Замок тамплиеров

Вадим Кучеренко

Замок тамплиеров

Предисловие

Этим летом в Элбертоне было жарко, как в пекле.

Джон Фридом, менеджер строительной фирмы «Granite Company Ltd», отчаянно потел. Но не потому, что июнь 1979 года в городке Элбертон, расположенном на северо-востоке штата Джорджия, выдался необычайно знойным. Жару умеряли кондиционер, исправно работающий в его кабинете, и «венецианские» жалюзи из множества деревянных планок, опущенные на окна. Джон Фридом был мокрым с головы до ног, потому что отчаянно трусил.

Сам не понимая почему, Джон Фридом испытывал панический ужас перед мужчиной, который сидел напротив него на жестком деревянном стуле с видом полнейшего равнодушия к теме разговора, а в его черных глазах не отражалось и тени эмоций, как будто они смотрели вглубь себя и видели только тьму.

А, тем не менее, речь шла о десятках миллионах долларов. Это был крупнейший заказ в истории «Granite Company Ltd». Но если бы не строгое недвусмысленное распоряжение президента строительной фирмы Николаса Томсона-младшего заключить этот контракт, сам Джон Фридом с радостью отказался бы от баснословных барышей, лишь бы этот чопорный незнакомец навсегда покинул его кабинет, а еще лучше его родной милый городок Элбертон и даже штат Джорджия. И убрался туда, откуда он явился. Джон Фридом охотно допускал, что это была сама преисподняя.

Но пока под взглядом непроницаемых глаз своего клиента Джон Фридом сам вертелся, как грешник на сковороде. Он никак не мог понять, что в действительности хочет этот незнакомец, который рассказал, что является представителем небольшой группы американцев, которые желают воздвигнуть на окраине города Элбертон памятник, задуманный ими как послание будущим поколениям. А еще мужчина потребовал от всех, с кем он общался, принести клятву о неразглашении тайны, угрожая в противном случае разорвать контракт и отсудить у компании неустойку, которая разорит ее. Разумеется, с ним не стали бы даже разговаривать после этого, если бы не сумма контракта, которую, учитывая все обстоятельства, заломил президент строительной фирмы. Она почти в десять раз превышала их обычные расценки. Но незнакомец даже глазом не моргнул, согласно кивнув. Радуясь удачной сделке, Николас Томсон-младший забыл все свои опасения. Он передал все дальнейшие дела, связанные с переговорами по будущему строительству, менеджеру компании Джону Фридому, а сам быстренько убрался восвояси.

– Умыл руки, – обиженно буркнул Джон Фридом, вертя в руках визитную карточку нового клиента, на которой готическим шрифтом было отпечатано только «Angelo Messi». Он почему-то все время забывал его имя, а потому иногда во время разговора заглядывал в карточку, чтобы освежить свою память, которая, кстати, раньше ни разу его не подводила в подобных случаях.

– Что, простите? – переспросил его собеседник, думая, что менеджер обращается к нему.

Но Джон Фридом быстро нашелся, сказав:

– Я спрашиваю, точно ли вы хотите, чтобы мы выбили на вашем памятнике надписи на четырех древних и восьми современных языках?

– Да, – кивком головы подтвердил мужчина. – На аккадском, классическом греческом, санскрите и древнеегипетском надо будет выгравировать на каждой из сторон верхней плиты фразу «Да послужат сии скрижали заветом Веку Разума». А на вертикальные плиты нанести надписи на английском, русском, китайском, арабском, иврите, суахили, испанском и хинди. Это заповеди человечеству для гармоничного развития в постапокалиптическую эру. Всего их будет десять.

Анжело Месси говорил сухо, без малейшего признака улыбки на лице, только поэтому Джон Фридом не воспринял его слова как шутку. Тем не менее, он, не удержавшись, спросил о том, что его действительно интересовало, и что он искренне не понимал:

– А зачем?

Мужчина поднял на него черные глаза, и Джон Фридом ощутил внезапную дрожь во всем своем огромном мускулистом теле, которое сейчас больше походило на мягкое желе. Он боялся, когда незнакомец смотрел ему в глаза. В эти мгновения он чувствовал, что как будто чья-то чужая воля пытается завладеть его разумом и подчинить себе.

