Искатели прошлого. Открывающий суть

Анастасия Бахарева

Искатели прошлого. Открывающий суть

Глава 1.

Кони ощутимо грустили: это читалось в давно затихших фырканьях и недовольном ржании, в неспешном шаге и неторопливой рыси, в грустных тёмных глазах, печально смотревших по сторонам и под ноги. Казалось, даже звонкое цоканье копыт по жёстким камням стало как будто глуше и не разносилось вокруг, а тяжёлым грузом падало позади.

Дюман тоже скучал. Дорога тянулась – бесконечная и заброшенная. Изредка встречались один-два пастуха с отарой овец, неизвестно откуда забрёдших в такую даль, или пара всадников – вестников, судя по подозрительным взглядам и нашивкам кайгских дворян. Но воина и его коней не интересовали ни местные жители, ни чужие тайны, да и новости ему узнавать не хотелось. Он то понукал животных, заставляя недовольных нестись во весь опор, желая скорее миновать запущенные земли окраины Кайги и оказаться в родной стране, а после и в родительском замке, то позволял им брести медленно и лениво, задерживаясь на редких проплешинах полей с последней сочной травой и облетавшими цветами.

Дни бежали быстро, но быстрее бежали мили. Жёлтый песок Кайги скрывался в пыли Нагатских предместий. Последние дождливые тучи заблудились за горизонтом, и небо приобрело постоянный светло-синий оттенок. Дюман часто вглядывался вдаль, смотря то назад, где затерялась развилка дорог, то вперёд, где его ждали родные, а также скорая свадьба, но иногда подолгу закрывал глаза, стараясь не глядеть в сторону запада – туда, где нет-нет, но мерещились ему высокие синелистные деревья. Мимо тянулись иссыхающие поля, кое-где тронутые заморозками, и облетавшие тёмно-бурые ольшаники.

Свежим погожим утром он миновал заставу на границе, перемолвившись парой слов с пограничниками, так же скучавшими, как и весь здешний край осенними порами. Нагат встретил его холодным северным ветром и чёрной землёй, выглядывающей среди замерзающей ночами иссыхающей травы.

Вскоре солнце набрало силу и принялось припекать, но ветер, как и прежде, оставался по-осеннему пронизывающим и отнимал любые крохи тепла, которые удавалось скопить. Дюман развлекался, выдыхая пар изо рта и наблюдая, как в лёгком мареве скрываются, искривляясь, очертания пальцев и лошадиных грив.

Кони с утра бежали резвее, словно тоже подмёрзли и старались согреться. Дюман даже перестал подгонять чуть ленивую лошадёнку Хаса, так споро и согласно с остальными она ринулась вперёд. Воин позволил себе порадоваться их скорости в течение несколько часов, но после полудня решил всё же дать коням короткий отдых, ведь Румы теперь с ними не было, и уставали они быстрее.

Солнце покинуло вершину небосвода и принялось медленно клониться за горизонт, пар изо рта больше не валил, и стало не так холодно, но изредка налетали холодные струи жидкого тумана, накрывая белым маревом окрестности на сколько хватало глаз, и далёкие тропы терялись, заводя путников в туманную глубину степей.

С полчаса отдохнув, пощипав сухой травы и глотнув холодной свежей воды из ручья, кони принялись разбредаться. Дворянин приглядывал за ними, неторопливо поглощая зачерствелый хлеб с остатками сыра, но скоро понял, что почти теряет их очертания в серой дали. Он недовольно свистнул, и свист этот, тяжело поднявшийся слабым глухим звуком, неожиданно разнёсся над степью оглушительным призывом.

Лошади услышали и повернули назад. Дюман пересчитал их глазами, заметив восьмую – Гриву в самой дали, и прищурился, ощутив, как затряслась и загудела под ним твёрдая земля от слитного галопа. Кони заржали.

Лёгкий ветер донёс их громкие голоса и оглушил человека раздавшимся отовсюду клёкотом птиц – стая летела на юг. Юркие крупные тельца кружили над степью, то взмывая под купол небесной синевы, то гоняя крыльями ветер над травой, и летали в полной кутерьме: сталкивались друг с другом на излёте, беспорядочно метались в извивах путевых лент, недовольно кричали, и Дюман понял: это скопище птиц никогда не было стаей.

