Свет и тьма, или Поэма о трех девицах

Николай Хрипков

Свет и тьма, или Поэма о трех девицах

ПРОЛОГ

Три девицы под окном

Засиделись допоздна.

Скучно очень жить в деревне.

Раз в неделю дискотека.

Да и там всё те же лица,

Что уже тошнит от них.

Грустно семечки щелкали

И плевались шелухой.

И порою звонко хлопнет

Кто-нибудь из них ладошкой

По щеке или по ляжке

И раздавит кровопийцу

Комара и скажет громко:

– Задолбала эта сволочь!

Нет совсем житья от них.

Мимо их прошли коровы.

Их бока за день раздулись,

Вымя молоком налилось.

И пастух-зломатершинник

На кобылке проскакал.

Но они его и взглядом

Удостаивать не стали.

Хоть пастух еще был молод,

Их не интересовал.

Западло с таким общаться.

Засмеют свои же девки.

Вдруг откуда ни возьмись,

Словно бы из-под земли,

Перед ними старичок

Седенький явился.

Был пониже он забора,

Нос картошкой, бороденка,

И соломенная шляпа,

И рубашка с пояском.

На ноги ему бы лапти

И совсем похож на деда,

Что художники рисуют

В книжках сказок для детей.

Громко прыснули девицы.

И откуда здесь он взялся?

Вроде бы таких в деревне

Не видали стариков.

Он девицам поклонился,

Улыбнулся и промолвил:

– Вечер добрый! Извините,

Что вмешался я в беседу.

Только очень интересно:

За кого хотите замуж

Выйти, красные девицы.

Уж скажите старику.

– А тебе какое дело? –

Говорит одна девица.

– Шел бы, старый, к своей бабке,

А не лез к нам, молодым.

Уж одной ногой в могиле,

А на девочек всё тянет?

– Вы читали в детстве сказки? –

Старичок спросил девиц.

– Я могу такую сказку

Провернуть сейчас для вас,

Потому что я волшебник.

Вы не верите, конечно.

Даже если и соврал я,

То от вас же не убудет.

Никакого нет здесь риска.

Ну, а вдруг случится чудо?

И глядит на них с улыбкой.

А глаза у старика,

Словно бы у молодого,

Так и светятся, играют,

Проникают прямо в душу.

Что-то, чувствуют девицы,

С ними странное творится.

Их сердца забились сильно,

Кровь горит, стучит в висках,

Будто бы не замухрышка

Старый, дряхлый перед ними,

А прекрасный принц заморский

Перед ними здесь стоит.

Меж собой переглянулись.

Щечки их залил румянец,

Даже глазки увлажнились,

Ручки, ножки затряслись.

И тогда сказала Надя:

– Мне богатого бы мужа,

Чтобы дом имел большой он

И, конечно, иномарку,

Чтоб на отдых за границу

Каждый год мы отправлялись,

Чтоб в салонах самых модных

Я бы делала прическу,

Маникюр и педикюр,

Чтоб ходили в рестораны,

Веселились до упаду

И подарки дорогие

Он дарил мне б каждый год,

Чтоб от зависти подруги

Почернели, словно сажа,

И шептались за спиною:

«Повезло же этой Надьке»,

Чтоб я денег не считала,

Их швыряла, будто мусор,

Одевалась бы не с рынка,

Шили б платья по заказу,

Чтобы личного шофера

Я имела. А работа

У меня одна была бы –

Мужа тешить, ублажать.

Быть богатой очень славно,

Это счастье быть богатой.

Жить в столице как царица.

А в деревню очень редко

Раз в три года приезжать.

Привезти своим подарки,

Показаться деревенским,

Чтобы ахали: «Ну, Надька!

Ну, девчонке повезло!»

И на «бэнтли» по деревне

Прокатиться, разгоняя

Кур и уток. А на утро

Снова в город укатить.

А вторую звали Верой.

Словно плоская доска.

Грудь едва обрисовалась,

Ноги тонкие, как спички.

Так что платье или джинсы,

Всё болтается на ней.

И лицом она не вышла:

Узкий длинный нос и губы,

Словно тоненькие нитки.

Волос жидкий, цвета пепла.

Шейка длинная. В деревне

Называли Веру воблой.