Впрочем, когда мужчина отворачивался, Джон Фридом испытывал не меньший страх. В профиль Анжело Месси напоминал хищную птицу, а по его густым жгуче-черным волосам иногда словно пробегал электрический разряд, искря и потрескивая. Разумом Джон Фридом понимал, что это ему только чудится, вероятнее всего, от жары, от которой буквально плавится мозг, но легче от этого не становилось.

– Не утруждайте себя, вы не поймете, – после томительной паузы все-таки ответил Анжело Месси, словно решив снизойти до своего собеседника. – Это послание адресовано будущим поколениям землян.

– Нашим потомкам? – переспросил Джон Фридом, сам понимая, насколько глупо звучит его вопрос.

– Нашим потомкам, – делая акцент на слове «нашим», ответил мужчина. И Джону Фридому показалось, что в его голосе прозвучала насмешка. Но этого не могло быть, потому что незнакомец, по всей видимости, страдал каким-то странным заболеванием, лишившим его лицо способности выражать какие-либо эмоции.

Джон Фридом еще раз взглянул на чертежи, лежавшие перед ним на столе. Будущий памятник представлял собой четыре гигантских плиты с необработанными краями, установленные вокруг центральной плиты, а еще одна плита была расположена поверх них, венчая это гигантское гранитное сооружение высотой более шести метров и общей массой около ста тонн, вдобавок ко всему испещренное надписями на различных языках.

Джон Фридом сумел прочитать одну из этих надписей и поразился еще больше. Она гласила: «Поддерживайте численность населения Земли в пределах 500 000 000 человек, чтобы не нарушалось равновесие с природой». С его точки зрения, это был какой-то бред, лишенный смысла. Он сам был счастливым отцом двух детей, и вовсе не собирался ограничиваться этим, поскольку в скором времени его любимая жена Маргарет должна была разрешиться от бремени еще одним сыном. Кроме того, он прекрасно знал, что численность населения Земли приблизилась к пяти миллиардам человек. И снизить ее до какого-то жалкого полумиллиарда могли бы только ядерная мировая война, глобальная эпидемия или некий вселенский катаклизм, например, метеорит, упавший из космоса на планету, наподобие того, что в свое время уничтожил динозавров. Но люди – не динозавры, их так просто не смести с лица Земли. Или Анжело Месси и его сотоварищи думают по-другому?

Но Джон Фридом не успел задать этот вопрос клиенту, потому что тот неожиданно предложил:

– А почему бы нам с вами, мистер Фридом, не прогуляться к тому месту, где будет установлен монумент?

Джон Фридом так никогда и не смог понять, почему он безропотно согласился на это предложение Анжело Месси, которое в этот знойный июньский полдень выглядело как приглашение на добровольное аутодафе.

Но уже через несколько минут они, выехав из города, тряслись в его стареньком «Форде» по каменистой дороге, то спускаясь, то поднимаясь на многочисленные зеленые холмы, опоясывающие Элбертон. Как заявил Анжело Месси, монумент непременно должен быть воздвигнут на вершине холма, поскольку в центральной плите на уровне глаз имеется круглое отверстие, ориентированное на Полярную звезду, а также прорезь, сделанная в соответствии с положением солнца в периоды солнцестояний и равноденствий.

– А верхняя плита служит своеобразным астрономическим календарем, – снисходительно пояснил он Джону Фридому. – В ней есть отверстие, через которое в полдень проникает солнечный свет и, попадая лучом на центральную скрижаль, указывает день года.

Джон Фридом слушал, молча кивая головой и чувствуя, что почти засыпает под монотонный голос мужчины. Он плохо спал предыдущую ночь, его мучили кошмарные сновидения, а какие именно, он, пробудившись, так и не смог отчетливо вспомнить. Кажется, в одном из них какая-то огромная хищная птица кружила над их с Маргарет домом и нападала на каждого, кто приближался к нему или пытался выйти. Что-то подобное он видел в одном из фильмов ужасов Альфреда Хичкока, но тогда это его не так напугало, как собственный сон.

Анжело Месси, который замечал все, несмотря на свой равнодушный вид, увидев, что его провожатый зевает, безучастно спросил:

– Вы знаете, что существует наука, изучающая сновидения? Ее называют онейрология.

