Роковое счастье

Совершенно не ожидавшая такого проявления чувств Ядвига была несколько растеряна, но, наверное, всё же больше тронута. В глубине души она даже возгордилась, что так ловко подобрала ключик к душе деревенской красавицы-простушки.

Да уж! Женщина со своей изощрённой хитростью и коварством даже и подумать не могла, что этой юной девице жизнь уже успела примерить уйму масок, и в одно время ей даже впору пришлась личина христопродавца Иуды. Так что эта деревенская простушка, стыдливо опустившая глаза долу, почти ничем не уступала Ядвиге Сакульской в сметливости. О таком довеске к своей удаче Ядвига никак не могла предположить …

Глава 5

Радость переполняла Олесю. В кои-то веки ей нежданно-негаданно сказочно повезло – она вырвалась из Берёзовки! И не в другую деревню иль на какой-нибудь захудалый хутор, а в город! В большой губернский город Гомель!

Олеся давно уже заметила – хотя и не хотела себе в этом признаваться, – что бог дал ей красоту, а про удачу, видимо, подзабыл. Почти всегда и везде было одно невезение!

И вот наконец-то заглянуло солнце и в её оконце – девушка искренне верила, что жизнь в городе непременно изменится в лучшую сторону!

Красавица радости своей не таила и полнилась трепетом, представляя, как будет гудеть Берёзовка, да и округа тоже, когда все узнают, где она. Пусть теперь односельчане видят, что не такая уж она и пропащая!

Олесю взяли служанкой в весьма богатую, как казалось самой девушке, семью Сакульских. Вот только фамилию и место жительства хозяев она узнала в последний момент по прибытии на место.

Хозяйка – прозорливая Ядвига Наумовна не из тех, кто на слово поверит деревенской девке, да ещё и на лицо пригожей. Ей удалось разузнать, что Олеся вовсе не сирота. Это Ядвигу огорчило сильно, и она мысленно поблагодарила свою сметливость за то, что раньше времени не открыла девке своё имя и адрес. «Что ж, пусть и дальше прикидывается сиротой, – подумала Ядвига, и кривая полуулыбка передёрнула её губы. – Главное, чтобы никто не знал, где она».

Копнуть поглубже в прошлое служанки женщина не сочла нужным. А зря…

Новая обстановка и яркие впечатления последних дней напрочь вытеснили тяжёлые думы из сознания Олеси. Она просто вертелась в приятных хлопотах и с трепетным волнением постигала особенности проживания в господском доме .

Олесю одели в «городскую» одежду, специально скроенную под её фигуру. И хотя эти наряды были перешиты из вещей хозяйки, но всё равно сердце девушки они радовали не меньше обнов.

Проходя мимо зеркала, Олеся с удовлетворением отмечала свою стройность и красоту. «Эх, – думала она, – вот бы берёзовские хлопцы и девчата увидели меня сейчас даже в самом скромном из нынешних нарядов – зависти на всех у искусителя могло бы и не хватить!» А то, что её одежда – это простая форма прислуги, красавицу из полесской деревушки нисколько не смущало. Главное для неё было то, что это не только новая одежда, но и новая жизнь!

Деревенская девица с превеликим удовольствием вживалась в роль горожанки. Почти всё для неё было ново, незнакомо и впервые. Олесю поражали и даже изумляли некоторые диковинные вещи, украшения и предметы, о предназначении которых ей ещё только предстояло узнать. Она на лету схватывала правила и нормы поведения как в доме хозяев, так и на улицах города.

Девушка с нескрываемой завистью наблюдала, с какой важностью держалась знать, и даже богатым мещанам, из кожи лезшим вон, чтобы всячески продемонстрировать свой дутый достаток, Олеся завидовала непомерно.

Познавая манящий к себе мир жизни зажиточных людей, красавица в порыве воодушевления иногда даже чувствовала себя причастной к этой жизни. И хотя она знала, что это чувство явно ложное, но всё же в глубине души Олеся была уверена: она тоже достойна такой жизни! И ведь совсем недавно она по-настоящему рассчитывала на такое, но…

Но неотвязные мысли о беременности враз стягивали её с небес на грешную землю, и Олесю охватывало отчаянье. Служанка до ужаса боялась дня, когда раскроется, что она непорожняя. А ведь рано или поздно это неизбежно произойдёт! Скорее всего, её тут же выставят за дверь. Возвращаться домой ни с чем, а вернее, с пузом, не хотелось до смерти.