Птицы собирались откуда-то издалека, слетались со всей округи. Летели с гор, как он понял чуть позднее, заметив ещё несколько таких же беспорядочно мельтешащих стай. Чем-то встревоженные, они пролетели над головой воина, бросились прочь от лошадей и скоро миновали степь, оставив на земле сотни серых и чёрных выпавших перьев. Дюман долго провожал птиц глазами, пытаясь разгадать, что их вспугнуло.

Скоро степь снова стала незыблемой и спокойной, хотя продолжало казаться, что далеко на западе ещё слышен возбуждённый пересвист, а земля по-прежнему тихонько дрожит от далёкого слаженного топота.

Грива недовольно фыркнула, тряхнув головой, и вновь потянулась вдаль. Остальные, неловко переступая, словно в неуверенности, двинулись следом. Дюман дожевал краюху, пожал плечами и сел на коня, легко встряхнув поводьями.

Солнце – такое светлое, яркое и огромное, словно впервые увиденное, нещадно слепило глаза. Акан щурился, хмурился и пытался отвернуться, но сквозь ставшие невыносимо тонкими веки оно, казалось, прожигало всё вплоть до черепа. С трудом поняв в этом обескураживающем слепящем свете, где заканчивается его тело, а где начинается солнечная тропа, Акан дёрнул пальцами и приподнял обессиленную, ставшую как будто слишком тяжёлой для самой себя руку, и заслонил лицо.

Он пролежал в блаженной тени какое-то время: может быть миг, а может быть и день, недвижимо и почти без сознания, когда рядом внезапно раздался странный звук. Он был похож на смесь храпа и стона: что-то или кто-то с каким-то горловым курлыканьем и жалобным писком втягивал в себя воздух.

Звук был странным, но ещё более странным Акану показалось наступившее после него безмолвие. Ладонь, прикрывавшая глаза, потеплела, жар, прежде слепивший глаза, сосредоточился почему-то на коленях, а тишина рядом сгустилась ещё сильнее, но, когда принцу показалось, что в этой невыносимой тишине происходит что-то страшное, неправильное, что-то, никогда не должное случиться, рядом раздался новый всхлип. Акан немного подумал и решил, что он, должно быть, принадлежит какому-то человеку.

Колени принца горели почти невыносимо. Солнце принялось лизать и его спину. Чтобы отвлечься, Акан принялся думать, кто бы мог всхлипывать, стонать или, может быть, даже храпеть рядом с ним. Сходу он вспомнил человек двадцать, подумав ещё, вычел троих, но позднее пришлось добавить ещё восьмерых, а когда он решил, что, вроде бы, находится не во дворце, число неизвестных перевалило за сорок.

Храп-стон-всхлип всё не повторялся. Снова голову подняла тишина. Она уже не была такой всепоглощающей, принц определённо мог различить какой-то шелест, шорох, а может быть, даже шепот (если рядом с ним есть один человек, то могут быть и другие?), но неизвестный, который завладел его безграничным вниманием, больше заявлять о себе не спешил. Акан стал прислушиваться, но вконец заинтригованный затянувшейся тишиной, раздосадовано поморщившись и всё-таки отняв, хоть и с трудом, ладонь, прикрывшую его лицо, решил осмотреться.

Это маленькое усилие, крошечное напряжение мышц с намерением открыть глаза потянуло за собой другие. Принц увидел близкое матово-синее небо, дёрнулся, чтобы жадное солнце не глядело на него так любопытно, и резко сел, почувствовав, как горит спина, словно, двинувшись, он содрал всю кожу о жёсткую землю. И эта боль, эта смена положения из безвольного лежачего в почти уверенное сидячее, наконец, привела его в чувство.

Акан замер на вершине одного из множества холмов, рассыпанных по округе, окруженного по контуру невысокими кустами орешника и молодыми лиственницами, а с высоты открывался отличный вид на вьющую неподалёку ленту неширокого тракта. Место было очевидно знакомым, и на миг он усомнился в том, что верно воспринимает действительность.

Он заполошно, насколько позволила рана на спине, ощупал пояс, поняв, что меча под рукою нет, но, услышав насмешливый шелест листьев и травы, успокоился: поблизости не было видно ни врагов, ни друзей, и даже горы терялись в далёкой синеве. Никто не спешил нападать, каменной тверди над головой больше не было, и чуть рыхлая почва холма не расползалась под ногами. Принц постарался успокоиться и сосредоточиться: нужно было понять, как же вместо обрушившейся внутрь себя горы из Тэйканской горной цепи он оказался на вершине тёплого холма в двух неделях пути от столицы Нагата.