– Впервые слышу, – буркнул Джон Фридом. Его раздражал голос незнакомца, ровный, как будто неживой.

– Так вот, ученые подсчитали, что если в среднем человек живет семьдесят лет, то почти треть его жизни уходит на сон, – словно не замечая, что Джон Фридом не жаждет вступать с ним в разговор, продолжал мужчина. – Из этих двадцати трех лет почти пятнадцать скрыто во тьме сознания. И только восемь лет человек видит сны.

– Да что вы говорите, – пробормотал Джон Фридом, чтобы не показаться невежливым. В конце концов, человек, желающий заключить с их строительной компанией контракт на миллионы долларов, имеет право хотя бы на видимость внимания.

– С древних времен считалось, что сновидения – это зашифрованные сообщения, которые человеку посылаются из другого мира…

Безжизненный голос убаюкивал Джона Фридома, едва доходя до его сознания, подобно шуму струящейся в реке воды.

– Но чтобы понять, о чем идет речь, эти зашифрованные сообщения надо разгадать…

«Форд», наехавший колесом на камень, резко тряхнуло, а вместе с ним и громадное, расплывшееся по сиденью тело Джона Фридома. И он отчетливо услышал:

– По моему мнению, лишь незнание языка мешает вам, людям, понять эти послания…

Но Джону Фридому показалось, что он ослышался, и он снова впал в легкую дрему, сквозь которую пробивался шелест слов Анжело Месси.

– Возможно, только страх перед неизвестным мешает людям изучить этот язык, а затем наладить контакты с другим, чуждым, как им кажется, миром…

Позже, пытаясь восстановить в памяти, о чем он говорил с Анжело Месси несколько долгих часов, которые они колесили на его «Форде» по окрестным холмам, Джон Фридом так и не сумел припомнить ни одной фразы. По прошествии недолгого времени ему уже начало казаться, что они промолчали всю дорогу. А через несколько лет он не мог вспомнить даже имени клиента, благодаря которому «Granite Company Ltd» сумела заработать миллионы долларов, после чего выплатила своему менеджеру щедрую премию, благодаря которой Джону Фридому удалось купить новый большой дом, так необходимый ему после рождения еще одного ребенка. Да это и не удивительно, потому что после нескольких встреч с руководством строительной компании таинственный Анжело Месси из городка Элбертон уехал, и с тех пор его здесь уже никогда не видели.

Глава 1

Ульяне снилось, что она идет залитой солнцем долиной, по цветущим алым макам. Небо прозрачно, словно родниковая вода. Цветы поднимают свои огненные головки из густой сочной зеленой травы, приятно ласкающей ее обнаженные ноги. При каждом ее шаге из зарослей вспархивают жаворонки и овсянки, самозабвенно воспевая радость жизни и красоту природы. Ульяна не одна, рядом с ней мальчик лет трех, до удивления похожий на нее, с такими же золотисто-рыжими волосами и темно-изумрудными глазами. Она держит его за руку, ощущая благодатное тепло крохотной ладошки. Чувство безмерного, безграничного счастья владеет всем ее существом.

Внезапно небо потемнело, его заволокло грозовыми тучами, повеяло промозглым ледяным холодом. Стихли все звуки, как это бывает перед бурей. А затем в этой неестественной тишине раздался злобный клекот. Ульяна подняла голову и увидела разъяренную хищную птицу, которая стремительно пикировала на нее из темного поднебесья. Ее черные перья искрились, звуки, которые тварь издавала, вселяли ужас. Ульяна в страхе невольно прикрыла лицо руками. А когда, услышав отдаляющийся шум крыльев, опустила руки, ребенка рядом с ней уже не было. Пропали и ярко-красные маки. Вместо них все поле поросло темно-желтыми лютиками. Ульяна машинально сорвала цветок, и одна из капель пахнущего горечью сока попала на ее руку. Она вскрикнула от боли…

И проснулась от собственного крика, еще чувствуя, как ядовитая капля с шипением прожигает ее кожу, проникая в кровь.

В полусонном сознании еще успела промелькнуть паническая мысль: «Где мой сын?!». Но сновидение, словно искра, погасло, и мысль эта тут же забылась, не оставив по себе никакой памяти в том реальном мире, где у Ульяны Русковой никогда не было детей.