В моменты отчаяния у Олеси проскакивали совсем уж сумасбродные идеи: «Может попросить Ядвигу Наумовну, чтоб замуж поскорее выдали за кого-нибудь… – думала она. – Но как объяснить такую спешку?» Девушка терялась в догадках и размышлениях. «Эх, если б не эта беременность! – в сердцах кручинилась она и горько домысливала: – Волчья беременность…»

Пока душу Олеси терзали мучения, хозяйка заботливо приобщала её саму к совершенно новой жизни. Несмотря на переживания, Олеся добросовестно и даже с какой-то жадностью усваивала все наставления Ядвиги Наумовны. И если жизнь богатеев вызывала у деревенской девицы восхищение, то крайне неприглядная внешность хозяйки вводила её в некоторое недоумение.

В чувстве благодарности к Ядвиге Наумовне неожиданно завёлся червячок зависти и начал потихоньку точить девушку: «Почему такая страхолюдная тётка живёт в роскоши, а ты, молодая и красивая, – в нищете?» Но Олеся тут же решительно отгоняла крамольные мысли и старалась поскорее занять себя каким-нибудь делом. «Не пристало так думать о благодетельнице своей!» – корила она себя, стараясь напрочь избавиться от непотребных думок.

Олеся очень быстро освоилась в барском доме. По сравнению с деревенским бытом и изнуряющим сельским трудом, здесь со своими обязанностями горничной она справлялась не напрягаясь. Господское отношение к ней было чересчур уж благосклонным. Вот только с первых же дней горничная начала замечать на себе пристальные взгляды пана Сакульского, и в этих взглядах без труда угадывалось желание. Это поначалу довольно сильно смущало девушку, а дальше и вовсе начало пугать: пан Сакульский наедине недвусмысленно намекал служанке о её пригожести.

Однажды после обеда, спустя чуть больше недели после появления Олеси в доме Сакульских, её позвала хозяйка. В руках Ядвига Наумовна держала листок бумаги.

– Поеду батюшку навещу. Давненько не была в родительском доме, – буднично начала она. – Как обычно, заночую там, доставлю радость старику. Завтра в полдень вернусь. А ты за это время продуктов прикупи. Вот тебе список, что надо купить. Воскресным днём у нас будет важный гость. Так что не оплошай, иначе…

У хозяйки едва не сорвалась с языка какая-то колкость, но она вовремя сдержалась, отметив в уме, что ещё слишком рано.

Ядвига положила на стол листок и неожиданно упёрла странный и холодный взгляд в горничную.

Девушка стушевалась. Она почувствовала, что хозяйка явно чем-то раздражена.

– Я не умею читать… – тихо, почти со страхом проронила Олеся. – Если можно, прочитайте, что надо купить. Я запомню.

И снова холодный взгляд окатил горничную – та виновато опустила голову.

– Спешу я. Попросишь пана Сакульского, он прочтёт, – отрезала Ядвига Наумовна.

Нервно теребя в руках замысловатую дамскую сумочку, украшенную богемским бисером и кружевною вышивкой, она некоторое время в задумчивости смотрела на служанку. Смотрела, а сомнения снова и снова старались взять верх над здравым резоном…

В последнее время Ядвигу всё чаще преследовало чувство сожаления о том, что для своего замысла она решила выбрать девицу покрасивше. Причиной такого выбора послужили её собственные душевные терзания из-за своей неприглядной внешности. Вот поэтому она хотела избежать такой же участи для «своего» будущего ребёнка.

На Олесе ладно сидел сарафан, перекроенный из платья хозяйки. Стянутый на талии поясок фартука выгодно подчёркивал девичий стан. Худосочная Ядвига Наумовна в который уж раз с завистью отметила, что её старое платье явно тесное для сочных грудей горничной. Она с трудом подавила тяжёлый вздох и с раздражением подумала: «Как?! Ну как у тёмных лапотников могла родиться такая красивая… сучка?!»

Постояв ещё мгновение и не найдя ответа на свой немой вопрос, хозяйка гордо вскинула голову и решительно двинулась на выход. Дверь за ней гулко захлопнулась, словно крышка гроба.

Олеся вздрогнула от грохота. Пребывая в растерянности и оторопело хлопая глазами, она долго смотрела на закрывшуюся за хозяйкой дверь.

Из этого оцепенения её вывел вкрадчивый голос:

– Я не только прочитать, а и вовсе могу обучить тебя грамоте.