Вера не комплексовала

И считала, что найдется

Рыцарь, что ее полюбит.

А иначе жить не стоит.

Такова природа женщин.

Без любви они не могут.

И последней замухрышке

Запретить мечтать нельзя

Вера радостно вздохнула.

Улыбнулась и сказала:

– Я хочу, чтоб знаменитым

Был мужчина у меня.

Может быть, певец известный

Или чтоб снимался в фильмах

Или же спортсмен, чья слава

Год за годом бы гремела.

Даже пусть телеведущий.

Только очень популярный,

Вроде Вовы Соловьева.

Муж мне нужен знаменитый,

Чтоб меня лучами славы

Согревало его имя,

Так, как солнце греет землю.

Я бы очень им гордилась.

За моей спиной шептались:

«Это ведь жена такого!

Как ей сильно повезло!»

Ну, а зависть? Что мне зависть?

Пусть злоречат за спиною.

Это же вполне нормально.

Где ж на всех набраться славы.

Это же удел отдельных!

Вот каким я вижу счастье.

Вот хочу какого мужа!

И другого мне не надо.

Лучше старой девой буду,

Чем с каким-то трактористом

Или скотником сойдусь.

Ах!

И вновь вздохнула Вера.

– Как хочу я быть счастливой.

Вам хочу я тоже счастье.

Вы мне лучшие подруги.

Любочка была всех ниже.

Круглолица, словно солнце.

Губки бантиком. А щечки

Алым пламенем горят.

Нрава легкого, простого.

Голос звонкий, но негромкий.

Ни о ком дурного слова

Никогда не говорила.

Ничего не пожалеет.

Если просят, не откажет.

И поэтому в деревне

Очень Любочку любили.

Старичок к ней повернулся.

– Очередь твоя настала.

Что желаешь ты, девица,

Не стесняйся, говори!

Улыбнулась, поглядела

На своих она подружек.

Те ей тоже улыбнулись.

– Ну, чего ты? Говори!

– Одного хочу. Любви я.

Чтобы мне такой попался,

Чтоб его любила сильно,

Чтобы он любил меня.

Остальное же неважно.

Кто он будет, безразлично,

Бедный или же богатый,

Из деревни, городской ли,

Толстый или же худой.

И конечно же, детишек

Вместе с милым воспитать.

Счастье – это если любишь,

Если жить отдать готова

За родного человека,

Если только им живешь.

И на край земли без страха

Ты за ним пойдешь. Такого

Я хочу найти супруга.

Только прыснули подружки.

– Ну, и дура ты, Любаша.

Хоть любовь важна, конечно,

Только ей сыта не будешь.

И потом. Любовь уходит,

Угасает постепенно.

Верить же в любовь до гроба –

Это глупо же. Поверь!

Лишь безмозглые девчонки

О любви мечтают вечной.

Ну, а жизнь, давно известно,

Переменчива весьма.

Он тебя сегодня любит,

Завтра повстречал другую

И за нею приударил,

О тебе же позабыл.

На земле живи, подруга,

Не витай, как птица, в небе.

На бобах остаться можешь

Со своей любовью вечной.

– Ну, и пусть! – сказала Люба.

– Замуж без любви не выйду.

Я один расчет приемлю:

Или любишь, или нет.

– Что втолкуешь малахольной?

Ничего! Дойдет, но поздно.

А судьбу свою сломаешь,

Будешь локоток кусать.

– Может, буду. Я не спорю.

Но иначе не смогу я.

Вы меня не осуждайте.

Уж такой я родилась.

– Родилась она… Смотрите!

Несусветная дуреха!

Ты советы наши слушай

И тогда не пропадешь.

Вдруг подруги оглянулись.

Старичка-то рядом нету!

Глава первая

НАДЯ

Раньше всех встают доярки

И шагают к магазину,

На крыльце сидят и Юрку

Бортового ждут они.

Наконец пришла машина.

Лезут, словно альпинисты,

Сильно тужась и кряхтя.

– Все собрались? – крикнет Юра.

– Все.

Ветврач сидит в кабине.

И поедут к летней дойке,

Что стоит у темной речки.

Знает каждая доярка

Всех своих коров. Привяжет,

Вымя им водой подмоет

И подключит аппарат.

