, вооруженных ЗРК. Я полагал, что при достаточной подготовке мы сможем форсировать канал и продвинуться вперед на 10–12 км, оставаясь под прикрытием наших ЗРК, которые нужно будет развернуть на западном берегу на быстро подготовленных во время боя площадках. Но на этом рубеже нам придется остановиться, окопаться и реорганизовать нашу ПВО. Послать войска дальше этого рубежа без мобильных ЗРК, обеспечивающих им надежное прикрытие, было бы катастрофой.

Третьим фактором моих размышлений была необходимость вынудить противника вести бой в неблагоприятных для него условиях. В Израиле с населением три миллиона, во время войны проводится мобилизация одной пятой его населения. Израиль не может долго находиться в таком состоянии без ущерба для его экономики и сферы обслуживания. Соответственно у израильтян два приоритета: первый – избегать людских потерь. Их не волнует утрата военной техники, какой бы современной и дорогой она ни была; их союзники поспешат поставить им еще. Их второй приоритет состоит в проведении молниеносной кампании: затянувшийся на месяцы конфликт для них анафема. Следовательно, если мы форсируем канал и займем укрепленные позиции в 10–12 км к востоку от его берега, мы сможем вынудить их принять самый неудобный вариант. Противнику придется штурмовать наши позиции, давая нам возможность причинять ему с воздуха и на земле большие потери живой силы. Мы сможем продлевать конфликт по своему желанию с минимальными потерями для себя.

План Израиля по аннексии арабских территорий, 1971 г.

Четвертый и последний фактор был самым простым. Я участвовал в пяти войнах и был убежден, что никакие учения в мирное время, как бы они ни были приближены к реальным условиям, не оказывают на войска психологического воздействия боевых действий. Оно включает то сочетание страха и отваги, осторожности и безрассудной храбрости, которое движет солдатами на поле боя. Чтобы подготовить наших офицеров и рядовых к большой войне, нам была нужна маленькая война, то есть ограниченная операция, которая могла бы дать боевой опыт, отсутствующий у большинства наших солдат. Кроме того, существовали хорошие шансы на успех такой операции, а он сыграл бы большую роль в восстановлении морального духа вооруженных сил, в течение 25 лет трижды потерпевших поражение. Мне казалось, что по одной этой причине проведение нашей первой операции будет шагом обдуманного риска, а не безнадежной авантюрой.

Операция 41 и Высокие минареты

К началу июля 1971 года, менее чем через два месяца после моего назначения начальником Генерального штаба, я уже смог представить свои планы проведения ограниченной операции министру обороны и Главнокомандующему вооруженными силами Ахмеду Садеку. Он категорически их отверг.

Он сказал, что эта операция не имеет смысла ни с политической, ни с военной точек зрения. В политическом плане она ничего не даст, поскольку Синайский полуостров останется под оккупацией противника. В военном плане она создаст больше проблем для нас, чем для Израиля. Наши нынешние оборонительные позиции защищены каналом, который является непреодолимым препятствием для проведения противником наземной атаки или десантных операций.

Если мы перенесем наши позиции за канал, мы не только лишимся возможности использовать его как преграду, но будем вынуждены прокладывать уязвимые линии коммуникаций по нашим мостам через канал. Садек был уверен, что когда придет время наступать, наше наступление должно быть мощным и неограниченным: стремительное полное освобождение Синая и сектора Газа с уничтожением сил противника.

Я сказал, что согласился бы с его планом, если бы это было возможно. Но как нам это сделать? У нас не было средств, и я не видел возможности получить их в ближайшем будущем. Садек сказал, что, если Советский Союз поставит нам все, что нужно, мы сможем начать наступление до конца года, а может быть и раньше. Я его оптимизма не разделял. Но, когда я еще раз привел результаты анализа, которые побудили меня предложить план более ограниченных действий, Садек от них отмахнулся. Он попросил меня разработать план освобождения всех наших оккупированных территорий.