Олеся снова вздрогнула и резко обернулась – в дверях спальни стоял пан Сакульский. Он вожделенно смотрел на девушку и, натянуто улыбнувшись, добавил:

– Без этого никак. Ты ведь прислуживаешь в доме весьма знатной семьи, а посему грамоту тебе знать положено.

Пан Сакульский медленно подошёл к Олесе и без стеснения в упор начал рассматривать её лицо. Затем его взгляд пополз вниз по шее и, скользнув по плечу, задержался на грудях, соблазнительно обтянутых тёмной тканью. Мужчина невольно сглотнул, и в его голове не в первый раз мелькнуло изумление: «Никогда бы не сказал, что непородистая…»

Хозяин осторожно провёл тыльной стороной пальцев по видневшимся из-под платка волосам служанки.

Сердце Олеси колотилось. Все эти дни она прекрасно осознавала, что с её-то внешностью рано или поздно такое очень даже может случиться, и, положив глаз на красивую служанку, хозяин, скорее всего, попытается овладеть ею. Олеся в мыслях уже загодя искала выход из скверного положения.

Да, несколько месяцев назад она бы особо и не заморачивалась по такому пустячному поводу, тем более что и пан Сакульский был мужчина видный – это вам не старый мельник Домаш, бывший муж, и не прощелыга паныч Зибор! Но сейчас, встав на праведный путь, Олеся перед богом дала обет не грешить. Ну и как теперь быть?! Разозлится пан Сакульский – жизнь служанки будет несносна. Уступишь хозяину – Ядвига Наумовна непременно узнает! Олесе даже страшно было подумать, что тогда будет…

И вот сейчас, видя похотливый взгляд пана Сакульского, Олеся вдруг вспомнила почти враждебный взгляд Ядвиги Наумовны перед уходом. От одной лишь догадки, что госпожа уже что-то заподозрила, Олеся внутренне содрогнулась. И это при всем том, что бедная девушка ни сном ни духом не виновата. «Господи! – мысленно взмолилась она, – помоги рабе своей, вразуми, не дай сбиться с пути праведного!»

Но бог почему-то молчал, предоставив рабе своей подумать и сделать выбор самолично. Только где ж ты тут подумаешь, когда под цепким взглядом хозяина чёртовы мысли, словно блохи, скакали в разные стороны, лихорадочно путались и совершенно ничего не могли подсказать. Да ещё и главная беда постоянно напоминала о себе, и Олеся едва ли не вслух простонала: «Хоть бы не эта беременность!» Хорошо, что вовремя спохватилась и произнесла это мысленно. Испугалась, однако, сильно.

Перед паном Сакульским красавица стояла на грани отчаяния. Ей оставалось только молиться. И она молилась.

То ли молитвы помогли, то ли природная смышлёность наконец-то проснулась – сознание Олеси вдруг озарилось, и в голове просто затрещала шальная идея: «А что если «понести» от хозяина! Потом его можно будет и припугнуть. Ядвига Наумовна грозная – он побоится, денег найдёт! Если уж придётся уходить, так не с пустыми руками! Коварно, конечно! Но куда деваться?! А никуда! Поэтому надо самой защищаться и на зло отвечать такой же монетой!»

Олесю аж дрожь пробила от внезапной и ловкой задумки.

Но даже в самых смелых мыслях девице и в голову не пришло бы, что забеременеть от хозяина она должна ещё и по чужой, не менее ловкой задумке…

Не одно тысячелетие многие люди полагают, что могут обхитрить судьбу. Что ж, такова склонность человека – полагать, да вот только располагать, как известно, будет не он! Хотя бывает, конечно, что человек, полагая, будто он самый умный и хитрый, такого иногда может наворотить, что потом ни бог, ни чёрт разобраться не могут, не говоря уж об ошарашенной судьбе.

Лех Сакульский заворожённо смотрел в глаза девушки – она не выдержала и в смущении опустила взгляд. Думая о чём-то своём, хозяин едва заметно с одобрением кивнул и, заглянув в спальную комнату, тихо произнёс:

– Пойди в спальне прибери.

Служанка покорно пошла исполнять приказание. Не зная, куда от смущения деть глаза, она почти вплотную протиснулась мимо пана Сакульского в дверном проёме. Он не посторонился и уловил едва различимый запах девушки – она пахла клевером и чем-то домашним. Это неожиданно сильно и приятно поразило мужчину, заставив кровь быстрее течь по жилам.