Тем не менее, как это часто бывало в последнее время, она проснулась с ощущением глухой тоски по чему-то неизведанному и несбывшемуся в ее жизни.

Иногда, подчиняясь снедающему ее неукротимому желанию всему на свете дать имя, Ульяна называла это состояние подступающей депрессией. Многие ее одинокие подруги страдали от этого психического расстройства. Они испытывали постоянную усталость, не интересовались тем, что еще недавно приносило им радость, были равнодушны к окружающим их людям. Но Ульяна не хотела пополнить ряды этой потерпевшей поражение в битве с жизнью армии. Поэтому каждое утро она начинала с фламенко. Средство было радикальным, но действенным.

Квартирка, в которой Ульяна проживала, состояла из крохотной кухни и комнаты. Добрую треть комнаты занимала массивная кровать, украшенная балдахином, напоминавшим о королевской роскоши старинных замков Испании. Впрочем, весь интерьер ее скромного жилища был выполнен в испанском стиле, который не терпел, как и сама Ульяна, минимализма. Поэтому стены украшали гобелены на темы, навеянные фламенко, а пол устилал роскошный пестрый ковер, который как нельзя лучше подчеркивал национальный колорит. На этом ковре прочно стояли большой мягкий диван и не менее громоздкие стол и стулья. Для самой Ульяны было оставлено только небольшое пространство в самом центре комнаты, которое она также использовала во славу родины Дон Кихота и Санчо Пансы.

В это утро, ведомая слепым, но могучим инстинктом выживания, заложенным в нее самой природой уже при ее рождении, еще полусонная Ульяна встала с кровати, дошла, спотыкаясь, до окна и плотнее задернула тяжелые шторы. Ее беспокоили не солнечные лучи, а нескромные взгляды, которые могли проникнуть в ее девичью келью из окон соседнего дома, также начинавшего просыпаться. Несмотря на то, что она жила на последнем этаже, эту предосторожность Ульяна соблюдала неукоснительно. Сама она, в силу природного любопытства, любила наблюдать за другими людьми, но в свою личную жизнь предпочитала никого не впускать.

Затем Ульяна прошла в ванную комнату, где, старательно отводя взгляд от зеркала, чтобы ненароком не увидеть своего отражения и не опечалиться преждевременными морщинками и тенями под глазами, разделась догола. Скинув пижаму, она умылась и почистила зубы. Насухо вытерлась жестким махровым полотенцем и, не обременяя себя одеждой, вернулась в комнату. Отыскав дистанционный пульт управления, она включила музыкальный центр и замерла в ожидании первых тактов мелодии.

Ожидаемо неожиданно и резко зазвучали переборы испанской гитары. Это был ее любимый Пако де Лусия, один из самых известных в мире исполнителей фламенко. Несмотря на то, что изучать нотную грамоту он начал лишь в возрасте сорока четырех лет, Пако де Лусия обладал, по мнению Ульяны, не только музыкальным вкусом и бесспорным талантом интерпретатора фламенко, но и виртуозной техникой исполнения. А, может быть, он ей просто нравился, как мужчина. Как бы то ни было, Ульяна предпочитала танцевать по утрам фламенко под его музыку.

Ульяна гордо вскинула голову, пальцы ее высоко поднятых и изогнутых рук затрепетали, легкая дрожь спустилась ниже, прошла по ее упругим грудям, достигла округлых бедер, волнующе и призывно заколыхавшихся, словно морские волны. Она сделала несколько шагов по комнате, то сильно притопывая, то ступая мягко, словно дикая кошка, вышедшая на охоту. Это был танец «Севильяна», который зародился в испанском городе Севилья еще в пятнадцатом веке. Возможно, не совсем подходящий для исполнителя «чистого фламенко» Пако де Лусия, но Ульяна любила сочетать несочетаемое. И, во всяком случае, он не требовал применения кастаньет, на поиски которых Ульяна могла потратить все это утро. Такое с ней тоже случалось. Она так и не приобрела привычки, сколько ни обещала себе, отводить каждой вещи свое раз и навсегда определенное место.

Самозабвенно танцуя, она чувствовала, как радость жизни постепенно возвращается к ней. Ульяна снова начинала себя любить и восхищаться собой.