Стараясь напрасно не нервничать, Акан задумался, постаравшись всё осознать, и вспомнил то, из-за чего он проснулся: стон. Кто-то стонал неподалёку, видимо, чуть дальше, среди тёмных, ещё зеленых кустов. Принц глянул в переплетение тонких колючих ветвей, за торчащие во все стороны ветви и увидел сапог. Знакомый добротный сапог, но весь испачканный в пыли, комьях земли и грязи.

– Рума, – Акан позволил себе на миг прикрыть глаза и ринулся в кусты, готовый к худшему.

Маг лежал на сломанных ветках белее белого, закатив глаза и неловко подогнув под себя руку, видимо так же, как и упал. Он больше не стонал, и принц медленно наклонился, стараясь различить дыхание. Через долгие десять ударов сердца и одну каплю пота, скатившуюся по виску, он различил слабый вдох. Ругнувшись про себя – вспомнив, что у мертвого мага никакого биения сердца не будет просто потому, что не будет и тела, принц принялся быстро осматривать друга.

Рума на аккуратные попытки стянуть опутавший его плащ никак не отреагировал, а дышал слабо и редко, и Акан постарался избавиться от мысли, что в его руках через мгновение останется только грязная, пыльная и окровавленная одежда. Он затолкал свой страх поглубже и легко потряс мага за плечо, позвав:

– Рума! Эй, Рума, слышишь меня?

Ответом ему стал новый стон, более слабый, чем предыдущие, но и более недовольный. Акан слегка воодушевился и рискнул толкнуть мага сильнее.

Мутные зелёные глаза всё-таки показались из-под век и сказали всё, что маг думал о нём, его родне, его друзьях и его, так называемой, помощи.

– П-сти, – пробормотал маг и попытался снова провалиться в небытие.

– Что? – прислушался Акан и попытался усадить его.

Тот усаживаться не желал, а при попытке поддержать его затылок взвыл и крепко саданул прямо по обожжённой или ободранной спине. Зашипели оба.

– Пусти, говорю, – Рума почти скулил, и принц решил его больше не трогать, снова уложив на ветки.

– Как ты? – спросил он, когда маг слегка отдышался от боли. – Что мне делать? Где все?

Он повысил голос, внезапно испугавшись, что маг снова потеряет сознание, но тот лишь закрыл глаза, мелко и странно кивая.

– Получилось вытащить…, – Рума отозвался, хоть и сменил цвет лица с белого на зеленовато-серый. – Я всех перенёс…

Внезапно он открыл глаза и вцепился в плечо Акана, заставив его упасть на колени в жёсткую траву и снова зашипеть.

– Нужно бежать! Я вытащил нас из-под горы. Но удержать это заклятье до конца не смог. Нас раскидало… Сейчас все должны быть почти в порядке. Я больше ничего не могу сделать. Мне нужно… больше времени! Уходи отсюда. Здесь нас ещё… можно найти. Иди… в Нагат. Там он… пока не достанет…

– Что значит раскидало? Как не достанет? А как же ты? – завопил принц под конец слов мага, поняв, что тот опять слабеет.

– Мне… нужно… отдохнуть…, – узкие, словно опухшие глаза Румы вновь закрывались.

– Демон! Остальные точно в порядке?! – он тряхнул мага в последний раз, решив, что только так от того можно будет добиться ответа.

– Я могу посмотреть, – ответил тот после короткого молчания. – Но после этого уже не встану. Делать?

Акан замер, не отняв рук от его рукавов. До нового обморока мага оставались считанные мгновения. Редкие кусты перестали быть достаточной оградой от солнца, ветра и чужого взгляда. Где-то наверняка в столь же плачевном состоянии открывает глаза Эндиус, Стам тяжело поднимается с колен, Дарин ищет топор, и Шиммел костерит на чём свет окружающий лес. Рума ждал ответа, и скажи он, что больше всего на свете сейчас желает знать о произошедшем с его друзьями, его отрядом, маг согласится. Согласится и упадет замертво, бездушным телом ли, опустевшим ли тонким плащом, но мёртвым.

– Нет, – зло улыбнулся принц, – я тебе верю. Идём в Нагат!

Слишком широкий для своих сил ручеек робко журчал среди корней. От него тянуло осенней прохладой и сыростью. Хас нахмурился, поняв, что лежит одной ногой в воде и сапог уже принялся промокать насквозь. Бард приподнялся почти без опаски, давно заметив отсутствие поблизости негостеприимной горной гряды.