Было ещё светло, но в спальне, против обыкновения, тяжёлые атласные шторы почему-то оказались задёрнуты. Олеся хотела было их раздвинуть, но её остановил голос пана Сакульского:

– Оставь. Пусть так.

Пожав плечами, девушка в лёгком полумраке принялась нервно наводить порядок, хотя было совершенно очевидно, что в комнате и так почти всё прибрано.

Впопыхах поправив кровать, Олеся начала смахивать с комода несуществующую пыль. Убирая оставленные хозяйкой мелкие вещи для шитья, она краем глаза следила за всё ещё стоящим в дверях паном Сакульским.

Суетливо делая работу, Олеся вдруг на мгновение замерла – в её руке тускло сверкнули сталью маленькие ножницы. Недолго раздумывая, девушка улучила момент и незаметно сунула ножницы в карман фартука…

Когда-то со стыдливой жадностью услышав похабные разговоры распутных девок, Олеся позже сильно удивилась, что в её памяти почему-то накрепко засели некоторые обманные уловки и советы. И вот теперь один такой совет, похоже, может пригодиться.

Протирая большое зеркало, девушка в отражении заметила, как пан Сакульский тихо вошёл в комнату. Не отрывая взгляда от суетящейся служанки, он сел на кровать.

Лешека крайне занимало трепетное смятение девушки. «Бедняжка, видимо, догадывается, что сейчас может произойти», – участливо подумал он.

А служанка не просто догадывалась – она полностью была уверена в этом!

Ещё некоторое время позабавившись наблюдением за скованностью красавицы, Сакульский вдруг тихо её позвал:

– Подойди сюда.

Олеся на некоторое время замерла, затем настороженно обернулась. Красивые глаза блестели тревогой, что делало их ещё более прекрасными.

Даже в сравнительном полумраке Сакульский сразу заметил в девушке затаённый испуг. Глядя на эту трепетную лань, он в который уж раз мысленно поблагодарил Ядвигу за такой прекрасный выбор. Девушка ему очень понравилась и, похоже, даже чуть больше чем «очень понравилась».

– Не бойся, – душевно произнёс он. – Подойди ко мне.

Буйно цветя смущением, Олеся робко приблизилась.

«Да-а, вот где настоящая целомудренность, – с восхищением подумал мужчина. – Как бы душу ей сильно-то не поранить».

Совершенно неожиданно для себя пан Сакульский проникся искренней нежностью к девушке, чего раньше за ним никогда такого не водилось.

В своей жизни Лех Сакульский повидал немало всяких женщин, но даже ухаживания за весьма знатными паненками не заставляли его сердце трепетать – оно всегда оставалось безучастным. И вот сейчас это случилось: сердце пана Сакульского впервые заволновалось – томно и сладко.

Зная, что слишком часто в прислуге панских домов оказываются самые красивые девчата, Сакульский осторожно поинтересовался:

– Олеся, скажи мне… там, в деревне… была ли ты в услужении в панском доме?

Девушка сразу поняла, куда клонит хозяин и, отрицательно покачав головой, тихо произнесла:

– У нас пан Ружевич бедный… Он почти без прислуги обходится.

Видя некоторое колебание пана Сакульского, Олеся тут же добавила главное:

– И старый шибко…

– Ну и ладно, – облегчённо произнёс Сакульский.

«Это вам «ладно», – мысленно не согласилась красавица, – а мне и паныча-лихоимца хватило… И горестей от него тоже перепало с лихвой».

– У тебя… было уже? – снова осторожно спросил Сакульский, но видя, что девушка не совсем понимает, продолжил: – Я имею в виду…

Стыдливо опустив глаза и не дав хозяину договорить, Олеся едва слышно проронила:

– Не. Не было…

О, как! Слышал бы это Зибор – захлебнулся б негодованием! Да и мельник тоже наверняка перевернулся б в аду.

Зато пан Сакульский некоторое время с восхищением смотрел на девушку, а затем взволнованно произнёс:

– Ты очень красивая, Олеся, и я позабочусь, чтобы жизнь твоя не омрачалась здесь ничем. Слово шляхтича даю: тебе у нас будет хорошо.

Ну что могла сказать бедная девица? Горький опыт доверчивости у неё ещё не выветрился из памяти, и она непроизвольно вспомнила паныча Зибора: «Один уже обещал райскую жизнь…»

В отличие от юной девицы и, несмотря на коварство своей роли в плане супруги, молодой мужчина вдруг воспылал благородством и твёрдо дал себе слово принять посильное участие в судьбе девушки.