Рыжеволосая, тоненькая и изящная, она мало походила на классический образ танцовщицы фламенко, это было все равно, что сравнивать солнечное утро с полуночью. Но не это беспокоило Ульяну сейчас. Ее волновала мысль, сумела ли бы она перетанцевать ту легендарную восьмидесятилетнюю исполнительницу фламенко, которая привела однажды в неописуемый восторг самого Федерико Гарсиа Лорку.

Несколько лет назад Ульяна прочитала об этом в одной из его книг. Гениальный испанский поэт еще многие годы спустя вспоминал, что на танцевальном конкурсе в Хересе-де-ла-Фронтера какая-то старуха буквально вырвала первый приз у юных красавиц с кипучим, как вода, телом, покорив зрителей тем, как она вздымала руки, закидывала голову и била каблуком по подмосткам.

Эта призрачная старуха была вечным соперником Ульяны и ее живым укором. Утешала ее только мысль, что вздумай ее соперница обнажиться, то пальма первенства непременно досталась бы ей, Ульяне. Возможно, именно поэтому она предпочитала танцевать голой, несмотря на то, что сшила себе на заказ у портнихи несколько замечательных платьев для фламенко, среди которых было и классическое черно-красное, и в голубой горошек, и в ажурных кружевах искусной ручной работы. Но мысль, что это был не совсем честный прием в единоборстве со старухой, не оставляла ее. Ульяна никогда не одобряла Макиавелли, считавшего, что для достижения цели хороши все средства.

Чтобы отвлечь себя от этой досадно жужжащей в ее голове, словно назойливый комар, мысли, Ульяна начала вслух отрывисто произносить в такт мелодии строки ее любимого с недавних пор стихотворения. Она написала его сама в одну из бессонных ночей, устав страдать от своего одиночества. Называлось стихотворение «Влюбленная в красном», и было напрямую обращено к Федерико Гарсиа Лорке.

Как жаль, что меня ты не видел

В моём новом платье красном…

В словах моих мало смысла?

В любви моей много страсти?

Последнюю строку Ульяна произнесла с нескрываемым возмущением и, забыв, что она босиком, сердито топнула ногой так, что стало больно пятке. Поэтому следующие строки она почти прокричала, чтобы заглушить боль.

Ты думал так и поверил,

Что мою разгадал загадку…

Несколько строф она пропустила нарочно, так как ей очень нравились идущие за ними два четверостишия, несмотря на то, что они были надуманными и выдавали желаемое за действительность. Когда Ульяна их произносила, ее голос трепетал, подобно кончикам пальцев, высоко поднятых над головой.

Но я назло всем стихиям

Вихрем влетела в счастье,

В высотах небесно-синих

Воскресла вдруг в одночасье.

Лавиной безмерная радость.

Весна в мою душу вселилась.

И силою стала вдруг слабость.

Наверно, я просто влюбилась!

Ульяна взмахнула руками, словно крыльями, по всем канонам жанра фламенко в мгновение ока из голубки снова превратилась в фурию, ее темно-изумрудные глаза сверкнули, и она торжествующе закончила:

Ты так ничего и не понял,

Всё ждал неземной сказки.

Как жаль, что меня ты не видел

В моём новом платье красном!

Музыка и Ульяна смолкли одновременно. Она чувствовала себя превосходно, ощущая прилив жизненных сил. Танец фламенко был для нее лучшим средством привести себя в боевую готовность утром, какую бы ночь накануне она не пережила.

– В конце концов, мне нет и двадцати пяти, – стоя под прохладной струей воды, поставила очередную точку в бесконечном споре с самой собой уже в ванной Ульяна. – И мой Федерико Гарсиа Лорка еще впереди. А он пусть остается со своей старухой!

Это было разумное решение, впрочем, как и всякое другое, которое принимала Ульяна, благополучно забывая о нем уже на следующий день.

Выйдя из ванной, она накинула на себя легкий шелковый халатик, который ничего не скрывал, а только выгодно подчеркивал, и пошла на кухню, одновременно служившую ей кабинетом. Для начала она заварила кофе, щедро плеснув в него молока. Ульяна знала, что это любимый большинством испанцев напиток, и поглощают они его в течение всего дня, причем наливают в стаканы. Но сама она пила этот кофе только по утрам и в своей любимой, расписанной китайскими драконами, фарфоровой чашке с изогнутой ручкой, за которую было удобно держаться. Поступала она так не только из свойственного ей чувства противоречия. Стакан обжигал ей пальцы. А по вечерам она предпочитала зеленый чай, который, в отличие от кофе, ее успокаивал, заменяя снотворное.