После дойки на машине

Не смолкают разговоры.

И пока домой приедут,

Сплетни все переберут.

Через слово матерятся,

Как сапожники, нисколько

Не стесняясь. Что такого?

Здесь же бабы все свои.

– Что ты, Надя, приуныла,

В растудыт твою туды?

Может, щупать перестали?

Залетела, может быть?

Так они захохотали

И друг друга бьют по спинам,

И икают, и плюются,

Что машина затряслась.

Но шофер не испугался.

Он видал и не такое.

И взорвись граната рядом,

Бровью даже не повел бы.

Кто с доярками работал,

Тот душою закалился.

И ему тогда не страшен

Ни шайтан, ни гром небесный.

Будь на то моя бы воля,

Я бы всех силовиков

Отправлял бы в коллективы

К нашим доблестным дояркам.

Через месяц получили б

Закаленных духом, крепких,

Настоящих мужиков.

Всех горластей – это Люська.

«Баба-гром» – так говорится

Про таких. Любому глотку,

Если спорит с ней, заткнет.

Голос зычный, грубый, хриплый,

Как труба Иерихона.

Рявкнет, стены затрясутся.

И похожа на медведя.

Руки сильные, а ноги –

Два столба. Под зад коленом,

Если даст она кому-то,

Улетит, как мяч футбольный.

Всех на свете проклинает,

А себя же всех сильнее.

По две пачки ежедневно

Смолит. Водку пьет как конь.

Выпьет разом две бутылки,

Ни в одном глазу, трезва.

Мужики ее боятся.

«Люся! Люся!» И ни слова

Поперек сказать не смеют.

Муж ее алкаш был добрый,

Пил неделями запойно,

Допивался до горячки

И чертей гонял по дому.

Люся хвать его в охапку,

На кровать его положит

И слегка прижмет коленом.

Он лежит себе, не пикнет…

И сказала Люся Наде,

А точнее, проревела:

– Ох, и дура ты, Надежда!

На хрена тебе деревня!

На кой черт тебе коровы!

(Через слово мат у Люси).

Вот была бы молодою,

Убежала бы отсюда

На край света, к черту в лапы.

Ничего здесь не найдешь!

За копейку здесь ломаться,

Ковыряться век в навозе!

Кроме этого навоза,

Не увидеть ничего.

И парней нормальных нету.

Кто умнее, тот уехал,

Лишь одни бомжи остались,

Пьяницы и дураки.

Уезжай отсюда, Надька!

Вот тебе совет мой добрый.

Уезжай отсюда в город!

Здесь ты, девка, пропадешь.

Валька рыжая сказала:

– Ждут нас в городе! Смотрите!

С пирогами да блинами!

Прямо жить без нас не могут.

И Тамарка-горлопанка

В разговор, конечно, встряла;

– Ну, ты в городе попробуй

Где-нибудь найди работу.

Там давно уж всё заняли.

Если разве что по блату.

Ну, а так лишь в проститутки

Путь один у наших девок

Люська зыркнула сердито

И белугой завопила:

– Да уж лучше в проститутки,

Чем в деревне колотиться.

Ты их, дур, не слушай, Надька!

Да бросай ты эту ферму,

Уезжай отсюда, девка

Может, счастье и найдется.

Кто решится спорить с Люськой?

Всё равно не переспоришь,

А здоровье очень даже

В споре можешь потерять.

Дома Надя долго мылась,

Бигуди потом крутила.

Платье новое надела,

Что купила год назад.

Подвела помадой губки,

Туфли белые обула,

Перед зеркалом крутнулась

И пошла из дома прочь.

– Ты куда? – ей мать вдогонку.

– Ты смотри не загуляйся!

Если вечером на дойку

Опоздаешь, шуму будет!

– Да пошли вы с этой дойкой!

И рукой махнула Надя.

И шагает по деревне,

Гордо голову задрав.

Вот она зашла в контору,

На второй этаж поднялась

И в приемную заходит.

С удивленьем секретарша

Поглядела на нее.

«Ишь, сидит какая мымра!

В чистоте, в тепле, в уюте.

Знает клацает по кнопкам

И глядит на монитор.

Ну, и чем ее я хуже?