Сидя на кровати, Сакульский легонько притянул к себе Олесю. Не смея противиться, она настороженно придвинулась.

Сердце горничной учащённо билось. Затаив дыхание, она пребывала в неуверенности: правильно ли поступает? Похоже, что правильно. Слишком много поставлено на карту! Слишком много значит этот случай для её будущего!

Любуясь девичьей фигурой, Сакульский повернул её боком, трепетно провёл ладонью по изгибу спины.

Совсем не к месту в голову Олеси вдруг вскочила горькая мысль: «Будто на базаре стати у кобылы оценивает!»

– Паночку, я уже всё убрала. Можно, я пойду? – жалобно произнесла она, ненастойчиво порываясь пойти.

Пан Сакульский живо встал и взял её за плечи. С любой другой служанкой он бы особо не церемонился, а тут вдруг заволновался. Не находя слов и надеясь на повиновение прислуги, он легонько притянул к себе Олесю, осторожно обнял и так же осторожно поцеловал в шею чуть ниже мочки уха.

«Скромная девушка не должна сразу падать с мужчиной в кровать!» – подумала Олеся и, несильно упёршись руками, всполошено забормотала:

– Ой, что вы, пане! Не можно ж так. А вдруг пани Ядвига узнает?

Лех Сакульский уже не владел собою.

– Не узнает! – с дрожью в голосе прорычал он и в сильнейшем возбуждении почти набросился на служанку.

Всё произошло очень быстро.

Лех Сакульский с удовлетворением отметил неопытность девицы, её напряжение, вскрики от боли, слёзы на глазах и… кровь на простыне.

Немигающий взгляд девушки застилала влажная пелена, а из краешков глаз по щекам шли блестящие полоски.

– Зачем вы так? – тихо проронила Олеся. – Как же мне жить теперь с этим? Господи, срам-то какой…

Что ж, если жизнь вынудила тебя играть отвратную роль, то давай, красавица, постарайся сыграть её великолепно!

Пан Сакульский был тронут наивностью девушки.

– Глупенькая, – улыбнулся он. – Твоя жизнь… я имею в виду настоящую жизнь… только начинается.

Сев на кровати, пан Сакульский притянул к себе девушку и нежно прижал к себе.

К своему ужасу, Олеся отметила, что ей было приятно внимание господина! Ну и как тут быть безгрешной, когда сама судьба так обложила со всех сторон, что и выхода другого нет, кроме одной лишь лазейки – грешной лазейки!

Покровительственно глядя на девушку, Сакульский, казалось, о чём-то раздумывал и наконец, кивнув на супружеское ложе и едва заметно, но многозначительно похлопав по нему, произнёс:

– Сегодня будешь спать здесь.

Олеся промолчала, как всегда, стыдливо опустив глаза.

Лех Сакульский был весьма доволен, вернее, довольны были оба, вот только причина этого довольства у каждого была своя, а главное – разная.

И если насчёт беременности Олеся уже знала, как дальше быть, то, что предпринять, если у неё родится какой-нибудь выродок – вот этого она не знала. Хотя ворожея и подтвердила опасение Олеси по поводу дьявола внутри, но в глубине души девушка питала махонькую надежду, что Хомчиха всё же ошиблась или, на худой конец, сильно сгустила краски…

Всё ещё находясь в объятиях хозяина, Олеся едва заметно поморщилась: глубоко проколотый ножницами и окровавленный девичий палец, зажатый в кулачке, изрядно отзывался болью. Но по большому счёту это был такой пустяк…

Глава 6

– Ну, утешила старика, утешила! Ночь не спал, мысли до утра хороводили на радостях, – довольно кряхтел Наум Авдеевич, попивая чай с дочкой.

– Папенька, так это ж пока только догадка, – заскромничала Ядвига. – Вы уж потерпите маленько, совсем скоро всё будет определённо известно. Хотя сердце моё уже сейчас чувствует зародившуюся жизнь под собой. Но всё равно для верности лучше подождать.

– И так уж пять лет ждал, а теперь вот…

В гостиную вошла служанка. Наум Авдеевич замолчал и вопросительно поднял на неё глаза.

– К вам из Сержского приюта пришли. Сказали по весьма важному делу.

Наум Авдеевич виновато улыбнулся дочери.

– Ну вот, ещё одни. Как узнали о намерении благотворительностью заняться, так ходоки день и ночь толпами порог обивают.