Согласиться с ним я не мог. Это было невозможно из-за ограниченности наших ресурсов. А нам потребовалось бы огромное количество техники. Большая ее часть еще находилась в процессе разработки, и Советский Союз не был готов ее нам предоставить. Даже если бы русские поставили нам технику, нам потребовалось бы несколько лет, чтобы ее освоить, особенно в ВВС и войсках ПВО.

После долгих споров Садек пошел на компромисс. На самом деле в глубокой тайне он пошел на два компромисса. Явный компромисс состоял в том, что он согласился с планом наступления, ограниченного захватом основных перевалов Синая в 30–40 км к востоку от Суэцкого канала. Мы назвали этот план «Операция 41». На самом деле единственным достоинством этого плана было то, что его осуществление требовало меньшего количества техники, чем полномасштабное наступление через Синай, так что список поставок, представленный Советам, был менее шокирующим. В этом была суть дела. Подготовка и разработка «Операции 41» должна была проходить при полном участии наших советских советников, чтобы они могли составлять свое мнение о наших потребностях в оружии и технике. Можно сказать, что после стратегических учений мы проводили учения педагогические.

Между тем настоящий компромисс между Садеком и мной заключался в том, что одновременно с планированием «Операции 41» в глубокой тайне от советских советников будет вестись разработка второй операции, «Высокие минареты». В ее основе будут лежать фактические возможности наших вооруженных сил, а не некая воображаемая мощь неизвестного вооружения. В этой операции я ставил задачу ограниченного продвижения на 8–10 км на восток. К сентябрю 1971 года, хотя никто, кроме маленькой группы наших офицеров планирования, не слышал даже названия этой операции, был готов проект плана «Высокие минареты». Это был первый реальный план наступления армии Египта.

К сентябрю 1971 года план «Операции 41» тоже был готов вместе с длинным списком необходимых вооружений и техники. То, что он разрабатывался вместе с советскими советниками, не исключило длительных споров с использованием привычных аргументов: Советы обвиняли нас в преувеличении потребностей, египтяне обвиняли Москву в задержках поставок наступательных вооружений по сравнению с оборонительными. Даже когда президент Садат и генерал Садек в октябре 1971 года посетили Москву и подписали самое крупное соглашение о поставках оружия с Советским Союзом, оно не покрывало все потребности «Операции 41». Даже с поставками самолетов 100 МиГ-21 ФМ и бригады мобильных ЗРК-6, наши силы ПВО все равно оставались бы слишком слабыми, чтобы отражать авиаудары противника при передвижении наших войск на восток за пределами зоны действия наших стационарных ЗРК.

Но к тому времени у меня стало вызывать тревогу поведение президента Садата. Не говоря о нехватке техники, другим сдерживающим фактором было то, что даже при немедленной ее поставке нам потребуется шесть месяцев, чтобы ввести ее в строй, то есть не раньше апреля 1972 года. Начать использовать новые системы вооружения не так просто, как взять нож и вилку и начать есть. Но в своих речах президент Садат продолжал бить в барабаны войны, называя 1971 год «годом принятия решения». После возвращения из Москвы он объявил себя Главнокомандующим Вооруженных сил, чтобы, как он сказал, продемонстрировать решимость начать войну до конца года. Египетские средства массовой информации в своих эйфорических рассуждениях не называли только день и час нашего предполагаемого наступления.

Обеспокоенный всем этим, я обратился к генералу Садеку. «Президент ставит нас в очень трудное положение, – сказал я. – Если мы действительно собираемся начать войну в этом году, он лишает нас любой возможности захватить противника врасплох. Если нет, мы даем Израилю предлог нанести нам удар, или, по меньшей мере, получить еще больше оружия из США». Садек полностью согласился. Он сказал, что говорил на эту тему с президентом. «Я думаю, что президент занимается политическим блефом», – сказал он.