Редкая липовая рощица, вероятно, вблизи дальней опушки Синего леса, шелестела вокруг. Небо постепенно затягивалось тонкими, совсем не осенними облаками. Не было слышно ни грохота, ни криков, ни смеха.

Хас сел, ненадолго замерев, и переждал головокружение, подкараулившее и его, и ещё кого-то рядом. Раздался слабый звук, похожий на звук падения, и сразу после послышались упрямые нетвёрдые шаги. Повернув голову, бард увидел Стама, неуверенно двигающегося прочь. Голова перестала кружиться, всё вокруг приобрело чёткость, и он заметил вдалеке среди деревьев раскинувшегося, как утопленник, Эндиуса.

Пронаблюдав за ним пару мгновений, Хас понял: тот лежит на животе совсем без движения и, вроде бы, без сознания. Заподозрив неладное, он поднялся вслед за Стамом и двинулся вперёд, нагнав дворянина.

– Эндиус, – Стам присел на корточки, убрав волосы с чужого бледного лица. – Эндиус!

– Наверное, это последствия сильного удара. Возможно, камнем. Нужно понять, что произошло, – сказал Хас.

Стам поджал губы:

– Мне это не интересно, до тех пор, пока Эндиус не придёт в себя.

Бард не стал отвечать сразу, в надежде оглядевшись, ожидая увидеть Руму или кого-нибудь ещё, но посреди тихой рощи они оставались в одиночестве. Эндиус забормотал, по-прежнему не открывая глаз.

– Возможно, тот человек где-то рядом, да и Рума здесь мог бы помочь.

– Он не отзывается, – Стам нахмурился, похоже, не услышав.

Он пристально вгляделся в лицо Эндиуса в надежде различить на нём хоть тень эмоции или сознания. Вместе с Хасом они долгое время пытались дозваться младшего дворянина, то ища раны на его теле, то пытаясь напоить холодной водой из ручья, то ненадолго прерываясь и замирая, переглядываясь, но ничто не давало результатов.

Хас вскоре решил, что попытки помочь молодому человеку бессмысленны, и принялся осматривать лес. Роща приветливо шелестела сухими листьями, начинали подкрадываться сумерки, ранние под осенним солнцем, и ручей журчал всё громче, вливая свою ледяную воду в тело земли.

– Что же делать? – задумчиво проговорил Стам через несколько часов. – И где остальные? Понимаешь что-нибудь, Хас?

Бард к этому времени успел найти неподалёку свои и спутников сумки с поклажей и обойти широким кругом место их неожиданного спасения.

– Думаю, Эндиусу нужно время, чтобы прийти в себя. Помочь мы ему все равно не сможем. А вот где остальные, я не знаю. Могу только догадываться: Руме удалось спасти нас от того мага. Хотя, как он это сделал, я ума не приложу.

– То есть остальные так же где-то в лесу, как и мы?

– Вероятно, – Хас кивнул, подумав немного и принявшись собирать хворост для костра.

– Поблизости ты никого не заметил?

Стам понаблюдал за ним немного и, вздохнув, укутал Эндиуса в свой плащ поверх его собственного.

– Никого. Если они в лесу, то где-то довольно далеко от нас.

– Всё должно быть в порядке. С ними Рума.

– Сейчас я бы на это не надеялся, – решил поделиться сомнениями Хас. – Он принял тяжёлый бой и чуть не проиграл. Если Рума сейчас на что-то и способен, то на весьма малое.

– Жаль, что это говоришь ты.

Разговор, помогший Стаму ненадолго отвлечься от вида Эндиуса, беспомощного лежащего на земле, прервался.

Сухие ветки на прелой листве затрещали быстро. Дворянин и бард расположились вокруг них друг напротив друга, и скоро им показалось, будто Эндиус слегка оклемался: не приходя в себя, он, тем не менее, выглядел лучше, чем тогда, когда его только нашли.

– Эндиус скоро очнётся, и нужно будет куда-то идти, – сказал Стам, когда среди тонких деревьев стали сгущаться сумерки.

– Да, – согласился Хас. – Наверное, выйдем из леса?

– В лесу мы вряд ли найдём остальных. Видно недалеко, а звуки здесь слишком обманчивы.

– Есть мысли, куда могут направиться остальные?