Да ничем ее не хуже.

Да пошли они все в баню!»

И к директору зашла.

– Заявленье! Увольняюсь!

Уезжаю из деревни.

– И куда ты уезжаешь?

– В город. Буду там учиться.

Глава вторая

ВЕРА

День и ночь туда-сюда

Елозишь со шваброю,

Моешь классы, коридор,

Драишь стены, окна,

А еще стирать и гладить

Шторы и халаты.

На каникулах ремонт:

То белить, то красить.

Ну, а детский туалет –

Это просто ужас.

Кто-то мимо унитаза

Обязательно нагадит.

Летом клумбы поливать,

Травку и кустарники

И полоть. А в праздники

Топай на дежурство.

Вот такая у техничек

Легкая работа.

А скажи, что ты техничка,

Будут сразу презирать.

Это, мол, для самых глупых,

Кто не смог учиться даже,

Специальность не имеет.

В общем, самый низший класс.

Вера сразу после школы

Документы разослала.

Только троек было много,

В вуз по баллам не прошла…

Пьют в технической технички

Чай с конфетками. Ведут

Разговор неторопливый.

Сплетни все они обсудят

И героев мелодрамы.

Катя – вроде как начальник

Средь техничек. Всех горластей,

Энергичней и подвижней.

Старшеклассники боятся

В пререканья с ней вступать.

Смотрит с жалостью на Веру.

– Ну, чего нашла ты в школе?

Ты до пенсии собралась

С тряпкой-то не расставаться,

За другими грязь ворочать?

Это нам уж, перестаркам,

Никуда теперь не деться.

Бабками уже мы стали.

Что про нас и речь вести?

Ну, а ты чего здесь гнешься,

За гроши ломаешь спину?

И парней здесь нет нормальных,

Алкаши одни остались.

Ой, бросай ты это дело!

Уезжай ты, девка, в город!

Там профессию получишь,

Жениха себе найдешь.

Повезет с нормальным парнем,

Словно сыр, кататься в масле

Будешь. Радоваться жизни!

Будешь жить, как человек.

А чего в деревне этой?

Огород, корова, пьянки,

Зуботычины от мужа

И зарплата курам на смех.

Да была б я помоложе,

Да была я незамужней,

Дня бы жить я здесь не стала,

А пешком ушла бы в город,

Чтобы там искать судьбу.

Сколько девок – ты же знаешь –

Там устроились прилично.

И квартира, и работа.

И навоз мешать не надо.

Вон Галинка прошлым летом

Приезжала к нам в деревню

На машине, с новым мужем,

Шмотки новые на ней.

И духами она пахнет,

И помада дорогая,

А не та, что за копейки

Покупаем мы в сельпо.

Ты уж, Верка, пожелтела,

Ты дугой уже согнулась,

Ходишь, словно бы старуха,

Лишь платок надеть осталось.

Ты ж сама себя хоронишь.

Что ты делаешь, девчонка?

Уезжай-ка ты отсюда!

Умоляю я тебя!

И тогда сказала Шура,

Конопатая блондинка:

– Вот я в городе пожила.

И чего? Назад вернулась.

Сколько можно по квартирам

Мне туда-сюда мотаться.

Что сумеешь заработать –

Половину за жилье.

Ну, а здесь своя квартира,

Молочко свое и мясо,

И засолки с огорода,

И варенье, и грибки.

Разве б в городе жила так?

Доширак да суп с консервой.

Мне, девчата, как хотите,

И в деревне хорошо.

Где родился, пригодился.

Что ж туда-сюда мотаться.

Ну, а Галку все мы знаем,

Ей бы только прихвастнуть.

Иномарке лет уж двадцать.

Муж похож на лягушонка.

А духи она, быть может,

По дешевке достает.

– Тьфу ты! – выругалась Катя.

– Что мозги девчонке пудрить?

С этих лет пойти в технички –

Это счастье для девчонки?

Да ее соплюхи в школе

Человеком не считают.

И смеются за спиною,

Как над дурочкой, над ней.

Никого не слушай. Верка!

Уезжай быстрей отсюда!

И чем раньше ты уедешь

только лучше для тебя!