Налив кофе в чашку, и периодически из нее отхлебывая, Ульяна, не глядя, отработанным годами движением открыла ноутбук, лежавший на широком подоконнике, заменявшем ей письменный стол. Безмятежное утро закончилось. Пришло время узнать, как мир прожил без нее минувшую ночь и какие сюрпризы он для нее приготовил.

Ульяна была журналисткой, причем не только по образованию, но и по призванию. В свое время она окончила Московский государственный университет, а последние годы работала в одной из крупнейших газет Москвы специальным корреспондентом. И новости были если не ее хлебом в буквальном смысле этого слова, то, несомненно, источником, без которого стал бы невозможным привычный образ жизни. А если отбросить все случайные штрихи, то он Ульяне нравился, и другой жизни для себя она не желала.

Глава 2

Главным достоинством своей крохотной кухни Ульяна считала то, что, сидя за ноутбуком у подоконника, она могла дотянуться до любого шкафчика и даже до дверцы холодильника, стоявшего в дальнем углу. Еще одним преимуществом был вид из окна. Окно кухни выходило во двор, в котором росли несколько чахлых кустов и два-три хилых, почти карликовых деревца. Но все же это была природа, а не опостылевший городской пейзаж с бесконечными унылыми потоками автомобилей и людей.

Полюбовавшись на деревья и кусты, которые в это утро старательно обходил выгуливающий хозяина длинноухий спаниель, обнюхивая их и часто поднимая заднюю лапу, чтобы пометить, Ульяна перевела взгляд на призывно мерцающий экран ноутбука.

Новости в это утро были на удивление однообразны. Экономический кризис, который, казалось, не утихал с тех самых пор, как Карл Маркс написал свой «Капитал», скачки курса национальных валют, покорных вассалов доллара, локальные военные конфликты, подобные синице из детского стишка, грозившей поджечь море… Ульяна невольно зевнула, тем самым выразив свое отношение к работе мировых информационных агентств.

– И чем прикажете девушке зарабатывать себе на жизнь? – недовольно пробормотала она. – Сменить профессию на первую древнейшую? Но прежде хотелось бы знать, что я выгадаю, уйдя на панель!

Она разговаривала сама с собой, а ее взгляд в это время машинально пробегал по торопливо бегущим по экрану ноутбука строчкам, анонсирующим новостные заголовки. Но ни на чем не задерживался. Ульяна уже почти ни на что не надеялась, когда один из заголовков привлек ее внимание. Он гласил: «Перенаселение – главная причина изменения климата планеты».

– Кто бы мог подумать! – наигранно поразилась Ульяна. – А ведь это еще я не внесла свою лепту в дело разрушения окружающей среды. А что? Вот возьму и рожу себе ребеночка. Всем борцам с перенаселением планеты назло.

Но других аргументов в пользу нежданного младенца не находилось, и Ульяна не стала развивать эту мысль, по своему обыкновению постепенно доводя ее до абсурда. Вместо этого она продолжила чтение статьи, которая с каждой строкой заинтересовывала ее все больше.

Автор статьи, некий советник по науке президента одной из крупнейших стран мира, увлеченно рассуждал о повсеместном внедрении программы по стерилизации женщин после рождения ими второго или третьего ребёнка. По его мнению, это было намного проще, чем пытаться стерилизовать мужчин.

– Типично мужской взгляд на проблему, – с презрением произнесла Ульяна. – Очередное подтверждение истины, что все мужчины…

Но она не докончила фразу, так как именно в этот момент дошла до того места в статье, где ученый муж многословно рассуждал о том, что разработка «капсулы продолжительной стерилизации», которую можно было бы вшить под кожу женщины и удалить, когда беременность желательна, «открывает дополнительные возможности для принудительного регулирования рождаемости».

– Ну и мерзкий же тип! – возмущенно воскликнула Ульяна. – Надеюсь, что его жена каждый день наставляет ему рога с разносчиком пиццы. Лично я с удовольствием вышла бы за него замуж именно с этой целью!