Дворянин, помолчал, задумавшись, но вскоре пожал плечами:

– Здесь многое зависело бы от Румы, ведь только он наверняка знает, что задумал тот, другой маг. Но сейчас, если он без сил, а скорее всего так и есть, то остальным придётся ждать его восстановления.

– Это не очень разумно. Маг может нас найти. А от Румы всегда идёт след.

– Да, и все теперь это знают. Думаю, Акан наверняка решит скорее двинуться в путь.

– Коней у них тоже нет, не забудь.

Стам улыбнулся:

– С Румой Дарин. А ему не привыкать носить на себе кого-то из нас. Сложно будет скорее найти друг друга, чем найти способ двигаться.

– Так куда нам идти? – спросил Хас, стоило Стаму снова задуматься.

– Пойдём в Нагат – в столицу. Насчёт места сбора мы в этот раз договориться не додумались, но там наверняка встретимся.

Кровь текла и текла. Дарин морщился и шипел, перевязывая раненое плечо обрывком рубахи. С трудом намотав левой рукой несколько слоёв светлой, относительно чистой ткани, тут же принявшейся багроветь и неприятно холодить тело, он снова натянул тёплый свитер.

Воин, наконец, смог отдышаться от боли и растерянно огляделся, неприязненно покосившись на светлые вершины гор, видимые в нескольких переходах. Оттуда летели птицы – орлы, насколько он мог понять. Они разлетались повсюду. Несколько скоро появятся и рядом с ним.

Дарин нагнулся, поднял из-под ног две части топора и принялся деловито очищать его от крови – знакомая сталь ведь не виновата, что ранила своего хозяина.

Закончив, он вновь осмотрелся, теперь пристальнее вглядевшись в каждую видневшуюся вершину. Горная цепь, ставшая гораздо дальше, чем прежде, несмотря на ещё белеющие снежные шапки, потеряла половину своей высоты и разливалась по равнине пологими склонами. По его невеликим познаниям в картографии выходило: он каким-то образом оказался в нескольких милях к северу от первых горных гряд, а до Нагата теперь куда больше, чем раньше.

Дарин не стал долго раздумывать над случившимся. Всё и так понятно. Они снова попали в переделку и снова выжили. А то, что он неизвестно где находится, и не совсем ясно, почему в одиночестве, тоже имело своё объяснение.

Глубоко вздохнув и глянув на темнеющее свинцовое небо, он двинулся вперёд, решив пройти за этот день как можно больше.

Ругань стояла такая, что Аргис не знал, то ли лезть вверх, то ли спуститься и послушать. Самобытный пейзаж в виде одинокого лысого дерева, побитого всеми восемью ветрами в центре долины, усыпанной засохшим цикорием и окаймлённой печальным молодым ольшаником, как и повелось издревле, был нарушен человеком. Люди либо основывают в таких долинах свои шумные поселения, либо распахивают любой ровный клочок земли, либо вырубают ольшаник, не забывая и о его дряхлом соседе, либо превращают одинокое дерево в алтарь. Ну, или просто на нём висят, распугивая всех животных и птиц хрипнущим к концу тирады голосом.

Аргис упрямо карабкался вверх, не замечая цепкие ветки, пока они не сдерживали его движения, и чувствовал, как весёлая улыбка расползается шире и шире. Был бы он живым, давно бы уже сорвался.

«Всё в этом мире для чего-то сгодится», – подумал он, забравшись чуть выше середины крепкого широкого ствола. Эту мысль он попытался донести и запутавшемуся в остатках ветвей и собственного плаща Шиммелу. Дворянин слушать ничего не хотел, а на философские диспуты тем более настроен не был, всячески мешая, и то ли от злости, то ли от испуга хватая его за руки и пытаясь оттолкнуть.

Далеко не скоро Аргису удалось отодрать дворянина от хватких ветвей, ободрав при этом и свои лохмотья, и одежду Шиммела, и остававшиеся ещё на сухом стволе ветви. Оба спустились вниз, и все: и лич, и дворянин, и дерево, перетерпевшее нежданных гостей, вздохнули свободно.

– Уф, – Шиммел старался отдышаться.

Лич усмехнулся, задумавшись от чего: то ли от спуска, то ли от ругани.

– Угораздило с этим деревом! Терпеть не могу, когда он колдует без подготовки!

Аргис встал рядом, отчего-то неприятно удивившись:

– Думаешь, ты из-за Румы там оказался?