Глава третья

ЛЮБА

Ах ты, Люба, Люба. Люба,

До чего ж ты хороша!

Словно звездочки, сверкают

Твои ясные глаза!

Косу длинную распустишь,

Словно волны, по плечам

Твои волосы струятся.

Взгляд не можешь оторвать!

А когда ты улыбнешься,

У любого на душе

Станет радостно, как будто

Ангел перед ним стоит.

Люди грубого словечка

Не слыхали от тебя.

И при встрече ты любому

Улыбаешься всегда.

Школу кончила отлично.

Даже золотой медалью

Наградить тебя хотели,

Только кончился лимит.

И медаль другому дали

Сыну главного банкира.

Аттестат нарисовали,

Где стоят одни пятерки.

В Академию госслужбы

Взяли сразу на бюджет

Хоть ЕГЭ у нас боятся,

Люба набрала сто баллов.

Но учиться предложили

На коммерческой основе.

– Нету мест у нас бюджетных, -

Ей в приемной объяснили.

– Много льготников, сироты,

Те, кто из семей военных.

Или из народов малых.

А откуда взять ей деньги?

Мать у Любы – инвалидка.

В школе учится братишка.

И отец ушел от них.

И не платит алиментов.

Да и не с чего платить.

Что получит, пропивает.

В основном же без работы,

У любовницы на шее

Этот самый паразит.

И назад вернулась Люба.

Посидела месяц дома.

Поработать почтальоном

Предложили. Согласилась.

Хоть работы той немного,

Но копейки получаешь,

И работать почтальоном

Не заманишь калачом.

Но зато почти свободна.

Книжки разные читает

И учебники для вуза,

Те, что в городе купила.

Только есть тут заковыка:

Пилит мать ее и пилит

День за днем без перерыва.

Хоть из дома убегай!

– И чего ты, Люба, хочешь?

Ты зачем сюда вернулась?

Молодежь стремится в город.

Ты из города – сюда.

Что увидишь ты в деревне?

Что в деревне ты получишь?

Мужа-пьяницу? Хозяйство?

Чтоб оно огнем сгорело!

Пропадешь ты здесь задаром!

На меня б хоть поглядела!

Вот, считай, что жизнь прожила,

И ни дня счастливой жизни.

Здесь угробила здоровье

Я на ферме. И чего?

Получила благодарность?

Или же озолотилась?

Как собаке кость бросают,

Так мне бросили копейки.

И живи на них, как хочешь.

Никому ты не нужна.

Папа ваш, кобель проклятый,

С инвалидкой жить не хочет.

Наплодил вас – и в сторонку,

И к молодке под бочок.

Ты себе такого ж хочешь?

Ну, тогда живи в деревне!

Дуракам закон не писан.

Повторяй мою судьбу.

Ох, какая же ты дура!

А порою мать заплачет:

– Ах, зачем меня родили?

На мученья? На страданья?

Словно проклятая я.

Наложила я бы руки.

Только это грех великий.

Да еще вот вы довески.

Как оставлю вас одних?

Пропадете же, сиротки.

И завоет, как волчица.

Невозможно успокоить.

Убегай тогда из дома,

Чтобы не сойти с ума.

Вот такая жизнь у Любы.

Тут другая бы сломалась,

Очерствела бы душою,

Затаила б злость на всех.

Только Люба не менялась.

И была она такой же,

И приветливой, и доброй,

Словно всё у ней прекрасно.

Не пожалуется Люба,

О беде своей не скажет.

Улыбается, смеется.

Не известно никому,

Что в душе ее творится.

«Мать права, – она решила.

– Если буду жить в деревне,

Не смогу ничем помочь им.

Надо в город уезжать!»

Как-то вечером, вернувшись,

Села Люба возле мамы

И погладив мамы руку

Говорит:

– Я уезжаю.

Глава четвертая

НАДЯ

За окном поля мелькают,

Деревушки и леса.

Словно смотрит телевизор,

Развалившись в мягком кресле.

По асфальту мягко шины

Шелестят. Летит автобус.

И увозит нашу Надю.

В неизвестность. К новой жизни.

Ей, конечно, страшновато.

Только раз в далекий город

Выезжала с классом Надя.

Побывали в зоопарке,

В цирк тогда они сходили.