– Гнали бы вы их взашей, папенька. На всех добра не напасёшься. Сколько ни дай – всё одно мало будет, да ещё и разворуют половину.

– А вот это, дочка, уже не мой грех будет, – добродушно возразил Наум Авдеевич. – Душа-то к старости добро хочет творить, и теперь, дай бог конечно, будет на кого это добро излить.

«Знаю я твоё «добро творить», – подумала Ядвига, – всё грех смертный за гибель матушки искупить норовишь. Поди не без ушей… наслышана».

– Будет вам на кого добро своё оставить, – подавив вздох и ласково улыбнувшись, заверила Ядвига. Она потянулась было к зажаренной курице за ножкой, но вдруг, спохватившись, убрала руку назад.

– Нет, не могу мясо есть, подташнивает что-то, – произнеся эти слова, она стрельнула взглядом на отца.

– Ну, коли так, – браво закрутил усы Наум Авдеевич, – то, может, и вправду надо отваживать всех этих разномастных ходоков.

Наум Авдеевич нехотя встал и вышел из гостиной.

Ядвига мрачно подталкивала его в спину взглядом, а когда отец скрылся за дверью, крепко задумалась о своём. «Как оно там прошло? Не сбежала бы? Да нет, не должна. И куда бежать, домой? Да любой деревенской девке за честь стать прислугой в знатной семье, а с её-то внешностью и сам бог велел из хлева выбираться… Нет, всё должно получиться. Вот только б не затягивать с этим. Хорошо бы с первого раза…» – женщина тяжело вздохнула.

Ядвига боялась себе в этом признаться, но немалая тревога бередила её сердце. И это была даже не тревога, а скорее, женская ревность. Она не на шутку опасалась, как бы Лех Сакульский не потерял голову от этой смазливой мужички. Но, в который уж раз поразмыслив и так и эдак, Ядвига со своим прагматическим складом ума всегда приходила к одному и тому же заключению: последнее, на что решится Сакульский – это остаться без крова и без достатка.

Ещё некоторое время вытерпев общество родного отца, Ядвига засобиралась домой. С притворной любезностью распрощавшись с Наумом Авдеевичем, она с облегчением вздохнула на улице полной грудью. «Ну вот, – подумала она, – одну роль отыграла. Теперь пора настраиваться на другую. Тут уж будет легче с простушкой-то этой. Хотя кто его знает, дело-то весьма щекотливое…»

Ну, насчёт щекотливости дела Ядвига была совершенно права, а вот насчёт простушки – ошибалась жестоко. Ей, конечно, впору было гордиться изворотливостью своего ума, да только недооценить соперника – для любого стратега смерти подобно. Но таково уж мнение укоренилось в умах людей, особенно у богатых: если из деревни, да ещё из голытьбы – значит хам, невежа и тугодум. Да только не зря ведь про таких невеж говорят, что голь на выдумки хитра. Так что лучше переоценить, чем потом пожинать неожиданно горькие плоды своего легкомыслия. Но как бы то ни было, судить об этом ещё рано.

Как и обещала, домой Ядвига приехала около полудня. Сходя с брички, женщина сразу состроила на лице выражение усталости и безразличия. Но под этой маской играл не в меру болезненный интерес: что она сейчас увидит в глазах служанки? Испуг? Смятение? Слёзы? А может быть, девка закатит истерику на всю округу? Этого Ядвиге хотелось меньше всего…

Как и было заведено, дверь хозяйке открыла горничная.

Взглянув на неё, удивлённая Ядвига Наумовна так и застыла на месте. Она оторопело таращилась на Олесю, полнившуюся безмятежным спокойствием. Ни тени смущения, ни капли волнения, а тем более испуга перед хозяйкой за страшное прегрешение, как предполагала Ядвига, в облике девушки не было и в помине. Такое неподдельное спокойствие было под стать только благочестивой праведнице.

Значит, ничего не произошло!

На Ядвигу вдруг нахлынула волна раздражения и даже больше – злости! Весь спектакль коту под хвост! Она уже сама готова была если не закатить истерику, то уж точно разнести в пух и прах и негодную девчонку, и растяпу муженька! Ладно – девка деревенская, но чтоб прожжённый ловелас так оплошал?!

«Телепень! – распалялась супруга. – С деревенской прислужницей совладать не смог!»

Едва сдерживая гнев, женщина молча вторглась в дом и тут же наткнулась на довольную физиономию своего благоверного. Ядвига снова застыла. «Что, черт побери, происходит?!» – мысленно чертыхнулась она.