– А из-за кого ещё? – принялся отряхиваться от сучьев и сухих листьев Шиммел. – Вряд ли тот маг решил нас помиловать и спасти в последний миг.

– О, так, что благодаря этому мы спаслись, ты тоже понял?

Шиммел прищурившись, обернулся.

– Не надо считать нас глупее себя, – он помолчал немного, оглядываясь, и задумчиво продолжил. – Интересно только, все ли спаслись и где они.

Аргис зачем-то тоже огляделся, затягивая с ответом, словно, несмотря на то, что он изучил все окрестности перед тем, как лезть на злополучный дубок, и никого из спутников больше не обнаружил, он всё ещё рассчитывал на их появление из-за соседнего пригорка или полулысых кустов.

– Не знаю, где. Хотя думаю: довольно далеко от нас. Руму я рядом не ощущаю, но он наверняка жив, в отличие от остальных.

– Ты что-то знаешь? – спросил Шиммел.

– Наверняка – нет, – лич ответил, на миг задумавшись. – Но перед тем, как меня выбросило из пещеры, я почувствовал чью-то смерть.

– Ты уверен?

Шиммел явно был напряжён, хотя и выглядел спокойнее, чем обычно. Аргис на миг усомнился, стоит ли отвечать, но показное спокойствие дворянина заставило взглянуть на него по-другому и продолжить.

– Уверен. Кто-то погиб – от обвала или магии, не знаю. Я перестал чувствовать жизнь двоих или троих. Одним из них наверняка стал гном, а вот кто другой…

– Значит, это мог быть и напавший на нас маг?

– Вряд ли это он. Его смерть я бы почувствовал сразу. Честно говоря, я могу предположить, кто это, но хочешь ли ты услышать мои догадки?

– И всю дорогу до Нагата примерять на друзей саваны? Нет уж, благодарю. Быть может, кто-то уже мёртв, но для меня все ещё живы. Хоронить их я буду, только лично закрыв им глаза.

Рума то просыпался, то вновь засыпал. Он видел сны, иногда понимая, что это именно сны, а иногда тратя лишние силы на попытки выбраться из очередных, как ему казалось, воспоминаний Даррелла. Сквозь неяркий свет, заливавший глаза через сомкнутые веки, он видел, как что-то происходило вокруг, но не обращал внимание, надеясь восстановиться как можно скорее. Кто-то нёс его на спине, отчего болели ноги и плечи, а потом его немилосердно трясло на ухабах и ямах старой дороги. Глухое цоканье копыт раздавалось вокруг, и шёпот людей доносился отовсюду. Сильно пахло терпким прогорклым потом и грязным мехом. Иногда начинался холодный дождь, овевая сыростью, а иногда что-то тугой струёй текло по его губам и шее. Его пытались кормить, упрямо раскрывая рот и разжимая зубы, когда есть совсем не хотелось, закутывали в тепло, укладывая спать, когда он был готов проснуться, и обтирали ужасно горячей водой, когда ему хотелось только лежать и уплывать в ничего не требующую от него темноту.

Сколько продолжалось его забытьё, Рума не знал, но понимал, что эти несколько часов или дней, или месяцев станут для него последним отдыхом.

Мимо везли рыбу. Даже сквозь вонь наброшенных на мага медвежьих и лисьих шкур он почувствовал запах начинающей портиться рыбьей требухи. Он попытался спрятать нос в тёплой шерсти, вдохнул истаивающий дух прелой соломы, но это не помогало: уши уже различили назревавшую рядом перебранку и заслезившиеся глаза сами собой стали раскрываться.

– Отъезжай, давай! Отъезжай! – кричал недовольный голос над головой. – Чего ты к нам притёрся! Дышать уж нечем!

– Тоже мне! – фыркнул другой голос. – Привереды какие! Счас до ворот доберёмси, и отъеду!

– За нами становись! Всё равно двух сразу не впустят.

– А с чего мне вас пропускать? У меня кобыла на полголовы впереди ваших.

– Каких полголовы?! Вали назад, говорю. Всю дорогу честным людям испортишь!

– Хха! Честные люди на других наговаривать не станут.

– Мы не наговариваем, мы те честно говорим – стухла твоя рыба! Сту-хла!

– Это у вас чего-то стухло! А я рыбку только сегодня утром наловил!

– Может и утром, да только не сегодня! Вставай взад, говорю! Не видишь, что ли – мы шкурки везём! Впитают же всю вонь рыбью! И кто их потом возьмёт?!