Мне такой блеф не слишком нравился. Для того чтобы нам самим не оказаться захваченными врасплох, когда из политических соображений мы будем вынуждены начать наступление, я начал подготовку к осуществлению операции «Высокие минареты». Но «год принятия решений» ушел в прошлое, и в течение 1972 года мы упорно работали над нашими двумя планами. План «Операция 41» получил название «Гранит 2», но за исключением мелких деталей его задачи, количество войск, направления ударов и т. д. остались без изменений. Столь же незначительные поправки были внесены в план «Высокие минареты».

К началу второго полугодия 1972 года мое мнение о наших возможностях не изменилось по сравнению с 1971 годом. С учетом наших наличных ресурсов «Высокие минареты» был единственным реальным планом. «Гранит 2» оставался планом на бумаге, который невозможно было осуществить при наших ресурсах. Конечно, «Гранит 2» был в некотором смысле привлекательным. Захват перевалов был бы впечатляющей победой. Но три причины, по которым это было невозможно, остались без изменений: ограниченные возможности наших ВВС вести разведку, обеспечивать прикрытие войск с воздуха и поддержку действий на земле, нехватка передвижных ЗРК для компенсации этих недостатков и уязвимость транспортных средств сухопутных войск. Продвинуться на 70 км в пустыню, не решив этих проблем, опять было бы равнозначно самоубийству.

План Бадр обретает очертания

В конце октября 1972 года вместо генерала Садека министром обороны был назначен генерал Ахмед Исмаил Али. Я знал мнение Исмаила Али о войне из доклада, который он подготовил в начале года на своем тогдашнем посту начальника Национальной службы разведки. В докладе, подготовленном для президента и распространенном среди самых высокопоставленных лиц, содержалась политическая и стратегическая оценка положения на Ближнем Востоке. Вывод Исмаила был тот, что Египет к войне не готов. Он предупреждал, что любое наступление, предпринятое Египтом в существующих условиях, может привести к катастрофе. Поэтому когда я встретился с новым Министром обороны, чтобы ознакомить его с нашими планами и их исходными данными, я напомнил ему о том, что он писал в докладе.

«Никаких важных изменений в вооруженных силах со времени представления вашего доклада не произошло, – сказал я, – особенно в ВВС и в системе мобильных средств ПВО». Но я добавил: «Даже при всем этом я считаю, что мы можем провести наступательную операцию с ограниченными задачами». Когда я показал ему два плана, «Гранит 2» и «Высокие минареты» и представил свой анализ обоих, Исмаил со мной согласился. При существующих ресурсах план «Гранит 2» реализовать нельзя. Нам надо продолжать работать над планом «Высокие минареты». Было решено, что операция может начаться через шесть месяцев, весной 1973 года.

На этом этапе для внесения окончательных правок в план с ним надо было ознакомить более широкий круг офицеров. Я заметил, что во время этих обсуждений чаще всего звучал вопрос: «Когда мы можем ожидать контратаки противника, и какими силами?». Этот вопрос был ключевым вопросом планирования. Характер и время контратак противника будут зависеть от двух факторов: сколько времени ему надо для подготовки, и какого рода цель мы будем для него представлять.

Во время наших стратегических учений, начиная с 1968 года, когда действовал первоначальный нереальный план «Гранит», мы исходили из того, что в течение 15–30 минут после форсирования канала можно ожидать контратаки противника силами подразделений от танкового взвода до усиленного танкового батальона. Эти контратаки могут быть организованы войсками противника на линии Бар-Лева и их передовыми бронетанковыми частями, расположенными не более чем в 8 км позади нее. В течение двух часов, вероятно, могут вступить в действие остальные подразделения трех бронетанковых бригад противника, приданных линии Бар-Лева. Однако наши штурмовые силы будут достаточно мощными, чтобы противостоять им. Но главным силам противника, выделенным для обороны Синая, включающим еще четыре бронетанковые бригады и четыре в основном механизированные пехотные бригады, потребуется время для переброски через Синай из мест базирования на востоке. Главный вопрос был сколько времени? План Гранит предполагал, что пройдет от 36 до 48 часов до начала массированной контратаки этих сил. Но так ли это?