Очень Надю поразило

Многолюдье, шум, машины,

И еще, что горожане

Вроде бы не замечают,

Вроде, как пустое место,

Ты для этих горожан.

А в салоне, как в коляске,

Так укачивает мягко.

Кто-то спит, а молодые

Со смартфонами сидят.

Все с наушниками. Кто-то

Фотографии листает,

Кто играет, кто читает,

Чтобы время скоротать.

А у Нади телефончик

Кнопочный, дешевый. Стыдно

Доставать его – увидят,

Посмеются над тобой

«Ну, отстой!» Ах, укачало!

Задремала потихоньку.

Сон приснился. Будто Надя

В пышном платье во дворце.

Фрейлины и кавалеры,

Изумруды, бриллианты.

«Подойди ко мне, Надежда!» -

Слышит голос. Повернулась.

Видит трон она высокий.

А на троне принц прекрасный.

Надю пальцем подзывает.

Подошла она. Но вдруг

Превратился принц в Кощея

И над нею зло смеется,

Тянет руки и за горло

Хочет Надю он схватить.

Надя громко закричала.

– Что такое? Что случилось? –

Рядом женщина спросила.

– Может, что-нибудь болит?

– Нет! Спасибо! Всё нормально.

Сон приснился нехороший.

Глава пятая

ВЕРА

Со спортивной сумкой Вера

Поднялась. Ну, вот и всё!

Уезжает Вера в город.

Будет там искать судьбу.

И никто не провожает,

И не машет ей во след,

Не роняет слез горючих,

За вагоном не бежит.

«Не нужна ни здесь, ни там я.

Не поможет мне никто.

На себя одна надежда,» -

Горько думает она.

Вот ее купе. Заходит.

Никого. И хорошо.

Расстегнула сумку Вера.

Достает халат домашний,

Снедь. Поужинать позднее.

Ресторан не про нее.

Сумку ставит под сиденье.

Села. И глядит в окошко.

На перроне полицейский,

Руки держит за спиной.

Больше ни души не видно.

Вот вагон качнулся резко.

Громко лязгнуло железо.

Женский голос по перрону

Отправленье объявил.

«Вот и всё! – вздохнула Вера.

Так ей плохо. Чуть не плачет.

– Может, больше не увижу

Я своей родной деревни.

Почему несправедливо

Жизнь устроена. Не знаю.

Всё за ручку нас водили.

Ясли, детский садик, школа.

И кормили, и поили, и одежду покупали.

Научить всему старались,

Берегли от всех напастей,

И сюсюкали умильно,

И подарочки дарили.

Прыгали и веселились.

Ни забот и ни хлопот.

И вдруг резко! И вдруг сразу,

Будто ломоть отрезают.

И одна ты остаешься,

И живи теперь, как хочешь.

А нельзя ли постепенно,

Потихоньку, понемногу,

Приучали б к жизни взрослой,

Поправляли б что не так.

Ничего я не умею,

Ничего-то я не знаю.

Ох, наверно, пропаду я!

Это так бесчеловечно!

А быть может, ну, всё в баню!

И назад домой вернуться

К маме, к Жучке, к кошке Милке!

Лучше буду поломойка!

Не хочу я в этот город!

Пропади он пропадом!»

Подскочила резко Вера.

Подняла она сиденье.

Сумку на пол! Расстегнула.

Снедь, халат туда бросает.

Всё! Но тут открылись двери.

Перед ней стоит мужик

Лет под сорок, коренастый.

Морда во! Трясутся щеки,

Глазки у него блестят.

– Добрый день! Точнее вечер!

Ставит сумку на сиденье.

– Значит, вместе будем ехать.

Может, кто-нибудь еще

К нам подсядет. Но признаюсь,

Не люблю я многолюдья.

Ну, начнем располагаться.

Тут поплыл вокзал с перроном,

Паровоз на постаменте,

Переходка над путями.

До свиданья, Чернореченск!

– Что ж вы, девушка, стоите?

Кстати, я Сергей!

И руку

Он протягивает Вере.

Крепко сжал ее ладошку.

Улыбается.

– Я Вера.

– Вера – это очень славно!

Это очень хорошо!

Жить без веры невозможно.

Это я шучу, конечно.